Я выскочила во двор, пытаясь убежать от своих страданий, но невозможно убежать от того, что внутри нас. Чио-сан
***
30/07/93 Дом Мацуба, Конохагакуре-но Сато. Может быть, обстоятельства новой жизни были своеобразной кармой за грехи прошлой. Саюри с большой натяжкой могла назвать себя послушной благоразумной дочерью, отнюдь не «образцовой», так как в собственной семье считалась белой вороной. Она не славилась статусом нарушительницы правил, не гуляла допоздна, клюя носом над стопкой тестовых листов за рабочим столом ради злополучных экзаменов, и никогда не повышала ни на кого голос. У нее просто были некоторые феминистические взгляды на жизнь, опровергающие едва ли не весь духовный менталитет, следовательно вызывающие бурную реакцию патриархальных родителей, убежденных, что удел женщин — быть ведомой. Частые семейные ссоры, не раз брошенное «в кого ты такой уродилась?» и чванливые взгляды младших братьев сделали свое дело — не прошло и двух месяцев после поступления в киотский университет, как обычно терпеливая Камбэ забрала свои документы и перебралась в Токио. Было немного досадно из-за того, что ее не приняли, сложно из-за проблем с переводом и бермудно из-за заполняющей изнутри меланхолии. Саюри записалась на курсы английского, словно привязанная, бегала за профессорами, корчась в кофейной муке над очередным докладом, и по ночам подрабатывала в кябакуре, дабы оплатить контракт и все остальное по мелочи. В кябакуру ее никто не заманивал, вопреки всем законам дзейсэй манги, она просто взвесила все плюсы и минусы такой работенки, подсчитала приблизительную сумму выдаваемой зарплаты и, оценив свои шансы скончаться из-за слишком большой нагрузки на почве учебы, добровольно устроилась туда под личиной милой девушки «Кое». Это было намного легче. Щедрые на дорогие подарки клиенты, неполная смена — всего в четыре-пять часов — и относительно здоровый сон с какой-никакой, да анонимностью. От нее требовалось немного — сыпать льстивыми комплиментами, подливать сакэ или вино, в зависимости от предпочтений, в услужливо подставленную пиалу и, улыбаясь, прикладывать все усилия, чтобы поддержать разговор. Ей казалось, что это удобный заработок, взбешенному отцу, выяснившему подробности о доходе дочери, что это высшее проявления распущенности. Камбэ помнила, как напилась в тот вечер и, ежась от холода мокрой погоды, оступилась с бордюра на трассу под визг сигнала стремительно несущегося транспорта. Клишированный грузовик-сан, добрый день. Новая жизнь началась с заброшенной грязной хибары на вершине холма, детского слабого тельца, украшенного десятками гематом, и габаритного, мерзко ухмылявшегося мужчины, занесшего свою мозолистую ладонь для очередного удара, который, как вскоре выяснилось, являлся ее так называемым отцом. Она его заочно возненавидела. На самом деле, в этом незнакомом, жестоком мире она возненавидела многих. Работорговца, который, не посмотрев на юный вид девочки и закон, бессердечно швырнул «отцу» мешочек звонких монет и насильно увел в Коноху. Толстую женщину, вульгарно оглядевшую ее со всех сторон, прежде чем с минутным сомнением сказать «сойдет», потащив в ветхий, горящий тускло красными красками дом с черепицей. И высокомерную ойран с ядовито-алыми губами да приторно едким ароматом лилий. Саюри чувствовала себя загнанным волком, что только и мог, что огрызаться да скалить пасть. Только что будет от этих кривляний? Присматривавшая за ней старуха никогда не жалела хлесткого бамбука для череды лишних ударов, дабы выбить дурь. Саюри не славилась упрямством, впрочем, как и склонностью к мазохизму, поэтому немного исправилась. Не грубила, вовремя прикусывая язык, смиренно не поднимала взгляда, разрываясь между желанием плюнуть собеседнику прямо в лицо или просто сломать ногу, и проявляла определенные достоинства. Каллиграфия, танцы, игра на сямисэне. Некоторые сожители дома Мацуба называли ее «подрастающим гением». Саюри все еще кривилась от квартала красных фонарей, покрываясь мелкой дрожью от будущих перспектив, путалась в современном родном кансайском диалекте и каким-то древним периода Эдо и упорно не верила в то, что попала в просмотренный в далеком детстве «мир ниндзя», где каждый твой день мог стать последним. Но научилась забываться, представляя, что происходящее — всего лишь часть внутренней галиматьи. По сути, она даже не могла увериться в этом из-за того, что за пределы веселого района выходить было строжайше запрещено. За этим бдительно следила аббревиатура на местных полицейских в роли Учих, если она не ошибалась. Вот и коротала два бесцельных года за уборкой традиционного японского дома, мытьем вонючих, грязных сандалей и обучением на юдзе, в котором довольно сильно преуспела. Владелица дома пророчила ей элитное место ойран, с обманчивой лаской гладя шелковистые темные волосы, всегда собранные в узкий пучок. Отчего ей было совсем нерадостно. Другие камуро поглядывали на нее с оттенками зависти, докладывая о любой провинности, не понимая, что это все… совсем неправильно. Учиться ублажать мужчин, с нетерпением ждать момента прихода «течки» и соревноваться за право пустого места лучшей. Саюри, кажется, была единственным человеком среди своры этих детишек, который осознавал вышедшую трансцендентность. Своеобразный круговорот хаотического течения жизни. Который резко прервался, стоило увидеть безвольно упавшую руку Мацумото, той самой высокомерной ойран, которая жестко выкручивала ей ухо за любую своевольную выходку, шипя хуже разгневанной кошки о навлекаемом позоре и соответствующем наказании за него. У прежде завидной красавицы все лицо усыпано бурой надутой сыпью, грудь застыла живым изваянием сквозь ткань помятой желтой юкаты, а глаза прикрыты в долгожданном облегчении легкой улыбки. Камбэ первой находит труп своей якобы «наставницы», за которой она чего только не прибирала, не раз натыкаясь на неприглядные сцены совокупления с постоянными клиентами, поэтому ее смерть — нечто непременно обещанное. Только легче от этого не становится. По обонянию неприятно ударяют запахи гниющего тела, спермы и все таких же приторных лилий. Женщина, вынужденная быть ребенком, прижимает ко рту ладонь, судорожно пытаясь втянуть кислород в легкие, не переставая смотреть на последствия венерических заболеваний, и почему-то упорно видит в Мацумото себя. Я умру. Неожиданно громко раздается в уме, вынуждая сделать несколько шагов назад, натыкаясь на с ужасом распахнувшие сизо-голубые глаза другой камору и, не отдавая себе отчета, сбежать. Сбежать из этого насквозь истлевшего, грязного места, где смерть женщины — нечто совершенно естественное. Мимо нее проплывают красные фонари, повешенные на края крыш разных заведений, проходит гомон и шум смеющейся толпы да крики пьяных людей, и отдается пламенной истомой натертые гэта пальцы ног, однако Саюри, спотыкаясь, упрямо мчится вперед, несколько раз натолкнувшись на случайных прохожих. Уста шепчут судорожное «не хочу, не хочу, не хочу». И, кажется, это озадачивает одного спрятавшего лицо за синей маской сереброволосого шиноби. Саюри обессиленно валится коленями на траву возле утеса, чувствуя, как щиплет воспаленные, красные от слез глаза, тянется к зазывающей бездне на глубине обрыва и думает о чем-то правильном и неправильном одновременно. Боги будут ей свидетелями, за все свое пребывание в квартале красных фонарей она ни разу не заплакала, терпя все невзгоды и упреки в свой адрес с безупречным самоконтролем, но сейчас… Сейчас ей было обидно и безбожно мерзко. Стать куртизанкой — последнее, чего она желала добиться в собственной жизни. А если точнее, то она праведно считала, что такая тошнотворная сторона извращенного быта будет держаться от нее на почтительном расстоянии. — Знаешь, один хороший мудрец сказал, что самоубийство — это не выход, — неожиданно четко произнес чей-то звонкий голосок, прежде чем на одной из веток стоящего вблизи дерева появляется кучерявый, темноволосый мальчик. Саюри быстро пробегается по нему проницательным взором, подмечая знакомый герб клана Учиха на задней стороне антрацитовой футболки, и не удерживается от насмешливого смешка, когда на глазах проносятся кадры вырывающего себе глаз подростка ради спасения друга и его последующее самоубийство. С обрыва. — Иронично слышать такое от тебя. Шисуи, а это был именно он, тревожно прищуривается и, чуть подаваясь вперед, добродушно спрашивает, кивая на безостановочно текущие слезы по ее замаранному личику: — Что-то случилось? Камбэ цинично думает, что, раз он все равно умрет, можно и поделиться своей проблемой. — Люди предвещают мне статус ойран. — Ойран стоят по положению выше той же гейши, разве это плохо? — и невинно наклоняет голову набок, казалось, и вправду недоумевая. — Я бы посмотрела на тебя с членом в собственной заднице, — ощетинившись, срывается на тонкое то ли рычание, то ли писк девочка, отчего семилетний мальчишка напротив давится воздухом, смешно округляя и без того большие глаза. Они еще долго обмениваются короткими, сухими фразами, прежде чем Саюри заваливается назад, утомленно теряя сознание от накопившегося стресса, параллельно чувствуя чужие непривычно нежные пальцы, небрежно стирающие полоску слез. На утро она просыпается в известном окии мадам Мивако, которая, закуривая кисеру, лаконичным тоном осведомляет: — Тебе повезло. Я сделаю из тебя гейшу.***
Примечание.
Кябакура — представляет собой смесь ночного клуба и кабаре, куда могут придти одинокие мужчины, чтобы вокруг них вились и ухаживали красивые девушки. При этом в клубе существует система почасовой оплаты, которая даже включает в себя несколько видов бесплатных напитков. Дзёсэй, также рэдису или рэдикоми — аниме и манга, рассчитанные на особую целевую аудиторию — молодых женщин от 18 лет и старше. Манга этого типа публикуется в специализированных дзёсэй-журналах. Редакторами и издателями дзёсэя зачастую являются женщины. Камуро — девочка-прислужница при юдзё. Сямисэ́н (яп. 三味線)[1][2] — трехструнный щипковый музыкальный инструмент с безладовым грифом и небольшим корпусом, общей длиной около 100 см. Наряду с бивой, кото и сякухати относится к важнейшим музыкальным инструментам Японии. Диапазон — 2 или 4 октавы, звук извлекается в основном плектром, реже — пальцами; особенно ценится характерный вибрирующий звук самой толстой струны, «савари». Юдзё (яп. 遊女 ю: дзё или асобимэ, дословно «женщина для удовольствий») — собирательное название проституток и куртизанок (но не гейш), существовавших на протяжении всей японской истории. Ойран — один из видов проституток в Японии. Ойран являлись одними из юдзё «женщин для удовольствия», проституток. Тем не менее ойран были отделены от юдзё в том, что, в отличие от тех, выполняли не только сексуальные функции, но также развлекали клиентов более утонченными способами.