Дети отрекаются от мечты, чтобы обрадовать родителей, родители отрекаются от самой жизни, чтобы обрадовать детей… Пауло Коэльо
***
06/09/06 Квартал Учиха, Конохагакуре-но Сато. Любовь требует жертв. И кому, как не выходцу жестокого, иллюзорного карюкая, знать об этой непреложной истине? Только, в отличие от исступленных куртизанок, коим не терпелось покинуть вездесущий мир цветов и ив, гейшам приходилось куда тяжелее. Ведь они отказывались от того, ради чего были созданы. От окии со всеми ее обитателями, где на протяжении многих лет тщательно вырабатывался внутренний стержень. От запавших в душу клиентов, изредка оглядывающихся вслед отчего-то знакомой девушке, которую было не узнать без утонченного черно-белого грима на лице. И буквально преследующего по пятам нежного шлейфа ожившей музы, которая служила главным развлекательным лицом на каждом банкете. Саюри никогда не хотела быть гейшей. Это была вынужденная мера под гнетом упрямой, лиходейской судьбы. Поэтому отказываться от собственных принципов ей удается до неприличия легко. Она безропотно берет в свои руки все хозяйские хлопоты с обретением фамилии Учиха пред величественным храмом в виде не столько красно-белого мона на обратной стороне юкаты, сколько прибавившихся обязанностей перед мужем. Подшивая порванные одеяния шиноби вместо того, чтобы перебирать тонкое шелковое кимоно. Бдительно следя за общей чистотой непривычно пустого тихого дома, забывая о том, как тянула время за меланхоличной игрой на сямисэне. И приготавливая различные вкусные блюда на ужин, чаще всего коротая подобные вечера наедине с собой. Саюри привыкла идти на жертвы. Когда, не размыкая сжатых в тонкую полоску губ, нехотя соглашалась с тем, чтобы перестать принимать бесконечные пригласительные на разнообразные, яркие застолья под давлением властной хватки на дрогнувшем запястье, придерживая присланные письма. Когда безутешно прощала все прошлые ошибки, ступая на шаткую тропу настоящего времени. Когда добровольно заперлась в безлюдном, глухом поместье, подобно безотрадному пойманному журавлю. Потому что такое безмятежное течение жизни являлось именно тем, чего она столь упорно пыталась добиться. И совсем не важно, что внутренний кругозор сузился до одного единственного человека, изредка ластившихся к рукам ниндзя-кошек вместе с забегающим в гости Саске-куном или Микото-сан. Быть своеобразным тамадой на постоянной основе тоже довольно утомительно. Просто Шисуи — альфа, отчего хмуриться от горького остаточного запаха заговорившего с ней с утра Фугаку-сана для него — нечто в порядке вещей. Иногда Камбэ встречает его возле ворот Конохи, беззаботно улыбаясь на все последующие раздражительные реплики, так как не умеет противиться нежданному желанию осмотреть деревню изнутри. Реже ей милостиво разрешают выйти за пределы кланового квартала, с трогательным румянцем приглашая на свидание. Почти никогда Шисуи не осмеливается представить ее своим друзьям, мрачно щуря глаза на каждое поползновение в сторону своей жены. В настоящее время Саюри аккуратно вытирает мокрые после мытья посуды руки об белое полотенце, рассеянно направляется к низкому деревянному столу у террасы и, изумленно вздохнув от резкого перемещения в пространстве, расслабляется в крепких руках Учихи, вслушиваясь в его сиплый, тревожный из-за разрывающих сомнений голос: — Мне предложили вакантное место в личной охране дайме страны Огня. Я вижу, как тебе сложно в клане, Саюри, такое пристальное внимание альф не может не нервировать тебя. Но, не будет ли это роковым выстрелом по отношению к нашей теперешней жизни? Что скажут другие? Что скажет сам… — Я беременна, — снисходительно перебивает она в ответ. Саюри улыбается, ласково зарываясь длинными, бледными пальцами в его кудрявые темные волосы. И Шисуи, сдаваясь, впервые идет на жертвы.