Уйти в море

      Я никогда не сталкивался со смертью.       Очевидно, что люди умирают, смерть — это неотъемлемый этап жизни. Однако в моей жизни еще никто не умирал. Разве что бабушка, но мне тогда было лет пять и я ничего не помню ни о ней, ни о похоронах и всем, что с ними связано. Я жил, зная, что смерть существует, но это было примерно как знание о том, что трава зеленая, а небо голубое. Я никогда о ней не задумывался, но почему-то был уверен, что не боюсь. Моя собственная смерть казалось мне чем-то очень далеким, а чужие смерти — чем-то естественным и нормальным.       Столкнувшись со смертью, я несколько изменил свою точку зрения. Даже если опустить то, что я считал себя виновным в случившемся с Эдом, смерть вдруг начала пугать меня. Я задумался над тем, чем она является — прекращение жизни. Я представил, что когда-нибудь умру сам. Все, что я знал, все мои мысли, чувства когда-нибудь прекратят существовать. Все, чего я добился и чем жил больше не будет иметь значения. Мне стало жутко.       Еще хуже было от осознания, что смерть может наступить в любой момент. До того злополучного дня, всякий раз, слыша слово смерть, я рисовал в воображении, больничную палату или узкую кровать с одеялом в цветочек. В декорациях этих лежал старый человек, чаще женщина. Этот человек закрывает глаза и умирает. Нет, порой, мне представлялась разбитая машина или место авиакатастрофы, но намного реже. Но я никогда не думал о железке, на которую упадет человек, неудачно оступившись. Такая смерть казалась мне чем-то очень редким и, тем не менее, это произошло со мной. То есть не со мной, конечно, на судне.       Здесь стоит сказать пару слов о правилах безопасности, я никогда не уделял им особо внимания. Так, например, я вошел в машинное отделение без каски, в тот день, когда Эд умер. И это лишь один из миллионов случаев, когда я пренебрег безопасностью. Все эти учения, тренировки пожарной тревоги, нападения пиратов и срочной эвакуации с судна, казались мне бесполезными. Я знаю где шлюпка, я знаю, как добраться до нее из любой точки корабля, тогда зачем это надо? Кроме того, что капитан по инструкции обязан провести учения. И, знаете, я до сих пор так думаю. Жизнь и так слишком сложна, если еще начать забивать голову бесконечными правилами безопасности, можно, наверное, с ума сойти. Начнет же казаться, что вокруг одна опасность. Я сейчас не только про корабль, я про жизни в целом. И все же, Эду следовало быть тогда чуточку внимательнее и осторожнее.       В вопросах безопасности этот случай меня ничему особо не научил, зато, я переосмыслил свое отношение к жизни. Не знаю, стал ли ценить ее больше, но что-то точно изменилось. Стоит, правда, сказать, что к выводам я пришел несколько позже, тогда же, я просто места себе не находил от чувства вины и вряд ли был способен думать о чем-то другом.       Моя профессиональная эффективность резко упала, я совсем не мог сосредоточиться. Примерно то же самое произошло с половиной других людей на судне. Капитан, к примеру, стал кошмар каким нервным. Нервничал он не из-за смерти моториста, а из-за того, что у него могут начаться проблемы. Хотя судовладельческая компания, узнав о происшествии и всех доказательствах того, что смерть Эда не была насильственной, заверила, что все будет в порядке. Старший механик старался проводить в машинном отделении как можно меньше времени и заставлял матросов мыть пол хлоркой несколько раз подряд, якобы там осталась кровь, хотя крови вообще почти не было, когда убирали труп, насколько я знаю. Думаю, атмосфера, царившая на судне сразу после несчастного случая, ясна. С одной стороны, я понимал всех этих людей, но с другой, считал свое состояние намного более плачевным. Ведь, извиняюсь за очередной повтор давно известной информации, именно я, пусть и косвенно, повлиял на скоропостижную кончину Эда.       Остаток того дня я провел в состоянии некой фрустрации. Это было похоже высокую температуру при болезни, когда постоянно из жара бросает в холод и наоборот. Помню на корабле происходило очень много действий. Сразу после смерти Эда, я поднялся на мостик, где ничего не делал. Потом пришел старпом и, в своей манере, начал размахивать руками и что-то всем доказывать. В какой-то момент меня отправили на камбуз, переносить провизию из одной холодильной камеры в другую. Дальше я вновь вернулся на мостик, вновь ничего не делал. Потом наконец рабочий день подошел к концу и, к счастью, была не моя смена нести вахту.       Я дошел до каюты и уснул, рухнув на койку не раздевшись. Проспать удалось всего пару часов. Ночной кошмар разбудил меня. Я понял, что больше не усну. Тяжелые мысли вернулись. На этот раз они были менее хаотичными и более философскими, если так можно выразиться. Именно тогда я и переосмыслил свое отношение к смерти.       Через час с небольшим все же удалось уснуть. Зря. Я вновь был разбужен кошмаром. Не знаю, что в нем было, я запомнил только три слова из этого сна: «Он все еще здесь». По спине прошел холод. До этого момента мои мысли не выходили за пределы самого факта смерти Эда, но сейчас я вдруг осознал, что его тело все еще на судне и мы будем плыть с ним десять дней до порта назначения. Он все еще здесь!       Я встал с кровати, обулся и вышел из каюты. Ноги сами привели меня на камбуз, оттуда я спустился вниз к холодильным камерам. Зачем я это делал? Понятия не имею.       На судне всегда есть несколько рефрижераторов. Как я понимаю, на случай если один из них перестанет работать. Почему-то провизия всегда распределялась в них по категориям: для мяса, для рыбы, для овощей. Причину этого я не назову, ибо не знаю.       На нашем балкере было три холодильные установки. Несколько часов того дня я отдал на то, чтобы перенести вместе с другими матросами запасы мяса в рыбный рефрижератор. Мясная камера освобождалась под труп. Иронично, если вы цените черный юмор. Пока мы разгружали камеру, вопрос вины занимал меня настолько сильно, что я не усмотрел в том, что ближайшие десять дней рядом с трупом, чего-то страшного. Сейчас мне стало страшно, точнее не столько страшно, сколько некомфортно.       В этом одна из проблем корабля — здесь тебе никто не поможет. Если человек умирает на берегу, то его тут же заберет скорая, похоронное агентство поможет организовать похороны. На судне не так. Что бы не произошло, никто не придет, есть только команда и больше никого. И единственное, что мы могли сделать с трупом Эда — оставить его в морозильной камере до прибытия в порт.       Возможно, кто-то думал, что, если человек умирает на корабле, его труп сбрасывают в воду, однако, это совсем не так. По инструкциям, тело должно быть сохранено и сбросить его в море допускалось лишь в том случае, если оно несло биологическую опасность.       Но лучше бы тела сбрасывали в воду. Разве нет романтики в том, чтобы умереть в море? Разве это не символично?       Помню, как думал об этом, стоя напротив двери в морозильную камеру. Менее пяти метров отделяло меня от трупа. Воображение слишком четко нарисовало картинку: застывшее тело, бледная ледяная кожа и мутные приоткрытые глаза. Моя рука потянулась к ручке двери. Какой-то внутренний порыв заставил меня посмотреть на тело. Я хотел посмотреть. Я как ребенок, который решил засунуть палец в розетку. Знал, что делаю то, что, скорее всего, принесет мне вред, но все равно делал. Возможно, я думал, что, увидев труп, избавлюсь от чувства вины. Возможно, стресс сыграл со мной злую шутку. Не знаю, как там было на самом деле, но, к счастью, здравый смысл победил, и я отдернул руку, прежде чем успел открыть дверь. После я поспешил покинуть камбуз.       Тогда, стоя у двери холодильника я заметил одну странность. Тишина. На судне никогда не бывает тихо, постоянно доносятся какие-то скрипы и шорохи, но, клянусь, тогда стояла полная тишина, как в безветренную зимнюю ночь где-нибудь в поле.       На протяжении оставшихся десяти дней, я старался держаться от этого места подальше. А еще я понял для себя, что смерть — это не только жутко, но еще и отвратительно. Лучше бы все же труп разрешалось сбросить за борт. Лучше бы никогда не умирать. Жаль только, что ни первое, ни второе невозможно.