в любви нет страха
Раны на ладони почти зажили. Тэхён, вытянув перед собой руку, рассматривает обезображенную кожу, лёжа на спине, и забавно разъединяет и соединяет пальцы, пытаясь разогнать скуку.
За прошедшие дни Тэхён и носа не высунул из квартиры, потому что, как объяснил он, нужна реабилитация после схватки с розой. Чтобы эффект был, надо оставаться в одиночестве. Он почти не ел, не спал, всё на цветок смотрел, который, кстати, до сих пор ярко сияет в светлой комнате, и думал, очень много думал.
О том, о сём.
Больше всего, наверное, о задумчивом профиле и мелодичном тихом голосе, настолько тихом, что к некоторым словам приходилось прислушиваться более тщательно.
Тэхён из мыслей не выпустил ни единой фразы Чонгука, даже была идея записать всё, чтобы не забыть. В блокнот? Начать вести личный дневник?
Дорогой дневник, я впервые ходил на прогулку с человеком. На такую прогулку.
Дорогой дневник, я улыбался и смеялся.
Дорогой дневник, как только мы разошлись по своим домам, я растерял всю смелость.
Дорогой дневник, у меня никогда не было смелости, она была лишь у Чонгука.
Дорогой дневник, я звонил ему на протяжении всех этих дней, как мы и договорились, а он, как мы и договорились, рассказывал то, что в голову взбредёт. Я опять улыбался и смеялся. Но с каждым разом всё сложнее и сложнее нажимать на кнопку вызова, потому что… а толку? Я слишком скучный… Слишком немой…
Тэхён, будучи после утреннего душа в одном лишь банном халате, кое-как завязанном поясом на талии, тяжело вздыхает, когда снимает экран телефона с блокировки прикосновением пальца к сенсорной кнопке.
Он, выпятив грустно нижнюю губу, смотрит на контакт Чонгука и не решается. Так каждый раз, нужно несколько минут. Несколько десятков минут.
Постель, как всегда, в беспорядке, будто на ней толпа детей играла в догонялки, но в остальном — непорочно. Вспыхнув перфекционизмом и желанием привести комнату в ещё более сияющий вид, Тэхён, отвлекаясь от мыслей о том, что жизнь-беда, тщательно убирал, выбрасывал хлам, расставлял по местам даже самые маленькие детали и, поддаваясь цветам, что, как ему кажется, начали с ним разговаривать постоянно, касался пальцами их лепестков, поглаживая.
Человеческая кожа такая же нежная, он уверен. Пусть тоньше или грубее, пусть без изъянов, пусть в трещинах — но всё равно нежная.
Ведь дело совершенно в другом, подобное чувствуется на высшем уровне, духовном, что ли.
Гудки отдаются странной болью по всему телу, но ненадолго, ведь Чонгук отвечает спустя четыре. Всегда, будто специально — ни секундой меньше, ни секундой больше.
— Привет, — тихо, как обычно, здоровается Чонгук.
А Тэхён, прикрыв глаза, улыбается.
— Привет, — шепчет.
Впервые здоровается тоже, все предыдущие разы он отвечал почти безмолвными «м», «угу», «ага», потому что не получалось договориться со своими словами. Так бывает.
Он впервые понял, что так бывает.
Много «впервые». Это пугает.
— Ого, вау, ничего себе, — удивлённым тоном бормочет Чонгук, посмеиваясь, — неужели у меня сегодня День рождения?
Тэхён качает головой, хихикая, и перекатывается через всю кровать, не в силах справиться с эмоциями, что берут над ним верх.
Кажется, что Чонгук куда-то идёт, потому что слышится уличный шум, стуки каблуков время от времени, а ещё шуршание пуховика. Тэхён ни с чем этот звук не спутает, потому что, когда парни были вдвоём, тем днём, когда крепко сжимали ветвь розы и молчали чаще, чем разговаривали, он прислушивался ко всему и запоминал.
— А когда у тебя?.. — шепчет Тэхён, округлив глаза.
Вдруг действительно сегодня?!
— Ещё нескоро, — смеётся Чонгук, а Ким спокойно выдыхает.
Он обнимает подушку, из-за чего та мокнет, ведь Тэхён не удосужился тщательно вытереться, потому весь в каплях воды, а о волосах и говорить нечего.
— Сегодня на завтрак, — начинает Чонгук, — были блины. Как ты уже знаешь, я в готовке если и мастер, то ломастер, но с блинами подружился. Ты смеёшься надо мной? Смеёшься? Я правду говорю!
Тэхён, прикрыв ладонью рот, всё равно не может сдержать звуков, что сдают его с потрохами.
— С вареньем, варенье было абрикосовым, не моё любимое, конечно… И с чаем, чай любимый — зелёный, со вкусом манго. Или с запахом манго. На упаковке — манго, значит, что-то от него всё же есть. Иду я в кафе, сегодня пораньше, дельце одно есть.
— Какое? — не удерживается от вопроса Тэхён.
Чонгук, хмыкнув, отвечает:
— Любопытной варваре…
— Ну-у-у, — тянет жалобно младший, — скажи.
— Я начал пару дней назад рисовать плакат, который обещал, так что надо продолжить. Кстати! — восклицает Чонгук. — Когда же ты придёшь?
Тэхён стыдливо прикрывает глаза и поджимает губы, была бы его воля — сшил вместе, чтобы не вырвалась какая-то ерунда.
Или слишком голая правда. Откровенным трусом разве хочется кому-то быть?
— Я… А когда можно?..
— Не люблю повторять по сто раз, но для тебя повторяю в тысячный — в любой день до закрытия кафе, будешь читать — люди будут слушать, некоторые подойдут ближе, некоторые — останутся за столиками, всё просто.
Услышав эти слова действительно в тысячный раз, Тэхён в тысячный раз всем телом вздрагивает, а сердце начинает биться в пятках, будто в самый первый.
— Я знаю, что ты переживаешь, но это ни к чему, — нежным тоном говорит Чонгук, — мой плакат поможет тебе справиться с любыми трудностями, поверь. Только взглянешь на него — сразу станешь самым смелым и самым лучшим в мире поэтом-чтецом, так что дыши, ровно дыши, не глотай лишний воздух, не задерживай в лёгких надолго, вдох, выдох, вдох, выдох, окей?
Тэхён, забыв о том, что его тревожило, лишь смеётся, уткнувшись лицом в постель.
— Опять смеёшься надо мной, что ты за человек?.. — осуждающим тоном ворчит динамик, а Тэхён подносит его к уху ближе. — Значит, жду сегодня? Не забудь о том, что мне тоже нужен плакат, я же совсем не справлюсь без него… — наигранно-грустно и громко цокнув языком, бормочет Чонгук. — Как же быть, если ты не нарисуешь его?..
— Эй! — подскакивает на кровати младший, взмахнув руками. — Ты меня обманываешь, ты же поёшь без всяких плакатов! Замечательно поёшь, без единой ошибки и вообще!..
— Вот как? — смеётся Чонгук. — Ну, знаешь, петь — это одно, стихотворения читать — совсем другое. Я ещё этого не делал, даже в уме.
Тэхён затыкается, прикрыв поражённо ладонью рот.
«Неужели ради меня?»
— Я уже добрался, — оповещает Чонгук, а Тэхён слышит, как скрипит дверь, будто старший только заходит в кафе, — поэтому жду сегодня в восемь. Без плаката не приходи, вызову полицию.
— Что?
— Пока-пока.
— Эй! Эй, Чон Чонгук! — повышает голос Тэхён, крича в трубку, но в ответ ему — немая тишина. — Чон Чонгук!
Обречённо промычав, Тэхён отбрасывает телефон в сторону, прикрыв лицо руками.
— И что же делать? Что же делать? Почему он такой?.. Я скоро начну думать, что общаюсь с записанным ранее голосом… как тогда, — наткнувшись на пристальные тюльпаны, парень ныряет под одеяло, скрутившись в позу эмбриона, — рисовать плакат?.. А чем? А как?
Резко выпутавшись из своего укрытия, Тэхён широко распахивает глаза.
— Я знаю! Фломастеры, — уже шепчет он, выбираясь из постели.
Халат развязывается и еле висит на плечах, а Тэхён, игнорируя его, держащегося на добром слове, начинает рыться в столе. Хлам, хлам, хлам… Всё хлам, кроме фломастеров, которых нигде нет!
— Мам! Ма-а-а-ам!
Бросив всё, Тэхён выбегает из комнаты, направляясь в кухню. Внешний вид, о котором он совсем забыл, заставляет желать лучшего, точнее — заставляет желать одежды, которой можно было бы прикрыть обнажённый перед.
Видок, конечно…
Невинное лицо, тонкая шея, изящная грудь, талия, аккуратный пресс, стройные ноги и… собственной персоной — его мужское достоинство. Младший Ким, так сказать.
Растрёпан, растерян…
— Мам! — влетает он с криком на кухню, тут же замерев. — Сокджин?! Сплошная цепь фрустраций… Ты что тут делаешь? Мама где?
Гость, ошарашенно замерев посреди кухни с чашкой в руке, выплёвывает всё, что до этого успел набрать в рот. Кофе брызгами долетает даже до Тэхёна, отчего тот, стоит жидкости коснуться тела, понимает, в каком он виде!
— Сокджин! — зло выкрикивает Тэхён, тут же убегая обратно в комнату.
Он прислоняется спиной к закрытой двери и тяжело дышит, приложив к груди руку.
— Боже… Я что, тупой?.. А если бы это была мама?.. — он массирует виски, опустив голову, и оседает на пол. — Придумал… Позвоню ей.
Тэхён ползёт к постели, чтобы взять телефон, и игнорирует стуки в дверь.
«Сокджин, я очень занят…» — убеждает сам себя.
Нужный номер не отвечает, вместо голоса мамы в трубке — он за дверью.
— Тэхён, ты почему звонишь? Я была в гостиной!
— О, — понимающе изрекает парень, возвращаясь к двери, и садится перед ней, как пёс, — тут такое дело… А фломастеры у тебя?
— Да, выходи, Сокджин пришёл!
— Виделись уже… — бубнит под нос Тэхён, распластавшись на ковре.
Он, как часто делает из-за пустоты в голове, обводит взглядом потолок и четыре угла, четыре стены.
«Мне нужна такая таблетка… чтобы стать умнее», — мысленно он рвёт и мечет, злясь на себя.
Сокджин! Сокджин увидел его голышом, практически полностью обнажённым… Как ужасно… Может быть, для каких-то парней это и нормально, но не для Тэхёна, что с людьми, в принципе, не особо контактирует.
Собравшись с духом, Тэхён натягивает на себя домашнюю одежду, вылетает из комнаты, здоровается с мамой, с Сокджином.
— О, давно не виделись! — выпаливает на одном дыхании Тэхён, а Сокджин всё также ошарашен.
— Тэхён, Сокджин неудачно попил кофе, смотри, — указывает мама на его испачканную белую рубашку, — может, дашь что-то своё?
Вскинув брови, Тэхён в неверии смотрит на маму. Ему послышалось?
— Он бугай, — серьёзно говорит, — это то же самое, что ты дашь ему своё платье!
— Тэхён! У тебя есть большие вещи, в которых ты чуть ли не тонешь!
— Фломастеры, — вытягивает Тэхён руку.
Роми, закатив глаза, вкладывает в ладонь сына разноцветную упаковку.
— Премного благодарен, — бросает он перед тем, как уйти.
Надпись на удивление придумал Тэхён быстро, всего лишь оценив ситуацию. Перед этим был ещё один вариант, но парень решил, что тот слишком прост, поэтому надумал сам себя переиграть. К сожалению, были только листы А4, но Тэхён, заставив извилины работать активнее, догадался склеить вместе несколько, чтобы получился формат А1. Настоящий плакат! Сделав всё, что нужно, Тэхён сворачивает творение в трубочку и скрепляет жёлтой резинкой, аккуратно разместив у двери, чтобы ни в коем случае не забыть.
«И кто тут мастер?» — хмыкает Тэхён, деловито хлопая в ладоши, словно отряхивая их от пыли.
День проходит за делом быстро, поэтому, когда Тэхён видит, что осталось несколько часов, начинает паниковать и придумывать отмазки.
— Никаких отмазок, Ким Тэхён! — решительно стучит он по столу. — Или?.. Нет, никаких!
Ким резко поднимается, ударившись коленом о мебель, и, не издав ни звука, движется к шкафу, похрамывая. Он выбрасывает одежду на пол, ища глазами что-то подходящее. Широкие джинсы, длинная серая рубашка, а наверх можно накинуть свободного кроя горчичный свитер с тремя треугольниками, запутавшимися друг в друге, на груди.
Тэхён в таком наряде выглядит уютно, хочется всучить ему в руки книгу, на глаза насунуть очки и напоить душистым какао.
Забросив в рот несколько крошек хлеба, на деле — полноценный ужин, потому что мама заставила и очень просила, слёзно умоляя, Тэхён готов идти. Перед зеркалом двигает губами в непонятных словах, должно быть, молитве, пытается уложить свои пушистые волнистые волосы, терпя крах, берёт нужные вещи, предварительно облачив руки перчатками, обувается, окончательно одевается и спешит, чтобы не опоздать. Возился долго с… с чем? С собой. Со своим внутренним «я».
Вот Тэхён в своём обычном уличном облике и с небольшим рюкзаком на плечах заходит в кафе, пытаясь сдерживать свои дрожащие коленки, и обводит взглядом всё вокруг.
Не обводит взглядом, а пристально ищет одного конкретного человека.
Вместо Чимина сегодня какой-то другой парень, а Дохи, уткнувшись в телефон, не реагирует на окружающий мир. Может себе позволить, ведь все посетители, которых немного, расположились за столиками в приятной атмосфере.
Как всегда, вкусный запах выпечки, кофе и ощутимее сегодня — корицы, а из колонок приглушённая неторопливая музыка.
Тэхён рассматривает ту сторону кафе, где Чонгук пел в прошлый раз, но не наблюдает его, как вдруг на плечо мягко ложится чья-то ладонь, заставив замереть.
— Чонгук, — набирает в лёгкие Тэхён как можно больше воздуха, замерев и не решаясь обернуться, — скажи, что это ты…
Потому что
если кто-то другой — Тэхён перестанет ощущать себя в безопасности.
— Нет, это не я, — говорит Чонгук, а младший облегчённо выдыхает, прислонив ладонь к груди.
— А кто?.. — шепчет он, улыбаясь, и так сосредоточен на будущем ответе, что даже губы не до конца смыкаются.
— Ким-одуванчик-Тэхён.
— Че-е-его?! — резко поворачивается Ким-одуванчик-Тэхён, широко открыв глаза, а на лице застывает счастливо-возмущённое выражение. — Почему ты такое говоришь?! — злостно тычет он пальцем в ключицу Чонгука, а тот смеётся, запрокинув голову.
Ему идёт радость.
А ещё мятный укороченный свитер, что будто по заказу сшит точно до миллиметра, и широкие брюки с высокой талией. Тэхён бы присвистнул, если бы у него полностью отказали тормоза, ведь так Чонгук похож на… на ласточку, пожалуй? Изящный и свободный, смешной и безмятежный, в придачу — с прозрачными искрами в глазах, что прямо на Тэхёна смотрят.
Ким кажется меньше, чем раньше, когда стоит сейчас перед Чонгуком. А всему виной одежда… Ведь то, что надел Тэхён, делает его компактным.
И то играет роль, что ласточки большую часть своей жизни проводят в воздухе, очень редко спускаясь на землю. А как узнать — парит сейчас Чонгук или стоит на своих двоих? Он на земного не похож.
Семена одуванчиков, между прочим, тоже умеют летать.
— Это не я говорю, — отрицательно мотает головой Чонгук, — твои волосы, — он указывает на них, — они… пушатся, — широко улыбается старший, наблюдая за беспорядочными прядями тёмно-коричневых волос.
— Пушатся? — заторможено переспрашивает Тэхён, хлопая глазами, словно в замедленной съёмке.
— Угу, — кивает Чонгук, — идём?
Тэхён, согласно промычав, просит лишь секунду, чтобы раздеться. Отдаёт Чонгуку на сохранение рюкзак и сбрасывает с себя верхнюю одежду, оставляя её на одной из вешалок у входа.
Теперь точно компактный.
Чонгук, как-то весело хмыкнув, ведёт Тэхёна за собой. Кажется, что у старшего очень хорошее настроение.
Чем больше делает Тэхён шагов, тем отчётливее понимает, что с каждым — искусственный свет всё тускнее, а причиной и виной тому камин почти на всю стену, идеально подходящий интерьеру, ведь аккуратно выложен кирпичами. Насыщенный огонь разговаривает, когда полыхают его языки, а время от времени слышен треск дров и веток.
Тэхёну вдруг кажется, что он в каком-то совершенно другом месте.
Да, за несколько метров — всё те же столики, те же люди, но прямо возле ног — напольные подушки разных размеров и цветов, валяются мягкие пледы, будто события происходят в доме. В домике. На дереве? У Тэхёна такое предположение.
Тэхён о камине помнил, но всего остального здесь раньше не было. Должно быть, персонал обустраивает литературный уголок таким образом уже под вечер, когда кто-то намеревается читать стихи, поэтому у парня отняло речь, отказал язык.
— Садись, где нравится, — говорит Чонгук, а Тэхён, насильно заставив свои ноги двигаться, падает на первую попавшуюся подушку.
А на соседнюю — Чонгук.
Он оставляет рюкзак Тэхёна неподалёку, затем выбирает плед побольше и накидывает на свои плечи, после — укрывая и младшего, отчего парни оказываются совсем близко, под одной крышей, так сказать, а у Тэхёна сердце — остановиться хочет.
Почему-то.
Плечи соприкасаются, посылая мелкую дрожь по всему телу.
— Дохи принесёт микрофон, — тихо говорит Чонгук, — ты можешь читать прямо со своего места, — он улыбается.
Он улыбается.
Тэхён хочет убежать.
Сидит и согласно кивает.
Расскажет он стих, расскажет! А почему нет? Он его написал? Написал. Он его выучил? Выучил. Какие ещё проблемы?
Ни-ка-ких.
Как и говорил Чонгук, Дохи приносит беспроводной микрофон, радостно щебеча о том, что сегодня продала всё, что только было, а затем убегает на своё рабочее место, пока к камину подтягивается группка людей, удобно усаживаясь вокруг него.
Чонгук с Тэхёном, к счастью, не в самом центре, иначе бы младший сошёл с ума.
Микрофон в его руках дрожит… То есть его руки дрожат, губы, как всегда в подобных ситуациях, слипаются вместе, а музыка, что стала ещё тише, добавляет тревожности. Ладонь Чонгука на плече, его пальцы — слегка сжимают.
Вдох, выдох.
— Послушаем Тэхёна! — объявляет Чонгук, начав хлопать, из-за чего все люди в зале тоже поддерживают аплодисментами, счастливо улыбаясь. Предвкушающе.
Лица посетителей для Тэхёна вдруг перестают быть добрыми, но он понимает, что всё лишь кажется, лишь кажется,
лишь кажется…
Он справится.
А что может пойти не так? Люди не кусаются! Если и кусаются, то Чонгук защитит!
Защитит же?
Тэхён поворачивает голову к Чонгуку, у которого блестят глаза, и с надеждой (совершенно испуганно) смотрит, а тот мягко кивает, безмолвно говорит «у тебя всё получится».
«Всего лишь чтение стихов в домашней обстановке», — убеждает себя Тэхён, рука которого застывает на полпути к губам. Будет хорошо, если он прочтёт потише, чтобы не мешать треску поленьев и пламени.
— Мириады ласточек проносились мимо,
крыльями разрезая прозрачный воздух,
а я чувствовал себя подсудимым,
потому что ненавидел семейные гнёзда.
Я бы тоже хотел быть кем-то хранимым,
вместе дожить до лет девяноста…
Только бы не вечно ранимым,
только бы не со сломанной тростью…
Это… казалось чем-то недостижимым…
Тэхён прерывается, пытаясь набрать ещё воздуха в лёгкие, ведь всё на одном дыхании, чтобы побыстрее, как вдруг понимает, что напрочь строки забыл и вообще… А ещё пальцы Чонгука вдруг касаются его собственных, хоть и обтянутых тканью, слегка обхватывая микрофон, чтобы продолжить.
— Это казалось невозможной любовью…
Но в мире всё проходимо.
— Словно по мелководью… — пытается тоже импровизировать Тэхён.
— И задачи все выполнимы.
— Даже те, что приправлены болью.
— Так что ласточке уязвимой
нужен тот, кто посыплет раны лечебной солью.
Чтобы никакой агонии, даже мнимой,
чтобы не рассеялось всё на утро.
— А одуванчики живут слишком мало,
умирают они — белокуро.
Забыть бы их, словно не существовало,
словно всегда было серо-хмуро.
— Ты, Тэхён, не имеешь права решать,
это серьёзная литература!
— Бессовестная халтура, — смеётся Тэхён, опустив голову и стыдливо ею замотав.
— Вы супер! — кричит Дохи, замахав руками. — Супер-пупер!
— Да, да, — поддакивают люди, сидящие в зале, — круто!
Тэхён прикрывает покрасневшее лицо ладонями, ему кажется, что всё сон… Как так можно было, как так?..
Пока он отдаёт микрофон, не глядя по сторонам, чтобы кто-то другой начал декламировать хоть что-нибудь, Чонгук, обмотав руку пледом, размещает её на щеке младшего, повернув того лицом к себе.
— И чего ты? — радостно улыбается он во весь рот. — Это было клёво, разве нет?
— Я облажался, — шепчет Тэхён, пугаясь чрезмерной близости.
Но прикрывает глаза, аккуратно прильнув к обманчивому касанию на собственной коже.
— Наоборот, — хмыкает старший, — но свою версию стихотворения всё равно мне расскажешь, ладно?
— Угу, — кивает Тэхён, понимая, что кто-то из присутствующих уже читает своё творение, — а где мой плакат?! — вдруг распахивает он глаза, прокричав шёпотом.
Чонгук беззвучно смеётся, пытаясь отодвинуться дальше от людей, чтобы не мешать их культурному времяпровождению, а Тэхён тащится следом.
— Если бы я показал тебе плакат — ты бы и слова не смог сказать, — гордо заявляет Чонгук, хмыкнув.
Он убирает свою руку, задержавшись на глазах Тэхёна ещё на долгую минуту, и поворачивается профилем, взгляд устремив на декламирующий голос.
— Продемонстрирую, когда мы останемся здесь одни, — под нос себе бубнит Чонгук, — а теперь молчи и сердцем внимательно слушай.
я его вижу таким,
каким он себя — никогда не увидит.
