Легенды и мифы о живом мертвеце

            Ветер всякое заносил через лишённые стёкол рамы: зимой — снег, сейчас — земляную пыль, нежные лепестки и семена. Дары ветра задерживались в грудной клетке и чаше тазовых костей, по весне выполнявших роль причудливых цветочных горшков.       В городских садах шумели люди, на кладбищах стало появляться больше желающих прибрать могилы. Мир тошнотворно заиграл яркостью, поэтому Андре коротал время в компании семян, частично проросших и напоминавших белёсые клювы новорождённых птенцов. Снаружи было слишком цветисто и больно. Не оставалось ничего иного, кроме как сидеть возле скелета в лохмотьях да смотреть на одну из живых зелёных стрел. Она поразила Андре прямо в сердце.       Весна считалась началом новой жизни. Жид счёл ироничным, что Имитаторов нашли именно в это время. Точнее, то, что от них осталось: сгнившие оболочки с остатками требухи — чёрными, как весенняя грязь — среди голубоватых из-за сумрака костей, потрёпанных зубами бродячих собак.       Обнаружили давнее побоище такие же псы, но в человечьей шкуре.       Бездомные бродяги решили провести дождливую ночь в заброшенном особняке. Вымаравшись во внутренностях одного из солдат, смешанных с землёй и червями, они сбежали. Растоптали по пути крошечные клёны, выбросившие первые маленькие листочки, и чей-то хребет. Андре был очень недоволен таким беспорядком. Торопливые шаги едва стихли в его памяти, когда беглецы вернулись в компании полицейских.       Останки продержали в морге, пока в них не угадали прижизненный облик. О тех, кого удалось идентифицировать, извещали родных. Андре понимал, что последует за положительным ответом на такую новость. Даже мёртвыми, ставшими землёй, Жид и его товарищи оставались кому-то нужными. Как потом выяснилось, кости военных преступников были родственникам во всех смыслах дороже костей египетских царей.       Путь от токийского аэропорта «Ханеда» до парижского «Шарль-де Голль» позволил Андре познать новый контраст Востока и Запада. В то время как Японию окутали вуалью цветущая вишня и зелень свежей травы, над чёрной французской землёй, полной скелетоподобных рубчатых от почек деревьев, ещё довлел призрак зимы. Удручающее зрелище. Будь Андре живым, то неприятно удивился бы такой разнице, но ему было безразлично.       Он убрался на крыло самолёта, спасаясь от липкого страха молодого пилота. Здесь и спокойнее, и виды лучше.       Тёплый Японский архипелаг. Блестящее, как рыбина, море. Неприветливые заснеженные территории России. Поля, похожие на обесцвеченную ткань защитной расцветки. Сигаретные следы-города. Тёмные кляксы лесов.       Париж был всё таким же сдержанным и приятным взгляду, каким помнил его Андре, хоть и потрёпанным из-за январского разлива Сены. Приукрашенный современными вывесками, зданиями, строениями город вызывал печальные ассоциации с молодящей старой вдовой. Где-то в лабиринте новых и старых улиц затерялась Мадлен. Она наверняка придёт в дом тётушек помогать с похоронами. Ещё будет шанс с нею встретиться.       Незримый поводок, доставлявший много проблем в Японии, стал менее строгим. Поблажка напоследок. Грешно было не воспользоваться ей. Куда пойдёт Андре? Посмотрит, как изменился Париж; Прогуляется по местам, имевшим для него особое значение; Учинит какое-нибудь безобразие, призраку всё сойдёт с рук.       Париж сильно разросся с того момента как Андре его покинул. Путь к городу был совершенно незнакомым. Походивший на инопланетный корабль аэропорт, складские районы, заводы. Разномастные многоэтажки, частные дома с красными крышами, стеклянные офисные здания, аллеи и парки. Откуда они появились? Неужели прошло столько времени?       Жид чувствовал себя Одиссеем, вернувшимся домой после долгого путешествия. Будь он жив, то мог бы написать биографию на манер гомеровской поэмы. Тут тебе и Троянская война, и скитания, и Пенелопа, наверняка осаждаемая женихами. Вот только этот Одиссей не вернулся на Итаку.       Шумный «Шарль-де-Голль» даже в ранний утренний час был полон людей; на его фоне пустые улицы парижского пригорода выглядели декорацией к очередному апокалиптическому фильму. Повсюду виднелись серые, разрисованные мелкими граффити полотна рольставней, уберегавшие редкие магазинчики от разграбления. Глядя на них, Андре не мог отделаться ощущения какой-то враждебности. Возможно, потому что те же ставни скрывали и окна обычных домов. Он слышал, что окраины современного Парижа были, мягко говоря, неприветливыми, но чтобы настолько…       Не потому ли Жид испытал нечто сродни облегчению, когда скромный грузовичок, перевозивший прах Имитаторов, въехал на известный ему проспект? Или дело было в солнце, по-весеннему ярком, взошедшем над зубчатым от крыш горизонтом? В золотистых лучах изящные пятиэтажные здания песочного цвета смотрелись более нарядно. Первые прохожие смотрели на светлые стены, щурив глаза — так они сияли.       Здесь Андре покинул грузовик. За свои останки он не беспокоился: связь не позволит потеряться, можно спокойно пройтись.       Глобальная стройка, захватившая Париж, неприятно удивила Жида. Благо, в этой его части названия и расположение улиц остались привычными. Башенные краны, встречавшиеся даже чаще, чем в пригороде, казались похожими на виселицы. Виселицы для прошлого.       Твоя ли это Итака, Одиссей?       Андре не питал никаких надежд насчёт сохранности того места. И был прав.       Очередной эшафот — мёртвый, огороженный зелёным сетчатым забором с пыльными красными фонарями и осквернённый следами экскаватора — предстал в конце улицы.       Когда-то вместо стройки, дороги за ней и лепившихся друг к дружке домов из красного кирпича, здесь находилась так называемая «дикая» часть огромного парка. Деревья и кусты росли, как в лесу, с одной лишь разницей: никаких упавших веток, никаких поваленных стволов, никаких лишних ростков на пикниковых лужайках.       Пока мама и тётушки чинно наслаждались выхоленной дикостью, Мадлен и Андре — тогда ещё дети — уходили к пруду поглазеть на затонувший автомобиль довоенных времён. От него остался один каркас, до того густо обросший водорослями, что угадывание очертаний машины в зелёной воде вскоре переросло в соревнование.       Мадлен нравилась связанная с автомобилем легенда о русском белогвардейце, сбегавшем со своей возлюбленной от её мужа. Она, собственно, и ходила к пруду только из-за этой сказки, считая её очень романтичной.       Именно здесь Андре признался Мадлен в своих чувствах.       Ныне пруд был осушен, засыпан и превращён в котлован под фундамент для очередного красного дома. Толща воды сменилась толщей земли. И хотя сквозь забор и решётчатый остов крана по-прежнему были видны голые кроны парка, Жид с трудом узнавал это место.       Как и помнивший его человек, оно стало всего лишь воспоминанием. Странное дело, но осознание не принесло ни печали, ни сожаления. Андре не почувствовал ничего… кроме взгляда, смотревшего на призрака так, будто он всё ещё был живым. Как он поступит? Обернётся. Чем чёрт не шутит: может, это Мадлен; Проигнорирует и пойдёт дальше по своим призрачным делам; Проверит, вытащили ли из бывшего пруда машину.       Пристальный взгляд ощущался лёгким жаром в затылке. На волне ностальгии Жид подумал, что это Мадлен, но торопливо поправил себя — нет. Призраки были для неё незримыми. Тем более она окликнула бы его. Ошибка отозвалась в груди смутным разочарованием.       Народу на улицах прибавилось. Привычная картина для утренних часов. Эмоции накрыли искрящейся волной, сбили с толку, не позволили сосредоточиться. Андре не первый месяц жил с этим видением мира, но свыкнуться с ним не мог. Аляпистое буйство оглушало, злило и причиняло боль.       Понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться и рассмотреть за разноцветным пологом Зрячего. Им оказался подросток с длинными тёмными волосами, облачённый в мешковатую одежду. В слабом ореоле его ауры было что-то знакомое, какой-то известный Андре оттенок, но определить его никак не удавалось. Оставалось ждать, пока мальчишка — или девчонка? — сам себя проявит.       Зрячий заговорил первым. Он шевелил губами, но голос — высокий, ломкий и определённо мальчишеский — звучал отчётливо, несмотря на то, что Зрячего отделяли тротуар и дорога.       «Прекрасно, мой крёстный отец — привидение».       Андре задумчиво нахмурился, ухватив наконец важный фрагмент.       Накануне войны Мадлен упросила брата стать крёстным ребёнку её близкой подруги, Иды. Он нехотя согласился. В то время Андре ещё хранил в себе наследие отца — чисто пуританскую неприязнь ко всему, что порицали религиозные догмы. Он входил в ту группу знакомых, которые считали Иду неплохой девушкой, однако испорченной преувеличенной мистической загадочностью. Не ограничиваясь точными гаданиями и чтением оккультных книг, она говорила, что видит духов и батальные сцены былых лет, а время от времени среди молодёжи появлялись разные слухи — мол, ночью Иду видели на кладбище, с ведьмами наравне. Андре испытывал к чудачке Иде снисходительную жалость, как к потерянному ребёнку. И был рад услышать, что замужество убавило её тягу к оккультизму.       Стало быть, этот мальчик…       — Люсьен, — произнёс Жид, не спрашивая, но утверждая.       Мальчишка скривился, точно проглотив что-то горькое, и поспешил замаскировал свою гримасу улыбкой:       «Как видите, мама не лгала».       Впервые за загробную жизнь Андре слышали, с ним говорили. Это вызвало странное ощущение сродни слабой щекотке, напомнившее смертную радость. Так может, поболтать ещё немного? Глядишь, всплывёт что-то о нынешней жизни Мадлен. Вряд ли она жила с тётушками, как раньше.       Жид пересёк дорогу — уже не морщился, когда юркие мотороллеры и громоздкие машины проносились сквозь него, унося с собой мгновенно тающие обрывки тумана, — и остановился рядом с Люсьеном. Мальчик невольно вжал голову в плечи. Лёгкая рябь, заставившая блёклые цвета ауры стать почти серыми, говорила о его страхе.       — Как узнал?       «Фотография. Хоть вы и сильно изменились из-за войны…»       Не всё сказал. Сейчас угадать недомолвки было гораздо проще — их выдавал мерцающий тёмным багрянцем «нимб». Андре не торопил крестника. Тот помялся, покусал губы и решился продолжить.       «Мама надеялась, что вы вернётесь живым, и тётю Мадо на это настраивала. Она неподалёку салон держит», — Люсьен неопределённо махнул рукой в сторону Т-образного перекрёстка, — «не желаете заглянуть?» Идём? — Салон, значит… Посмотрим, как устроилась твоя матушка. Пошли. — Не хочу отказываться от своих планов. Пройдёшься со мной? — А сам ты давно общался с тётей Мадо?       Был ли резон в том, чтобы налаживать родственные связи, если скоро они оборвутся навсегда? Нет. Ида не иначе как уважала старшего товарища, несмотря на его возведение в ранг изменника родины, но Андре считал себя недостойным этого.       — Не могу. Передавай маме привет от меня. Сам ты давно общался с тётей Мадо?       Отказ разочаровал крестника — аура его окрасилась в отчётливый фиолетовый. Люсьен промедлил с ответом. Нарочно тянул время, это очевидно. Андре и подумать не мог, что мальчишка пожелает задержать его. Позови он Люсьена за собой, тот пошёл бы, легко променяв свои планы на общество призрака. При жизни Жида они виделись недостаточно часто, чтобы между ними установилась хотя бы слабая привязанность. Почему же Люсьен цеплялся за него?       Наконец мальчик заговорил:       «Вчера. Она просила сказать маме, что будет занята ближайшие несколько дней из-за вас».       Андре видел сожаление, затопившее его существо тёмной водой с невесомыми блёстками, чувствовал его горечь. Они поведали бы друг другу многое, нашли бы сходства, сплотившие их, и примирялись бы с досадными различиями. Этой встрече следовало произойти в другое время при иных обстоятельствах — или не случиться вовсе.       — Нам пора. У тебя тоже есть дела.       Люсьен хотел сказать «до свидания», но осёкся на полуслове и опустил глаза.       «Прощай».

***

      Путешествие Андре сильно сократилось: планируя потратить на него весь день, он уложился в несколько часов. Ему оказалось попросту нечего посещать: памятные места изменились или исчезли так же, как засыпанный пруд, на котором возвели фундамент для нового дома. Парижа из его смертной жизни больше не существовало. Даже неизвестная часть катакомб, куда Жид подростком ходил испытывать себя на храбрость, превратилась в удручающее месиво из земли, камней и костей. Город, который он помнил, неумолимо изменился.       Андре был здесь лишним.       В какой-то момент, возвращаясь по истончившейся связи к своему праху, он ощутил усталость. Забытое и такое _человеческое_ чувство придавало тяжести, будто Жид снова облёкся в плоть. Пола его плаща, случайно попавшая в поле зрения, стремительно бледнела и становилась всё менее различимой. Тихие шелест и потрескивание — так слезает с плотной ткани запёкшаяся кровь — звучали явственными помехами в ушах.       Время наказания заканчивалось. Расчёт на то, что душа продержится до похорон, не оправдался, но и разочарования не принёс. Андре достаточно задержался в подлунном мире. Он был рад развеяться вместе с земляной испариной на апрельском солнце прямо здесь и сейчас.       Он жалел, что ему не удалось увидеть Мадлен в последний раз, но… может, это было правильно? Свою возможность находиться рядом с ней Андре потерял давным-давно.       — Прощай.       Лёгкий ветерок смешал красную взвесь, похожую на засохшую кровь, с придорожным сором.