Легенды и мифы о живом мертвеце

      Была ли поездка насмешкой Босса или же так сложились обстоятельства? Жид не знал. Странная прохлада ломила сведённые лопатки, стоило посмотреть в окно машины и увидеть предгорье с россыпью маленьких ферм, запоминающийся разлом в скалах, пересохшее русло речки, медленно затягиваемое сорными травами да белыми цветами.       Пасторальные пейзажи выглядели нереальными. Они будто прошли сквозь призму сна и предстали перед Андре изменёнными в лучшую сторону, светлыми копиями не таких спокойных мест.       Он помнил предгорье взрытым язвами сработавших мин и усеянным остовами сгоревшей техники. Помнил сигнальную ракету, осветившую зелёным разлом в скалах — «путь зачищен». Помнил студёную речку, бывшую огневым рубежом и негласно оберегаемую от попадания в воду трупов. Помнил соседствовавшие с белыми, похожими на звёзды цветами шипастые плоды.       Андре и думать не смел, что когда-нибудь вернётся сюда вновь.       Не думал, что получит шанс почтить память тех, кто остался здесь навсегда.       Дни, выделенные на восполнение сил перед новым витком миссии, проходили как под копирку: вылазка к заросшему дурманом руслу реки; мысли о том, как глупо Андре смотрится с пакетом цветов; бесцельно-определённое шатание по городу; сомнительные взгляды в сторону ведущей на кладбище дороги и возвращение во временный штаб.       Вокруг города, где действовал отряд мафии, сосредоточились мемориалы, посвящённые братским могилам. Жид то и дело встречал монументальные, унылого вида серые стены с вязью выбитых имён, окружавшие памятник-арку. Арка эта имела едва уловимое обычному человеку, но вполне ясное для Андре сходство с гильотиной. Он находил такое сравнение довольно точным: солдаты и впрямь возложили на политическую гильотину свои жизни. И он сам, и его призрачные соратники, и Феху…       Множество однополчан Жида, знакомых и незнакомых ему, обрели пристанище под однотипными надгробными камнями военного кладбища. Множество. Краем уха Андре слышал, что процесс опознания останков шёл до сих пор. Серое ровное полотно, так не похожее на сдержанно-нарядную похоронную геометрию Японии, продолжало перекраиваться и расти.       Сколько павших в той осаде было похоронено здесь? Сколько мертвецов сожгли, как павший скот? Стал ли прах Феху землёй, вскормившей дурман, или обрёл покой в могиле-траншее, смешавшись с костями товарищей да врагов?       Когда голова Андре не была забита работой, мысли незаметно съезжали на воспоминания о Феху. Этот парень не был любителем разговоров по душам, однако порой, поддавшись общему порыву, что-то да рассказывал о себе. Память сохранила в себе часть тех разговоров, сейчас всё чаще всплывавших в фокусе сознания.       Ему нравился дурман. Мол, из всех цветов он был больше похож на его, Феху, представление солнца — зубчатый диск, сверкавший смертоносными остриями, несущий как благо, так и погибель. Он на деле показал, что это значит: дурманная настойка принесла облегчение повару Мойше, страдавшему от ревматизма, и до смерти измотала галлюцинациями пленного вражеского солдата.       Феху обмолвился, что пришёл воевать, не найдя себе места в гражданской жизни. Эти слова стали постаментом твёрдой уверенности, не уступавшей в крепости мемориальным плитам: он здесь. В братской могиле, раскрытой или ещё не обнаруженной. С чужими и своими.       Предпочитая думать, что он упокоился с миром, Андре оставлял на каждом мемориале зубчатый цветок дурмана.