1917: Красный и белый в итоге дают розовый

Луз стояла посреди шумной улицы. Коляски с запряжёнными в них лошадьми, вперемешку с редкими машинами-иномарками и «чёрными авто», пересекали улицу с такой скоростью, что даже муха бы не пролетела между настолько плотными рядами. Папироса, как всегда стреляная у вежливого прохожего, уже догорала, посылая последние капли табачного яда в организм девушки. Но ей было всё равно, сейчас её мысли были заняты другим: ошибочности её убеждений, делом не самого законного характера и… той девушкой с книгой, Эмитии?.. Уголёк обжёг пальцы Луз, отчего та инстинктивно бросила его на тратуарную слякоть. «Точно, дело. Мне нужно собраться! Об этой девчонке потом подумаю», — заявила себе девушка. Ей действительно требовалось обойти целый город за этот день. Во-первых, сходить за информацией к знакомой, работающей в ежедневной прессе — «Петроградские ведомости». Во-вторых, надо было поговорить с человеком, работающим на вокзале, как сказала Ида: «смазать дуло». И, наконец, в-третьих, зайти за обмундированием к швее. Развернувшись в сторону «издательства Сытина», Луз пошла вдоль Садовой улицы в сторону Екатерининского канала. Как полоумная она шла, не замечая ни людей, ни стоящие скамейки, просто вперёд. Шла и думала: «Итак, настоящее дело… Ограбление! Целый вагон, нагруженный до потолка винтовками и боеприпасами. А сколько народу можно будет вооружить на революцию?! Я прямо-таки сплю и вижу, как толпа несётся на «царских собак», хоть неумёхо и криво, но стреляя! И убивая, чёрт побери! Эх, дай Бог (или кто там есть) дожить!» — вперемешку с по-юношески максималистическими идеями, мелькали и мечты о славном будущем, в котором не будет богатых, не будет бедных, все будут равны и уважаемы друг другом, где сословий и званий нет, есть только единое братство… «Утопия…» — скажет любой политолог или же просто просвещенный обыватель тех лет, а Лузия опровергла бы: «Цель! Стремление к недостижимому идеалу пусть не приводит к нему, но развивает твоё естество до немыслимых высот!» — считала она. Сейчас, именно сейчас, она способна ускорить процесс, когда война «ни за что» всех достала, а Царь всем поперёк глотки встал со своими забавами и пустыми обещаниями. «Нет, только смерть, только революция!» Забавно, но Луз не была кровожадной, она никогда не хотела убивать, не стремилась к беззаконию и смерти, но не видела другого решения. Просто не видела и тем более не верила в другое решение! Возможно, именно поэтому считала себя обязанной изменить страну. Не прошло и четверти часа, как Луз впечаталась во входную дверь издательства. Потирая лоб, Луз взглянула на девушку, выходившую из здания. — Ох, это ты, Луз! Извини, не хотела тебя зашибить! — проговорил знакомый голос. — И тебе здравствуй, Юля! — с по-обычному доброй улыбкой ответила Лузия. Юлия Паркова — полненькая девушка, ростом чуть ниже Луз, дальневосточного происхождения, что легко читалось по её желтоватой коже. Лицо кругловатое, но не одутлое, с милыми румяными щеками и тёмно-зелёными глазами, в которых читались ум и доброта. С самого приезда Луз в Петроград стала её подругой, причём по чистой случайности. Во время дворовых игрищ Юля попала в мимо проходящую девушку снежком, на что та, смахнув с лица остатки ледяного снаряда, ответила своим броском. Снег за снегом, слово за слово и вот — крепкая детская дружба. И хоть Юля не разделяла радикальные взгляды бунтарки, но всегда пыталась помочь ей то ли из-за жалости, то ли из-за истинного альтруизма — неизвестно. — А что ты тут делаешь? Тебе снова «новости» понадобились? — спросила журналистка, с интересом поднимая бровь. — Ага, надо бы узнать расписание поездов по маршруту «Тула — Петроград», — ответила Луз. — Дело есть, сама понимаешь. — Угу. Давай уж, заходи, — жестом Юля пропустила подругу вперёд. Зайдя в помещение, Луз сразу обратила внимание на чистоту полов: кафель был затёрт до блеска, ей даже стало немного неловко за свои сапоги, нечищенные не первую неделю. Юля повела девушку по однотипным, но со вкусом отделанным коридорам, на стенах висели страницы газет, повествующих о самых громких событиях того времени: бунты среди солдат на передовых фронтах, очередное убийство очередного чиновника и литературные новинки. На последнее Луз обратила внимание и краем взгляда зацепилась за статью, критикующую творчество Маяковского. Мол, «графоманством пахнет» и «нескладность строк», а про знаменитую «лесенку» написано ещё с два абзаца. И хоть знакомство Лузии с Владимиром Владимировичем прошло немного «избито», его поэзию она уважала и любила, отчего и нахмурила брови. Но опомнившись, она догнала подругу и как бы невзначай спросила: — А кто там критикует нашего Маяковского? — О, ты прочитала? Ну, там Пастернак на него взъелся за «жульничество», хотя я его лесенку таковой не считаю. По-моему, приём и приём, может быть даже просто забавы ради пишет так, только бы позлить кого-нибудь, — с смешком отвечала Юля. — А, кстати, я слышала, что в «собаке» какая-то девушка с ним подралась. Уж не ты ли это? — Я! — гордо заявила Луз. — Не без Иды, но да. — Ишь ты какая! Как же вы вышли оттуда? — С синяками, — в шутку отвечала Луз. — Ха-ха-ха! Охотно верю, дорогая, — Юля открыла дверь в свой кабинет. — Присаживайся на стул. В кабинете было не сказать что просторно, но для газетной работы в самый раз. Стол, два стула, широкий ящик и растения на подоконнике — единственный признак жизни в комнате помимо самой журналистки. — Так-с, погоди-ка, — Юля взяла со стола стакан воды и с нежностью и ласками полила голубые фиалки. — Пей, мой хороший, пей. — Всё с цветами разговариваешь? — с подколкой спросила Луз. — А что в этом такого? — парировала Юля. — Они же тоже живые, как и мы с тобой. — Но мы-то говорить умеем, думать, общаться… — Ты-то в особенности, — с некой усмешкой сказала журналистка, но как увидела, что шутка не понравилась её подруге, то сразу сконфузилась. — Переведём тему: какой маршрут тебе нужен? — Тула — Петербург, пожалуйста. Юля поставила стакан и, бормоча себе под нос ругательства, начала рыться в бумагах на столе и в нём. Найдя нужное расписание, она вручила его Луз: — Вот. Ты спешишь? Может на чай останешься? — спросила Юля. — Не могу, мне теперь на вокзал топать. А от туда и к швее, весь день на ногах буду, — Луз свернула листок и засунула во внутренний карман пальто. — Может вечером? — Я не против, как всегда ко мне? — Разумеется, милая. Спасибо за помощь, до встречи! — Луз обняла подругу и вышла, закрыв за собой дверь. — Удачи… — грустно ответила пустой комнате Юля, потом вздохнула и продолжила поливать растения, в особенности розовые гвоздики, так же стоявшие и ждущие целительной влаги. К шести часам вечера ноги Луз уже настолько были истоптаны, что кровь в них встала, а в сапоге образовалась новая дырка. За спиной она несла мешок, доверху забитый чёрными одеждами: косынки, перчатки, чтобы руки не замёрзли, пары полусапог на меховой подошве и другое. Состояние было ни в какую, ей хотелось просто бросить мешок в канаву, а самой уйти в спячку, как выдра, где угодно, лишь бы поспать. Но нет! У неё есть дело, на усталость обращать внимание нельзя. Поэтому она поправила нововзятую фуражку на голове, поудобнее взяла мешок и пошла с новым темпом, будто бы с каждым шагом становясь все более сильной. Тем временем Ида проверяла своё снаряжение, перенесённре ею в дом своей подопечной: проверяла нарезки ствола у нагана, чистила барабан, проверяла патронташ. Она старалась думать только о плане, только о поезде и что может пойти не так, но старания её были напрасны. Ей вспоминались былые деньки, когда Камила ещё была жива, когда они ещё были партнёрами… нет — друзьями…

+++

Чистое поле, ни единого домишки вокруг, ни даже пресловутой берёзы. Ветер игриво развевал траву и кустарники, солнце пекло, а воздух — чистый и свободный, который так и хочется вдыхать полной грудью. Единственное, что выбивалось из этой картины умиротворения, так это всадницы, резво несущиеся вдоль горизонта. Их лица пыльные, скакуны вымотанные, а бляшка на сумке с донесением больно била по ключице. У них было задание: проскакать вдоль линии с Западного до Южно-Западного фронта и передать донесение о начале «Брусиловского прорыва». Тех девушек звали Ида и Камила. Ида уже воевала: и в окопах жила, и на доты бегала, и за тачанкой любила посидеть — короче, стреляный воробей. Камила же не то что пулемёт, она даже пистолет держать не привыкла. Причина же, почему она сейчас ехала — это неожиданный приезд бывшего путника Иды в лазарет, в котором Камиле повезло тогда оказаться. Солдат имел глубокие раны вдоль всей груди, похоже, что он случайно наткнулся на волчью яму. Никак помочь ему не могли и он сам это понимал, поэтому перед смертью просил послать кого-нибудь из врачей со своей спутницей — ей тоже не здоровилось, но всё же «потроха её были на месте», в отличии от него. Камила вызвалась ехать с ней, и лишь чёрт знает почему. Так они и познакомились. Вскоре после выполнения задания Иде поплохело и Камила лично лечила её. Меняла бельё, давала лекарства и разговаривала. Не прошло и недели, как они стали хорошими друзьями и успели многое вместе повидать: как горели их знамёна, как толпа солдат бежит в окопы противника и как пахнет «Белая звезда». Но то, что им обеим особенно хорошо запомнилось, так это вид с холма, на котором они часто сидели и общались, рассказывая о своей жизни, о горе и радости, о любви и ненависти, о жизни и смерти…

+++

Стук в дверь моментально возвращает Иду в бытие. «Эге-гей, Ида, открывай!» — донёсся из-за двери такой знакомый голос. Женщина узнала свою девочку, вытерла неожиданно проявившиеся слёзы и открыла дверь. — Ну что-с, дитё? Всё достала? — спросила Ида. — Да, вот мешок, — Луз поставила мешок у двери. — Вот расписание поезда и вот моя новая дырка в сапоге, — она сняла обувь и демонстративно высунула палец через подошву. — Мгм, ну так обрадуйся, посмотри, какие сапожки я урвала на рынке сегодня! — Ида постала из-под стола свою сумку, а из неё пару новых сапог. — А ну-ка примерь, дорогая. Луз надела обновку и стала осматривать её. Подошва была из крепкой кожи, плотно пришитой с помощью строчки к союзке, среднего размера каблук, а по высоте они ей доходили до середины голени. Луз обрадовалась и было обняла мачеху, но потом вдруг опомнилась и спросила: — Ты их украла? — Ида немного замялась, однако Луз лишь рассмеялась и плотнее обняла её. — Спасибо, мне нравится. Ида, тронутая нежностью своей девочки, обняла её в ответ и сказала: — Да чего уж там. Эдак с два часа они далее разговаривали и обсуждали план, думали, как пробраться в вагон, план отхода и разные мелочи и детали. -…и вот так мы уйдём, коли чего случится. Понятно? — Ага… — Луз уже засыпала. — Который час? — Да девятый уже идёт, а что, ты собираешься куда? — Ну, хотела к подружке сходить, Юле, чаю попить, но уже и не знаю, — ответила Луз, потирая лоб. — Ну, коли так, иди, чего уж. — Думаешь стоит? Всё-таки ночь наступает… — Иди-иди, заодно и обувку опробуешь! — со смешком утвердила Ида. — Хорошо, спасибо, — Луз встала и начала одеваться. — Ты главное поспать сама не забудь. Доброй ночи! — Доброй ночи, Луз! — Ида помахала рукой и продолжила изучать бумаги. Выйдя на улицу, холодный, уже зимний воздух ударил в нос, моментом выбивая из девушки сонливость. «Какой же дивный вечерок!» — восклицала она чуть ли не вслух. — «Морозный и тёмный, но при этом свежий и светлый. Ха! Я как будто снова с той девушкой, она в точности такая же. С виду мрачная, холодная, но в разговоре яркая, да нет же… Лучезарная! А голос-то, голос! Только бы и петь им, как ветер поёт листьям. Вот бы увидеть её, поговорить может даже найдётся о ч… Стоять!..» — Луз резко встала посреди тротуара, чем вызвала внимание окружающих фланеров. — «Так я ж могу! Точно, точно!» После озарения она, как ужаленная, понеслась к Юле, хорошо, что жила она не так далеко от конторы. Подбежав к парадной, Луз лишь слегка замедлила темп и по тёмной лестнице вихрем поднялась на пятый этаж. Встав перед дверью, она сняла фуражку, поправила свои криво остриженные волосы, выровняла, как могла, дыхание и постучала, не сильно, но с явным желанием как можно быстрее поговорить. Дверь открыла уже на полпути спящая Юля, с негодованием осматривая столь позднего гостя. — Да кто ты, бл… Луз? Дьявол, я думала, ты давно забыла о чаях и я смогу поспа… — Юля не успела закончить предложение, так как Луз взяла её за руку и ввела в квартиру, будто бы сама тут жила. — Да-да-да, знаю, что я не самая ранняя пташка, но давай внутрь, поговорить надо, — её спешка озадачивала не только подругу, но и саму Луз. Не до конца понимая зачем ей это, она просто действовала, просто шла и просто делала. — В общем… — Чаю? — неловко спросила Юля, пытаясь успокоить подругу. — Просто ты какая-то уж слишком возбуждённая. — Хм-м-м, — Луз призадумалась, но вскоре ответила. — Лучше горилки! В закромах поди лежит ещё, а, Цветочек? Юля подозрительно смотрела на Луз с немым вопросом, мол: «Уверена? Или шутишь?», но в глазах девушки не было ни единой шутки, только спешка что-то обсудить. Со вздохом «Цветочек», хоть она и не любила это прозвище и даже раздражалась, но всё-таки из самого нижнего ящика кухонного стола достала припрятанную на чёрный день бутылку яблочного самогона, подаренную ей отцом. — Эх-хэ-хэ, наливай, мать, а я пока расскажу, — ударив в ладоши, по-детски игриво начала Луз. — Короче, у меня к тебе есть пара вопросов, но я начну с истории. Ты же знала, что недавно у Горького книга вышла? Как её… «Матушка»? «Мачеха»?.. — «Мать», — утвердила Юля, поставив на стол два гранённых стакана, и с навыком бывалого винолюбителя разлила по ним самогон. — Ну да, оно! И я недавно, на Апрашке, приметила одну девчушку, — на этих словах в глазах слушательницы блеснул неподдельный интерес. — Милая, но подозрительная, моему глазу сразу видно, что не местная, хоть таковой и пыталась прикинуться, судя по одеждам. — Так-с, погоди, — Юля остановила подругу, подняла стакан, что сделала и Луз, чокнулись и выпили по трети. Выдохнув и закусив коркой сухого хлеба, Юля сказала. — Всё, теперь хорошо. Продолжай. — Так вот, — вытерев краем рубахи стекающую с подбородка горилку, продолжила Луз. — Она как раз Горького хотела купить, но ей не хватало, её прогнали, разумеется, как ещё-то на рынке, ну, а я чо? А я давай и купила эту книгу. Пять целковых отдала, конечно… — услышав цену, Юля поперхнулась сухарём. — Да, дорого. Ну да и чёрт с ними. В общем, я подошла, вручила ей эту книжку, просто я этот, как его… онанист! В ответ прозвучал лишь безудержный смех. На непонимающий взгляд она ответила лишь отмашкой, какую дают туповатому ребёнку, и ответила: — Чёрт! хэ… хах, у-у-ух. Ох, ты имела ввиду «альтруист»? — А есть разница? — Ну как сказать… — Ой, да зарасти оно дерьмом. Это не важно. Короче, я ей помогла, она поблагодарила и что-то мы с ней разговорились. В конце концов она пригласила меня к какому-то Куролесову на приём тамошний. И, понимаешь, хороший она человек и интересный, что не менее важно! И тут вопрос уже к тебе: ты не знаешь ли, когда он, этот приём, назначен? Немного подумав, Юля ответила: — Ну-у-у… Вроде бы послезавтра, как только Блайтовские съездят к ним на дачу. Там то ли договор, то ли ещё что-то. — Кто? — вопросительно подняла бровь Луз. — Да как же?! Ты не знаешь кто это? Это же древний род наравне с Ловичими, с Вяземскими например. В общем, шишка большая, да и больная, чего уж скрывать. Но ты скажи мне другое: чем тебя зацепила эта девушка? Луз, заметно замявшись и ненадолго уйдя в себя, скромно выпалила, перед этим буркнув себе под нос «Да сука»: — Нравится она мне! И что с того?! Ответь прямо: поможешь? — смущённость и ярость в одной фразе удивительным тембром звучала из уст Лузии. — Ой, девочка ты моя, — с неким сочувствием успокаивала девушку Юля. Ещё немного выпив, она продолжила. — Тебя то к мальчикам тянет, то к девочкам — определиться не пробовала? Собственно, на кой хрен это? — тут Юля встала и с гордо поднятым стаканом заявила. — Помогу чем смогу в достижении этой хоть и странной, но твоей цели! Так ведь делают друзья? — Спасибо, Цветик! — Луз тоже встала и не без радости подняла свой стакан. — За любовь? — За любовь! — констатировала Юля и залпом осушила спиртное, с треском ударив стаканом о старый деревянный стол. Так до глубокой ночи они пили, разговаривали и, чего скрывать, чудили. Юлия давала советы, Лузия слушала настолько внимательно, насколько спирт, игравший у неё в голове, ей позволял, и задавала вопросы далее. Закончилось всё тем, что Луз тащила на руках вырубленную от выпитого самогона подругу, уложила её в кровать, а сама, прислонившись к стенке, закурила. «Ну что же. До скорой встречи, Эмити. Хех… Какое же всё-таки забавное имя. Чем-то напоминает мне сирень…» — на этих словах папироска потухла, а Луз заснула самым сладким сном.