Легенды и мифы о живом мертвеце

      Злость и опустошённость. Новая жизнь Жида началась с противоречивых чувств. И с монолога пожилого джентльмена, рассеянно вертевшего в руках портсигар — живого ретранслятора вердикта Огая Мори.       — Ваша жизнь сохранена не просто так. Полагаю, это очевидно. К сожалению, вы загнаны в угол. Выбраться из Японии так же легко, как вы сюда попали, не удастся. К тому же в Европе вас не ожидает ничего хорошего.       «Значит, спасли» — от этой мысли начало зудеть тело, точно его облачили в тесный, сковывающий движения костюм. Противно. До отвратительного натяжения во всех нервах, до трепета в желудке противно. Андре чужеродно быть живым. Не его стезя. Не его путь, однако по нему снова предстояло идти.       Неужели Господь всё-таки наказал его?       — Даже в одиночку вы опасны, господин Жид. Я осознаю это. Многие ждали вашей казни, однако вы принесёте больше выгоды в роли сотрудника Портовой Мафии. Так почему бы вам не влиться в наши ряды?       Впоследствии Андре много раз возвращался к этому разговору. Почему? Он мог спровоцировать Хироцу-сана. Мог найти Сакуноске, лежавшего в той же больнице, и потребовать завершения начатого. Мог, на худой конец, покончить с собой вопреки данному слову и гордости. Столько вариантов! А он, оглушённый потерей своего raison d'etre, застигнутый врасплох отвергнутой когда-то жизнью, попался в силки собственного разума. Сам себя убедил, что выбора нет.       Значит, спасли. Значит, придётся выживать. За себя и за других.       Так Андре стал новым оперативником Портовой Мафии.       В то время организация почти завершила процесс привыкания к господину Мори. Своеобразный прагматизм Босса не все понимали. Жиду было интересно узнать, что большинству мафиози эта его черта казалась безумием. Гениальным и приводящим к процветанию, но пугающим и ненормальным. По мнению Андре, такая характеристика Боссу более чем подходила.       В своём поступлении на службу он видел отеческую насмешку от Огая — мол, вам ко многому придётся привыкать, но это ради вашего же блага. Справились с одним испытанием? Получайте другое.       Когда люди вознамерились построить Вавилонскую башню и достичь небес, Бог покарал их непониманием, смешав языки. Попадая в штаб-квартиру, Андре неизменно ловил себя на сравнении со свидетелем второго Вавилона. Хоть он и говорил на японском, мафиози вели себя так, словно к ним обращались на французском. Удивление. Неизменное «что?» или «вы это мне?» Стушёванность и ворчливый ответ.       Несмотря на это, возникало стойкое ощущение, что они — и сам Жид, и эти люди — случайно настроились на одну общую волну: «отчего этот кусок пазла не на своём месте?» Вопрос сквозил в их взглядах. Был явным и скрытым. Переливался, как в калейдоскопе, от лицемерного сочувствия до честной агрессии. Усиливал колкое чувство инородности и щекотку в том месте, где от трахеи ветвились лёгкие.       Нежданный снег, свалившийся им на головы. Кость в горле. Живой трофей. Неисправная шестерёнка в отлаженном механизме. Почти что раб. Акутагава не поскупился на эпитеты и говорил с жаром, на какой способны только обиженные подростки. Андре был с ним согласен, но дал понять, чтобы парень следил за языком. Тогда он пообтёрся в Мафии достаточно для того, чтобы оскалиться в ответ:       — Легче на поворотах. Бывали мафиози и похуже меня — например, включавшие самостоятельного мальчика в неподходящее время.       Его существование резко стало суетным, полным движения и действий, вроде «Шоу Бенни Хилла». Ранее простое, с чёткой целью и знанием, как этой цели добиться, оно превратилось в нервный вертеп. Под его влиянием изменилось даже спокойствие Жида, став каким-то отрешённо-безнадёжным. Чисто японским, на его взгляд.       Чтобы не позволять себе много размышлять и заглушить царапающее горло неудобство, он работал. Бросался в водоворот изнуряющих, подчас откровенно бредовых заданий. Вновь доводил себя до усталого отупения, чтобы разуму хватало мощности контролировать передвижение из точки А в точку Б, но не думать. Способность по-прежнему не давала осечек (если поблизости не было Сакуноске). Она бессовестно пользовалась возможностями тела и выносила безразличного обладателя из огня и полымя, хотя тот и рад был сгинуть.       «Что-то не меняется», мелькало тогда сквозь секундный эйфорический покой, прочно связанный с ощущением отступающей боли, «как хорошо».       Держать маску удавалось не всегда. Слишком сильно было напряжение — и его собственное, и тех мафиози, у кого Жид что-то отнял и с кем приходилось контактировать по рабочим делам. Сквозь плотину отчуждённости всё же пробивались вопросы. Удушающие, словно плющ, и неискоренимые, словно сорняки. Чем он думал, когда соглашался? Перемирие гиен и львов. Тошно, неуютно, однако Андре приходилось и дальше вариться в буднях мафиозных «шестёрок».       Приходилось встречаться глазами с Сакуноске и замечать в нём отражение собственной выжженности.       Приходилось видеть, как взвинчивался Акутагава после случайных пересечений — точно пёс на строгом поводке, смотревший на кошку, но не могущий её погнать.       Приходилось сталкиваться в фойе с девочкой, яркой и неподходящей штаб-квартире Мафии, в сопровождении Накахары Чуи и вспоминать, что поначалу Жид счёл её призраком-посланцем тех детей.       Приходилось чувствовать на себе лениво-пристальное наблюдение, пробуждавшее предчувствие чего-то нехорошего. Эту сдержанную, воистину змеиную угрозу Андре ощущал в присутствии исполосованного бинтовым узором Осаму Дазая. Вне всяких сомнений, он ждал подходящего случая для мести.       Неуютно. Чужеродно. До того не по себе, что грудину вроде как забивало пыльным осадком, от которого не избавиться никакими лекарствами. Через какое-то время появился настоящий кашель — короткий, частый, изматывающий. Услышав его в первый раз, Акутагава решил, что его дразнят.       В полной мере унять дискомфорт, мучивший Жида морально и физически, удавалось лишь алкоголем. Чем дешевле была выпивка, тем лучше — быстрее вырубала. Андре по давней привычке не думал о последствиях. А ведь когда-то зарекался пить ради опьянения…       Становилось даже интересно, сколько ещё он протянет так. Интерес этот был каким-то нехорошим, отрешённо-безнадёжным. Чисто японским.