Эмития проснулась ранним утром из-за солнца, выглядывающего из-за шёлковых штор. Ей пришлось встать и занавесить окно, после чего она попыталась вернутся в царство Морфея, но безуспешно. Немного посетовав на светило, девушка смирилась и попыталась найти хорошие стороны у такого раннего пробуждения.
Встав с кровати, первым делом она стала выбирать платье. Ей хотелось прогуляться, поэтому Эмити открыла окно: солнце светило ярко, будто на часах не шесть утра, а полдень. Облака медленно проплывали по бескрайнему небу, ветер ласково щекотал листья у вишен и яблок в саду, а вдалеке лесок мягко переливался градиентом осенних цветов. Такая погода приободрила юную леди, которая решила прогуляться вдоль сада до беседки. Открыв свою гардеробную, Эмити начала скрупулёзно подбирать наряд. Она надела платье цвета морской волны, сверху лёгкий бархатный полушубок, чёрные полусапожки и, как положено даме, закончила свой образ кружевной шляпкой с белой розой и перчатками. Посмотрев на себя в зеркало, она пришла к выводу, что это не очень-то удобно для прогулки, но очень желанно обществом. «Ты должна быть идеальна…» — проговорила про себя Эмити, вздохнула и спустилась в гостинную. Там она позвала Дусю, единственную, кто не спал в такой ранний час:
— Дуся! Милая, ты где?
— Тут, ваше благородие! — послушно ответила прибежавшая из кухни служанка. Это была среднего роста, но хорошо сложенная женщина лет 40. Мозоли на руках говорили всё за неё. А как же тут отдохнёшь, когда от рассвета и до заката бегаешь по всей усадьбе, то там наводя порядок, то тут помогая готовить кушанья для хозяина? — Чего изволите?
— Прошу заварить мне чай и принести его в беседку, что за садом. Благодарю.
— Всё сделаю…
— Ах да, и ещё кое-что! — оборвала подчинённую Эмити. — Не буди остальных, Дусенька.
— Как пожелаете, ваше благородие.
Эмитии до жути не нравилось такое обращение к ней. Она не видела в этом необходимости, в отличии от её родителей. Они говорили: «Нельзя спускать таких мелочей окружающим тебя людям, Эмития. Особенно если они служат тебе, ç'est la loi, дорогая».
Служанка ушла на кухню, и было слышно её старание не загреметь столовыми принадлежностями, а девушка взяла из гостевой библиотеки книгу, которая тщательно скрывалась от её родителей под обложкой стихов Тютчева, — «Государственность и анархия» Михаила Бакунина. Самое замечательное в этой книге то, что в ней прилагалась характеристика её автора от известного критика Михаила Каткова.
Выйдя через парадный вход, Эмити окинула взглядом родительскую усадьбу. Большой дом был построен в стиле раннего французского классицизма — фасады по минимуму украшены декоративными узорами, двери из красного дерева с до блеска начищенным чугунным дверным молотком, на фронтоне красовался герб рода Блайтовских — ползущий вдоль золотого чертополоха пурпурный аспид с зелёными глазами. Этот герб был самой пугающей частью дома, змея глядела прямо в душу, будто искала самое больное место, так и намереваясь укусить и пустить в него яд. Вздрогнув от подобной мысли, девушка, уже с некоторой неуверенностью, продолжила путь.
Дойдя до беседки, Эмити села за стол и открыла книгу. Она нашла место, на котором остановилась в прошлый раз, но никак не могла сосредоточиться, постоянно сбивалась и перечитывала одну и ту же строку несколько раз, безуспешно пытаясь понять её. Что-то ползло внутри неё, медленно сжимая её хрупкое сердце, будто отравляя его…
— Ваш чай, ваше благородие.
Эмити резко повернулась в сторону служанки, последняя даже подпрыгнула от неожиданности, чуть не разбив чайный сервиз. Эмити смотрела с испугом на гостью, но не из-за внезапности её прихода, а из-за собственных раздумий. Осознав это, девушка быстро взяла себя в руки, прочистила горло и ответила с непроницаемым лицом:
— Поставь на стол, Дуся.
Служанка послушно поставила на стол поднос, на нём красовались фарфоровые чайник, чашка с чаем и тарелка с пряниками.
— Что-то ещё пожалуйте?
— Нет.
— Изволите мне уйти?
— Да, — проговорила Эмити. Но когда служанка развернулась и уже собиралась уйти, она добавила. — Только есть одна просьба у меня к тебе.
Евдокия испугалась, думая, что она сделала что-то не то, начала вспоминать: «Всё ли я выполнила по этикету и правилам?» Дуся развернулась обратно лицом к своей хозяйке, глаза опустила в пол и спросила:
— Помилуйте, я что-то сделала неправильно, ваше благородие? Я сейчас же исправлюсь! — выпалила она.
— Нет-нет-нет, всё хорошо ты выполнила, у меня другого рода просьба. Тебе мой отец, верно, доходчиво объяснил, что никак иначе, кроме как «ваше благородие», к нашему роду не обращаться, так? — Дуся кивнула. — Значится так, моё слово, как Эмитии Блайтовской, не выше его слова, я это понимаю, но, как обычная девушка, я прошу тебя: когда нет рядом моих родственников, чиновников или других буржуев… — на этих словах женщина подняла глаза, полные непонимания и какого-то недоверия, но при этом с некой смутной добротой, которая блестела в глубине её карих глаз. — …можешь звать меня по имени, я не воспротивлюсь этому, но воспротивлюсь «её благородию». Выполнишь такую странную просьбу, моя дорогая?
В глазах Евдокии читался немой вопрос: «Верно шутишь, да?» В её голове был некий диссонанс, ведь как можно обращаться к своей хозяйке практически на «ты»? Однако, несмотря на неожиданность и подозрительность такой просьбы, она ответила:
— Хорошо, ваше… *кхм* то есть, Эмити. С непривычки, — женщина улыбнулась.
Эмити одобрила данный жест и улыбнулась в ответ. Конечно, такая формальность фундаментально не поменяла ничего: Евдокия всё так же крепостная, а Эмития всё так же аристократка, но семечко перемен уже посажено в сознании двух женщин, осталось только узнать: у кого из них первым взрастёт цветок. Эмити попросила девушку уйти, ей хотелось побыть в уединении, Дуся поклонилась и с полуулыбкой удалилась.
Наша героиня снова одна, но уже не чувствует той тяжести, что была до прихода Евдокии. Теперь уже, радуясь своему спокойствию и одиночеству, она с головой погрузилась в книгу, тщательно изучая каждое слово, лишь изредка перебиваясь чаем. Ей нравилось то, что она читала, отчасти это было потому, что при прочтении, очевидно, здравых мыслей, они конфликтовали с мыслями, которые годами вносились в её сознание родителями. Такие баталии увлекали Эмити: нахождение точек столкновения двух воспитаний, впитывание новой информации о политике, экономике и межлюдских отношениях, как яблоко, наполняемое за время созревания соком, и аргументация тех норм поведения, которые не были аргументированы её родителями.
Прошёл час, как Эмити пропала в книге. Чай и пряники закончились так же, как и усидчивость девушки. Она закрыла книгу и решила подумать о прочитанном. «Возможно ли государство, построенное на свободе каждого гражданина? С одной стороны — да, нужна лишь внутренняя тяга к свободе и понимание, что твоя свобода есть свобода и других людей. С другой — мы же рассуждаем о людях. Всегда будет тот, кому власть и придуманные деньги будут дороже счастья окружающих», — тут её мысль оборвалась и началась другая. — «А с чего бы мне так не любить богатых, если я сама из рода аристократского?» В раздумьях она поплыла по воспоминаниям, подобно лодке на речке, и нашла тот поворотный момент, когда богатство для неё отошло на задний план.
+++
Всё своё детство Эмития Блайтовская была под контролем родителей. Всё свободное время было посвящено обучению. Семинаристы, репетиторы, ученые люди приходили к девочке и учили её всему, что знали — арифметике, грамматике, праву, биологии и многому другому. Больше всего ей нравились литература и философия, но и другие науки она освоила достаточно легко, поэтому никаких пререканий с родителями по поводу учёбы не было. Однако воспитанию и этикету родители учили её лично, тут любые пререкания высекались под корень. На данном поприще уже было трудно: правильные реверансы, танцы и учения о том, как вести сплетни от матери, разговоры о будущем предприятия и выслушивание планов о финансовом периоде от отца — всё это было до безумия скучно нашей маленькой героине. К сожалению, за каждую ошибку её наказывали, за каждую «неправильную» эмоцию или реакцию её наказывали, любой пустяк, не принятый ею во внимание, грозил наказанием. Причём именно в наказаниях и была творческая жилка Одалии, на Эмити она отыгрывалась, как душе угодно, а Аладор просто бездействовал на сей счёт: считал, что «девочек воспитывают девочки». На первый взгляд это правильный подход, но есть очень неприятный дефект в такой системе «запланированной жизни». При подобном воспитании не могло получится никого иного, кроме как девушки с синдромом идеальности, изображающей своё равнодушие ко всему, а-ля Печорин в лучшие годы, при этом рыдающей от собственного бессилия каждую ночь. Она правильно говорит и действует, где нужно — посмеётся, где нужно — позлится, но никогда не сделает того, чего хочется ей.
Только недавно появилась хоть какая-то свобода, и то скрытая от родных под утренней росой и ночным небом. Только раннее утро и поздняя ночь могли дать ей минуты блаженства. Лежать на траве в ночном платье и смотреть на звёзды. Казалось, где-то есть такой же человек, смотрящий на них, уповающий их красотой, только он и составлял ей компанию в одинокие ночи. Но потом возвращался день и его скучные будни, с утра до вечера — учёба, воспитание. Учёба и воспитание.
Но отправной точкой к модели идеальности являлась история из раннего детства. Как-то раз маленькая Эмити уронила вазу, пришла её мать, накричала, за уши оттаскала и отправила в комнату. Девочка заплакала то ли от страха, то ли из-за вины, и тут же мать наотмашь ударила её по щеке и тут же закрыла её рот ладонью, сказав фразу, запомнившуюся ей навсегда. «Никто не должен видеть тебя настоящую, ты — лицо нашего рода, ты — само безразличие ко всему сущему, запомни это. Ты будешь идеальна, так или иначе! А теперь "надень маску"», — эти слова Одалия выгравировала у Эмитии на подкорке, подобно заповедям на табличках Моисея. Эмити вытерла слёзы, успокоила дрожащие руки и "надела маску". Одалия с улыбкой опустила руку и отправила свою дочь в комнату, в которой Эмити ещё долго тихо плакала, вытирая слёзы платочком, чтобы кто-то, если вдруг зайдёт, не обнаружил «настоящую Эмити».
+++
Воспоминания подобны ящику Пандоры — неизвестно, что тебе вспомнится. Может это будет тёплое и приятное событие или же безжизненное и больное напоминание о прошлом — одному Богу известно! Эмити дальше не решилась играть с удачей и решила оглядеться.
Солнце стояло уже выше, и лес, и сад были особенно прекрасны в этом свете, листья играли цветом и переливами, а яблоки так и манили ароматом. Казалось, что у каждого плода есть своя история.
С одним из них, волей-неволей, Эмити начала ассоциировать себя. Маленькое яблочко созревает после опадения лепестков, наливается соком и набирается сил, наслаждаясь благами природы. Но позже приходит сезон, поздней осенью это яблоко уже готово упасть на землю, чтобы из гноя семечко могло само превратиться в независимое, плодоносящее древо… «Сентиментальные глупости. И как такое мне в голову пришло?» — спросила себя Эмити. Но доля правды в этом есть — время упасть, отсоединиться от родителей и пуститься, пусть долгий и трудный, но зато
свой путь. К сожалению, она понимала, что её ждёт участь тех самых яблок в саду: как только они упадут, их соберут придворные и пустят на кухню, так и не дав им возможность к самостоятельной жизни, — они заранее мертвецы.
Чай допит, книга долистана до новой главы, а эстетика приносит только нежелание жить так, как живётся нашей героине. Поэтому Эмития берёт книгу и покидает «изначально мёртвый сад».
