Поместье Черный Дрозд

И снова ночь, и снова грезы о том, чем не благословила жизнь. Руки, как тиски, горячее дыхание на бесстыдно обнаженной коже – все тело в огне. Единственное холодное пятно – синий язык пламени, играющий в волосах, а щеки словно сажей измазаны. От его прикосновений мед, не кровь, разливается по телу. Сладость отравлена физической болью от нежных объятий. А что причиняет один только режущий по нервам взгляд! И снова боль с привкусом горького шоколада. И нет сил оторваться, прощаться с ночным видением. Пусть герой ее сна остается неузнанным, лишь бы это чувство нужности не покидает ее еще чуть-чуть. Пусть задержится ненадолго. Скользкие щупальца реальности вытащили Агнию из сладкого забытия. Девушка не успела открыть глаз, как брызнули слезы. Там, во сне, они были вдвоем, а здесь она одна. Снова. Соленую влагу лизнул ветерок. Раз, еще раз и еще. Агния распахнула глаза. Дремотные рыдания оборвались. Как она оказалась в лесу? Сердце подпрыгнуло и остановилось, когда она подскочила на ноги. Резким скачком переместилось в горло – и давай клокотать. Агния в панике озиралась по сторонам. Деревья – стены ее ночлега, светлеющий, но еще звездный купол – потолок. «Неужели снова хожу во сне?» Надоедливый писк комара приблизился и смолк. И – укус. Агния, не глядя, звонко хлопнула по животу. По коже поползло красное пятно. Девушка опустила голову и едва сдержала крик: где вся ее одежда? И когда она успела облиться воском? Трясущимися пальцами Агния коснулась колена. Воск жидкий, хоть и холодный. Странный пряный запах, который Агнии было сложно чем-то сравнить. Был еще один аромат. Хорошо ей знакомый, когда приходило время – густой, соленый, как говорят, с металлической примесью. Кровь. Тонкие струйки тянулись вниз по ногам, несколько капель размазаны по животу, делая кожу полотном с работой неизвестного художника. Плечо саднило будто от ожога. Да что же это такое? В кого она превращается в забытии? Сцепив зубы, взглядом проследила за потеками. Ответ пришел сразу. Об этой деликатной теме Агния молчала так долго, как могла. В четырнадцать лет одной апрельской ночью ее организм принял решение повзрослеть. В те часы представшая перед звездным небом новоприбывшая девушка не спала ни минуты. Красное пятно на белой простыни не сулило ничего, кроме хорошей трепки за испачканное белье. А утром девушка в полуобморочном состоянии пошла каяться матери. Не было ни разговоров, ни объяснений, ни успокоения взбешенных мыслей. Матушка сначала почему-то очень обрадовалась и побежала к отцу, велев Агнии постирать простынь в холодной воде. А после девушка, воодушевленная правильным решением, раскидывала простынь на бельевой веревке и без объяснений была ей же побита. Белая ткань надорвалась, выпачкалась в грязи и была годна в половые тряпки. Только вечером в комнату робко заглянул отец и долго, запинаясь и тщательно подбирая слова, кое-как объяснил дочери, какие изменения произошли с ней, и это не страшно. «Кровь - новый этап твоей жизни. Да вообще, все ведь с крови и начинается. На ней вся жизнь строится – зачатие, рождение, война, отстаивание взглядов, познание мира. Но зачатие – ты об этом забудь. Рано тебе еще вникать в такие вещи». Называя кровь «прерыванием связи с луной», он вложил в холодные руки Агнии маленькую розовую упаковку с шуршащим содержимым, заверил, что она справится сама, а после сутки не появлялся дома. Но сейчас крови было очень мало. Агния судорожно вспоминала, сколько дней оставалось до следующего дня дискомфорта. «Еще рано. Очень рано. Должно быть, гуляя во сне, порезалась», - стыдливо подумала девушка. Но рассуждать было некогда. Скоро рассвет, а Агния обнажена! И она побежала вдоль едва различимой тропинки, поросшей колючей травой, готовая в любой момент припасть к земле или стволу дерева. Если бы девушка обернулась, то за бревном, что служило ей постелью, наткнулась бы на запачканные грязью маски с застывшей усмешкой. Дом. Комната. Пол. Дошла. Агния рухнула на пыльный ковер, не дойдя к кровати. Все силы остались там, между деревьев. Сейчас она с трудом дышала. Восстановить дыхание – после – думать. Закрыла лицо грязными ладонями. Попробовать рассказать матери? Ни за что! Синяки на руках еще свежи. Открыть тайну отцу Агния не решалась. С кем же поговорить? Кому открыться? Она чувствовала бы себя лучше, если бы смогла выплакаться. Но плач настолько вошел в привычку, что слез не осталось. Грудь поднялась и прерывисто опустилась в горьком выдохе. «Бабушка всегда понимала меня», - поднялась Агния. Надежда замаячила там, за блеснувшим оконным стеклом, в тихой низине желтеющей рощи. Решено. Не привлекая к себе внимания, девушка скрылась за дверьми в ванную. Никакие обстоятельства не могли развести по сторонам две ветви родового дерева. В детстве Агния доказывала свою любовь вниманием и покорностью, как сейчас, каждый месяц навещая безликий холмик. Сама смерть опустила руки. Не в ее власти разорвать узы крепче стали, выше солнца, нужнее воздуха. Прохладная земля в низине склона ждала ее, распахнув железные объятия ворот. Там, в ветвях берез, должно быть, уже давно поет соловей. Ушедшие родственники всегда должны знать, как живут родичи, оставленные на какое-то время без присмотра. И Агния пошла. Собирая осенние цветы вдоль дороги, плелась хорошо знакомым маршрутом. Извилистая дорожка, летом изъеденная упрямой травой, казалась желтее. Будто ею вздумалось кому-то ходить. Кому-то еще, кроме Агнии. Охватывая картину мутным взором, девушка следовала привычным путем, она доверяла своему телу. Даже с закрытыми глазами Агния могла бы легко найти дорогу к последнему пристанищу бабушки. Мышечная память сильна. Не задерживая взгляда ни на чем конкретном, девушка мысленно вернулась к утренним событиям. От воска не осталось следа, он смылся едва ли не тремя каплями воды. Но кровь под ногтями, ступни в застывшей грязи… Чудо, что Агния нашла выход из леска и добралась до дома, никем не замеченная! Она все шла и шла, прикидывая, как все это объяснит бабушке. - В сторону! Жить надоело? – громом встряхнул ее тело зычный голос. Агния едва успела отпрыгнуть в сторону, как слева оглушительно просвистел скутер и скрылся в ослепляющем свете заката. Трясясь всем телом, девушка выбралась из высокого сухостоя. Собрав прицепившиеся травинки, осмотрелась. Какого черта она оказалась здесь? Невысокий осевший дом дышал холодом и неуютом. Не успевшая согреться за день железная обшивка, так убого выгоревшая, отдаленно напоминала об обесцвеченной солнцем траве. Маленький садик у деревянного крыльца. Дом Кирилла. Из открытых, поскрипывающих ставнями окошек, валил шансон. Непонятную песню о воровских законах рвали крики, злые и надрывные. Один голос, женский, сыпал оскорбления, второй, пару раз бросив что-то в ответ, утонул в общем шуме. Звенело разбитое стекло, внутри грохотало и падало. и голоса то на крик срывались, то снова пауза и нечеловеческий грохот. А глухая музыка тянулась глухо из маленького окна и замолкать не думала. - Что, алкаши долбаные, теперь поняли, почему я уехал?! Завизжала дверь, точно от боли, и на крыльце появился Кирилл. Не успев ничего подумать прежде, Агния припала к стволу ивы и затаилась. Замерла, задержала дыхание, сама не понимая, почему. А внутри толкалась желчь, горькая ненависть. Она слышала, как еще не утихли обрывки склоки, теперь двое в доме вопили друг на друга. Мерзко подумать даже, каково очутиться там, в пропитанном насквозь алкоголем и мочой доме, в смраде от грязных тел и кислоте перегара. До тошноты мерзко было видеть и его, порождение тех не людей, людьми прикинувшимися. Ведь недалеко от родителей своих, местных алкашей, ушёл. И страшен был Кирилл, и отвратителен. Он ударил дверью так, что слышно было на расстоянии - посыпалась краска. Ненормальный! Настоящий псих! А после слетел с крыльца и бросился прямо к Агнии. Прямо к ней! Едва не взвизгнув, она всем телом прижалась к шершавой коре и закрыла глаза, судорожно сглатывая. Боялась - стоит открыть, и увидит мимо перед собой это отродье. Вот еще немного, и на лице почувствует вонь алкоголя. Или - чего уж там - сразу удар по лицу. Да кто знает, на что он стал еще способен? То ли секунды длились, точно часы, то ли он играл с добычей, ожидая, когда посмотрит. Тогда – глаза в глаза, и все обречено. Но ничего не происходило. Тогда Агния сглотнула последний раз и приоткрыла глаз. Никого. Осмотрелась. Пусто. Чуть выглянула из-за дерева. Вот он, сидит в грязи, качается из стороны в сторону и что-то бормочет. Агния шарахнулась назад. Лишь бы не заметил! А дышала так тяжело, что диву давалась, как только не слышал. Тон его голоса послышался, и можно было разобрать слова. А после чавкнула грязь, встал. И едва ли не вся улица в пару домов услышала: - Ублюдок, ублюдок, мать твою! Вот ты кто! Обмирая от страха, Агния искала пути отступления. Как бы сбежать отсюда и остаться незамеченной? Нет такой дороги. А чавкание тряпошных кед по гязи предупредили о неизбежном. Ты пропала, Агния. Слева появился всклоченный Кирилл. Его обыкновенно белая рубашка безвозвратно испачкалась в грязь и красные пятна, под носом - тёмные разводы. Волосы дыбом, а глаза красные, бешеные. И как он не увидел ее, каким чудом удалось по стволу ускользнуть в сторону, Агния не представляла, это просто было невозможно. Нет, он точно заметил ее! Если только его мозг не был одурманен ничем запрещенным. Его взгляд, насколько могла судить напуганная девушка, не отрывался от одной точки. Его манил горизонт. И он не мог разорвать визуальной связи, должно быть, с верой в лучшее. Кирилл неуверенно потоптался на месте, поворачиваясь к иве спиной. Полез в карман. Что-то маленькое блеснуло в перевязанной грязным бинтом ладони - и раздался звонкий щелчок. Нож. Агния задала рот, чтоб не закричать. Но он не повернулся к ней, не пошел к известной жертве травли. Вместо этого спокойно закатал рукав и занёс руку. "Давай, сделай это, придурок! - Кричала в мыслях Агния. Она ненавидела его за ту боль, физическую и душевную, что он оставил после себя. За то, что родители его - погрязшие в грехе алкоголики, за то, что он - их выродок, а значит, такой же, не имеющий права на существование. От таких сразу избавляться надо, еще в утробе матери, но не выпускать на свет, не плодить паразитов этих и нищету. Конец их предрешен. - Сделай мне одолжение!" А Кирилл стоял, чуть покачиваясь, как пьяный, точно его гипнотизировали несколько полумертвы березок-близнецов, вставших прямо у него перед носом. - Урод, мать твою, урод! - Вдруг закричал он не своим голосом и с размаху ударил в дерево. Рука, управляемая злым человеком, в сотни раз прибавляет в силе. Под изумленный взгляд Агнии кора разделась в стороны. Кирилл втыкал лезвие, древесина глухо подавалась, пока месте удара не превратилась в светлое месиво, обнажая мягкое и податливое нутро. А после выронил нож. И заплакал навзрыд. Ненависть, душившая Агнию, окатила горячей волной и оставила стоять столбом на пронизывающем осеннем ветру. Вся похолодела, вся задрожала - руки, ноги, тело в липким поту - вся, как была. И губы против воли вдруг затряслись. А потом сама не поняла, как слезы градом прокатились. И так тошно в душе стало, будто кто исправно гадил. Как же она могла позволить себе думать такое, как могла желать смерти? Ведь и урод этот, Кирилл, тоже человек, тоже ребенок неблагополучных родителей. Доведенный до такого состояния, когда сам готов на себя руки наложить. Что в этом человеческого? Что в этом правильного? Что было правильным в твоих мыслях, Агния,? Смогла бы ты жить дальше, доведи он дело до конца? Колени подкосились, и Кирилл упал в лужу. Он выл, точно умирающий зверь, скулил и все повторял: «хватит, хватит, не могу больше!». Сжираемая изнутри ненавистью к себе ли, к жалкому существу напротив – кто измерит? Агния подошла к скукожившемуся на пронизывающем ветру грязному пятну – инае не назвать. Что руководил ей в ту минуту - не знала даже она. Но непреодолимое чувство пожалеть, помочь, защитить рвались вперед всех других желаний. И не надо было больше ничего, только поднять из грязи, вытереть кровь с лица и стать на его защиту. Кирилл услышал шаги, обернулся. Налитые кровью глаза врезались в память не хуже тех дней травли. Она ведь, должно быть, когда-то на него так смотрела. Ожидающими. Теперь такими смотрит он. И молчит. Как и она молчала. Окаменела что ли, сама ведь к нему была готова в луж сесть! Каркнула ворона где-то в кроне, поднялся ветер, а они так и стояли друг напротив друга. Агния ждала, что он закричит, прогонит, ударит - обычные ожидания. Нет. Не выдержал Кирилл. Вытер лицо рукавом, изо всех сдавливая трясущиеся губы… и рванул вверх под дорожке, прямо в лес. А Агния бросилась в обратную сторону. Бежала, не различая дороги, сердце стучало так громко, так сильно, что не заметила, как сама захлебывается рыданиями. А когда сил больше не осталось, упала в пыль. «Чего ревешь? – прикрикнула сама на себя. – Нашла, кого пугаться. Вон как ноги дрожат, до дому бы дойти». Страх был тому виной или еще что – не важно. Важно было только одно свежее воспоминание. Да и не воспоминание даже, а представление. Непросто жить под одной крышей с теми, с кем невозможно выстроить духовной связи, завязать диалога. А если диалог и завяжется, то ни одна из сторон не окажется услышанной. В головах пьяниц вместо мозгов – каша. Чтобы понять слова, люди под градусом какое-то время покачиваются, приросшие к полу, будто искаженные двойники разумных людей. Смотрят стеклянными глазами, но не видят - во взгляде пустота. А после эти жертвы собственной слабости дышат вопрошающему в лицо удушливым перегаром. Слова сыплются с языка, только никакого смысла не имеют. Агнии доводилось встречаться с пьяными, и каждая случайная встреча походила одна на другую. Оттого рот наполнился слюной, и скрутило живот. Одно только воспоминание о кислом смраде вызвало рвотный позыв. Если опухшие лица родителей и вонь, им присущая - это то, что сопровождает Кирилла по жизни... Не находилось слов, чтобы выразить сострадание. Единственное, что хотелось сделать – посмотреть в злые глаза и сказать: «Я понимаю, что ты чувствуешь». Это не было ложью. Да, ее родители не уходили в запои, но время от времени мать Агнии прикладывалась к бутылке. И тогда жизнь домочадцев превращалась в ад. Точкой отсчета стал день, который должен был принести успех цветущей семье. Молодая Галина, для коллег просто Галочка, актриса крупного столичного театра, была уверена – главная роль в известном спектакле достанется ей. Было фото. Старое фото, сделанное еще не пленочный фотоаппарат, любовно вставленный в рамку, извечно стоял на прикроватном столике матери. Это единственное связующее звено, что осталось между ней и незнакомкой на снимке, лучащейся здоровьем и молодостью. Та, из прошлого, любила себя, свою семью и работу, предвкушала заветное «вы утверждены». Агния помнила ее непоколебимую веру в успех. Та, что на снимке, продолжала смеяться, ничего не подозревая. До срыва оставалось меньше двух дней. Это происходило в ее семье. А что наблюдал день ото дня этот щуплый задира? Что там, в этом притоне, происходит? Лучше не знать.