1917: Красный и белый в итоге дают розовый

«С чего бы мне бояться будущего? Светлого будущего, в котором не будет бедных и богатых, в котором будут права у всех и работать все будут на общее благо. Может, неизвестность меня пугает? Ну нет! С тех пор, как моя матушка в земле покоится, неизвестность — мой напарник-авантюрист. Сколько помню, всегда она была рядом, внушала страх, но при этом внушала и дикий азарт. Смерти ли страшусь я? Ха! Пускай она меня страшится, её-то, старуху, я видела не раз и не два, и ещё увижу как минимум разок. Отчего же эта пустота в нутре? А что если я боюсь того, что это дело гиблое?.. Может, ложь все эти тёрки про социализм и равенство? И наша победа всего лишь сменит рыло у кормушки?» — с такими мыслями Луз лежала на протяжении часа. В голову так и лезли сомнения в теории анархии. Оно и понятно, ведь наша бунтарка не понимала, что скрывается под этим странным термином. Ну, «базу» она знала, но как та может быть воплощена, с какими поправками и изменениями, ей представлялось трудно. — Утречка, «Финка»! — сонный голос прервал размышления Луз. В нём читалась смесь из усмешки и некой гордости. Ведь не каждому человеку дадут такое прозвище. — И тебе, «Немка», — с такой же долей юмора ответила Луз. — Да ладно тебе, старуху обижать, — не любила Ида немцев и не любила такие подтрунивания от дочки, но, как говорят — «Чем бы дитя не тешилось!..» — Да и к тому же, ты тот нож не потеряла? — Разумеется потеряла, — в подтверждение своего сарказма девушка из сапога достала ту самую «финку». Великолепный нож: рукоятка из покрашенного дерева, лезвие острое, подобно слову своего владельца, а на тыльнике был повязан чёрный платок с нарисованным белым черепом. — Вот и хорошо! Грех такой нож терять, — утвердила «Немка». — Так, о чём ты тут размышляла? — Да вот, знаешь, сижу и думаю о деле нашем. — Верно думаешь, правое ли оно? — перебила Ида. — Да ну это! Правое иль нет — меня не беспокоит, меня другое волнует. Не безнадёжно ли оно? — В каком это смысле? — седоволосая подняла бровь. — Ну… Не зря ли мы жизни прожжём за эту анархию? Если мы всё-таки сможем победить, то что будет? Не в старые ли игрушки заиграют наши победители? Волнуюсь я не за себя, а за отечество моё, — в конце фразы у Луз голос приобрёл совсем минорные мотивы. Ей действительно хотелось изменить свою страну, и за неё она беспокоилась больше, чем за себя. Всё-таки стране есть что терять, а Луз — нет. В комнате повисла тишина. Было слышно, как за окном скрипят телеги, как кто-то ругается на жизнь и птиц, чьё гнездо было прямо под крышей. Минуту спустя Ида сказала: — Знаешь, а я и сама не уверена, что дело того стоит. Но знаешь что мне сказала одна моя хорошая подруга? — Луз отрицательно покачала головой. — «Дорога идёт под ногами идущего», и пусть революция наша не будет стоить и медняка поломанного, хотя бы «дорогу» мы пройдём и не будем корить себя за трусость. Этой подругой была твоя мать, и я не знаю никого более отважного и преданного этой пословице человека. На лице женщины появилась улыбка, такая мягкая и такая приободряющая, что Лузия не могла не улыбнутся в ответ. Но вместе с улыбкой при упоминании матери ей на глаза наехали и слёзы. — Ладно-ладно тебе, чёрт со слезами, никому они ещё не помогли, — Ида подошла к Луз и обняла её, дабы успокоить. Не для этого она припомнила свою подругу. — Пошли-ка лучше на рынок, проветримся, — Ида выдержала короткую паузу и вполголоса добавила. — Заодно там, скорее всего, и свистнуть у кого что найдётся… Луз рассмеялась, и слёзы окончательно покинули её смуглое личико. — Опять ты за старое, ладно уж, пошли, а то заржавеем ещё в этой дыре. — Вот это моя девочка, собирайся! — утвердила Ида. Обе девушки встали и начали шариться по углам. Ида взяла наган, портсигар, маленькую сумку и блокнотик с карандашом (сама не зная для чего). Наган был благополучно спрятан под шинелью, остальные вещи были раскиданы по карманам, а сумка, в которую предполагалось прятать всё ворованное, надета поверх всей одежды. Лузия же взяла только финку — больше ей ничего и не нужно. Обе надели свои куртки и вышли из квартирки, если её таковой вообще можно было назвать: «каморка под чердаком» подошло бы лучше. Хозяин сдал это место Лузии просто потому, что сам был на стороне «чёрных», но за аренду всё равно просил 5 целковых: «На поддержку нашей «маленькой организации», подруга!» — оправдывался он. Спускаясь с пятого этажа, приходилось проходить мимо других квартир, дверь которых была открыта нараспашку, а смесь из запаха пороха, перегара и пота била по носу не хуже, чем при походе на Сенную площадь. Из некоторых доносились обрывки фраз, видимо, люди играли в карты, и кто-то уже засучивал рукава, чтобы «начистить рыло этому жулику». Выйдя на улицу, обе девушки с облегчением вздохнули и, по иронии судьбы, направились в сторону той самой Сенной площади. В дороге ни мачеха, ни её приёмная дочь не гнушались подтрунивать друг над другом и хохотать на всю округу, игнорируя окружающих, чьи косые взгляды так и посылались в спину этой «странной парочке». К погоде конца ноября того года можно было применить прилагательное «прекрасная». За долгое время небо решилось сжалиться и не посылало ни дождя со снегом, ни ветра, ни даже минусовой температуры; само оно было, по Петербургским реалиям, ясным, а солнце так и играло на мостовых и слякоти на них лежащей. Женщины остановились за поворотом дома, за которым стояла площадь, и Ида сказала: — Ну что ж, мы на месте, что-нибудь хочешь? — Да, я бы пошныряла по лавочкам, поглазела бы на пистолеты, — ответила Луз. — А тебе что-то нужно здесь, я имею в виду, какое-нибудь «дело»? — М-да. Есть одно предложение от старого знакомого, стоит его тут найти и обсудить детали. А по поводу «пистолетиков», держи! — Ида достала из сумки увесистый мешочек и отдала Луз. — Может что-то и приглядишь себе! Девушка взвесила в руке переданный ей кошель и немного удивлённо посмотрела на свою мачеху: — Больно добрая ты сегодня, зачем же? — А ты пользуйся, пока я добрая, — с усмешкой ответила Ида. — Давай, встречаемся тут, когда стемнеет или когда я тебя найду! — Не попадай в передряги только, давай! Девушки обнялись и разошлись в разные стороны. Найдя укромный закуток между домами, Луз пересчитала монеты в кошеле. Всего в нём оказалось больше 20 рублей. Сказать, что у Луз глаза на лоб полезли — ничего не сказать, но потом, припомнив пару историй, рассказанных Идой о её похождениях, сразу 20 рублей стали вполне реальными деньгами, которые можно дать на «карманные расходы» своей дочке. Она бродила от прилавка к прилавку, рассматривая огнестрел, коих было очень много, и удивительно то, что в военное время оружие ещё осталось: от отечественного «Нагана» до американского «Смит-эн-Вессона», пара винтовок по системе «Маузера» (в то время у стенки какой-то чудак освещал «православные» «Мосинки», косо смотря в сторону «Маузеров», от чего Луз еле сдерживала смех), даже удалось найти какого-то проспиртованного офицера, продающего «Максимку». Один Бог знает, откуда и как он его достал. Но всё было не то, ничего ей не нравилось так же, как нож, переданный ей от Иды, которая, в свою очередь, получила его от Камилы перед её смертью. «Будь ласковой, дорогая, и исполни волю мою предсмертную», — говорила она в госпитале, кряхтя и задыхаясь в конце каждой фразы. — «Передай мой нож Лузии, пусть она запомнит меня с ним в руке, а не с бинтами на голове. Будь здорова и заботься о Луз…» Последние слова, переданные Идой для Луз. «И какого чёрта она вообще пошла на эту треклятую войну, ни о чём и не для чего! "За Царя!", чтоб его…» — думала Луз, сидя на какой-то поломанной телеге и доедая сухарь. — «Этот выродок романский и япошкам проиграл, куда он против германцев-то попёрся? Теперь наши солдаты по траншеям лазают да на штыки сажают падаль германскую, если их самих на них ещё не насадили. И всё ради денег, всё ради власти высшим сословиям, чьи имена даже по-русски не звучат! Ненавижу!» Она доела хлеб, купленный у какой-то бабки, и снова пошла изучать здешний ассортимент. Спустя пару часов глаза нашей героини уже сами закатывались при виде патронташа. «Значит, не выберу, ну, зато деньги останутся», — приободряла себя Луз. Она уже собиралась пойти к месту встречи, но тут её глаз зацепился за некую особу, одетую хоть не богато, но что-то выделяло её из общей человеческой массы. Она решила приблизиться к ней и послушать, о чём та говорит с дедом, продающим книги. Не желая выдать свой интерес к ней, она подошла сбоку и через человека, стоящего между ними, и стала вслушиваться в диалог меж купцом и девушкой: -…Меньше, чем за 3 рубля 50 копеек не отдам, как бы вы ни уговаривали, барышня! — Ну позвольте, я же немного прошу: спустить мне цельник, всего один-одинёшенек! А в обмен я отдам вам эту книгу, — девушка достала из сумочки какой-то сборник, на обложке которого красовался портрет Тургенева. — Женщина, уйдите, народ мне отпугиваете! Вон отсюда! Девушка отошла и грустно побрела в сторону дороги. Луз заинтересовалась ситуацией, поэтому подошла и, кинув купцу под нос цельный пятак, потребовала книгу, которую просила та особа. Купец с жадностью спрятал за пояс монету и отдал чтиво. Она взглянула на обложку и прочитала: «Мать», написанная Максимом Горьким. Собравшись с духом, Лузия подошла к той девушке, что всё так же стояла у дороги (по-видимому, ожидала свой транспорт). — Девушка! Разрешите спросить? — Луз привлекла внимание незнакомки и расплылась в улыбке. Теперь, вблизи, можно было чётко определить, что именно выделяло её из толпы. Пальто, сапоги, шапка, юбка до пола — всё выглядело очень дёшево, но не как старые вещи, да и подобрано было со вкусом. Будто она специально оделась, чтобы «не выделяться», но безуспешно, ибо на ней, как казалось, даже мешок из-под соломы будет выглядеть вечерним платьем. — Да, сударыня? Что-то хотели? — в голосе незнакомки читался лёгкий испуг. — Не поймите меня неправильно, я, грешным делом, вслушалась в ваш спор с тем купцом, — Луз, сама не понимая зачем, указала в сторону прилавка. — Очень грубый человек, ведь как можно не простить такой красавице рубль? — Вы изволите льстить мне? — со смехом спросила девушка. — Ни в коем случае, не льстить я подошла к вам, а предложение сделать. Вы хотели купить вот эту книгу, да? — Луз показала обложку новокупленной книги. — Но при этом обменять на какую-то другую, можно я взгляну на вашу? Незнакомка с недоверием достала книгу и передала её в руки Луз. — Не хочу вас разочаровывать, но это не стихотворения, — потише добавила девушка. — А что же ещё? — вполне логично спросила Луз. — Пролистайте до 17 страницы — увидите. Послушавшись, наша героиня пролистала до указанной страницы и, к своему удивлению, увидела там, как стих перетекал в прозу, а на полях карандашом написано: «Государственность и анархия. Михаил Бакунин». Упустить свой шанс Луз не хотела: сама судьба вручила ей книгу, связанную с её сегодняшними вопросами. Поэтому она сказала: — Я бы хотела её обменять на «Горького», ваше предложение ещё в силе? — Луз протянула книгу девушке. — О да, разумеется! — с радостью ответила незнакомка и забрала книгу. — Но я хотела бы спросить: почему вы это делаете? — Знаете, если бы я сама знала ответ, — кинула Луз. Она хотела, чтобы это звучало высокомерно, но слова выплыли как-то иначе, мягче, и эта фраза прозвучала как шутка. Незнакомка посмеялась в кулак и сказала: — Смешная вы девушка, спасибо вам! — Вам спасибо… — Луз запнулась, она поняла, что всё ещё не знала имени девушки. — Эмития Бла… Кхм… Просто Эмити. А вас? — Лузия, просто Луз, — спародировала девушка. — Ну что же, благодарю вас. Для меня произведения Алексея Максимовича очень ценны. — И вам моя благодарность, такой книги я ещё не читала. — улыбнулась Луз. К девушкам подъехал автомобиль марки «Меrсеdes». Луз впервые видела подобный агрегат, да и пассажира такой дорогой вещи тоже. Немного смутившись своей бедности, Луз спросила: — Я насколько понимаю, это за вами? — К сожалению, да, я хотела бы с вами ещё повидаться. Как часто вы тут бываете? — Я тут живу, Эмити. — Это прекрасно. Я живу за городом, но приеду сюда на приём к Куролесову Ефиму Николаевичу. Он всех принимает, зову и вас от своего лица. Луз удивилась: она никогда не была на приёмах в роли гостьи, только как служанка или музыкантка. Или воровка… — Конечно я приду, буду ждать нашей встречи. До свидания, Эмити! — До свидания, Луз! Эмити залезла в машину и уехала, а Луз ещё некоторое время стояла у дороги и вспоминала её голос. Вскоре её под руку взял человек, Луз быстрым движением развернулась и уже готова была ударить, если бы ей не сказали: «Куда ты на старуху, да ещё и с кулаками? Только.» Луз выдохнула: — Не признала, задумалась. Ты всё? — Да, ещё поговорим об этом, — Ида была хмурая, но потом вполголоса, с усмешкой добавила. — А что за дама там была? Не здешняя вроде. — Ещё поговорим, — уклончиво, как и ей мачеха, ответила Луз. — Айда домой. Ида лишь фыркнула и закурила. Вскоре обе девушки, мачеха и дочка, уже шли по дороге в дом, «милый дом». И всё бы ничего, если бы Луз не повстречала ту незнакомку: «Эмити… Какое странное имя», — заключила Луз и тоже закурила.