Дневники Затишья

      Новый день стал для меня почти новым началом.       Я проснулся без ощущения невнятного груза на плечах. Как будто с меня упала часть какой-то ответственности. В каком-то смысле это так и было.       На меня теперь не давил Изуна. ( Он, к слову, стандартно исчез до моего пробуждения. О нем напоминала только подушка с его запахом на футоне рядом.) Ни мнимый долг размножаться перед кланом и природой.       Меня только подтачивала совесть за то, что обманул брата. Но и тут я знал как поступлю. Поэтому не видел причин не начать свой день как обычно: со свежей рыбы с рисом и чашки душистого чая.       Меня ждали мои любимые бумажные дела по разворачиванию системы безопасности в нашей будущей деревне. План по снабжению, планы по школам. В общем, все, что я так не любил, но что в это утро казалось мне самым умиротворяющим занятием.       Хуже уже не будет.       И плакать о случившимся не намерен: негоже как-то. Сделанного не переменить, да и в целом результат мне более чем нравился.       После обеда я-таки решился и собрал воедино все материалы по нечестивому призыву, и … долго на них смотрел.       Подыскал богом забытое место специально для того, чтобы не держать свитки в деревне. Ущелье, в совершенно заброшенном уголке в отдалении от дорог и поселений.       Техника, безусловно, опасная, требующая огромного объема чакры и познаний в многих областях (далеко не самых приятных и эстетичных). Великий труд, за работоспособность которого была отдана сравнительно ничтожная цена.       Я разглядывал печати на компактном свитке и размышлял: если оставить ее, каков шанс, что когда-нибудь призовут и меня? Одно сожаление у меня точно будет, так что связь с миром для моего духа найти будет не сложно.       Кем окажется призывающий? Для чего меня позовут?       Я был бы не против оказаться на месте своей бабки, чтобы иметь возможность искупить свои сожаления. Помочь, спасти.       И если уничтожить сейчас все, то и шанса хоть как-то исправится перед потомками у меня не будет…       Ах да.       Точно…       Отныне за потомков мне можно было не переживать.       Однако, любопытство взяло верх перед совестью, и я запечатал свиток своей личной печатью.       Будь что будет: спрятанный и запечатанный рулон с техникой отныне будет иметь свою судьбу. Если суждено: он сгорит, рассыпется, разложится в земле. Или же то место, где я планировал его спрятать найдёт кто-то. Кто-то такой же пытливый и настроенный жертвовать собой.

***

      На обратном пути из ущелья меня встретил шиноби из штаба. Малиновый и запыхавшийся паренек, испуганно и заикаясь вывалил на меня не успев перевести дух:       — Прошу, г-господин Тобирама-сама, наконец нашел вас. Г-глава клана просит вас з-зайти в его покои, - перемешивая отчаянием слова, съедал их вместе с воздухом, пытаясь вывалить побыстрее на меня ценную информацию. Ну да, за бумажную работу особо выносливых не сажали.       Похоже он бегал и искал меня приличное время, раз его начала уже брать паника, сквозящая в голосе.       Похоже брат уже узнал.       Ну что ж, это было вопросом времени, когда патлатый сдаст меня.       — Я понял тебя, свободен, - отпустил его.       — Только господин Хаширама не в кабинете, он в своих покоях, - уточнил напоследок парень, и откланявшись отполз в сторону восстанавливать дыхание.       Мое чересчур спокойное настроение с утра было логично: так чувствует себя человек готовый ко всему и знающий, что его не ждёт.       И я пошел к брату.       Волнение я ощутил только на ступенях дома. С опозданием понял, на счет чего переживал: я был не готов видеть его разочарованное лицо.       Разочарование во мне.       Только не опять… я не вынесу этого… Все что угодно, но не его разбитое сердце.       Мысленно сопротивляясь своему будущему, ноги меня все же донесли до нужной двери. Охрана стояла только на входе здания, внутри же были пустые коридоры, и не души. И понятно почему.       За седзе двери кабинета меня встретила гнетущая аура чакры брата, от которой у неподготовленных натурально уши закладывало.       Хаширама стоял спиной, разглядывая что-то в узкую щель внешней стены в саду по ту сторону дома.       Перед ним на татами сидели Учиха. По старшинству между ними было мое место, по которому ладошкой похлопал Мадара, по-детски приглашая садиться рядом.       — А вот и Белоснежка, - объявил он. - Проходи, садись. Чувствуй себя как дома.       Мудак…       Я наградил его взглядом и молча прошел на свое место, Сел. Изуна слева был просто истуканом, я так и не понял, дышал он или нет. На меня даже не посмотрел. Смотрел только на точку на полу перед собой. Мадара же сидел то ли на шиле, то ли ему в заднем проходе что-то щекотало.       — Хаши, мы готовы, - объявил было патлатый, но и закончит не успел как брат осадил его грозным тоном.       — Я в гневе.       Я в момент понял, почему посыльный заикался: аура брата была только цветочками. Его тон были гласом разгневанного бога. Не человека.       — Мой приказ был однозначным. - Хаширама повернулся, и я увидел, как перекосило его лицо. Не нашел ничего умнее, чем упасть лицом в пол перед ним.       — Я осознаю свою вину и готов понести любое наказание, - в горле было сухо, но я сказал что собирался. Мне не пришлось искать в себе решительность для этих слов. И соврал, если бы сказал, что мне было не страшно за реакцию брата.       Я собирался было сесть обратно, но рука Мадары на плече ненавязчиво не велела это делать.       — Справедливости ради, - размеренно начал он, - никто не пострадал. Дочь и внучка старейшины живы и здоровы. Этот тоже…       — А вот от тебя я такого не ожидал вообще! - рявкнул Хаширама, и я ощутил, как резонировал деревянный пол под пальцами моих рук. - Ты должен был быть моей поддержкой, а не потакать глупостям.       Я рывком скинул руку Мадары и сел:       — Не смотря на твой запрет, я считал своим долгом сделать все возможное, чтобы спасти. И я сделал. И я готов понести любое наказание от твоей руки. Будь то изгнание или смерть. Я осознавал, на что шел. - пришлось повторить, так как было ощущение, что меня никто не услышал в первый раз.       Лицо брата искривляла гримаса боли и обиды, борясь с гневом и нервными желваками, приступающими на скулах.       — Как я после такого должен доверять тебе, брат?       Меня снова начало мутить, в данный момент от боли и разочарования в голосе Хаширамы. Было физически невыносимо ощущать тяжесть его слов на себе.       — Как мне поступить с тобой? За предательство и нарушение слова главы полагается изгнание. Тебе хочется видеть мои муки от того, что я делаю это с тобой? - его голос переходил в разряд громогласного рева. - Тебе не хватило моих слез за шрамы, что ты носишь на своем лице?       Я не мог смотреть больше на него, и теперь как Изуна сверлили точку перед собой в полу.       — Хаширама, прошу, выдохни. Люди из деревни так разбегутся, если ты продолжишь в том же духе, - Мадара встал без разрешения и сделал пару шагов в сторону брата.       Я безмолвно был благодарен ему, за то что он существовал в данную секунду. Не представлял каким мог быть буфер Хаширамы, когда из состояния солнечный идиот он прервался в разгневанное божество.       — Мадара, - простонал брат. - ну ты-то…. Зачем ты потакал? Зачем?? Хотел угробить его? Настолько ты его ненавидишь?       — Ты перегибаешь, - легко перебил патлатый и я заметил, что он стал перегораживая мне брата. Он прикрывал меня??? - Я просто был уверен, что у него все получится. Способнее никого не видел, и удивлён, что ты так не доверяешь ему. Опека опекой, но отото уже не малые дети, и пора бы считаться с ними, а не быть отцом…       — Я не отец, - судорожно прошептал Хаширама. Патлатый знал, на что давить. - Но я глава. Я обязан наказать его… - его голос дрожал.       И я нервно дрожал.       — Тобирама, ты разрываешь мне сердце. - Да, я понимал это, и мне от этого было не легче. - Я рад, что с тобой ничего не случилось, но ты нарушил мой запрет, а за это, ты знаешь, или изгнание или …       — Двадцать. - Вставил уверенно Мадара. - Ударов плетью прилюдно. У меня сегодня легкая рука. - Не могу видеть твою кислую рожу, поэтому можешь положиться на меня.       Я вскинул голову на Учиху, смотря в его лицо и смотря как расстроен брат.       — Как глава клана Учиха я поддерживаю Хаши в том, что предательство главы должно караться по всей строгости. - Он рассуждал в привычной манере, обращаясь к потолочным плинтусам. - Но в данном случае он пошел на это с благородной целью: помочь нашему клану, и спас наследника единственной старейшины, и ее дочь. - Учиха декламировал свой приговор с присущей ему ленцой и величием. - Поэтому я не считаю, что поступок заслуживает крайних мер. Максимум - порка, чтобы усвоить урок и видеть в глазах зрителей ещё долго свое предательство.       Меня уже отменно колотила нервная дрожь. Я смотрел на руки брата: они тоже дрожали. Поднимать взгляд на Хашираму я не решался. Он подошел к своему месту, и сел напротив меня. Мадара вернулся на свое.       В комнате воцарилась тяжелая тишина.       Брат вздохнул тяжко и рвано.       — Я понимаю, что пренебрегать рядовыми жизнями низко, но вы - самое ценное, что у нас есть на два клана. - Замолчал. - И за ваши жизни я буду бояться намного сильнее, чем за чьи бы то ни было. Тоби, твой поступок понятен мне как тому, кто хочет наладить наш мир: каждый кирпичик в нем сейчас важен. Но как глава клана Сенджу я недоволен тем, что мое табу ты ни во что не ставишь. Поэтому следующее использование запретной техники будет караться изгнанием, а в худшем раскладе смертью. И не важно, кто ее исполнит. - Снова повисла болезненная тишина. После очередного вздоха брат продолжил. - Я не хочу присутствовать на том, что будет дальше, Тоби, ты знаешь меня. Но мне придётся, и знай, мне это причинит не меньшую боль, чем тебе.       Я не знал, что ответить, поэтому просто склонился в благодарном поклоне. Забыл, что надо бы моргать, поэтому как кукла смотрел не моргая перед собой.       Сказать бы сейчас, что я ожидал худшего, но если бы оно случилось, не представлял бы как чувствовал себя. Цена озвученная Мадарой казалась детской и одновременно пугала.       От моего утреннего спокойствия не осталось и следа.       — Мадара, можете начинать, - сипло отдал приказ Хаширама, пряча от меня лицо.       — Пошли, малой, - хлопнул меня по плечу, выводя из ступора. - Раньше начнем, раньше закончим.       Я механически поднялся, поклонившись брату. И пошел на деревянных ногах следом за Учиха. За мной тенью шел Изуна.       Похоже меня это никогда не оставит. Казалось бы: взрослый же уже мужик. Но что в детстве, что сейчас. И вроде бы процедура знакомая, но сейчас я нервничал куда больше. Неужели посмел позабыть?       Кому-то предначертано быть великим, совершать открытия, строить города, вести народы. А кому-то быть битым. Думал, что со времени я перестану бояться или наоборот разозлюсь, поумнею, стану осмотрительнее чтобы не допустить повтора, но сейчас с ужасом понимал, что я не могу воспротивиться этой части себя: я молча шел принимать свое наказание, как в детстве.       Но один вопрос не давал мне покоя:       — Мадара, брат не должен был узнать обо всем, скажи, это ты ему все рассказал?       Учиха шел на равные со мной, и я увидел как он скривил профиль в кислой мине.       — Маладца, малой. Больше некого в предатели записать? Если ты забыл, то это я дал добро забрать отступника. Не пришел отговаривать, не побежал стучать Хаши, а посодействовал. - Растягивал слова в такт медленной походке . - Я также виноват в том, что позволил тебе исполнить запретную технику. Ну, может чуток поменьше. Но поверь, я свое получу. Так же, как и Изуна получит свое наказание за то, что склонил тебя ослушаться своего главу.       Я удивился. Мадара накажет Изуну?? Интересно как.       — Так кто?       — Кто-то из детей. Искали тебя, а нашли Хашираму, и поблагодарили за то, что «страшный белый дяденька спас сестренку супер-тайным дзюцу».       Я впечатать руку себе в лицо. Отменно сработано. Ненавижу детей.       — После такого провала вас обоих из шиноби в поле рис сажать надо сослать. Конспираторы, блять.       И я был согласен с ним.       Наш короткий разговор закончился когда мы вышли из дома главы и оказались практически у центра входа в главное здание деревни. Раньше тут и была та самая площадь с деревом, возле которого меня секли. Площадь со временем стала меньше, и даже дерево осталось, только не выросло.       Патлатый раздавал указания отряду шиноби, и те оперативно подготавливали: петли из веревок для рук, принесли откуда-то кнут.       — Изуна, дай ленту с волос.       — Аники…       Патлатый полу взглядом из под челки оборвал мелкого Учиха. Я только успел заметить, как Изуна нехотя распутывал с хвоста перевязь. Зачем?       Все было готово слишком быстро.       Пока шли приготовления вокруг накопилось прилично зевак и любопытных: что за суета на главной площади? И вот ответ, который не заставил себя долго ждать: я прошел к ненавистному с детства дереву, и пересиливая себя стал стягивать одежду. Снимал все, кидая тут же на землю, пока не остался в одних трусах.       Не оборачиваясь слышал из толпы удивленные ахи и сопливые вздохи с причитаниями: кто-то помнил, как это было лет десять-пятнадцать назад, и удивлялись, что же я сделал сейчас.       Я по сравнению с деревом вырос прилично, поэтому петли, в которые затянули мне руки двоим шиноби пришлось держать самим, вытягивая мои руки за ствол.       Ко мне подошел Мадара.       Я увидел, как он повязывал ленту с волос Изуны на самый конец хлыста. Вот же урод. Легкая лента на конце при ударе будет выдавать оглушающий звук, если стоять на месте бьющего. А если стоять на моём…       — Считай легко отделался, Тобирама, - не глядя на меня, легко рассуждал Мадара, любовно закрепляя ленту к своему оружию наказания, - и это я не шучу. Я бью прицельно, но равномерно. Это лучше, чем когда бьет кто-то неумелый и как попало. Останешься со своим мясом. На вот, - он вытащил из ниоткуда кунай, и сунул мне ручку поперек в зубы.       Я с силой вцепился в туго оплетенную рукоять. Давно не ощущал себя растянутым под плеть. Всем торсом и грудью ощущал как в кожу врезались мелкие кусочки коры, как щека и лоб искали удобное положение, чтобы прислониться к стволу.       Мои сенсорные навыки говорили мне, что сзади стояли почти оба клана. Практически все люди, что были в деревне.       И патлатый своим мощным голосом объявлял, что:       — … ослушался запрета своего главы на выполнение запрещенной техники, и теперь понесет наказание: двадцать ударов плетью.       Я не успел дослушать его, подумал лишь о том, смотрит ли Хаширама? Где он? Стоит на ступеньках входа в здание как отец, или стоит в стороне за толпой?       Мысль оборвал адский свист и оглушающий хлопок. Спину обжег первый удар. До онемения, которое молниеносно сменилось болью. Я дернул руками и шиноби сильнее натянули веревки в ответ. В ушах стоял звон от хлопка. Голову закружило.       — Раз.       Пауза       — Два…       Второй удар пришелся в другое место, и в этот раз я уже вскрикнул, стискивая сильнее рукоять куная. Второго хлопка я уже не слышал за звоном от первого. Боль от звука резала прям по мозгам.       — Три.       Хлопок!       — Четыре.       На вскрик уже не осталось сил, я только дергался после того. как прилетел секущий удар и хлопок. Уши заложило и теперь слух не успевал отойти от звуковой волны.       — Пять.       Новый удар, я дернулся. Руки начали неметь от тугих веревок на запястьях. На мгновение разлепил глаза и заметил как рядом оторвался кусочек и слетал по воздуху отрывок ленты Изуны. Красный от крови, вместо обычного белого оттенка.       Слёзы в глазах склеивали веки обратно.       — Шесть…       Теперь оглушающих хлопков не было, только обычный хлесткий звук кнута. Боль разъедала всю спину. Напряженные мышцы не могли расслабиться, но и не могли напрячься ещё сильнее. В ноги спускалась дрожь, а по ягодицам и бёдрам начинали стекать редкие капли стекающие со спины.       — Семь… Восемь…       Уже восемь.       — Девять..       Мои руки ослабевали, и я ощущал как вот-вот потеряю сознание. Чья-то рука заботливо сунула под нос ткань с нашатырем.       Мадара знал толк в наказаниях, не позволял сбежать в бессознанку.       — Десять!       Этот удар был особенно сильным и я вскрикнул и дернулся. Разрываемая спина горела болью. крупная дрожь не отпускала, я оказался не в состоянии пересилить боль, отчего руки мне натягивали ещё крепче.       — Одиннадцать.       Шум в ушах начал глохнуть. Я терял сознание, но в лицо по прежнему совали смоченный вонючий кусок тряпки.       — Двенадцать…       Снова вздрогнул всем телом и это было последнее, чем я смог среагировать.       Я усвоил урок.       На последующие удары я не мог реагировать вообще. У лица держали пропитанную спиртом тряпку, не давая мне отключиться совсем, и при этом я не был в состоянии, реагировать на удары. Перестал их считать, и в растянутых в пытке минутах мне казалось, что счет идет уже на сотни.       Только когда от лица убрали вонь, а веревки на руках отпустили, я понял, что все закончилось. Не удерживаемый больше ничем я стал оседать на землю, но сознание потерял быстрее.