Midnight Sun / Солнце Полуночи

Я ОТКИНУЛСЯ СПИНОЙ НА МЯГКИЙ СУГРОБ, ПОЗВОЛИВ СУХОЙ ПУДРЕ просесть под моим весом принимая новую форму. Моя кожа стала столь же прохладной, как и воздух вокруг меня, и крошечные кристаллы льда чувствовались, как бархат под моей кожей. Небо надо мной было ясное, усеянное мерцающими звездами, в некоторых местах светились голубым, в других желтым. Звезды создавали величественные кружащиеся образы на черном фоне пустынной Вселенной — потрясающее зрелище. Изысканно красивое. Или, вернее, это должно было быть изысканным. Так бы оно и было, если бы я действительно мог по-настоящему это видеть. Лучше не становилось. Прошло шесть дней, шесть дней, что я прятался здесь, в необитаемой пустыне Денали, но я не стал ближе к той свободе, которой обладал, до того момента, как впервые уловил ее запах. Когда я смотрел на усыпанное драгоценными камнями небо, мне казалось, что между моими глазами и его красотой стоит преграда. Преградой было лицо, просто ничем не примечательное человеческое лицо, которое я никак не мог выкинуть из головы. Я услышал приближающиеся мысли еще до того, как услышал сопровождавшие их шаги. Звук движения был лишь слабым шелестом на фоне снежной пудры. Я не был удивлен тем, что Таня последовала за мной сюда. Я знал, что она обдумывала предстоящий разговор в течение последних нескольких дней, откладывая его до тех пор, пока не будет точно уверена, что именно хочет сказать. Она появилась в поле зрения примерно в пятидесяти пяти метров, запрыгнув на вершину выступа Черной скалы и балансируя там, на мысочках своих босых ног. Кожа Тани отливала серебром в свете звезд, а ее длинные светлые кудри казалось, бледно сияли, приняв почти розовый с клубничным оттенком цвет. Ее янтарные глаза сверкнули, когда она заметила меня наполовину погребенного в снегу, и ее полные губы медленно растянулись в улыбке. Исключительная. Если бы я был по-настоящему способен разглядеть ее. Я вздохнул. Она была одета не для человеческих глаз, на ней была лишь тонкая хлопковая кофточка и шорты. Присев на каменный выступ, она касалась его кончиками пальцев, и ее тело изящно изгибалось. «Пушечное ядро», — подумала она. Она взметнулась в воздух. Ее фигура превратилась в темную извивающуюся тень, когда она грациозно закружилась между звездами и мной. Она свернулась в клубок, прежде чем приземлилась в сугроб рядом со мной. Вокруг меня поднялась снежная буря. Звезды погасли в темноте, и я был глубоко накрыт под пушистыми кристаллами льда. Я снова вздохнул, вдыхая лед, но не сдвинулся с места, чтобы выбраться наружу из под погребшего меня снега. Темнота под снегом не мешала, но и не улучшала вид. Я все еще видел то же самое лицо. — Эдвард? Затем снег снова полетел в разные стороны, когда Таня быстро откапывала меня из сугроба. Она стряхнула снежную пудру с моей кожи, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Прости, — пробормотала она. — Это была шутка. — Я знаю. Было забавно. Ее рот скривился. — Ирина и Кейт сказали, чтобы я оставила тебя в покое. Они думают, что я тебе докучаю. — Вовсе нет, — заверил я ее. — Напротив, это я веду себя грубо — отвратительно грубо. Мне очень жаль. «Ты ведь собираешься домой, ведь так?» — подумала она. — Я еще не... совсем... решил. «Но и здесь ты не останешься». — Теперь ее мысли прозвучали полные тоски. — Нет. Похоже, это не... помогает. Ее губы вытянулись в гримасу недовольства. — Это моя вина, не так ли? — Конечно, нет, — из вежливости солгал я. Разумеется, ее присутствие не облегчало положение, но лицо, которое преследовало меня, было единственным настоящим препятствием. «Не будь таким джентльменом». Я улыбнулся. «Я доставляю тебе неудобства», — упрекнула она. — Нет. Она выразительно приподняла бровь, выражение ее лица было таким недоверчивым, что я невольно рассмеялся. Один короткий смешок, за которым тут же последовал еще один вздох. — Хорошо, — признался я. — Совсем немного. Она тоже вздохнула и положила подбородок на руки. — Ты в тысячу раз прекраснее звезд, Таня. Конечно, ты уже хорошо в этом осведомлена. Не позволяй моей неуступчивости подорвать твою уверенность. — Я даже усмехнулся, поняв, невероятность этого предположения. — Я не привыкла к отказам, — проворчала она, выпятив нижнюю губу в привлекательный изгиб. — Разумеется, нет, — согласился я, безуспешно пытаясь отгородиться от ее мыслей, пока она мимолетно перебирала воспоминания о тысячах своих успешных завоеваний. В основном Таня предпочитала смертных мужчин — прежде всего, потому что их было гораздо больше и с дополнительным преимуществом в том, что они были мягкими и теплыми. И они всегда, безусловно, страстно желали ее. — Суккуб, — поддразнил я, надеясь прервать поток образов, мелькающих в ее голове. Она усмехнулась, сверкнув зубами: — Самый настоящий. В отличие от Карлайла, Таня и ее сестры медленно раскрывали в себе свою совесть. В конце концов, именно любовь к человеческим мужчинам заставила их отвернуться от резни. Теперь мужчины, которых они любили... оставались в живых. — Когда ты появился здесь, — медленно проговорила Таня, — я подумала, что ты... Я знал, о чем она подумала. И я должен был догадаться, что она воспримет это именно так. Но в тот момент я был не в лучшем состоянии для аналитического мышления. — Ты подумала, что я передумал. — Да. — Нахмурилась она. — Я чувствую себя ужасно, играя с твоими ожиданиями, Таня. Я не хотел... я не подумал. Просто я уехал... в спешке. — Полагаю, ты не скажешь мне почему? Я сел и скрестил руки на груди, а мои плечи напряглись. — Я бы предпочел не говорить об этом. Пожалуйста, прости мою сдержанность. Таня, Ирина и Кейт очень хорошо владели той жизнью, которой они посвятили себя. В некотором смысле даже лучше, чем Карлайл. Несмотря на безумную близость, которую они позволяли себе с теми, кто должен был быть, и когда-то был, их добычей, они не совершали ошибок. Мне было слишком стыдно признаться Тане в своей слабости. — Проблемы с женщинами? — угадывала она, не обращая внимания на мое нежелание. Я усмехнулся мрачным смехом. — Не в том плане, а котором ты подумала. Затем она утихла. Я слушал ее мысли, пока она перебирала разные догадки, пытаясь разгадать смысл моих слов. — Очень холодно, — сказал я ей. — Одну подсказку? — попросила она. — Пожалуйста, брось это, Таня. Она снова замолчала, продолжая размышлять. Я проигнорировал ее, тщетно пытаясь любоваться звездами. После минутного молчания она сдалась, и ее мысли приняли новое направление. «Куда ты отправишься, Эдвард, если уедешь? Вернешься к Карлайлу?» — Не думаю, — прошептал я. Куда я пойду? Я не мог припомнить ни одного места на всей планете, которое представляло бы для меня хоть какой-то интерес. Мне не хотелось ничего видеть или делать. Потому что куда бы я ни отправился, это будет не движение к чему-то — это будет только побег от кого-то. Я ненавидел себя за это. Когда же я успел стать таким трусом? Таня приобняла меня за плечи своей тонкой рукой. Я напрягся, но не отстранился от ее прикосновений. Она имела в виду не что иное, как дружеское утешение. В основном. — Я думаю, что ты вернешься, — сказала она, и в ее голосе появился едва заметный намек на давно утраченный русский акцент. — Неважно, что это... или кто это... преследует тебя. Ты встретишься с этим лицом к лицу. Ты как раз из таких. Ее мысли были так же ясны, как и слова. Я попытался принять то видение себя, которое она видела. Того, кто столкнется с этим лицом к лицу. Приятно было снова думать о себе таким образом. Я никогда не сомневался в своей смелости, в своей способности противостоять трудностям, до того недавнего ужасного часа на уроке биологии в средней школе. Я поцеловал ее в щеку, быстро отстранившись, когда она повернулась ко мне лицом, ее губы уже вытянулись. Она печально улыбнулась из-за моей стремительной реакции. — Спасибо, Таня. Мне нужно было это услышать. Ее мысли стали раздражительными. — Думаю, не за что. Мне бы хотелось, чтобы ты был более благоразумен, Эдвард. — Прости меня, Таня. Ты же знаешь, что слишком хороша для меня. Просто я... еще не нашел то, что ищу. — Что ж, если ты уедешь прежде, чем я тебя вновь увижу... до свидания, Эдвард. — До свидания, Таня. — Как только я произнёс эти слова, я мог это видеть. Я видел, как ухожу. Быть достаточно сильным, чтобы вернуться в то единственное место, где я хотел быть. — Еще раз спасибо. Одним ловким движением она вскочила на ноги, а секундой позже устремилась прочь, проносясь по снегу так быстро, что ее ноги едва успевали прикоснуться к нему. Она не оставила после себя ни единого следа. И даже не оглядываясь. Мой отказ расстроил ее больше, чем она готова была признать, даже в мыслях. Она не захочет снова видеть меня вплоть до моего отъезда. Мой рот огорченно искривился. Мне не нравилось обижать Таню, хотя ее чувства были неглубоки, едва ли непорочными, и, как бы там ни было, я не мог ответить тем же. Из-за этого я чувствовал себя не вполне джентльменом по отношению к ней. Я опустил свой подбородок на колени и вновь уставился на звезды, хотя мне внезапно захотелось поскорее отправиться в путь. Я знал, что Элис увидит, как я возвращаюсь домой и расскажет остальным. Это сделает их счастливыми — особенно Карлайла и Эсми. Но я продолжал пристально смотреть на звезды, пытаясь что-то разглядеть сквозь лицо в моей голове. Между мной и сверкающими огнями в небе, пара растерянных шоколадно-карих глаз смотрели на меня, казалось, вопрошали о моих мотивах, и казалось, спрашивая, что это решение будет означать для нее. Разумеется, я не был уверен, что это действительно та информация, которую искали ее любопытные глаза. Даже в своем воображении я не мог слышать ее мысли. Глаза Беллы Свон продолжали вопрошать, и беспрепятственный образ звезд продолжал ускользать от меня. Тяжело вздохнув, я сдался и поднялся на ноги. Если я побегу, то доберусь до машины Карлайла меньше чем через час. Торопясь увидеть свою семью, и очень желая снова быть Эдвардом, встречающим проблемы лицом к лицу, я помчался по залитому звездным светом снежному полю, не оставляя следов. — Все будет хорошо, — выдохнула Элис. Ее взгляд был рассеянным, и Джаспер легонько взял ее под локоть, направляя вперед, в то время как мы тесной группой вошли в захудалый кафетерий. Розали и Эмметт шли впереди, Эмметт выглядел до смешного похожим на телохранителя посреди враждебной территории. Роуз тоже выглядела настороженной, но скорее раздраженной, чем защищающей. — Разумеется, будет — проворчал я. Их поведение было смехотворным. Если бы я не был уверен, что смогу держать себя в руках, я бы остался дома. Неожиданная перемена в нашем обычном, даже игривом утре (ночью выпал снег, Эмметт и Джаспер были не прочь воспользоваться моей рассеянностью и закидать меня слякотью, подтаявшего снега. Когда им наскучило отсутствие реакции с моей стороны, они кинулись друг на друга) такое пристрастное внимание, должно было бы меня забавлять, если бы это не раздражало так сильно. — Ее пока здесь нет, но она скоро войдет... она не будет с подветренной стороны, если мы сядем на своем обычном месте. — Разумеется, мы сядем на своем обычном месте. Прекрати, Элис. Ты действуешь мне на нервы. Со мной все будет в полном порядке. Она лишь моргнула, пока Джаспер помогал ей сесть, и ее взгляд, наконец, сфокусировался на моем лице. — Хмм, — сказала она, представляясь удивленной. — Думаю, ты прав. — Естественно я прав, — пробормотал я. Я ненавидел быть в центре их всеобщего внимания. Я почувствовал внезапное сочувствие к Джасперу, вспомнив все те моменты, когда мы постоянно опекали его, едва ли не парили над ним. Он быстро встретился со мной взглядом и ухмыльнулся. «Раздражает, не правда ли?» Я сердито посмотрел на него. Неужели только на прошлой неделе это длинное, унылое помещение показалось мне столь убийственно скучным? Что пребывание здесь было похоже на сон, или даже на кому? Сегодня мои нервы были напряжены, словно туго натянутые струны пианино, готовые издать звук при самом малейшем прикосновении. Все мои чувства были обострены до придела: я сканировал каждый звук, каждый взгляд, каждое дуновение воздуха, касавшееся моей кожи, каждую мысль. Особенно мысли. Было только одно чувство, которое я держал взаперти, отказываясь использовать. Обаяние, конечно. Я не дышал. Я ожидал услышать побольше о Калленах в мыслях, которые я тщательно просеивал. Весь день я ждал, выискивая каких-либо новых знакомых, которым могла бы довериться Белла Свон, пытаясь понять, в каком направлении пойдут новые сплетни. Но ничего не было. Никто особо не обратил внимания на пятерых вампиров в кафетерии так же, как и до прихода девушки. Несколько человек, находившихся здесь, все еще думали о ней, думали все то же самое, что и на прошлой неделе. Но вместо того, чтобы найти эти мысли невыразимо скучными, теперь я был ими заинтересован. Неужели она никому ничего не сказала обо мне? Не может быть, чтобы она не заметила моего мрачного убийственного взгляда. Я видел, как она отреагировала на него. Уверен, я напугал ее до безумия. Я был убежден, что она кому-нибудь об этом расскажет, может быть, даже немного преувеличив, чтобы приукрасить историю. Придав мне несколько угрожающих черт. И потом она услышала, как я пытаюсь отделаться от нашего совместного урока биологии. Должно быть, увидев выражение моего лица, она задумалась, не была ли она тому причиной. Нормальная девушка поспрашивала бы вокруг, сравнивая свой случай со случаями других, искала точки соприкосновения, которые объясняли бы мое поведение, чтобы она не чувствовала себя выделенной. Люди постоянно отчаянно пытаются чувствовать себя нормальными и вписаться в окружающий мир. Слиться с толпой, как безликое стадо овец. Эта потребность особенно сильна в неуверенные подростковые годы. И эта девушка вряд ли стала исключением из этого правила. Но никто не обращал внимания на нас, сидящих здесь, за нашим обычным столом. Белла, вероятно, крайне застенчива, если никому ничего не рассказала. Возможно, она поговорила со своим отцом, возможно, это были самые крепкие отношения... хотя это казалось маловероятным, учитывая, что она так мало времени проводила с ним на протяжении всей своей жизни. Она должно быть ближе к матери. И все же скоро мне придется как-нибудь пройтись возле шефа полиции Свон и послушать о чем он думает. — Есть новости? — спросил Джаспер. Я сосредоточился, позволив рою мыслей снова вторгнуться в мой разум. Ничего особенного, о нас никто не думал. Несмотря на мои прежние тревоги, казалось, что с моими способностями все в порядке, если не считать недоступные мысли молчаливой девушки. По возвращению я поделился своими опасениями с Карлайлом, но он слышал только о том, что таланты становятся сильнее с практикой. Они никогда не атрофировались. Джаспер нетерпеливо ждал. — Ничего. Она... должно быть, никому не рассказала. Все они удивленно подняли брови, услышав эту новость. — Может, ты и не такой страшный, как думаешь, — усмехнулся Эмметт. — Держу пари, я мог бы напугать ее и получше твоего. Я закатил глаза, глядя на него. — Интересно, почему...? — Он снова озадачился моим откровением об уникальном молчании девушки. — Мы это уже обсуждали. Я не знаю. — Она сейчас войдет, — пробормотала Элис. Мое тело тут же замерло. — Постарайся выглядеть человеком. — Человеком, говоришь? — Спросил Эмметт. Он выставил свой правый кулак, разжимая пальцы, чтобы показать снежок, который он сохранил в своей ладони. Разумеется, он там не растаял. Он сжал его в округлую форму льда. Он не сводил глаз с Джаспера, но я видел направление его мыслей. И Элис, конечно, тоже. Когда он резко швырнул в нее кусочек льда, она отбросила его небрежным движением пальцев. Лед срикошетил и пролетел через весь кафетерий, слишком быстро, чтобы человеческие глаза сумели это заметить, и врезался со звонким треском в кирпичную стену. Стена из кирпича тоже треснула. Все головы в том углу комнаты обернулись посмотреть на груду разбитого льда на полу, а затем завертелись в поисках виновника. Они стали оглядывать не дальше, чем несколько столиков. В нашу сторону никто даже не взглянул — Очень по-человечески, Эмметт, — язвительно заметила Розали. — Почему бы тебе просто не пробить всю стену, раз уж ты тут? — Это выглядело бы более впечатляюще, если это сделаешь ты, красавица. Я старался обратить на них внимание, сохраняя усмешку на лице, как будто я тоже принимал участия в этой шутке. Я не позволял себе смотреть в ту сторону, где, как я знал, стояла она. Но весь мой слух был обращен к ней.. Я слышал нетерпение Джессики по отношению к новенькой, которая, к тому же, казалась рассеянной, стоя неподвижно в движущейся очереди. В мыслях Джессики я увидел, что к щекам Беллы Свон снова прилила кровь, делая их ярко-розовыми. Я сделал несколько коротких, легких вдохов, готовый перестать дышать, если почувствую хоть какой-то намек на то, что ее запах достиг воздуха рядом со мной. Майк Ньютон обходился с обеими девушками. Я слышал оба его голоса, мысленный и словесный, когда он спросил Джессику, что случилось с девушкой Свон. Было неприятно видеть, как его мысли совершенно непристойным образом, вившихся вокруг нее, вспыхивая образами уже устоявшихся фантазий, которые затуманивали его разум, пока он наблюдал, как она, вздрогнув, подняла глаза, оторвавшись от своих раздумий, словно она уже забыла о его присутствии. — Ничего, — услышал я тихий, ясный голос Беллы. Он, казалось, прозвенел как звон колокола, перекрывая шум столовой, но я знал, что причиной тому было только потому, что я так внимательно слушал его. — Сегодня я возьму только содовую, — продолжила она, догоняя очередь. Я не смог удержаться, и бросил быстрый взгляд в ее сторону. Она смотрела в пол, кровь медленно отхлынула от ее лица. Я мгновенно отвернулся к Эмметту, который рассмеялся, увидев теперь страдальческую улыбку на моем лице. «Ты плохо выглядишь, брат мой». Я изменил свои черты лица так, чтобы оно казалось небрежным и непринужденным. Джессика вслух удивлялась отсутствию аппетита у девушки. — Ты не голодна? — По правде говоря, я неважно себя чувствую. — Ее голос стал тише, но все еще звучал очень ясно. Почему меня вдруг забеспокоил этот непонятный инстинкт заботы и защиты, который внезапно возник в мыслях Майка Ньютона? Какое имеет значение, что в них имеется собственническое начало? Даже если Майк Ньютон испытывает к ней излишнюю озабоченность, не мое это дело. Возможно, именно так все на нее и реагировали. Не хотел ли я сам инстинктивно защитить ее? До того, как мне захотелось убить ее, я тоже... Но была ли девушка больна? Трудно было судить — она выглядела такой хрупкой с ее полупрозрачной кожей... Потом я понял, что волнуюсь в точности, как тот глупый мальчишка, и поэтому я заставил себя больше не думать о ее здоровье. Как бы то ни было, мне не нравилось наблюдать за ней через мысли Майка. Я переключился на мысли Джессики, внимательно наблюдая, как они втроем выбирают за какой столик сесть. К счастью, они сидели с обычными спутниками Джессики за одним из первых столов в зале. Не с подветренной стороны, как и обещала Элис. Элис толкнула меня локтем: «Она скоро посмотрит. Веди себя по-человечески». Я стиснул зубы в усмешке. — Успокойся, Эдвард, — сказал Эмметт. — Честное слово. Ну, убьешь ты одного человека. Вряд ли от этого наступит конец света. — Тебе виднее, — пробормотал я. Эмметт рассмеялся. — Тебе нужно научиться все преодолевать. Как я. Вечность — это слишком долгий срок, чтобы погрязнуть в чувстве вины. В этот момент Элис бросила небольшую горсть льда, которую та припрятала, в лицо ничего не подозревающего Эмметта. Он удивленно моргнул, а затем улыбнулся в предвкушении. — Ты сама напросилась, — сказал он, перегнувшись через стол, тряхнув своими волосами покрытыми льдом, в ее сторону. Снег, тающий в теплом помещении, слетал с его волос густым дождем, наполовину вода, наполовину лед. — Фу! — возмутилась Роуз, когда они с Элис отпрянули от этого наводнения. Элис рассмеялась, и мы все присоединились к ней. Я видел в голове Элис, как она удачно подстроила этот идеальный момент, и я знал, что девушка (мне следует перестать думать о ней так, как если бы она была единственной девушкой в мире), что Белла будет смотреть, как мы смеемся и дурачимся, выглядя такими же счастливыми, человечными и невообразимо идеальными, словно персонажи одной из картин Нормана Роквелла[1]. Элис продолжала смеяться и держала свой поднос как щит. Девушка (Белла) должно быть, все еще смотрела на нас. «...Опять уставилась на Калленов», — подумал кто-то, привлекая мое внимание. Я машинально посмотрел в сторону нечаянного отклика, легко узнав голос, в то время как мои глаза нашли его обладателя — я так долго вслушивался в него сегодня. Но мой взгляд скользнул мимо Джессики и остановился на проницательном взгляде девушки. Она тут же опустила глаза, снова прячась за густыми волосами. О чем она думает? Мое разочарование, казалось, с течением времени, становилось все острее и ни секунды не притуплялось. Я попытался (сомневаясь, потому что никогда не делал этого раньше) мысленно прощупать тишину вокруг нее. Мой дополнительный «слух» всегда приходил ко мне естественным путем, без всяких просьб, мне никогда не приходилось над этим работать. Но сейчас я сосредоточился, пытаясь пробиться сквозь неизвестную мне преграду, окружавшую ее. Ничего кроме тишины. «И что в ней такого?» — Подумала Джессика, эхом вторя мое собственное раздражение. — Эдвард Каллен пялиться на тебя, — прошептала она на ухо девушке Свон и хихикнула. В ее тоне не было и намека на ревнивое раздражение. Джессика, казалось, была искусна в притворной дружбе. Я слушал, слишком поглощенный ответом девушки. — Он не выглядит сердитым, как думаешь? — прошептала она в ответ. Значит, она заметила мою дикую реакцию на прошлой неделе. Разумеется, заметила. Этот вопрос озадачил Джессику. В ее мыслях я увидел собственное лицо, на которое она смотрела, силясь понять, что оно выражает, но я избегал встречаться с ней взглядом. Я все еще был сосредоточен на девушке, пытаясь услышать хоть что-нибудь. Казалось, все мои усилия шли прахом. — Нет, — ответила Джесс, но я знал, как ей хотелось сказать «да» (и как ее раздражал мой пристальный взгляд на Беллу), хотя в ее голосе не отражалось ни следа той внутренней борьбы. — А что, есть повод? — Кажется, я ему сильно не нравлюсь, — прошептала девушка в ответ, положив голову на руку, как будто внезапно устала. Я пытался понять это движение, но мог лишь строить догадки. Может, она действительно просто устала. — Калленам никто не нравится, — уверила ее Джесс. — Ведь чтобы кто-то понравился, его надо сперва заметить, а они никого не замечают. «Раньше никогда не замечали». — Ее мысль превратилась в жалобное ворчание и нытье. — Но он все еще смотрит на тебя. — Перестань на него смотреть, — встревоженно сказала девушка, отрывая голову от руки, чтобы убедиться, что Джессика выполнила ее просьбу. Джессика хихикнула, но все-таки сделала, о чем ее просили. Весь оставшийся час девушка не отрывала взгляда от своего столика. Я подумал (хотя, конечно, я не мог быть в этом уверен), что это было сделано намеренно, казалось, она хочет посмотреть на меня. Ее тело слегка сдвинулось в мою сторону, а подбородок начинал поворачиваться, но затем она останавливала себя, глубоко вздохнула и пристально уставилась на того, кто в тот момент говорил. Я по большей части игнорировал все прочие мысли вокруг девушки, если они не были связаны с ней. Майк Ньютон после школы планировал поиграть в снежки на парковке, похоже, он не догадывается, что снег уже сменился дождем. Порхание мягких хлопьев по крыше стал более привычным стуком дождевых капель. Неужели он действительно не слышит перемены? Мне оно показалось громким. Когда обеденный перерыв закончился, я остался сидеть на своем месте. Люди стали выходить друг за другом, и я поймал себя на мысли, что пытаюсь отличить звук ее шагов от прочих, словно в них было что-то важное или необычное. Как глупо. Моя семья тоже не собиралась уходить. Они ждали, что я буду делать. Пойду ли я в класс, сяду рядом с девчонкой, где смогу почувствовать абсурдно сильный запах ее крови и чувствовать тепло ее пульса в воздухе на своей коже? Был ли я достаточно силен для этого? Или с меня хватит на сегодня испытаний? В кругу семьи, мы уже обсуждали этот момент со всех возможных точек зрения. Карлайл не одобрял подобного риска, но и не стал навязывать мне свою волю. Джаспер не одобрял почти так же сильно, но скорее из страха разоблачения, чем из какой-либо заботы о человечестве. Розали беспокоилась только о том, как это может отразиться на ее жизни. Элис видела так много неясных, противоречивых вариантов будущего, что ее видения были нетипично бесполезны. Эсми считала, что я в принципе не могу ошибиться. А Эмметт просто хотел сравнить историю о своем собственном опыте с особенно привлекательным запахом. Он втянул Джаспера в свои воспоминания, хотя история о самоконтроле Джаспера была настолько короткой и отрывочной, что он не мог быть уверен, что когда-либо сталкивался с аналогичной борьбой. Эмметт, с другой стороны, вспомнил свои два таких случая. Его воспоминания о них были ничуть не обнадеживающими. Но тогда он был еще молод и не так хорошо контролировал себя. Конечно, я был сильнее его. — Я... думаю, все в порядке, — нерешительно сказала Элис. — Твой разум готов. Я думаю, ты продержишься этот час. Но Элис хорошо знала, как быстро может поменяться решение. — Зачем торопить события, Эдвард? — Спросил Джаспер. Хотя он не хотел чувствовать себя самодовольным из-за того, что теперь я стал единственным, кто проявил слабость, я все же мог услышать, что он подумал об этом, хоть и на короткое мгновение. — Иди домой. Расслабься. — Да что тут такого? — не согласился Эмметт. — Одно из двух, либо он убьет ее, либо нет. В любом случае, пора покончить с этим любым путем. — Я пока не хочу переезжать, — пожаловалась Розали. — Я не хочу начинать все сначала. Мы почти окончили среднюю школу, Эмметт. Наконец-то. Я разрывался надвое, принимая какое-либо решение. Я хотел, очень хотел встретиться с этим лицом к лицу, а не убегать снова. И в то же время, мне не хотелось заходить слишком далеко. На прошлой неделе со стороны Джаспера, так подолгу обходиться без охоты было глупой ошибкой, неужели сегодня пойти на этот урок будет столь же бессмысленной ошибкой для меня? Я не хотел, чтобы по моей вине, моей семье пришлось уехать с насиженного места. Никто из них не поблагодарит меня за это. Но я хотела пойти на урок биологии. Я осознал, что хочу вновь увидеть ее лицо. Вот, что решило все за меня. Это любопытство. Я был зол на себя за то, что почувствовал это. Разве я не пообещал себе, что не позволю молчанию разума девушки вызвать у меня чрезмерный интерес к ней? И все же, вот он я, совершенно незаслуженно заинтересованный. Я хотел знать, о чем она думает. Ее разум был закрыт от меня, но глаза говорили сами за себя. Возможно, взамен я мог бы прочесть все в них. — Нет, Роуз, я думаю, все будет хорошо, — сказала Элис. — Будущее... утвердилось. Я на девяносто три процента уверена, что ничего плохого не случится, если он пойдет на занятия. — Она посмотрела на меня с любопытством, гадая, что же изменилось в моих мыслях, что сделало ее видение будущего более надежным. Хватит ли моего любопытства, чтобы Белла Свон осталась в живых? Но Эмметт был прав — почему бы не покончить с этим в любом случае? Я встречусь с искушением лицом к лицу. — Отправляйтесь на занятия, — приказал я, отодвигая стул от стола. Я повернулся и, не оглядываясь назад, зашагал прочь от них. Я слышал беспокойство Элис, осуждение Джаспера, одобрение Эмметта и раздражение Розали, тянущееся мне в спину. Я сделал последний глубокий вдох возле дверей класса, а затем задержал его в легких, когда вошел в маленькое, теплое помещение. Я не опоздал. Мистер Беннер все еще готовился к сегодняшней лабораторной. Девушка сидела за моим... за нашим столом, снова опустив голову и уставившись в папку, на которой выводила завитушки. Подходя ближе к столу, я рассмотрел ее набросок, так как заинтересовался даже этим тривиальным творением ее разума, но оно было бессмысленным. Просто случайно нарисованные завитушки за завитушкой. Может быть, она не была сосредоточена на этих узорах, а думала о чем-то другом? Я с ненужной грубостью отодвинул стул, позволив ему скрести по линолеуму — люди всегда чувствовали себя более комфортно, когда шум объявлял о чьем-то приближении. Я знал, что она услышала звук — она не подняла глаз, но ее рука пропустила петлю в наброске, который она рисовала, что сделало его незаконченным. Почему она не посмотрела на меня? Наверное, она испугалась. На этот раз я должен оставить у нее другое впечатление. Заставить думать ее, что произошедшее, она просто себе навоображала. — Привет, — сказал я тихим голосом, которым обычно пользовался, когда хотел, чтобы людям было спокойнее, сопроводив его вежливой улыбкой на губах, которая не раскрывала бы никаких зубов. После этого она посмотрела наверх, в ее широко раскрытых карих глазах читался испуг и безмолвные вопросы, оставленные без ответа. Это было именно то выражение, которое преследовало меня на протяжении всей прошлой недели. Глядя в эти потрясающе глубокие карие глаза (цвет был похож словно молочный шоколад, но ясностью больше сравним с крепким чаем, такие же глубокие и прозрачные, а зрачки были окаймлены крошечными крапинками зеленого агата и золотистой карамели) я осознал, что моя ненависть, ненависть, которую я воображал, что эта девушка каким-то образом заслужила за то, что просто существует — испарилась. Лишь сейчас, не дыша, не ощущая ее запаха, я с трудом верил, что кто-то настолько ранимый может заслуживать хоть капли ненависти. Ее щеки залились румянцем, но она ничего не сказала. Я не сводил с нее глаз, сосредоточившись только на их вопрошающей глубине, и старался не обращать внимания на возбуждающий жажду цвет ее кожи. У меня было достаточно воздуха, чтобы говорить еще некоторое время, не вдыхая. — Меня зовут Эдвард Каллен, — сказал я, хотя знал, что ей это прекрасно известно. Это было проявлением вежливости при знакомстве. — На прошлой неделе у меня не было возможности представиться. Ты, должно быть, Белла Свон. Она казалась смущенной — между ее глазами снова появилась маленькая морщинка. Ей потребовалось на полсекунды больше времени, чем было нужно для ответа. — Откуда ты знаешь мое имя? — спросила она, и ее голос слегка дрогнул. Должно быть, я действительно ее напугал, и это заставило меня почувствовать себя слегка виноватым. Она была такой беззащитной. Я тихонько рассмеялся — этот звук, как я знал, делал людей более непринужденными. — О, я думаю, твое имя известно всем. — Конечно, она должна была понять, что оказалась в центре внимания в этом однообразном местечке. — Весь город ждал твоего приезда. Она нахмурилась, как будто эта информация была ей неприятна. Я предположил, что, учитывая то, какой стеснительной она выглядела, внимание со стороны окружавших будет казаться ей плохим делом. Большинство людей чувствовали обратное. Несмотря на то, что они не хотели выделяться из толпы, в то же время они жаждали внимания к своей серой индивидуальной однородности. — Нет, — ответила она. — Я имею в виду, почему ты назвал меня Беллой? — Ты предпочитаешь Изабелла? — спросил я, озадаченный тем, что не могу понять, к чему ведет этот вопрос. Я ничего не понимал. В тот первый день она многократно раз ясно давала понять, о своем предпочтении. Неужели все люди так непостижимы без ментального контекста в качестве ориентира? Как сильно я должен полагаться на это дополнительное чутье. Был бы я без него совершенно слеп? — Нет, мне нравится Белла, — ответила она, слегка склонив голову набок. Выражение ее лица (если я правильно его истолковал) колебалось между смущением и замешательством. — Но я думаю, что Чарли, то есть мой папа, за спиной, должно быть, называл меня Изабеллой. Кажется, что все здесь знают меня именно под этим именем. Ее румянец на щеках стал ярче на один оттенок розового. — Оу, — сказал я и быстро отвел взгляд от ее лица. Я только сейчас понял, что подразумевал ее вопросы: я просчитался — допустил ошибку. Если бы в тот первый день я не подслушивал всех вокруг, то я бы изначально обратился к ней по ее полному имени, как и остальные. Она заметила разницу. Внезапно я ощутил укол беспокойства. Она очень быстро уловила мою оплошность. Довольно проницательно, в особенности для того, кто должен быть напуган от моего соседства. Но у меня были проблемы посерьезнее, чем какие бы то ни было подозрения на мой счет, которые она могла скрывать в своей голове. Мне не хватало воздуха. Если я собираюсь снова заговорить с ней, мне придется сделать глубокий вдох. А разговора, похоже, будет трудно избежать. К несчастью для нее, совместное использование этого стола сделало ее моей напарницей по лабораторной, так что сегодня нам придется работать вместе. Было бы странно (и непостижимо грубо), игнорировать ее на протяжении всей лабораторной. Это сделает ее еще более подозрительной, еще более напуганной. Я наклонился как можно дальше от нее, не отодвигая стул, и повернул голову в сторону прохода. Я собрался с силами, напряг мышцы и замерев на месте, я одним быстрым вдохом набрал полную грудь воздуха, вдыхая только через рот. Ахх! Это было невыносимо больно, как если бы я наглотался горящих углей. Даже не чувствуя ее запаха, я все равно ощущал его вкус на своем языке. Жажда было такой же сильной, как и в тот первый раз, когда я уловил ее запах на прошлой неделе. Я стиснул зубы и попытался взять себя в руки. — Приступайте, — скомандовал Мистер Беннер. Мне потребовалась каждая крошечка самоконтроля, которого я достиг за семьдесят четыре года тяжелой работы над собой, чтобы повернуться к девушке, которая уставилась на стол, и просто улыбнуться ей. — Дамы вперед, напарница? — предложил я. Она посмотрела на меня, и ее лицо стало совершенно бесчувственным. Я сделал что-то не так? В ее глазах я увидел отражение моего обычного дружелюбного к человеку отношения. Фасад выглядел безупречно. Неужели она снова испугалась? Она не проронила ни слова. — Или, если хочешь, могу начать я, — тихо произнес я. — Нет, — возразила она, и ее лицо из бледного снова перекрасилось в красное. — Я начну. Я уставился на оборудование, расположенном на столе (потрепанный микроскоп и коробка с препаратами на стеклах) предназначенный для него, что в данный момент было куда предпочтительней, чем смотреть, как кровь растет и убывает под ее чистой кожей. Я сделал еще один быстрый вдох, сквозь стиснутые зубы, и поморщился, когда вкус обжег мне горло. — Профаза, — сказала она после беглого осмотра. Она начала снимать слайд, хотя едва успела его исследовать. — Не возражаешь, если я взгляну? — Инстинктивно ( так глупо, как будто я был одним из ее вида) я потянулся, чтобы остановить ее руку, и не дать ей вытащить слайд. На одну короткую секунду жар ее кожи обжег меня. Это было похоже на электрический импульс — несомненно, намного горячее, чем просто тридцать шесть и шесть десятых градуса. Жар пробежал сквозь мои пальцы и поднялся вверх по руке. Она отдернула свою руку от моей. — Извини, — пробормотал я. Мне нужно было срочно куда-то посмотреть, поэтому я схватил микроскоп и быстро заглянул в окуляр. Она была права. — Профаза, — согласился я. Я все еще был слишком взволнован, чтобы смотреть на нее. Стараясь дышать как можно тише сквозь стиснутые зубы и, стараясь не обращать внимания на жгучую жажду, я сосредоточился на простом задании — написать слово на соответствующей строке лабораторного листа, а затем поменял первый слайд на следующий. О чем она сейчас думает? Что она почувствовала, когда я коснулся ее руки? Моя кожа, должно быть, была холодной, как лед — отталкивающей. Ничего удивительно, что она так притихла. Я мельком взглянул на слайд. — Анафаза, — пробормотал я себе под нос, записывая ответ на второй строке. — Можно мне? — спросила она. Я поднял глаза и с удивлением увидел, что она выжидающе смотрит на меня, протянув руку к микроскопу. Она не выглядела испуганной. Неужели она действительно думает, что я мог ошибиться с ответом? Не в силах сдержать улыбку при виде полного надежды выражения ее лица, я пододвинул к ней микроскоп. Она посмотрела в окуляр с нетерпением, которое быстро угасло. Уголки ее губ поползли вниз. — Слайд номер три? — попросила она, не отрывая взгляда от микроскопа, но протягивая руку. Я опустил следующий слайд ей в ладонь, на этот раз, стараясь не задеть ее своей холодной кожи. Сидеть рядом с ней было все равно, что сидеть рядом с обогревателем. Я чувствовал, как понемногу согреваюсь до более высокой температуры. Она быстро взглянула на слайд. — Интерфаза, — произнесла она небрежно (возможно, излишне стараясь, чтобы это прозвучало именно так) и продвинула ко мне микроскоп. Она не притрагивалась к бумаге, но ждала, пока я напишу ответ. Я проверил — она вновь была права. Таким образом, мы и завершили задание, произнося по одному слову за раз и не встречаясь глазами друг с другом. Мы были единственными, кто закончил задание —остальным в классе было труднее справиться с лабораторной. Майк Ньютон, казалось, испытывал трудности с распределением внимания — одновременно пытаясь наблюдать за мной и Беллой. «Лучше бы он остался там, куда умотал» — подумал Майк, окидывая меня мрачным взглядом. Очень интересно. Я и не подозревал, что мальчишка питает ко мне какую-то особую неприязнь. Это стало еще одним новым открытием, столь же новым, как и появление этой девушки. Что еще более интересно, я, к своему собственному удивлению, обнаружил, что это чувство было абсолютно взаимным. Я снова взглянул на девушку, поражаясь размахом тех разрушений и потрясений которые она, несмотря на свою обыкновенность, ничем не примечательную внешность, привнесла в мою жизнь. Дело не в том, что я не мог понять, к чему клонит Майк. На самом деле, для человека она была довольно симпатичной, хотя и необычным образом. Даже больше, чем просто красивой, ее лицо было... неожиданным. Не совсем симметричное — узкий подбородок не сопоставлялся с широкими скулами; резкий контраст светлой кожи и темных волос; и глаза, слишком большие для ее лица, хранящие безмолвные тайны... Глаза, которые внезапно впились в меня. Я в долгу не остался и уставился в ответ на нее, пытаясь разгадать хотя бы один из этих секретов. — Ты что, носишь линзы? — внезапно спросила она. Какой странный вопрос. — Нет. — Я едва не улыбнулся при мысли о том, чтобы улучшить свое зрение. — Оу, — пробормотала она. — Мне показалось, что в твоих глазах что-то изменилось. Мне вдруг стало еще холоднее, когда я понял, что не только я один сегодня пытаюсь выведать чужие секреты. Пожав напряженными плечами, которые теперь окаменели окончательно, я посмотрел прямо перед собой, туда, где учитель нарезал круги по классу. Конечно, в моих глазах что-то изменилось с тех пор, как она в последний раз смотрела в них. Чтобы подготовиться к сегодняшнему испытанию, сегодняшнему искушению, я потратил все выходные на охоту, утоляя жажду, насколько это было возможно, правда, даже немного превысив норму. Я насытился кровью животных, хотя это не имело большого значения перед лицом возмутительного аромата, витающего в воздухе вокруг нее. Когда я смотрел на нее в последний раз, мои глаза были черными от жажды. Теперь же в моем теле расплылась кровь, и мои глаза приобрели тепло-золотистый — светло-янтарный цвет. Очередной промах. Если бы я сразу понял, что она имела в виду своим вопросом, то мог бы просто ответить ей «да». Вот уже два года я сидел рядом с людьми в этой школе, но она была первой, кто осмотрела меня достаточно внимательно, чтобы заметить изменение в цвете моих глаз. Остальные, хоть и восхищались красотой моей семьи, как правило, быстро опускали глаза, когда мы возвращали им их взгляды. Они уклонялись, пропуская нюансы нашей внешности так же, как шарахались в сторону, блокируя детали нашего появления в инстинктивном стремлении удержать себя от понимания правды. Невежество было блаженством для человеческого разума. Почему именно эта девушка должна была заметить слишком много? Мистер Беннер подошел к нашему столу. Я с благодарностью вдохнул поток чистого воздуха, который он принес с собой, прежде чем тот успел смешаться с ее ароматом. — Итак, Эдвард, — начал он, просматривая наши ответы, — Тебе не кажется, что Изабелла имела полное права получить шанс поработать с микроскопом? — Белла, — машинально поправил его я, — Вообще-то она определила три фазы из пяти. Мысли мистера Беннера были настроены скептически, когда он перевел взгляд на девушку. — Ты, прежде уже делала эту лабораторную? Я с интересом наблюдал, как она улыбнулась, выглядя слегка смущенной. — Только не на луковом корне. — На сиговой бластуле? — Поинтересовался мистер Беннер. — Да. Это удивило его. Сегодняшняя лабораторная была взята из программы для старших классов. Он задумчиво кивнул девушке. — Ты училась в Финиксе по углубленной программе? — Да. Значит, она была весьма сообразительной и умной для человека. Это меня не удивило. — Что ж, — сказал мистер Беннер, поджав губы, — Думаю, хорошо, что вы двое стали напарниками по лабораторной работе. Он развернулся и пошел прочь, бормоча себе под нос: «Так хотя бы, у других детей будет возможность научиться чему-то самостоятельно». Я сомневался, что девушка сумела расслышать его последние слова. Она снова начала небрежно выводить закорючки на своей папке. Два промаха за полчаса. Крайне неудачное представление с моей стороны. Хотя я и понятия не имел, что эта девушка думает обо мне (как сильно она боялась и как сильно она подозревала?) я знал, что мне необходимо предпринять еще одну попытку, чтобы произвести на нее новое впечатление. Сделать что-то, что могло бы загладить воспоминания о нашей последней не слишком дружелюбной встрече. — Очень жаль, что снег растаял, не так ли? — сказал я, повторяя пустую болтовню, которую сегодня уже слышал от дюжины студентов. Скучная, банальная тема для разговора. Погода — вечное спасение. Она уставилась на меня с явным сомнением в глазах — ненормальная реакция на мои вполне нормальные слова. — Не совсем так. Я попытался удержать разговор в том же банальном русле. Она приехала из гораздо более солнечного и теплого места (ее кожа, казалось, отражала это каким-то странным образом, несмотря на свою бледность) и холод, вероятно, заставлял ее чувствовать дискомфорт. И мое ледяное прикосновение, безусловно, тоже. — Ты не любишь холод, — предположил я. — Или сырость, — согласилась она. — Должно быть, тебе нелегко живется в Форксе «Возможно, тебе не следовало приезжать сюда», — хотел добавить я. — «Возможно, тебе следует вернуться туда, где твое место». Однако, я не был уверен, что сам этого хочу. Я всегда буду помнить запах ее крови — разве есть какая-нибудь гарантия, что я в конечном итоге, не последую за ней? Кроме того, если она уедет, ее разум навсегда останется для меня загадкой. Извечной мучительной головоломкой. — Ты даже не представляешь насколько, — сказала она тихим голосом, на мгновение бросив негодующий взгляд в мою сторону. Ее ответы никогда не были такими, какие я ожидал услышать. От них мне хотелось задавать еще больше вопросов. — Тогда зачем ты сюда приехала? — потребовал я, мгновенно осознав, что мой тон был слишком обвиняющем, недостаточно непринужденным для будничной беседы. Вопрос прозвучал грубо и назойливо. — Это... сложно. Она моргнула, оставив предложение без продолжения, и я чуть не взорвался от любопытства — в ту же самую секунду оно обожгло почти так же сильно, как жажда в моем горле. На самом деле, я обнаружил, что мне стало немного легче дышать; агония становилась чуть более терпимой благодаря нашему разговору. — Думаю, я сумею понять, — настаивал я. Возможно, обычная вежливость заставит ее отвечать на мои вопросы, если я наберусь достаточно наглости задавать их. Она молча уставилась на свои руки. Это меня раздражало. Мне хотелось взять ее за подбородок и приподнять ее голову так, чтобы я мог прочесть все по ее глазам. Но, разумеется, это будет безрассудно с моей стороны, я никогда больше не смогу прикоснуться к ее коже вновь. Внезапно она подняла свой взор. Для меня было облегчением видеть эмоции в ее глазах. Она говорила торопливо, в спешке произнося слова. — Моя мама снова вышла замуж. Ах, это было вполне по-человечески и простым для понимания. Из-за чего-то печаль промелькнула на ее лице, вернув небольшую морщинку между ее бровей. — Звучит не так уж сложно, — сказал я, мой голос был мягким, хотя я и не старался сделать его таким. Ее уныние оставило меня до странности беспомощным, и мне хотелось, чтобы я мог сделать хоть что-нибудь, чтобы она почувствовала себя лучше. Странный порыв. — Когда это произошло? — В сентябре прошлого года. — Она тяжело выдохнула, но это не совсем было похоже на вздох. Я замер на мгновение, когда ее теплое дыхание коснулось моего лица. — И он тебе не нравится, — предположил я после короткой паузы, все еще стараясь выудить из нее побольше информации. — Нет, Фил отличный, — сказала она, поправляя мое предположение. Теперь в уголках ее пухлых губ появился намек на улыбку. — Может быть, слишком молод, но довольно-таки милый. Ее ответы не вписывалось в сценарий, который я уже тщательно выстроил в своей голове. — Почему ты не осталась с ними? — Мой голос был слишком несдержанным, он звучал так, будто я сую нос не в свое дело. Каковым я, по общему признанию, сейчас и был. — Фил много путешествует. Он зарабатывает на жизнь, играя в бейсбол. — Маленькая улыбка стала более заметной, этот выбор профессии забавлял ее. Я тоже улыбнулся, не стараясь выбирать выражения лица, все произошло непроизвольно и естественно. Я не пытался раскрепостить ее. От ее улыбки мне просто захотелось улыбнуться в ответ — разделить с ней ее секрет. — Я слышал о нем? — Я мысленно пробежался по спискам профессиональных бейсболистов, гадая, который из Филов ее. — Скорее всего, нет. Он не очень хорошо играет. — Еще одна улыбка. — Строго говоря, низшая лига. Он часто переезжает. Списки в моей голове мгновенно изменились, и я составил список возможных кандидатов менее чем за секунду. В то же время я представлял себе новый сценарий. — И твоя мама отправила тебя сюда, чтобы она могла путешествовать вместе с ним, — сказал я. Мои предположения, похоже, вытягивали из нее больше подробностей, нежели чем задаваемые вопросы. И снова сработало. Она выпятила подбородок, и на лице появилось выражение упрямой решимости. — Нет, она никуда меня не отправляла, — сказала она, и в ее голосе появились новые резкие нотки. Мое предположение расстроило ее, хотя я и не мог понять, каким образом. — Я сама себя отправила. Я не мог догадаться ни о смысле ее слов, ни об источнике ее раздражения. Я был совершенно растерян. Это девушке просто не поддавалась никакой логике. Она не была похожа на других людей. Возможно, тишина ее мыслей и аромат ее крови были не единственными необычными чертами в ней. — Я не понимаю, — признался я, ненавидя себя за уступки. Она вздохнула и задержала взгляд на моих глазах гораздо дольше, чем большинство нормальных людей могли выдержать. — Поначалу она оставалась со мной, но скучала по нему, — медленно объяснила Белла, ее тон становился все более печальным с каждым словом. — Это сделало ее несчастной... поэтому я решила, что настал как раз подходящий момент, провести некоторое время с Чарли. Крошечная морщинка между ее бровей стала глубже. — Но теперь несчастна ты, — пробормотал я. Я продолжал высказывать свои гипотезы вслух, надеясь извлечь больше из ее опровержений. Однако последнее предположение казалось не таким уж далеким от истины. — И что? — сказала она так, будто это даже не было аспектом, который нужно было принимать во внимание. Я продолжал смотреть ей в глаза, чувствуя, что наконец-то впервые по-настоящему сумел заглянуть в ее душу. По этим одним единственным словам, я понял, какое место, она причисляет самой себе в своем собственным списке приоритетов. В отличие от большинства людей, она оставляла свои собственные потребности далеко в конце списка. Она была самоотверженной. Стоило мне это понять, и завеса тайны над человеком, скрывающегося в глубине этого безмолвного разума, начала немного приподниматься. — Кажется это несправедливо, — сказал я. И пожал плечами, стараясь казаться непринужденным и скрыть то, насколько мне было интересно. Она рассмеялась, но в ее смехе не было ни малейшего намека на веселье. — Неужели тебе никто никогда не говорил? Жизнь вообще несправедлива. Мне захотелось рассмеяться над ее словами, хотя я тоже не испытывал особого удовольствия. Я кое-что знал о несправедливости жизни. — Мне кажется, я уже где-то это слышал. Она снова посмотрела на меня, вновь казавшись немного смущенной. Она отвела взгляд в сторону, но затем снова вернулся к моим глазам. — Так что на этом всё, — подытожила она. Я не был готов позволить этому разговору закончиться. Маленькая буковка «V» между ее бровей, след ее печали, беспокоил меня. Мне захотелось разгладить его кончиком пальца. Но, разумеется, я не мог прикоснуться к ней. Это было опасно по многим причинам. — Ты показала отличный спектакль. — Я говорил медленно, все еще обдумывая свою следующую гипотезу. — Но я готов поспорить, что ты страдаешь больше, чем позволяешь кому-либо это увидеть. Она скорчила гримасу, ее глаза сузились, а губы искривились в хмурую кривую складку, она отвернулась и снова посмотрела на переднюю часть класса. Ей не нравилось, когда мои догадки оказывались верны. Она была не просто мученицей — ей не нужна была аудитория для ее боли. — Я неправ? Она слегка вздрогнула, но в остальном сделала вид, что не расслышала меня. Это заставило меня улыбнуться. — Мне так не кажется. — Почему это так важно для тебя? — требовательно спросила она, все еще глядя перед собой. — Хороший вопрос, — признался я, обращаясь скорее к себе, чем к ней. Она была гораздо проницательнее меня — она видела суть вещей, в то время как я блуждал по кромке, слепо прощупывая подсказки. Детали ее вполне человеческой жизни не должны иметь для меня значения. С моей стороны было неправильно заботиться о том, что она думает. Кроме защиты моей семьи от подозрений в разоблачении, человеческие мысли не обладали для меня никакой значимостью. В разговоре с кем-то я не привык быть менее проницательным. Я слишком часто полагался на свой дополнительный «слух» — и я явно был не так наблюдателен, как мне казалось. Девушка вздохнула и сердито продолжала смотреть в сторону передней части класса. Что-то в ее расстроенном выражении лица было забавным. Вся ситуация, весь разговор, показался мне забавным. Никто и никогда не находился в большей опасности, исходивший от меня, чем эта маленькая смертная девочка, (в любой момент, отвлекшись на свою нелепую поглощенность разговором, я мог вдохнуть через нос и напасть на нее, прежде чем успею остановить себя), а она была раздражена тем, что я не ответил на ее вопрос. — Я тебя раздражаю? — спросил я, улыбаясь абсурдности всего этого. Она быстро взглянула на меня, а затем ее глаза, казалось, попали в плен моего пристального взгляда. — Не совсем, — ответила она. — Я сама себя дико раздражаю. У меня вечно все на лице написано, мама всегда зовет меня своей «открытой книгой». Она недовольно нахмурилась. Я смотрел на нее в изумлении. Она была расстроена, потому что думала, что я слишком легко вижу ее насквозь. Как странно. За всю свою жизнь я никогда не прилагал столько усилий, чтобы понять кого-то — или, скорее, за все свое существование, поскольку «жизнь» вряд ли было подходящим словом. У меня не было настоящей жизни. — Напротив, — не согласился я, чувствуя себя непривычно... настороженно, как будто здесь была какая-то скрытая угроза, которой я не заметил. Помимо самой очевидной опасности, было что-то еще... я внезапно оказался на грани, это предчувствие заставило меня забеспокоиться. — Я нахожу тебя очень сложной для чтения. — Значит, ты, должно быть, проницательный читатель, — догадалась она, сделав собственное предположение, которое опять же попало точно в цель. — Как правило, да, — согласился я. Тогда я широко улыбнулся ей, позволив своим губам разомкнутся и обнажить ряды блестящих, прочных, как сталь зубов позади них. Это было глупо с моей стороны, но я внезапно, неожиданно отчаянно захотел донести до девушки хоть какое-то предупреждение. Ее тело было ближе ко мне, чем раньше, бессознательно приблизившись в ходе нашего разговора. Все эти маленькие подсказки и знаки, которых обычно было достаточно, чтобы отпугнуть остальную часть человечества, похоже, совершенно не действовали на нее. Почему она не отпрянула от меня в ужасе? Она, безусловно, увидела немалую часть моей темной стороны, чтобы понять опасность на уровне интуиции, которой она бузусловно обладала. Я не успел увидеть, возымело ли мое предупреждение должный эффект. В этот момент мистер Беннер призвал класс к вниманию, и она сразу же отвернулась от меня. Казалось, она с облегчением отреагировала на вмешательство в наш разговор, так что, возможно, подсознательно все поняла. Я надеялся, что это так. Я ощутил растущее во мне восхищение, хотя и пытался вырвать его с корнем. Я не мог позволить себе найти Беллу Свон интересной. Вернее, она не могла себе этого позволить. Я уже с нетерпением ждал следующего шанса поговорить с ней. Мне хотелось побольше узнать о ее матери, о ее жизни до приезда сюда, о ее отношениях с отцом. О всех тех незначительных деталях, что лучше раскроют ее характер. Но каждая секунда, проведенная с ней, была ошибкой, риском, которому она не должна была подвергаться. Она рассеянно тряхнула своими густыми волосами как раз в тот момент, когда я позволил себе очередной вздох. Особенно концентрированная волна ее запаха ударила мне в горло. Это было совсем как в первый день — как взрыв гранаты. Боль от жгучей сухости, вызывала у меня головокружение. Мне пришлось снова ухватиться за стол, чтобы удержаться на месте. В этот раз я контролировал себя чуточку лучше. По крайней мере, я ничего не сломал. Монстр внутри меня зарычал, но не получал никакого удовольствия от моей боли. Он был слишком туго связан. В данный момент. Я перестал дышать и отклонился от девушки так далеко, как только мог. Нет, я не мог позволить себе найти ее очаровательной. Чем интереснее она мне казалась, тем больше вероятность, что я убью ее. За сегодняшний день, я уже совершил два несущественных промаха. Стоит ли дожидаться, когда я совершу третий единственно существенный? В тот же самый миг, как прозвенел звонок, я выбежал из класса — тем самым, вероятно, разрушив любое впечатление вежливости, которое частично создал в течение этого часа. И снова снаружи я хватал ртом чистый влажный воздух, как если бы это был целебным эфирным маслом. Я поспешил, увеличивал расстояние между собой и девушкой так быстро, как это было возможно. Эмметт ждал меня у дверей нашего класса испанского языка. Он мгновенно прочел мое дикое выражение лица. «Как все прошло?» — настороженно спросил он. — Никто не умер, — пробормотал я. «Думаю, это уже что-то. Когда в конце урока я увидел, как Элис, бросилась к тебе, я подумал...» Когда мы вошли в класс, я увидел его воспоминание о том, что произошло всего несколько мгновений назад, увиденное через открытую дверь класса, где проходил его предыдущий урок: Элис быстрыми шагами с отрешенным выражением лица направлялась через территорию к корпусу естественных наук. Я почувствовал его вспомнившееся желание встать и последовать за ней, а затем его решение остаться. Если бы Элис понадобилась его помощь, она бы сама попросила. Я закрыл глаза от ужаса и отвращения, когда рухнул на свое место. — Я и не подозревал, что был так близок к этому. Я не думал, что собираюсь... Мне не казалось, что все было настолько плохо, — прошептал я. «Так и есть, — заверил он меня. — Никто же не умер, верно?» — Верно, — працедил я сквозь зубы. — Не в этот раз. «Может потом станет легче». — Безусловно. «Или, быть может, ты убьешь ее. — Он пожал плечами. — Ты будешь не первым, кто облажается. Никто не осудит тебя слишком строго. Иногда человек просто слишком хорошо пахнет. Я впечатлен, что ты продержался так долго». — Не помогает, Эмметт. Я был возмущен тем, что он одобрил идею об убийстве девушки, как будто это каким-то образом было неизбежно. Разве ее вина в том, что она так хорошо пахнет? «Я знаю, когда это случилось со мной...» — начал вспоминать он, унося меня с собой на полвека назад, на проселочную дорогу в сумерках, где женщина средних лет стягивала свои высохшие простыни с веревки, натянутой между яблонями. Я уже видел это раньше, самое сильное из двух его столкновений, но сейчас воспоминание казалось особенно ярким — возможно, потому, что мое горло все еще саднило от обжигающей боли последнего часа. Эмметт вспомнил густой запах яблок, повисший в воздухе — сбор урожая закончился, упавшие плоды были рассыпаны по земле, и потемневшие повреждения на их кожуре источали свой аромат густыми облаками. Свежескошенное поле сена было фоном для этого аромата, идеально дополнял благоухающий букет. Он шел по тропинки, почти не обращая внимания на женщину, направляясь куда-то по поручению Розали. Небо над головой было пурпурным, а над горами на западе — оранжевым. Он так бы и продолжил свой путь по извилистой тропинке, и не было бы никаких причин вспоминать этот вечер, если бы внезапный ночной бриз не раздул белые простыни, подобно парусам, и запах женщины не обвил лицо Эмметта. — Ах, — тихо простонал я. Как будто моей собственной жажды было недостаточно. «Я знаю. Я и полсекунды не продержался. Я даже и не подумал сопротивляться». Его воспоминания стали чересчур отчетливыми, чтобы я мог спокойно усидеть на месте. Я вскочил на ноги, крепко стиснув зубы, так сильно, что могли прорезать сталь. — Estás bien, Edward?[Ты в порядке, Эдвард?] — Спросила миссис Гофф, пораженная моим внезапным движением. Я видел свое лицо сквозь ее мысли и понимал, что выгляжу далеко не лучшим образом. — Perdóname [Простите], — пробормотал я, метнувшись к двери. — Emmett, por favor, puedes ayudar a tu hermano? [Эмметт, пожалуйста, ты не мог бы помочь своему брату?] — спросила она, беспомощно указывая жестом на меня, когда я выбежал из комнаты. — Конечно, — услышал я его голос. И он тут же оказался позади меня. Он последовал за мной в дальний конец здания, где догнал меня и положил руку мне на плечо. Я с ненужной силой отбросил его руку. Такое легко раздробило бы кости в человеческой руке, и кости в руке, что связывали с ней. — Прости, Эдвард. — Я знаю. — Я сделал глубокий вдох, пытаясь очистить свой разум и легкие. — Неужели все так плохо? — спросил он, стараясь не думать о запахе и вкусе из своих воспоминаний, когда спрашивал, и не совсем преуспев в этом. — Хуже, Эмметт, хуже. На мгновение он замолчал. «Может быть...» — Нет, если я покончу с этим, лучше не станет. Возвращайся в класс, Эмметт. Я хочу побыть один. Он повернулся, не сказав больше ни слова и не подумав ни о чем, быстро зашагал прочь. Он скажет учительнице испанского, что я заболел, или прогуливаю, или что я опасный вампир, сошедший из-под контроля. Имеет ли какое-либо значение его предлог? Возможно, я больше не вернусь. Возможно, мне стоит уехать навсегда. Я вернулся к машине, чтобы дождаться конца учебного дня. Спрятаться. Снова. Мне следовало потратить это время на принятие решения или попытку укрепить свою решимость, но я как наркоман обнаружил, что роюсь в суматохе мыслей, исходящих из школьных зданий. Знакомые голоса звучали отчетливо, но сейчас мне было неинтересно слушать видения Элис или жалобы Розали. Я с легкостью нашел Джессику, но девушки с ней не было, и я продолжил поиски. Мысли Майка Ньютона привлекли мое внимание, и я, наконец, нашел ее в спортзале вместе с ним. Он был недоволен, потому что я разговаривал с ней сегодня на уроке биологии. Он как раз прокручивал в памяти ее ответ, когда затронул эту тему. «Я ни разу не видел, чтобы он здесь или где-либо еще, с кем-нибудь обмолвился и полусловом. Конечно же, он решил заговорить с Беллой. Мне не нравится, как он на нее смотрит. Но она не казалась слишком заинтересованной в нем. Что она сказала мне раньше? «Не понимаю, что с ним стряслось в прошлый понедельник?» — Что-то в этом роде. Похоже, ей это было не особенно важно. Вряд ли это был серьезный разговор...» Чтобы не расстраиваться, он подбодрил себя мыслью, что Белла не была заинтересована в нашей с ней беседе. Меня это немного раздражало, поэтому я перестал его слушать. Я вставил в стерео диск с яростной музыкой, а затем включил его на полную громкость, пока он не заглушил остальные голоса. Мне пришлось очень сильно сосредоточиться на музыке, чтобы не вернуться мыслями к Майку Ньютону и не шпионить за ничего не подозревающей девушкой. Несколько раз я сжульничал, когда урок подходил ближе к концу. Я пытался убедить себя, что это не шпионаж. Я просто готовился. Я хотел точно знать, когда она покинет спортзала, когда она прибудет на парковку. Я не хотел, чтобы она застала меня врасплох. Когда ученики потянулись вереницей из дверей спортзала, я вышел из машины, сам не понимая, зачем это сделал. Моросил слабый дождь — я не обращал внимания, на то как он медленно пропитывал мои волосы. Хотел ли я, чтобы она увидела меня здесь? Надеюсь ли я, что она подойдет и заговорит со мной? Что же я делаю? Я не двинулся с места, хотя и пытался убедить себя вернуться в машину, прекрасно понимая, что мое поведение достойно порицания. Я держал руки скрещенными на груди и старался дышать неглубокими вдохами, наблюдая, как она медленно идет мне навстречу, а уголки ее рта были опушены. Она не взглянула на меня. Несколько раз она хмуро поглядывала на облака, словно они ее чем-то обидели. Я был разочарован, когда она добралась до своей машины, так и не пройдя мимо меня. Стала бы она говорить со мной? Стал бы я с ней разговаривать? Она села в выцветший красный грузовик «Шевроле» — ржавый бегемот, который был старше ее отца. Я наблюдал, как она завела мотор, (его старый двигатель заревел громче, чем любой другой автомобиль на этой стоянке), а затем протянула руки к обогревателю. Холод был ей неприятен — она его не любила. Она провела пальцами по своим густым волосам, подставляя пряди по направлению потока горячего воздуха, будто пыталась высушить их. Я представил себе, как пахнет в кабине этого пикапа, а затем быстро отогнал эту мысль. Она огляделась по сторонам, когда собиралась сдать назад, и наконец, посмотрела в мою сторону. Она смотрела на меня всего полсекунды, и все, что я смог прочесть в ее глазах, было удивление, после чего она поспешно отвела взгляд и резко нажала на газ, давая пикапу задний ход. А потом с визгом тормозов она вновь остановилась, задняя часть грузовика едва пропустила столкновение с компакт машиной Николь Кейси, оказавшись всего в нескольких сантиметров. Она посмотрела в зеркало заднего вида, с раскрытым ртом, в ужаса от того, что чуть не оплошала. Когда та машина проехала мимо нее, она дважды проверила все свои слепые зоны, и медленно выехала с парковки так осторожно, что я не смог сдержать улыбки. Как будто она считала, что представляет опасность на своем дряхлом грузовике. Мысль о том, что Белла Свон может быть опасна для кого-то, независимо от того, на чем она ездит, изрядно меня рассмешила, в то время, как девушка проехала мимо меня, сосредоточено глядя прямо перед собой.

***

[1] Норман Роквелл (англ. Norman Percevel Rockwell) — американский художник и иллюстратор, известен своими трогательными рисунками о повседневной жизни, изображая на них обычных американцев с необыкновенной теплотой и симпатией, приправляя картины изрядной долей юмора.