в любви нет страха
«Мы должны говорить о любви, едва зная друг друга… Это ужасно и ужасно неловко. Неправильно. Но разве мы можем иначе? Люди не влюбляются по щелчку, тем более — специально. И мы не сможем. Сильное сердцебиение, удушье, сухость во рту, повышенное давление, боль в груди, дрожь, головокружение, слабость в ногах, чувство нереальности… Мне бы хотелось, чтобы это всё не было симптомами страха. Но моё «хочу» ничто. Я даже сейчас дико боюсь говорить что-либо на… эту тему. Честно говоря, я читаю с листочка… Я бы облажался без него, — тихий смех, — я запомнил из наших двух встреч всё до мелочей. Я могу воспроизвести в памяти каждую эмоцию, что заметил на твоём лице, могу сказать о твоих необычных глазах или родинках… Но это ничего не даст, это просто факты. Я не люблю тебя. Я не влюблён в тебя. И я не знаю… что нам делать?.. Возможно, не говорить о любви? О чём угодно, но не о ней. О тебе. О книгах, которые озвучиваешь? Думаю, это интересно. Раз уж мы встретились, давай хотя бы не убегать… Но, — минутная тишина, — я иду прямо сейчас рядом с тобой? Если да, то наверняка сильно дрожу. Ты тоже? Давай преодолевать другие фобии, ведь ты боишься чего-нибудь ещё?» Ладонь Тэхёна теперь тоже изранена, из неё сочится кровь, капая на еле прикрытый снегом тротуар. А ещё следы двух пар ног остаются позади, чтобы быть засыпанными белоснежными снежинками. Пальцев Тэхёна касается бутон той самой насыщенно-алой розы, её лепестки нежно баюкают пальцы, что в противовес колючкам-иголкам, а вокруг, в зимнем парке, стоит тишина, ведь люди холодными тёмными вечерами предпочитают сидеть в квартирах. — Это для того, чтобы не забыть о боли прикосновений, — сказал Чонгук перед тем, как протянуть Тэхёну цветок. И он был прав. Шагая в одну ногу, парни держатся за единственную розу (Тэхён — правой, Чонгук — левой), что разделяет их небольшим расстоянием, но чувство такое, что руки сплетены. Потому что больно. Интересное решение. Это намного лучше, чем думать о том, куда деть свои конечности. Это намного лучше, чем в один момент решить «а если», забыв о том, что нельзя. Интересное решение. А ещё интересней то, как ярко сверкают красным цветом точки возле мизинцев. Аудио, записанное Чонгуком, было слушать больно. Весь текст очевиден, но это не отменяет того факта, что подобные слова тяжело воспринимать. И говорить их, конечно же, очень тяжело. Бродя по тропинкам среди высоких деревьев, чувствуя мороз в лёгких, Тэхён прислушивается к дыханию Чонгука, слышит. Тот, опустив низко голову, идёт, смотрит себе под ноги с таким выражением лица, словно ступает по раскалённым камням или несчастным улиткам. Его покрасневший нос забавно контрастирует со светлой кожей, поэтому Тэхён спешно отворачивается, чтобы не улыбнуться. Не тот момент. Лапатый снег решил именно сегодня усиливаться с каждой минутой, так старается, что уже слышен его скрип под ботинками. И Тэхён всё понимает. Не снег, нет. Того, кто по правую руку. Того, кто так же изранен и беззащитен в данный момент. Хочется натянуть на Чонгука шапку, чтобы не мёрзли уши, да и вообще укутать его, замотать в одеяло как рулетик. Боль прикосновений… Она красноречива. Она умыта в крови и далеко не святая, но настоящая. Та, что прямо сейчас. Как много Чонгук говорит тем, что разделяет одни раны на двоих. Как много этим говорит Тэхён. Без касаний касаясь. — Ты не читаешь книги перед людьми? — спрашивает Чонгук, но не разрывает тишину своим голосом. Он такой же, как она. — Я имею в виду, в режиме настоящего времени. Лицом к лицу. Тэхён смущённо поджимает губы, пытаясь спрятаться в вороте пуховика, ведь у него вечная проблема — краснеющее лицо. Да ещё и разговор о книгах… В блоге Тэхёна действительно есть и эротические рассказы, озвученные его низким голосом. Это смущает. Во всём виновата визитка! Зачем было на ней указывать сайт?! «Дурак», — вздыхает про себя Тэхён. — На самом деле, я пробовал в детстве выступать перед публикой, но как сейчас помню — вся слюна пропадала изо рта, я даже не мог разомкнуть губ, — виноватым голосом рассказывает он. Картинка перед глазами, где полный актовый зал людей и все пристально наблюдают, на задних рядах кто-то хихикает, а учителя за кулисами злостно шепчут что-то вроде «Ким Тэхён, ты не выучил слова?!», «не стой истуканом». Ощущения не из приятных.— Одна врождённая фобия, остальные, если есть, могут быть только приобретёнными. Боишься чего-нибудь ещё?
— Тогда… у меня есть идея? — утверждает-спрашивает Чонгук. — Ты можешь прочесть что-нибудь в один из вечеров в кафе, там не будет слишком тяжело, людей немного, — мягким тоном говорит старший. Тэхён от такого заявления вздрагивает, сильнее схватившись за розу, зашипев от боли, из-за чего Чонгук бросает на него обеспокоенный взгляд. — Нормально, нормально… — нервно смеётся Тэхён, даже глаз дёргается. — Это то, о чём ты говорил? Преодолевать другие фобии? Под пытливым взглядом Чонгук сдержанно и непоколебимо кивает. — Но почему мы начинаем с меня? — почти хнычет Тэхён, осознав всю плачевность ситуации. Он испортит любой литературный вечер на свете! — Раз уж мы… соулмейты, — подчёркивает Чонгук, — то начинаем с нас обоих. Я же буду рядом. И вообще… Я это предложил, значит, и правила мои. Тэхён прыскает от смеха, увидев то, как уголки губ Чонгука насильно тянутся вниз, а затем почти делает что-то нелепое, но вовремя берёт себя в руки, выровняв спину и расправив плечи. Вперёд и только вперёд. Ощущение, что их путь никогда не закончится. Тропинки складываются в круги, лабиринты, настоящие путаницы. Но почему-то их головоломка не кажется сложной. Снежинки оседают на ресницах Чонгука, тают и скатываются вниз по лицу. Почему они не получают ожогов и не испаряются? Почему они — нет, а люди — да? Несправедливо. — Я слышал, что в вашем кафе читают только стихотворения, — вспоминает Тэхён, тут же озвучив мысль. — Если я попробую, то можно это будут стихи? Чонгук улыбается, качая головой. — Почему ты у меня спрашиваешь? — тихо смеётся он. — Можешь прочесть то, что захочешь, даже прозу. С этим всё в порядке. Словно целебными словами, Чонгук окутывает страхи Тэхёна, но лишь на мгновенье. — Я боюсь, — прямо признаётся младший, остановившись. А ещё не покидают голову мысли о том, что станет с розой и их руками? А если заражение? Умрут оба посреди парка? Вот так просто? Чонгук останавливается тоже, ведь, если бы и захотел уйти, то не смог. Потому что цветок, соединяющий их, крепко и осознанно сжимает в ладони. — Зачем тебе бояться? — спрашивает Чонгук, повернувшись и встав напротив. — Я могу нарисовать тебе плакат, — улыбается он, словно подшучивая над маленьким ребёнком. — «Ким Тэхён, не дрейфь!» — вот так будет написано. Я могу нарисовать что-нибудь рядом, что ты хочешь? Тэхён, нахмурившись и надув губы, отворачивается, оправдав образ маленького ребятишки, а его глазные яблоки начинают бегать туда-сюда. Думает. — Нарисуешь всё, что я назову? Хмыкнув, Чонгук кивает. Он смотрит прямо на Тэхёна своими вечно блестящими тёмными глазами и кажется, что даже не моргает. Его зрачки молниеносно скачут от глаз напротив до губ, до плеч, затем назад и опять по кругу. Сканирует, словно действительно что-то может таким образом интересного узнать. — Себя, — с вызовом говорит Тэхён, приподняв подбородок. — Ты жульничаешь, — беззлобно говорит старший. — Нет! Ты же сказал, что всё нарисуешь! — наигранно, включив актёра Кима, восклицает Тэхён, топнув ногой, отчего снег под подошвой разлетается в стороны. — Всё, кроме себя, — говорит Чонгук, смотря перед собой, а глазами словно это правило записывает на лице Тэхёна. — И кроме тебя. Зыркнув, как на предателя страны, Тэхён шагает дальше, потащив за собой Чонгука, всего лишь дёрнув за ветку посильнее. Руки онемели. Они привыкли к боли? — Думаю, мандарины, — взмахивает левой рукой Тэхён, вытянув указательный палец, — и голубику. Сравнявшись с Кимом, чтобы плечом к плечу, Чонгук на него удивлённо смотрит, вскинув брови. Боже, снежинки запутались в волосах… — Как мандарины и голубика подходят тематике литературного вечера? — интересуется Чонгук с важным видом. Не на встречу с президентом же, ей-богу. — Потому что это красиво, ярко, вкусно, полезно, а ещё в моём вкусе, — загибает Тэхён пальцы, в мыслях возводя очи к небу. — В твоём вкусе? — хмыкает Чонгук. — Да, они — да, — быстро-быстро кивает младший, а Чонгук смеётся, отвернувшись. В какой-то момент молчания, скрашенного разговорами, или наоборот — Тэхён понимает одну вещь. Он не сам идёт, не бездумно, а за Чонгуком следует всё это время, ведь парни чудесным образом сбиваются с намеченного курса и идут в другую сторону. — Убить хочешь меня? — улыбаясь, спрашивает Тэхён. — Да, — серьёзно отвечает подозреваемый. Очень-очень серьёзно! Вдруг становится не так весело, как минутой ранее, — именно поэтому вывожу тебя из тёмного парка на освещённые улицы. — Напугал! — обиженно восклицает Тэхён, бросив на старшего убийственный взгляд. — Думал, что я заставлю обколоть всю руку шипами и даже не позабочусь о том, чтобы раны обработали? Чонгук, сказав это, останавливается, притормозив Тэхёна. И правда — из тёмного парка на освещённые улицы. Они совсем рядом, уже слышится редкий шум машин, нелепо, но где-то неисправно работает фонарь, потрескивая. — Да, — признаётся Тэхён, доверчиво заглянув в глаза Чонгука. Впервые так прямо, как стрелой. — Но ты, оказывается, не антигерой, — шутит младший, решаясь хлопнуть свободной рукой Чонгука по плечу, но замирает в нескольких сантиметрах, неловко сунув себе в карман. Вдруг показалось, что даже так их касания будут свирепы. — Я анти, — хмыкает Чонгук, — антистресс. Тэхён, прокрутив слово в голове ещё раз, начинает смеяться, запрокинув голову, а в уголках его глаз скапливаются кристаллики слёз. — Такой смешной, — никак не прекращает он. — Да что я такого сказал? — дуется Чонгук. Младший, посмеявшись ещё немного, пытается отдышаться, сдувая пряди влажных волос со лба. — Что ты за антистресс такой, которого потискать нельзя? — играет бровями Тэхён, пока Чонгук свои сводит к переносице. — Можешь потискать на свой страх и риск, — морщит он нос, тут же зашагав вперёд. «Можешь потискать на свой страх и риск», — писклявым голосом повторяет в своей голове Тэхён, а на языке оседает горечь, словно после выкуренной крепкой сигареты. Если бы только на свой страх и риск — можно было бы попробовать. Но тут дело не только в Тэхёне.— Вы бы смогли пожертвовать собой ради другого человека?
— Очень громкий вопрос, не могу ответить.
— Подумайте.
Тэхёну нравится то, как Чонгук молчит. Не в том смысле, что ему не нравится то, как Чонгук говорит, нет. Просто красиво молчать умеют лишь единицы. Парни забрели в больницу, решив подойти к каретам скорой помощи, чтобы покончить с ранами побыстрее. Врачи удивлённо спрашивают, что случилось, почему шипы так глубоко вонзились в кожу, изувечив её рваными ранами, а парни лишь отмахиваются, пока Тэхён в здоровой руке держит окровавленную розу. Всё очевидное прямо перед носом, но люди всегда смотрят намного дальше. С обмотанными бинтами руками, парни идут в сторону дома Тэхёна. Боль никуда не ушла, хоть уже и не такая сильная, но почему-то младший бы предпочёл идти, будучи скреплёнными порочным цветком, нежели просто воздухом. Бывает такое, что люди говорят: «Господи, да мы дышим с ним одним воздухом, мне этого достаточно!». Или: «Одна планета нас носит, какое счастье». Так лишь о любимых. Наверное, из-за этого у него в мыслях сейчас совершенно другое (ему мало воздуха и планеты). Ведь он Чонгука не любит и в Чонгука не влюблён. Тот просто соулмейт, который красиво выглядит, приятно пахнет и красноречиво касается без касаний, приправляя всё немым молчанием на фоне снежных сугробов. Уже, кстати, небо не пытается забросать мир белоснежными точками. А красные возле мизинцев — горят. Это не то взаимодействие, что возникает между соулмейтами, когда те влюблены, но всё равно что-то значимое. В этот вечер красный цвет превалирует. — Ты правда нарисуешь плакат? — спрашивает Тэхён, невинно хлопая глазами. Вдруг захотелось много-много болтать, ведь на горизонте двор, между домов которого и его собственный. — Нарисую, — кивает Чонгук, — а ты мне? Тэхён резко поворачивается, взглянув на Чонгука, на саму невинность, с вопросом на лице. С большим знаком вопроса. — Я тоже что-нибудь прочту. Тэхён словно подскакивает на месте, взвизгнув. — Стихотворение, да? В радужках мелькают яркие огоньки, и Чонгук кивает, мягко улыбаясь. — Хорошо, хорошо, а что тебе нарисовать? Надпись я сам придумаю, — хвастается Тэхён. По-другому не назвать, ведь видно по физиономии, что уже всё придумал. — Тюльпаны и пионы, — тихо говорит старший. — М? Парни останавливаются у подъезда, припарковавшись друг напротив друга. Не дожидаясь вопроса обширнее, Чонгук объясняет, сделав голос тоньше, и загибает пальцы: — Потому что это красиво, ярко, вкусно, полезно, а ещё в моём вку… — Эй! Тэхён, замахнувшись на Чонгука розой, начинает смеяться. — Ты копируешь меня! — Как ты угадал? — хмыкает Чонгук, всё-таки получив ярким бутоном по груди. Через толстые слои одежды это ощутилось так, словно никак. Но сам факт остаётся фактом. — Мы впервые вышли с тобой погулять, а ты уже руками размахиваешь, — цокает Чонгук, скрестив руки на груди, и смотрит так, словно ругает непослушную торпеду, — больше с тобой никуда не пойду, так и знай. — Слышишь! Тэхён взмахивает рукой, а его щёки надуваются от слов, что оседают прямо на языке. И приличного — ни одного! — Это я с тобой никуда не пойду, так и знай. Глянув на Тэхёна из-за плеча, Чонгук хмыкает, а затем вновь смотрит на входную дверь. Она исцарапанная и в граффити, но в общую картину вписывается неплохо. — Извини за руку, — шепчет Чонгук, продолжая прежде, чем младший открывает рот, — это было необдуманно. Тэхён, стоя за спиной Чонгука, может сканировать лишь его затылок.— Я бы не пожалел себя.
— Зачем тебе роза? Выбрось, она в крови, — говорит Чонгук, взглянув на цветок, что Тэхён не желает, по всей видимости, выпускать из рук. — Она не в крови. Пахнет кровью. Чонгук хмыкает, кивнув.она пахнет тобой, пахнет луной.
Ни единой звезды. Лишь одинокий звёздный пастух.