volleyboys

      — Аобаджосай! Аобаджосай!       Со всех сторон раздаются восхищенные вопли фанатов, стук барабанов группы поддержки, и даже воздух кажется душным и плотным. Тебя толкает в плечо какой-то особо буйный болельщик, но ты не обращаешь на него абсолютно никакого внимания. Все цвета на площадке смешались воедино, выкраивая лишь одно красивое лицо с правильными чертами и орехового цвета глазами.       Губы плотно сжаты в тонкую полоску, на лице выражение спокойствия и молчаливой уверенности, мышцы на руках напряжены до предела и сам он напряжен и вытянут, будто струна. Сейчас время для его подачи. Для его самой мощнейшей подачи.       Ты не можешь оторвать от Ойкавы взгляд. Он очаровывает тебя, он одурманивает рассудок, он заставляет сердце биться чаще, и только при одном взгляде на него желудок делает двойное сальто от чертового восхищения.       «Он сможет», — думаешь ты, не сомневаясь в связующем ни секунды. И он действительно это делает.       — Ты видела мою игру? — Тоору хоть и выглядит уставшим, но победа даёт о себе знать — приподнятые в улыбке изящные губы и радостный взгляд карих глаз. — Видела? Скажи, что видела…       — Видела, видела, — спешишь успокоить его, замечая, как Ойкава меняется в лице, а румянец покрывает его светлые щеки.       — Завтра у меня выходной. Может сходим куда-нибудь? — в задумчивости спрашивает связующий, ероша свои мягкие волосы. Ты все ещё находишься под влиянием и игры, и самого Ойкавы, и просто молча пялишься ему куда-то в район кадыка. — Ты меня слушаешь?       — Да, можно… — смущаешься ты, замечая невдалеке женскую группу поддержки. Некоторые девочки с неприкрытой завистью смотрят на тебя и руку Тоору, которая мирно лежит на твоём плече. За несколько месяцев ваших отношений ты успела выслушать много нелестных слов в свою сторону, которые девочки говорили за спиной. Ойкава всё видел, и это его очень беспокоило.       — Идём, — он машет на прощанье своей команде, и ты наблюдаешь за тем, как меняется лицо Иваизуми и остальных третьегодок. — Золотце, не смотри на них, — связующий замечает смех девочек и приобнимает тебя за плечи — Ойкава изо всех своих сил хотел оградить тебя от нападок его жестоких фанаток.       С Тоору вы познакомились в школе, когда ты хмуро шла по коридору Сейджо, сжимая тетради по математике в руках, между листков которых была вложена красивая красная валентинка. Твои подруги еле поспевали за тобой, крича вслед то, что ты определённо не хотела слушать. В один момент одна из девочек просто прижала тебя к подоконнику, не давая и шанса на отступление.       — Он тебе нравится? — строго спрашивает она, заглядывая прямо в твои глаза.       — Нравится…       — Очень?       — Да…       — Ну так подари ему эту чёртову валентинку! Ничего с тобой не случится, Ойкава-сан не вселенское зло, чтобы его бояться! И вообще… — она резко замолкает, чувствуя человека позади себя. Твой взгляд цепенеет, и ты всем телом ощущаешь склизкий страх.       Ойкава выглядит малость удивлённым — ты уверена на все сто процентов, что за этот день он получил миллион валентинок и сладостей. Ты чувствуешь, как дрожат руки, когда подруги буквально вталкивают тебя в капитана волейбольной команды. Тоору — третьегодка, и ты, второгодка, немного робеешь перед высоким парнем.       Подруги молчаливо давят на тебя, поэтому ты просто суешь ему валентинку прямо в лицо, надеясь, что сейчас от тебя все отстанут. Ойкава сконфуженно смотрит сначала на красное сердечко, затем на тебя, затем снова на сердечко.       Ты, сгорая от стыда и ужаса, спешишь скрыться в ближайшем классе, чувствуя себя самой отвратительной девушкой в его жизни. Ну почему тебя угораздило влюбиться именно в Ойкаву Тоору, с которым вы общались максимум на правах знакомых?       В классе тихо и спокойно. Пытаешься перевести дух в гордом одиночестве, как вдруг видишь красавчика-капитана, который неловко трёт затылок длинными пальцами. Нервно сглатываешь — Ойкава невероятно красив.       — Я куплю тебе мороженое, ладно?..       С этого миндального мороженого и началось ваше общение. Ойкава оказался ровно не таким, как ты себе представляла: в школе он казался самодовольным, надутым кретином со слишком большим самомнением; но когда вы гуляли по залитой вечерним солнцем уютной улочке, ты ела сладкое карамельное мороженое с засахаренными орешками, а Ойкава рассказывал о волейболе, начинало казаться, что капитан совершенно очаровательный человек. И не только внешне.       Отношения с Ойкавой были похожи на стойкое, высокое дерево — спокойное, величавое и надёжное, под кроной которого можно было и устроить чаепитие в тишине и весело поиграть в волейбол. Тоору был намного более ранимым, чем хотел казаться; он всегда нервничал перед важными играми; он дико смущался, когда твой взгляд опускался на белый бандаж на его колене — Ойкава мало разговаривал о своей травме, оправдывая это тем, что не хочет лишний раз привлекать к его слабости твоё внимание.       Но однажды он сломался. Ты зашла за ним в спортзал, когда связующий остался ещё на час для практики. Не желая показываться, ты молчаливо наблюдала за его нечеловеческими усилиями — мячи с дикой силой отскакивали от пола, а ты переживала, что его красные руки просто-напросто оторвутся от такой силы. Но он не выдержал. Колено дало о себе знать, и на одной из особо мощных подач нога согнулась, и мяч глухо стукнулся рядом перед осевшим на пол капитаном.       — Чёрт! — он в сердцах ударил себя по щекам, прижимая ладонь к саднившему колену. Ты не выдержала и тихонько вышла из своего укрытия. — О мой бог, ты это видела?       — Тоору, почему ты себя так не любишь?       Ойкава поднял голову наверх.       — Потому что я стараюсь на пределе своих сил. Я выкладываюсь на полную катушку, но почему-то до сих пор вижу самодовольное лицо Ушиваки.       — Частью любого пути является отдых, Тоору.       — Но мой путь не такой, как у всех.       — Твоё колено так не считает. И знаешь, я обычно не соглашаюсь с частями тела, но тут я согласна. Перестань изводить себя, — ты садишься рядышком с ним, протискивая руки и обнимая его за изящную талию.       — Но я не… — ты кладёшь ему палец на губы, строго вглядываясь в ореховые глаза.       — Пообещай мне, что будешь заботиться о себе лучше, мой невероятный Ойкава Тоору.       Его губы трогает неловкая улыбка, такая честная и открытая, что берет прямо за душу. Тоору шипит, корчась от ноющей боли в колене, опирается о твоё плечо и приподнимается, пытаясь стоять на твёрдых ногах.       Ойкава был невероятно милым во всех смыслах. Он не представлял своей жизни без абсолютно очаровательных сообщений в соцсетях каждый день.       tooruchan       доброе утро!!! надеюсь, ты выспалась       tooruchan       я скучаю. давай встретимся?       tooruchan       ты такая красивая, когда рисуешь.       извини, но я тебя сфотографировал. посмотри!       tooruchan       очаровашка моя       tooruchan       поставь лайк >: (       на фотке ты вообще-то       даже макки поставил!       tooruchan       так погоди       tooruchan       ПУСТЬ ОН УБЕРЁТ ЛАЙК       tooruchan       шлю тебе букетик через интернетик       tooruchan       как послать виртуальные обнимашки???       tooruchan       доброй ночи, самая чудесная девочка на свете       Он заставлял тебя пищать в подушку от счастья каждую ночь, а родители уже начинали косо смотреть. Твоя мама была в абсолютном восторге от Ойкавы, едва ты познакомила их — Тоору галантен и вежлив, ему не составило труда очаровать женщину.       Тоору быстро узнал о твоём незамысловатом хобби — рисовании, и часто любил сидеть рядом, наблюдая за процессом. Он хвалил тебя, искренне удивляясь твоему стилю; подбадривал, когда что-то не выходило и всегда знал, когда стоит помолчать.       Нередко его гордость очень вам мешала. Тоору не любил ссориться, но ссоры с ним были ужасными — в пылу чувств он мог наговорить всё что угодно, а потом в панике оправдываясь и написывая сто сообщений в секунду (если разумеется осознавал свою вину). Ойкаве было трудно принять свою неправоту, но ради тебя он изо всех сил старался это исправить.       — Я люблю тебя.       — Тоору, ты говоришь это десятый раз за десять минут, — ты лениво рисовала в скетчбуке какую-то инопланетную девочку.       — Да? — Ойкава приподнялся на руках. — Потому что я люблю тебя каждую минуту.       Он действительно говорил о своей любви очень много. В прошлых отношениях ни он, и ни его девушка никак не могли найти общих точек соприкосновения — ей не нравилось его серьёзное увлечение волейболом, но ты понимала, что никакая вещь в мире не заменит Тоору мяча и сетки.       Первое, что ты сделала, едва вы начали встречаться, так это поклялась себе ходить на каждую его игру и даже записалась в группу поддержки Сейджо. Но вскоре ты поняла, что будешь ходить на игры не только ради него, но и ради собственного вдохновения — Ойкава стал твоей музой.       В пылу игры он забывал обо всем и для него не существовало ничего, кроме мяча, команды и противников. Его складная, изящная фигура стала отличным референсом, и ты потихоньку набрасывала что-то в скетчбуке, пока он разминался, подавал или бил.       Карандаш мягко скользил по приятной на ощупь бумаге, старательно вырисовывая каждую черточку; черточки соединялись в линии, линии в фигуры, а фигуры в тело Ойкавы с занесенной для удара рукой. Крепкие руки и ноги, сильный торс и напряжённые мышцы спины — всё это резко контрастировало со спокойствием на его красивейшем лице.       После каждого матча он улыбался фанатам, но смотрел только на тебя. Тебя бросало в жар от одного только его взгляда — Тоору смотрел чуть исподлобья, ухмыляясь, но совсем беззлобно.       — Эта победа для тебя, — всегда говорил он. — Я был лучшим для тебя, — Иваизуми на такое только гневно вздыхал.       Ты не сомневалась. Ты никогда в нем не сомневалась. Но радость от победы часто сменялась глубоким разочарованием и горечью его слёз на твоих руках.       У Тоору дрожала спина — твои руки медленно гладили её, проходя вдоль по позвоночнику и ниже; его лица не было видно — он утыкался тебе в колени, а ты слышала лишь сдавленные рыдания, которые разбивали тебе сердце на миллионы кусочков. Ты была уверена, что и его сердце разбито — очередная игра против Шираторизавы и очередной проигрыш.       — Я… — ты слышишь его сломанный голос и зарываешься носом в мягкие волосы, мягко целуя в макушку. От Ойкавы пахнет чем-то приятным, чем-то сладким. — Я старался, понимаешь?.. И вновь. Его лицо. Опять его лицо, милая…       — Я видела, Тоору.       — Боже, ты ещё и видела это… Прости… И спасибо за поддержку. Если бы не ты, я бы расклеился ещё раньше, — он приподнимает голову, и ты видишь красные глаза и щёки, дрожащие губы и дорожки слёз на его светлой коже.       Молча гладишь его по голове, по волосам, по шее, пытаясь успокоить. Ойкава утыкается тебе в живот, потихоньку приходя в себя. Ты прекрасно знаешь, что теперь он будет загонять свое тело на тренировках ещё чаще, ещё сильнее, ещё беспощаднее, и делаешь пометку в голове об этом — следить за тем, чтобы он давал себе время на отдых.       Но горечь поражения всегда сменяется работой, заботой и смехом. Тоору любил носить с тобой парные свитера на новый год, поэтому и в магазины вы часто ходили вместе. Ты не любила то, что Ойкава тратил на тебя деньги, поэтому такие походы превращались в очередную гонку покупок — он покупал тебе карандаши и кисточки с красками, ты втихую покупала ему футболки и рубашки. Тоору бурчал, что не стоит тратить на него деньги, но всегда с особым трепетом носил эти вещи.       — Я тебя люблю, — ты уже привыкла к тому, что он говорил это очень часто, словно боялся, что и ты бросишь его. Но если такие частые фразы других парней вызывали бы в тебе раздражение и недовольство, то Тоору говорил это с такой искренностью и честностью, что ты ему верила.       Ойкава прекрасно знал о том, что ты им восхищаешься, и поэтому одной из самых частых вещей стало его небольшое показушничество. Тоору не раздражал этим, наоборот, ты в немом изумлении смотрела на его точные броски или сильные подачи, а на лице связующего ясно было написано «ты же знаешь, что я лучший».       Скетчбук, раньше заполненный небольшими зарисовками персонажей или девочек из книг, фильмов или аниме, теперь был почти полностью изрисован лицом или телом Ойкавы. Ты неприкрыто им восхищалась и невероятно гордилась своими работами.       Вот Ойкава в полный рост. Здесь он сам вызвался позировать тебе, когда вы обедали в кафе, поэтому и изображён Тоору сидящим на барном стуле, с длинным шарфом, чуть растрепанными волосами и с миской рамена рядом. Есть ещё одно изображение Тоору, только портрет — большие ореховые глаза, обрамленные длинными прелестными ресничками, тонкий изящный нос и очаровательные надутые губки. Было и ещё одно изображение в полный рост — связующий в длинном чёрном пальто со стаканчиком кофе в руках, а на фоне — пестреющий осенними красками парк.       Но самой большой твоей гордостью была картина, начавшаяся как обычная зарисовка, а дорисованная уже акварелью — Ойкава в подаче мяча. Занесенная рука, мяч в полете, ноги в прыжке. Приподнятая белая с бирюзовым футболка, полоска светлой кожи с напряженными мышцами пресса. Лицо спокойно, Ойкава собран, а в глазах лишь дикое желание победить. Пастельные тона даруют работе какой-то атмосферности, а золотые блёстки в некоторых местах лишь добавляют изящества. И ведь и сам он такой — весь в светлых, бирюзовых тонах, с приятными волосами и глазами орехового цвета, а если дотронешься, то на руках точно-точно останутся золотые блёстки.       Он невероятен. Он грациозен. Он великолепен.       Однажды Ойкава застал тебя за работой в скетчбуке и был очень удивлён такому обилию рисунков с его изображением. Тоору не до конца понимал, что именно он стал твоим толчком к искусству, что именно он стал твоим вдохновением. Но когда его глаза наткнулись на тот самый рисунок акварелью, Ойкава впервые за долгое время потерял дар речи, так его восхитила твоя работа.       — Это… я?       — Ты, Тоору.       В один момент его большие ладони сжали твои щеки, и ты, не удержавши равновесие, упала спиной на ковёр, выронив альбом и увлекая Ойкаву за собой. Перед лицом замаячили любимые ореховые глаза, а нос учуял знакомый сладкий запах. А на фоне по телевизору шла какая-то очередная и горячо любимая связующим передача про инопланетное вторжение.       Он был на удивление поддерживающим. Ойкава не выносил нападок его фанаток на тебя — доселе ему льстило повышенной внимание к своей персоне, но когда девочки начинали выходить за рамки и травмировать тебя, связующий терял всякое терпение.       А девочки пользовались тем, что ты иногда оставалась одна — вы с Тоору чётко разграничивали свое время, чтобы иногда отдыхать друг от друга, занимаясь любимыми делами.       — Эй! — и твоих рук вырвали пару альбомов, раскидав листки с пейзажами и натюрмортами по пыльной дороге на школьном дворе. Был ранний вечер, и солнце уже заходило за горизонт, в последний раз озаряя школу оранжевым тусклым светом. Фанатки могли казаться милыми и хрупкими, но по отношению к тебе они никогда не мелочились. — Еще раз подойдёшь к нему, и мы за себя не отвечаем!       Напоследок тебя больно дернули за волосы и ущипнули за руку. Ты проигнорировала их в очередной раз, пообещав Тоору не вступать с этими фуриями в открытый конфликт. Но Ойкава не знал о том, насколько болезненными морально были для тебя эти стычки. Ты глубоко вздохнула, принявшись собирать сваленные рисунки, как вдруг над тобой нависла высокая тень.       — Тоору, у тебя кончилась тре… Тоору?       Ойкава был страшно хмур. Он недовольно оглянулся на толпу девочек и наклонился к тебе, помогая собирать бумаги.       — Почему ты не говорила?       — Я бы разобралась с ними сама.       — Ага, видел.       — Боже, ты видел? — ты хмуро села на асфальт, прислонившись к стене и прижимая к груди немного испачканные работы. — Не бери в голову.       Ойкава сел рядом с тобой, не заботясь о том, что запросто может испачкать белые штаны.       — В следующий раз не скрывай от меня этого, — фраза была совершенно не похожа на просьбу. — С ними легко бороться, поставив жесткий ультиматум. Или сказав правду в лицо. Но лучше это делать мне, ибо на меня они не полезут.       Ты хмыкнула.       — Говоришь так, будто я не смогу справиться с кучкой глупых девчонок.       — Я не говорю, что ты не сможешь. Просто мне уже пора убрать их из своей жизни, раз они причиняют тебе дискомфорт.       — Но… — ты в изумлении посмотрела на него. — Но тогда ты добровольно откажешься от такого источника внимания… от популярности.       — Я и так популярен, моя хорошая, — он мягко поцеловал тебя в щеку. Ты вновь ощутила приятный сладковатый аромат, исходящий от его шеи. — Но мне будет лучше быть только с одной тобой, чем с кучей фанаток.       — Я говорила тебе о том, что ты очарователен?       — Ни разу… — надулся.       — Вот врун, — ты со смешком чмокнула его прямо в изящный тонкие губы, но Ойкава быстро вошел во вкус. — Не при всех же, Тоо…ру…       Губы связующего всегда были мягкие и чуть влажные — он постоянно облизывал их, когда нервничал. Руки во время поцелуя всегда зарывались в твои волосы, поглаживая макушку. Он всегда целовал в губы, даже если не было возможности углубить поцелуй — легкий чмок, но обязательно в губы и никуда еще. Он всегда держал тебя в своих крепких руках, обнимая и целуя. Его руки абсолютно всегда прижимали к себе, будь то ночевка или обычная встреча в школьном коридоре. Тоору видел в этом настоящее проявление его любви, настоящее чувство.       И ты понимала его.

***

      — Обещай мне, что будешь писать из своей Аргентины… — лукаво говоришь ты, держа в руках скрученный в трубочку чертёж твоего сегодняшнего задания. — Хотя бы раз в неделю, Тоору…       Ойкава хмыкает, рука мирно покоится на твоём плече. Связующий весь раскраснелся от утреннего морозца, но ты видишь в этом особую прелесть. Со стороны окон слышится гул самолётов, а ты ощущаешь некую скованность.       — Я приеду, как только смогу. Или ты приезжай, если получится… Черт, нет, я куплю тебе билеты на следующий день.       Ты смеёшься.       — Не смей.       — А ты меня останови, — он наклоняется ближе. Ты немного краснеешь.       — Боже… Опоздаешь на рейс, Тоору. Давай, мне ещё до университета добираться… — стараешься сделать голос более спокойным и скучающим, но заметно волнуешься. И Ойкава это замечает.       — Я буду очень сильно скучать, — его ладонь гладит твою щеку. — И буду писать каждый день. И звонить.       — Только учти часовые пояса, — смеёшься.       Ойкава выпрямляется и смотрит тебе прямо в глаза. Не хочешь этого признавать, но ты будешь скучать по нему втрое сильнее, чем говоришь и думаешь. Подаешься вперёд и молча обнимаешь его, так крепко, как только можешь. Тоору обнимает тебя в ответ, даже не обращая внимания на то, что посадка в его самолёт уже началась. Он не уходит до последнего и отпускает тебя только тогда, когда на весь зал громогласно объявляют о том, что Ойкава Тоору должен пройти на посадку.       Через несколько дней тебе приходит солнечная открытка из такой же солнечной Бразилии (и как его туда занесло) от такого же солнечного Ойкавы:       В Бразилии просто чудесно, милая! Ничего не спрашивай, но ты просто обязана тут побывать, поэтому как только будешь готова, я тут же закажу тебе билеты! Тут так красиво и тепло, так что я уверен, что тебе здесь понравится. И тут много накачанных людей для твоего альбома, хе-хе. Но вообще-то я тоже ничего такой. Люблю!       Ты смеёшься, а пальцы перебирают твой школьный скетчбук, заполненный рисунками. Пальцы наконец останавливаются на самом чудесном рисунке акварелью и замирают; на них остаётся золотой блестящий след.       Всё, до чего он дотрагивается, становится блестящим, золотым, роскошным и великолепным.       Как и сам Ойкава Тоору. Чёртово искусство.