Midnight Sun / Солнце Полуночи

СТАРШАЯ ШКОЛА. БОЛЬШЕ ОНА НЕ БЫЛА ДЛЯ МЕНЯ ЧИСТИЛИЩЕМ, ТЕПЕРЬ ОНА СТАЛА СУЩИМ АДОМ. МУКИ и пламя… да, я чувствовал и то и другое. Теперь я всё делал правильно. Расставлены все точки над «и» и все чёрточки над «т». Теперь никто не мог пожаловаться на то, что я увиливаю от своих обязанностей. Чтобы порадовать Эсми и защитить остальных, я остался в Форксе. Я вернулся к своему прежнему расписанию. Теперь я охотился не больше чем все остальные. Каждый день я ходил в среднюю школу и играл в человека. Каждый день я внимательно прислушивался к мыслям, стараясь уловить, не появилось ли чего нового о Калленах — ничего нового никогда не было. Девушка ни словом не обмолвилась о своих подозрениях. Она просто снова и снова повторяла одну и ту же историю — якобы я стоял рядом с ней, а потом оттащил её в сторону — пока её нетерпеливые слушатели не заскучали и не перестали выискивать подробности. Не было никакой опасности. Мои опрометчивые действия никому не причинили вреда. Никому, кроме меня. Я был полон решимости изменить будущее. Не самая легкая задача, которую можно было поставить перед собой, однако, никакого другого выбора, с которым я мог бы жить, не было. Элис сказала, что у меня не хватит сил держаться подальше от девушки. Я докажу, что она ошибается. Я думал, что первый день будет самым тяжёлым. К концу дня я был совершенно уверен, что так оно и было. Но я ошибался. Знание, что я причиню боль девушке, терзало меня изнутри. Я утешал себя тем фактом, что её боль будет не более чем от укола булавкой — всего лишь крошечным уколом отказа — по сравнению с моей. Белла была человеком, и она знала, что я был нечто иным, нечто неправильным и нечто пугающим. Она, вероятно, скорее почувствует облегчение, чем обиду, когда я отверну прочь от неё своё лицо и сделаю вид, что её не существует. — Здравствуй, Эдвард — поприветствовала она меня в тот первый день на биологии. Её голос звучал приятно и дружелюбно, изменившись на сто восемьдесят градусов с тех пор, как я разговаривал с ней в последний раз. Почему? Что означала это перемена? Неужели она всё забыла? Решила, что ей померещился весь тот эпизод? Возможно ли, что она смогла простить меня за то, что я не сдержал данного ей обещания? Вопросы пронзали и скручивали, как жажда, которая нападала на меня каждый раз, когда я дышал. Лишь на один миг взглянуть ей в глаза. Просто чтобы увидеть, смогу ли прочесть в них ответы.… Нет. Я не мог позволить себе даже этого. Нет, если я собираюсь изменить будущее. В ответ на её приветствие я на сантиметр сдвинул подбородок в её сторону, не отрывая взгляда от передней части класса. Кивнув единожды, я повернул своё лицо прямо перед собой. Больше она со мной не заговаривала. В тот день, как только занятия в школе закончились, а моя роль была сыграна, как и накануне, я пробежал половину пути до Сиэтла. Казалось, что я мог справиться с болью чуточку лучше, когда почти парил над землей, а всё вокруг превращалось в сплошное размытое зелёное пятно. Такая пробежка стала превращаться в мою повседневную привычку. Любил ли я эту девушку? Я так не думаю. Ещё нет. Однако проблески Элис о том будущем оставались со мной, и я видел, как легко мне будет влюбиться в Беллу. Это было бы сродни падению: свободно и без малейших усилий. Не позволить себе влюбиться в неё, было противоположностью падению — тянуть себя вверх по склону утеса, переставляя руки, одну над другой, задача настолько изнурительная, словно сил у меня было не больше, чем у простых смертных. Прошло уже больше месяца, а с каждым днем становилось всё труднее. И для меня это не имело никакого смысла — я всё ждал, когда смогу преодолеть это, когда борьба станет легче или, по крайней мере, останется на прежнем уровне. Должно быть, именно это имела в виду Элис, когда предсказывала, что я не смогу держаться подальше от девушки. Она видела, что боль будет лишь нарастать. Но я мог справиться с болью. Я не стану разрушать будущее Беллы. Если мне предначертано полюбить её, то самым малым из того, что я могу сделать — это разве не избегать её? Однако та сила воли, что я затрачивал, чтобы избегать её, иссякала, становясь пределом того, что я мог вынести. Я мог притвориться, что не замечаю её, и никогда не смотреть в её сторону. Я мог делать вид, что она меня не интересует. Но по большей степени это было притворством, лишь обманом, а не тем, что мне хотелось в действительности. Я по-прежнему ловил каждый её вздох, каждое произнесённое ею слово. Не имея возможности смотреть на неё своими глазами, я смотрел на неё глазами других. Подавляющее большинство моих мыслей вращалось вокруг неё, будто она была центром притяжения моего разума. По мере того, как этот ад продолжался, я разделил свои мучения на четыре категории. Первые две были мне хорошо знакомы. Её запах и её тишина. Или скорее — стоит сделать упор на себя, где им и самое место, раз уж это мои мучения — моя жажда и моё любопытство. Жажда была самым первобытным из моих мучений. Теперь на биологии у меня вошло в привычку не дышать вообще. Разумеется, всегда были исключения — к примеру, когда мне приходилось отвечать на вопросы и мне требовалось моё дыхание, чтобы говорить. Каждый раз, когда я пробовал воздух вокруг девушки, ощущения были такие же, как и в первый день — огонь, нужда и брутальное насилие, отчаянно пытающееся вырваться на свободу. В такие моменты трудно было ухватиться даже за крохи здравого рассудка или сдержанности. И точно так же, как в тот первый день, монстр во мне рычал, оказываясь так близко к поверхности. Любопытство было самым постоянным из моих мучений. Моё сознание никогда не покидал один и тот же вопрос: «О чём она сейчас думает?» Когда я слышал её тихий вздох. Когда она рассеянно накручивала прядь волос вокруг пальца. Когда она швыряла свои книги на парту, прилагая к этому больше сил, чем обычно. Когда она с опозданием врывалась в класс. Когда она нетерпеливо постукивала ногой по полу. Каждое движение, пойманное моим периферийным зрением, было сводящей с ума тайной. Когда она разговаривала с другими учениками-людьми, я анализировал каждое её слово и тон. Высказывала ли она свои мысли или же то, что, по её мнению, ей следовало сказать? Зачастую это звучало для меня, как если бы она старалась сказать то, чего ожидала её аудитория, и подобное напоминало мне мою семью и нашу повседневную иллюзорную жизнь — у нас это явно получалось лучше, чем у неё. Но почему она должна играть какую-то роль? Она была одной из них — человеческим подростком. Вот только… парой она вела себя совсем не свойственно им. Например, когда мистер Беннер назначил групповой проект по биологии. В его практике было заведено позволять студентам самим выбирать себе напарников. Как и каждый раз во время групповых проектов, самые смелые из амбициозных студентов — Бет Доус и Николас Лагари — сразу же спросили, не хочу ли я присоединиться к ним. Я безразлично пожал плечами в знак согласия. Они знали, что я идеально завершу свою часть задания, да и их тоже, если они оставят что-то невыполненным. Неудивительно, что Майк объединился с Беллой. Неожиданностью же стало то, что Белла настояла на третьем члене их группы — Таре Гальвез. Мистеру Беннеру, как правило, обычно приходилось принудительно назначать Тару в чью-то группу. Она выглядела скорее удивленной, чем довольной, когда Белла похлопала её по плечу и неловко спросила, не хочет ли она поработать с ней и Майком. — Без разницы, — ответила Тара. Когда она вернулась на своё место, Майк зашипел на неё: — Она же полная дура. Она не станет делать никакой работы. Думаю, она завалит биологию. Белла покачала головой и прошептала в ответ: — Не беспокойся об этом. Я подхвачу всё, что она упустит. Майк не принял умиротворительную позицию. — Зачем тебе это делать? Это был тот же самый вопрос, который я, умирая от желания, хотел задать ей, хотя и не таким тоном. Тара, по сути, уже провалила биологию. Как раз о ней сейчас думал мистер Беннер, одновременно удивлённый и тронутый выбором Беллы. «Никто никогда не даёт этому ребёнку шанса. Очень мило со стороны Беллы — она добрее, чем большинство этих людоедов». Может Белла заметила, что Тара обычно подвергалась остракизму[1] со стороны остального класса? Я не мог вообразить никакой другой причины, кроме доброты, чтобы протянуть руку помощи, особенно учитывая застенчивость Беллы. Я задавался вопросом, сколько дискомфорта ей это доставило, и решил, что, вероятно, намного больше, чем любой другой человек из присутствующих здесь, был бы готов терпеть ради помощи незнакомцу. Принимая во внимание познания Беллы в биологии, у меня появилась мысль, что оценка за этот проект, может спасти Тару от незачёта по биологии, по крайней мере, в этом году. Именно это и произошло. Затем было время за обедом, когда Джессика и Лорен обсуждали самые заветные места номер один в своих списках. Джессика выбрала Ямайку но тотчас же почувствовала себя лишь обставленной, когда Лорен противопоставила ей Французскую Ривьеру. Тайлер присоединился к обсуждению, назвав Амстердам, думая о знаменитом квартале красных фонарей, и все остальные тоже начали громко высказываться. Я с нетерпением ждал ответа Беллы на этот вопрос, но прежде чем Майк (которому нравилась идея Рио) успел спросить её мнение, Эрик с энтузиазмом назвал Комик-Кон, и все за столом взорвались смехом. — Ну и придурок, — прошипела Лорен. Джессика хихикнула. — Да я знаю, а ведь, правда! Тайлер закатил глаза. — У тебя никогда не будет девушки, — сказал Майк Эрику. Голос Беллы, более громкий, чем её привычная робкая звучность, вклинился в этот словесный бой. — Нет, это круто, — настаивала Белла. — Я бы тоже хотела туда съездить. Майк немедленно пошёл на попятную. — Я имею в виду, я полагаю, что некоторые костюмы действительно клёвые. Рабыня Лея, например. — «Надо было держать рот на замке». Джессика и Лорен обменялись взглядами, нахмурившись. «Ой, я вас умоляю», — подумала Лорен. — Нам точно пора, — с энтузиазмом сказал Эрик, глядя на Беллу. — Я имею в виду, после того, как мы достаточно поднакопим. — «Комик-Кон с Беллой! Даже лучше, чем один лишь Комик-Кон…» Белла на секунду растерялась, но бросив быстрый взгляд на выражение лица Лорен, удвоила ставки. — Аха, хотелось бы. Хотя, наверное, этот путь слишком дорогостоящий, верно? Эрик принялся посвящать её в подробностях ломание цен на билеты и проживания в гостинице в сравнении с вариантом ночёвки в машине. Джессика и Лорен вернулись к своему прежнему разговору, в то время как Майк, с несчастным видом, слушал Эрика и Беллу. — Как думаешь, это два дня езды или три? — спросил Эрик. — Понятия не имею, — ответила Белла. — Ну, ладно. А как долго ехать отсюда до Финикса? — Ты сможешь сделать это за два дня, — уверенно сказала она. — Если ты готов сидеть за рулём по пятнадцать часов в день. — Сан-Диего должно быть немного ближе, верно? Похоже, я был единственным, кто заметил внезапно загоревшуюся лампочку над головой Беллы. — О да, Сан-Диего определенно ближе. Впрочем, всё равно около двух дней пути точно. Было понятно, что она даже не знала, где находится этот самый Комик-Кон. Она вмешалась лишь для того, чтобы спасти Эрика от поддразнивания. Это раскрывало её характер — я всегда пополнял свой список — но теперь я никогда не узнаю, что она выбрала бы для себя. Майк был почти так же недоволен, однако, казалось, не замечал её истинных мотивов. С ней такое часто бывало: никогда не выходила из своей тихой зоны комфорта, кроме как по чьей-то мнимой потребности; меняла тему всякий раз, когда круг её человеческих друзей становился слишком жесток по отношению друг к другу; благодарила учителя за урок, если тот казался подавленным; меняла свой шкафчик в менее удобном местонахождении, чтобы две лучшие подружки могли быть соседками; улыбалась особенной улыбкой, которая никогда не появлялась для её самодовольных друзей, только раскрывая кому-то, кому было больно. Мелочи, которые, казалось, никто из её знакомых или почитателей никогда не замечал. Благодаря всем этим мелочам я сумел добавить к своему списку самое важное качество, самое показательное из всех, столь же простое, сколь и редкое. Белла, правда, была хорошей. Все остальное складывалось в одно целое: добрая и скромная, бескорыстная и храбрая — она была хорошей во всех отношениях. И никто, кроме меня, не знал об этом. Хотя Майк, безусловно, наблюдал за ней почти так же часто. И тут произошло самое неожиданное из моих мучений: Майк Ньютон. Кому бы могло присниться, что настолько посредственный и скучный смертный, может настолько бесить? Справедливости ради, я должен был испытывать к нему некоторую благодарность; ему лучше, чем у других удавалось вывести девушку на разговор. Я так много узнал о ней из этих бесед, но помощь Майка в этом проекте лишь ещё больше разозлило меня. Я не хотел, чтобы он был тем, кто раскроет её секреты. Я сам хотел раскрывать их. Спасало то, что он никогда не замечал её маленьких откровений, её вскользь упоминаний. Он ничего о ней не знал. Он нарисовал в своей голове Беллу, которой не существовало — девушку, такую же типичную, как и он сам. Он не замечал бескорыстия и храбрости, которые отличали её от других людей, не слышал аномальной зрелости её высказанных мыслей. Он не воспринимал что, когда она говорила о своей матери, она звучала словно родитель, говорящий о своём ребёнке, а не наоборот — любяще, снисходительно, слегка позабавлено и с отчаянным желанием защитить. Он не слышал терпения в её голосе, когда она изображала интерес к его бессвязным историям, и не догадывался о сострадании, скрывающемся за этим терпением. Однако эти полезные открытия не заставили меня потеплеть к мальчишке. Собственнический взгляд, с которым он смотрел на Беллу — как если бы она была приобретением, которое нужно совершить — спровоцировало меня почти так же сильно, как и его грубые фантазии о ней. Так же с течением времени он становился более уверенным, считая, что сможет добиться её, потому что она, казалось, предпочитала его тем, кого он считал своими соперниками — Тайлеру Кроули, Эрику Йорки и даже, время от времени, меня. Он обычно садился на её стороне нашего стола перед началом биологии, болтая с ней, поощряемый её улыбками. Просто улыбки вежливости, твердил я себе. Тем не менее, я часто забавлялся, представляя, как наотмашь швыряю его тыльной стороной ладони, и он отлетает на добрых пару метров, через всю комнату к дальней стене. Это, пожалуй, даже не повредит ему фатально.… Майк нечасто думал обо мне, как о сопернике. После несчастного случая он волновался, что мы с Беллой будем связаны этим совместно пережитым опытом, но, очевидно, всё вышло наоборот. На тот момент он всё ещё был обеспокоен тем, что я выделил Беллу среди её сверстниц вниманием. Но теперь я игнорировал её так же тщательно, как и других, и это прибавило ему самодовольства. О чём она думает сейчас? Приветствовала ли она его внимание? И наконец, последняя из моих мучений, наиболее болезненная: безразличие Беллы. Как я игнорировал её, так и она игнорировала меня. Она больше ни разу не пыталась со мной заговорить. И, насколько я знал, она вообще никогда обо мне не думала. Такое положение вещей могло свести меня с ума — или, что ещё хуже, сломить мою решимость — за исключением того, что она иногда пристально смотрела на меня так же, как делала и раньше. Сам я этого не видел, так как не мог позволить себе взглянуть на неё, но Элис всегда предупреждала нас, когда девушка собиралась смотреть в мою сторону; остальные по-прежнему опасались проблем из-за открывшихся девушке знаний. То, что время от времени она издали смотрела на меня, немного облегчало боль. Разумеется, она, вероятно, просто задавалась вопросом, какого рода отклонением я был. — Через минуту Белла собирается смотреть на Эдварда. Выглядите нормальными, — сказала Элис в один из вторников марта, и остальные еле заметно заерзали на своих местах и переместили свой вес так, как будто они были людьми. Абсолютная неподвижность всегда была отличительным признаком нашего вида. Я обратил внимание на то, как часто она смотрела в мою сторону. Меня это радовало, хотя и не должно было. Время шло, но периодичность её интереса не уменьшалось. Я не знал, что это значит, но это помогало мне чувствовать себя лучше. Элис вздохнула: «Я желаю…» — Не лезь в это, Элис, — сказал я себе под нос. — Этого не случится. Она надула губы. Элис не терпелось завязать свою предполагаемую дружбу с Беллой. Странным образом, она уже скучала по девушке, с которой даже не была знакома. «Признаюсь, ты держишься лучше, чем я думала. Твоё будущее снова запутанно и бессмысленно. Надеюсь, ты счастлив». — Для меня оно имеет смысл. Она деликатно фыркнула. Я попытался отгородиться от неё, слишком нетерпеливый для разговора. Я был не в лучшем настроении — напряжён гораздо сильнее, чем позволял кому-либо из них заметить. Только Джаспер был осведомлён, как сильно я был взвинчен, чувствуя исходящий от меня стресс, с его уникальной способностью ощущать и влиять на настроение других. Однако он не понимал причин такого настроения и — поскольку в последние дни я постоянно пребывал в дурном расположении духа — не обращал на это внимания. Сегодняшний день обещал быть трудным. Труднее предыдущего, как и положено по шаблону. Майк Ньютон, одиозный мальчишка, с которым я не мог позволить себе соперничать, собирался пригласить Беллу на свидание. На горизонте уже маячили танцы, на которые девушки приглашали кавалеров, и он надеялся, очень сильно, что Белла пригласит его. То, что она этого ещё не сделала, пошатнуло его самоуверенность. Теперь он оказался в затруднительном положении — я наслаждался его неудобством больше, чем следовало бы — потому что Джессика Стэнли только что пригласила его на танцы. Он не хотел говорить да, всё ещё надеясь, что Белла выберет его (и тем самым докажет, что он одержал победу над другими потенциальными ухажёрами), но и так же он не хотел говорить нет, чтобы в итоге вообще не пропустить танцы. Джессика, уязвлённая его нерешительностью и догадываясь о причине этого, мысленно метала в Беллу кинжалы. И снова у меня возник инстинкт встать между ней и гневными мыслями Джессики. Теперь я лучше понимал природу этого инстинкта, но невозможность действовать в соответствии с ним, только расстраивала меня. Подумать только, до чего дошло! Я был полностью зациклен на мелких школьных драмах, которые когда-то так презирал. Майк пытался справиться с нервами, пока сопровождал Беллу на биологию. Я прислушивался к его внутренним метаниям, пока ждал их прибытия в класс. Мальчишка явный слабак. Он намеренно дожидался этих танцев, опасаясь, что его увлечение станет очевидным, прежде чем она сама выкажет ему заметное предпочтение. Он не хотел стать уязвлённым риском быть отвергнутым, предпочитая, чтобы именно она решилась сделать шаг первой. Трус. Он снова уселся на наш стол, не испытывая каких-либо неудобств, благодаря долгому знакомству, и я представил себе звук, который произойдёт, если его тело ударится о противоположную стену с такой силой, способной сломать большинство его костей. — Знаешь, — сказал он девушке, глядя в пол. — Джессика пригласила меня на весенние танцы. — Это здорово, — немедленно и с энтузиазмом ответила Белла. Было трудно сдержать улыбку, пока Майк переваривал её тон. Он надеялся, что она будет разочарована. — Тебе будет очень весело с Джессикой. Он попытался найти правильный ответ. — Ну… — замялся он, и чуть было не поджал хвост. Затем он собрался. — Я сказал ей, что должен подумать. — Зачем ты так сделал? — требовательно спросила она. В её тоне слышалось неодобрение, но в нём также проскальзывал легкий намёк на облегчение. Что бы это значило? Внезапная неистовая ярость заставила мои руки сжаться в кулаки. Майк не услышал облегчения. Его лицо вспыхнуло красным — а меня буквально накрыло ощущением, похожим на открытое приглашение к действию — и он снова уставился в пол, когда говорил: — Я подумал что… ну, что ты, может, собираешься пригласить меня. Белла робела в нерешительности. В этот момент я увидел будущее более отчетливо, чем когда-либо видела Элис. Девушка может сейчас ответить согласием на невысказанный вопрос Майка, а может и нет, но в любом случае, когда-нибудь, в скором времени, она скажет кому-нибудь да. Она была очаровательной и интригующей, и от человеческих самцов не оставался этот факт незамеченным. Остановится ли она на ком-нибудь из этой тусклой толпы или подождет, пока не освободится от Форкса, но обязательно настанет день, когда она скажет да. Я увидел её жизнь такой же, как уже видел прежде — колледж, карьера… любовь, брак. Я снова увидел её под руку с отцом, одетую в белое кружевное платье, её лицо раскрасневшиеся от счастья, когда она вышагивала под звуки вагнеровского «свадебного хора». Боль, которую я ощущал, представляя себе это будущее, напомнила мне агонию во время обращения. Она поглотила меня. И не только боль, но и неприкрытая чистая ярость. Ярость жаждала какого-либо рода физического выхода. Хотя этот ничтожный, недостойный мальчишка, возможно и не был тем, кому Белла скажет да, я томился грёзами размозжить его череп своим кулаком, позволить ему выступить в роли доверенного лица того счастливца, кем бы он ни был, кто однажды окажется на этом месте. Я не понимал этих эмоций — это был какой-то клубок из боли, ярости, желания и отчаяния. Я никогда прежде не чувствовал ничего подобного; я не мог подобрать этому состоянию какое-либо название. — Майк, думаю, ты должен сказать ей да, — вежливо сказала Белла. Надежды Майка рухнули. При других обстоятельствах я бы насладился этим, но сейчас я был потерян в повторном потрясении и раскаянии за то, что боль и ярость сделали со мной. Элис оказалась права. Я был недостаточно силён. Прямо сейчас она наверняка наблюдает, как будущее вращается и кружится, снова становясь искромсанным. Обрадуется ли она этому? — Ты уже пригласила кого-нибудь? — угрюмо поинтересовался Майк. Он с подозрением взглянул на меня — впервые за многие недели. Я осознал, чем выдал свой интерес; моя голова была немного склонена в сторону Беллы. Дикая зависть в его мыслях — зависть к тому, кого эта девушка предпочла ему — внезапно дала имя моей эмоции. Я ревновал. — Нет, — ответила девушка с толикой юмора в голосе. — Я вообще не иду на танцы. Несмотря на всё раскаяние и гнев, я почувствовал облегчение от её слов. Было неправильно и даже опасно рассматривать Майка и других смертных, увлечённых Беллой, как соперников, но я должен был признать, что они стали именно таковыми. — Почему нет? — Резко спросил Майк. Меня оскорбило, то, с каким тоном, он разговаривал с ней. Я едва подавил рычание. — В ту субботу я собираюсь в Сиэтл, — ответила она. Любопытство уже не было столь порочным, как оно было прежде — теперь, когда я твёрдо вознамерился найти ответы на все вопросы. Совсем скоро я узнаю причины — куда и почему — возникшие из этого нового признания. Голос Майка стал неприятно льстивым. — А в другие выходные ты не можешь поехать? — Прости, но нет. — Теперь Белла говорила резче. — Так что тебе не следует заставлять Джесс ждать ещё дольше, это невежливо. Её забота о чувствах Джессики раздула пламя моей ревности. Эта поездка в Сиэтл явно была предлогом, чтобы сказать нет — неужели она отказала исключительно из преданности подруге? Для этого она была более чем самоотверженной. Неужели она на самом деле хотела бы сказать да? Или обе догадки ошибочны? Может, её интересует кто-то другой? — Да уж, ты права, — пробормотал Майк, настолько деморализованный, что я почти почувствовал жалость к нему. Почти. Он отвел глаза от девушки, отрезая мне вид её лица сквозь его мысли. Я не собирался мириться с этим. Впервые за более чем месяц я повернулся, дабы самому прочесть выражение ее лица. И испытал острое облегчение, позволив себе это. Я представил, что это ощущение будет таким же самым, как к ноющему ожогу приложить лёд. Внезапное прекращение боли. Её глаза были закрыты, а ладони прижаты по обе стороны её лица. Её плечи выгнулись вперед, словно бы обороняясь. Она слегка покачала головой, будто пытаясь избавить разум от какой-то мысли. Расстроенная. И такая обворожительная. Голос мистера Беннера вывел её из задумчивости, и её глаза медленно открылись. Она сразу посмотрела на меня, возможно, почувствовав мой взгляд. Она, не отрываясь, смотрела мне в глаза с тем же озадаченным выражением, что преследовало меня так долго. В ту секунду я не чувствовал ни раскаяния, ни вины, ни ярости. Я знал, что они нахлынут снова и уже очень скоро, но в этот единственный миг я катался в состоянии странного, волнительного подъёма. Словно я скорее победил, а не проиграл. Она не отвела взгляда, хотя я уставился на неё неподобающе пристально, тщетно пытаясь прочесть её мысли по выражению влажных карих глаз. Они были полны вопросов, но не ответов. Я видел отражение своих собственных глаз, почерневших от жажды. Со времени моей последней охоты прошло уже почти две недели; сегодня был не самый безопасный день, когда моя воля должна была протрещать по швам. Но темнота глаз, казалось, не пугала её. Она по-прежнему не отводила взгляда, и нежный, губительно привлекательный румянец начал окрашивать её кожу. «О чём ты сейчас думаешь?» Я чуть было не задал этот вопрос вслух, но в этот момент мистер Беннер окликнул меня по имени. Я выудил правильный ответ из его головы и, бросив короткий взгляд в его сторону, втянул быстрый вдох. — Цикл Кребса. Жажда обожгла моё горло — напрягая мышцы и наполнив рот ядом — и я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться сквозь желание её крови, которое бушевало во мне. Монстр был сильнее, чем прежде, ликуя. Он ухватился за это двойное будущее, которое давало ему пятидесятипроцентный шанс на то, чего он так отчаянно жаждал. Третье, шаткое будущее, которое я пытался построить с помощью одной лишь силы воли, потерпело крах — уничтожена под натиском ревности, всего сущего — и монстр стал намного ближе к своей цели. Раскаяние и чувство вины теперь полыхали во мне вместе с жаждой, и если бы у меня была возможность производить слезы, то сейчас они бы наполнили мои глаза. Что я натворил? Зная, что битва уже проиграна, казалось, не было причин сопротивляться тому, чего я хотел. Я повернулся и снова уставился на девушку. Она пряталась за своими волосами, но я мог видеть сквозь проборы в её локонах, что её щёки теперь пылали глубоким малиновым цветом. Монстру это понравилось. Она больше не пыталась встретиться со мной взглядом, но нервно крутила прядь своих темных волос между пальцами. Её тонкие пальцы, её хрупкое запястье — они были настолько ломкие, что казалось из всего мира, лишь одно моё дыхание могло сломить их. Нет, нет, нет. Я не мог этого сделать. Она была слишком уязвимой, слишком хорошей, слишком драгоценной, чтобы заслужить такую судьбу. Я не мог позволить своей жизни столкнуться с её, не мог её разрушить. Но и держаться от неё в стороне, я тоже не мог. В этом Элис была права. Монстр внутри меня зашипел от досады, пока я боролся. Мой короткий час рядом с ней пролетел слишком быстро, пока я колыхался между молотом и наковальней. Прозвенел звонок, и она начала собирать свои вещи, не глядя на меня. Это разочаровало меня, но иного я и не ожидал. То, как я обходился с ней после несчастного случая, было непростительно. — Белла? — позвал я, не сумев остановить себя. Моя сила воли порвалась в клочья. Она помедлила, прежде чем решилась взглянуть на меня. Когда она обернулась, в её выражении отражалось настороженность и подозрительность. Я напомнил себе, что она имеет полное право не доверять мне. Что она и должна делать. Она ждала, что я продолжу, но я лишь смотрел на неё, читая по её лицу. Через равные промежутки времени я втягивал в себя воздух мелкими глотками, борясь с жаждой. — Что? — наконец спросила она. — Ты снова со мной разговариваешь? — В её голосе послышались жёсткие кромки негодования, но оно, как и её злость, было покоряющим. Мне захотелось улыбнуться. Я не был уверен, как ответить на её вопрос. Говорил ли я снова с ней в том смысле, который она имела в виду? Нет. Если сумею помочь этому не совершиться. А я постараюсь помочь. — Нет, не совсем, — ответил я. Она закрыла глаза, что только усложнило ситуацию. Это отрезало мне единственной путь доступа к её чувствам. Она сделала медленный глубокий вдох и, не открывая глаз, заговорила: — Тогда чего же ты хочешь, Эдвард? Безусловно, это был не самый обычный среди людей способ общения. Зачем она это сделала? И звук моего имени, произнесенного её губами, совершил странные вещи с моим телом. Если бы моё сердце могло биться, его бы ритм в этот момент участился. Но как ей ответить? С правдой, решил я. Отныне я буду с ней настолько честен, насколько смогу. Я не хотел заслужить её недоверие, даже если заслужить её доверие было невозможно. — Мне жаль, — сказал я ей. Это было правдивее, чем она могла когда-либо знать. К сожалению, без последствий, я мог только смиренно извиниться за тривиальность. — Знаю, я веду себя очень грубо. Но так будет лучше, правда. Будет лучше для неё, если я смогу продолжать в том же духе, продолжать быть грубым. Но разве я мог? Её глаза открылись, они по-прежнему выражали настороженность. — Не понимаю, что ты имеешь в виду. Я постарался вложить в сказанное столько предостережений, сколько было дозволено, чтобы наверняка донести до неё смысл. — Будет лучше, если мы не будем друзьями. — Несомненно, она вполне могла сама это почувствовать. Она была умной девушкой. — Поверь мне. Её глаза сузились, и я вспомнил, что уже говорил ей эти слова прежде — незадолго до того, как нарушил обещание. Я поморщился, когда её зубы сжались вместе с резким щелчком — она тоже это прекрасно помнила. — Жаль, что ты не догадался об этом раньше, — сердито сказала она. — Ты мог бы спасти себя от всех этих сожалений. Я уставился на неё в потрясении. Что она знала о моих сожалениях? — Сожалений? Сожалений за что? — требовательно спросил я. — За то, что не позволил этому дурацкому фургону раздавить меня! — огрызнулась она. Я застыл, ошеломлённый. Как она могла подумать так? Спасение её жизни было единственным приемлемым поступком, который я совершил с момента нашей встречи. Единственный поступок, которым я никогда не стыдился, который дал мне повод порадоваться, что я вообще существую. Я боролся, дабы сохранить ей жизнь с того самого момента, как впервые уловил её запах. Как она могла сомневаться в моём единственном добром поступке среди всей этой неразберихе? —Ты думаешь, я жалею, что спас тебе жизнь? — Я знаю, ты жалеешь, — возразила она. Её мнение о моих намереньях заставило меня вскипеть. — Ничего ты не знаешь. Как же запутана и непостижима была работа её разума! Она Видимо вообще не думает таким же самым образом, как другие люди. Видимо это объяснение и стоит за её мысленной тишиной. Она была совершенно другой. Она дернула прочь своё лицо, снова стиснув зубы. Её щеки вспыхнули, на этот раз от гнева. Сложив книги в стопку, она подхватила их на руки и направилась к двери, не встречаясь со мной взглядом. Как бы спорно я себя не чувствовал, что-то в её гневе смягчило мою раздосадованность. Я не был уверен, что именно делало её негодование каким-то… милым. Она шла скованно, не глядя куда идёт, и её нога зацепилась за край дверного проёма. Она споткнулась, и все её вещи с грохотом упали на пол. Вместо того чтобы наклониться и собрать их, она стояла строго прямо, даже не глядя вниз, будто не была уверена, что книги стоит подобрать. Мне удалось не засмеяться. Поблизости никого не оказалось, кто мог бы наблюдать за мной. Я подлетел к ней и привел её книги в порядок ещё до того, как она успела осмотреть получившийся беспорядок. Она уже наполовину склонилась, но, увидев меня, замерла. Я вручил её книги обратно ей, убедившись, что моя ледяная кожа не разу не коснулась её. — Спасибо, — произнесла она резким голосом. — Всегда пожалуйста. — Мой голос всё ещё звучал хрипло из-за моего недавнего раздражения, но прежде чем я сумел прочистить горло и попытаться снова заговорить, она выпрямилась и потопала прочь на свой следующий урок. Я смотрел ей вслед до тех пор, пока её рассерженная фигура не скрылась из виду. Испанский прошёл как в тумане. Миссис Гофф никогда не подвергала сомнению мою абстракцию[2] — она знала, что мой испанский значительно превосходил её, и давала мне значительную меру простора — предоставляла мне свободу мыслить. Так что у меня не получилось игнорировать девушку. Это было так очевидно. Но значило ли это, что у меня не было иного выбора, кроме как уничтожить её? Подобное не может быть единственным доступным будущим. Должен же быть какой-то другой выбор, какое-то хрупкое равновесие. Я попытался придумать способ. Я не уделял много внимания Эмметту, пока урок почти не подошёл к концу. Он изнывал от любопытства — Эмметт не слишком интуитивно разбирал оттенки в настроении других, но он мог заметить очевидную перемену во мне. Он задавался вопросом, что же могло случиться, чтобы убрать этот неослабевающий грозный взгляд с моего лица. Он силился определить причину перемены и, наконец, решил, что я выгляжу питающим надежду. Питающим надежду? Так ли я выглядел со стороны? Я обдумывал эту идею, пока мы шли к «Вольво», гадая, на что именно я должен надеяться. Однако долго размышлять мне не пришлось. Чувствительный, каким я всегда был, к мыслям о девушке, звук имени Беллы в головах тех людей, о которых я, правда, не должен думать как о соперниках, привлёк моё внимание. Эрик и Тайлер, услышав — с большим удовлетворением — о неудаче Майка, готовились сделать свой ход. Эрик уже был на месте, позиционируя прижавшись к её пикапу, где она никак не могла избежать встречи с ним. Класс Тайлера задержали дольше, чтобы раздать домашнее задание, и он отчаянно торопился перехватить её, прежде чем она сумеет сбежать. Это я должен был увидеть. — Подожди остальных здесь, ладно? — прошептал я Эмметту. Он подозрительно посмотрел на меня, но потом пожал плечами и кивнул. «Ребенок, совсем с катушек съехал!» — подумал он, забавляясь. Белла уже выходила из спортзала, а я ждал там, где она не сможет меня заметить. Когда она приблизилась к засаде Эрика, я шагнул вперёд, задавая себе темп, чтобы пройти мимо в нужный момент. Я наблюдал, как напряглось её тело, когда она заметила поджидающего её мальчишку. На мгновение она замерла, затем расслабилась и двинулась вперёд. — Эй, Эрик, — услышал я её отклик в дружелюбном голосе. Я внезапно и неожиданно встревожился. Что, если этот долговязый подросток с нездоровой кожей был ей чем-то приятен? Может, её прежняя доброта к нему была не совсем самоотверженной? Эрик громко сглотнул, отчего его кадык подпрыгнул. — Привет, Белла. Она, казалось, бессознательной к его нервозности. — Что случилось? — спросила она, отпирая свой пикап, не глядя на его испуганное выраженные. — Э-э, я тут хотел поинтересоваться… может, ты пойдёшь со мной на весенние танцы? — Его голос сорвался. Наконец она посмотрела вверх. Была ли она захвачена врасплох или же обрадована? Эрик не был способен встретиться с ней взглядом, поэтому я не мог видеть её лицо в его разуме. — Я думала, это девушки приглашают, — сказала она несколько взволнованно. — В общем-то, да, — с несчастным видом согласился он. Этот жалкий мальчишка не раздражал меня так сильно, как Майк Ньютон, но я не мог найти в себе силы посочувствовать его волнению, до тех пор, пока Белла не ответила ему вежливым голосом: — Спасибо за приглашение, но в этот день я собираюсь в Сиэтл. Он уже слышал об этом; тем не менее, испытал разочарование. — Вот как, — пробормотал он, едва осмеливаясь поднять глаза на уровень её носа. — Ну, может тогда, в следующий раз. — Конечно, — согласилась она. После чего прикусила губу, как если бы она сожалела, что оставила ему лазейку. Подобное меня порадовало. Эрик резко поддался вперёд и пошёл прочь, направляясь в неверную от своей машины сторону, его единственной мыслью было — сбежать. В этот момент я прошёл мимо неё и услышал её вздох облегчения. Я засмеялся, прежде чем сумел удержать себя. Она обернулась на звук, но я смотрел прямо перед собой, стараясь не дергать губы от забавы. Тайлер был уже позади меня, почти бежал в своей поспешности, желая перехватить её, прежде чем она успеет уехать. Он был смелее и увереннее, чем двое других. Он так долго ждал возможности подойти к Белле, так как признавал за Майком право первым пригласить её. Мне хотелось, чтобы он преуспел поймать её по двум причинам. Если — как я начал подозревать — всё это внимание досаждало Беллу, то мне хотелось насладиться наблюдением за её реакцией. Но если это не так — если приглашение Тайлера было тем, на что она надеялась — то и об этом мне тоже хотелось бы узнать. Я оценивал Тайлера Кроули как соперника, зная, что поступать так предосудительно. Он казался мне утомительно среднестатическим и ничем не примечательным, но что я знал о предпочтениях Беллы? Может, ей нравились такие среднестатические мальчишки. Я поморщился при этой мысли. Я никогда не смогу стать среднестатическим парнем. Как глупо было считать себя достойным претендентом на её любовь. Как вообще ей мог быть небезразличен тот, кто по умолчанию в этой истории был злодеем всех времен и народов? Она была слишком хороша для злодея. Хотя мне следовало позволить ей сбежать, моё непростительное любопытство удерживало меня от того, чтобы поступить правильно. Снова. Но что, если Тайлер упустит свой шанс сейчас, и попытается пообщаться с ней позже, когда у меня не будет возможности узнать результат? Я вывел свой Вольво на узкую дорогу, перекрыв ей выезд. Эмметт и остальные были уже на подходе, но он описал им моё странное поведение, и они все шли медленно, пялясь на меня, пытаясь понять, что я делаю. Я наблюдал за девушкой в зеркало заднего вида. Она сердито посмотрела на бампер моей машины, не встречаясь со мной взглядом, и выглядела так, как если бы она желала сейчас оказаться за рулем танка, а не ржавого «Шевроле». Тайлер поспешил в свою машину и выстроился в очередь за ней, испытывая благодарность за мою необъяснимую выходку. Он помахал ей, пытаясь привлечь её внимание, но она этого не заметила. Он немного подождал, а затем вышел из своей машины и, принудил свою походку, перейти в прогулочный темп, пока он робко подходил к её пассажирскому окну. Он постучал по стеклу. Она подпрыгнула, а затем в замешательстве уставилась на него. Спустя секунду она вручную опустила стекло, и, по-видимому, с этим возникли какие-то проблемы. — Прости, Тайлер, — сказала она, и в голосе слышалось раздражение. — Застряла позади Каллена. Мою фамилию она произнесла резким тоном. — О, я знаю, — сказал Тайлер, ничуть не смущенный её настроением. — Я лишь хотел спросить тебя кое о чём, раз уж мы тут застряли. Его ухмылка была дерзкой. Я с удовольствием отметил то, как она побледнела от его очевидного намерения. — Ты пригласишь меня на весенние танцы? — спросил он, в его разуме не было ни единой мысли о возможном поражении. — Меня не будет в городе, Тайлер, — ответила она ему, всё с тем же явственно звучавшим раздражением в голосе. — Да, Майк так и сказал. — Тогда зачем…? — вырвался из неё вопрос. Он пожал плечами. — Понадеялся, что ты просто решила вежливо его отшить. В её глазах промелькнула вспышка, но затем они приняли спокойное выражение. — Прости, Тайлер — произнесла она, хотя в её голосе не слышалось ни капли сожаления. — Я, правда, уезжаю из города. Учитывая её обычную практику ставить потребности других выше своих собственных, я был немного удивлен её стальной непреклонности, когда дело дошло до этого танца. Откуда оно взялось? Тайлер принял её оправдание, на его самоуверенности это никак не отразилось. — Ну ладно, у нас впереди ещё выпускной. С важным видом, он направился к своей машине. Я оказался прав, решив дождаться этого момента. Выражение полного ужаса на её лице было бесценным. Оно подсказало мне то, что я так отчаянно желал выяснить, хотя и не должен был — что она не испытывает никаких чувств ни к одному из этих человеческих самцов, которые пытались за ней ухаживать. Кроме того, выражение её лица было, пожалуй, самым забавным зрелищем, который я когда-либо видел. К этому моменту, моя семья уже подоспела к машине, и были сбиты с толку тем, что я, для разнообразия, сотрясался от смеха, а не метал убийственно хмурые взгляды на всех и вся, что только попадалось в поле моего зрения. «С чего это ты тут смехом заливаешься?» — хотел знать Эмметт. Я лишь покачал головой, сотрясаясь от нового приступа смеха, когда Белла сердито завела свой шумный двигатель. Она выглядела так, словно снова желала оказаться в танке. — Поехали! — нетерпеливо прошипела Розали. — Перестань вести себя, как идиот. Если ты сумеешь. Сейчас, её слова не послужили для меня источником раздражения — мне было слишком весело. Но всё же я сделал, как она просила. По дороге домой со мной никто не разговаривал. А я продолжал время от времени хихикать, думая о лицо Беллы. Когда я свернул на подъездную дорожку к дому — теперь, когда свидетелей не было, я прибавил скорость — Элис испортила моё настроение. — Итак, теперь я могу общаться с Беллой? — внезапно спросила она, не обдумав сперва слов и не дав мне никакого предупреждения. — Нет, — отрезал я. — Несправедливо! Чего мне ждать? — Я ещё ничего не решил, Элис. — Это ничего не изменит, Эдвард. В её голове вновь прояснились два видения будущего Беллы. — Какой смысл с ней знакомиться? — пробормотал я, внезапно помрачнев. — Вдруг я просто убью её? Элис на секунду растерялась. — В чём-то ты прав, — признала она. Я сделал последний крутой поворот на скорости сто сорок километров в час, а затем резко остановился в миллиметрах от задней стены гаража. — Наслаждайся своей пробежкой, — самодовольно бросила Розали, когда я выскочил из машины. Но сегодня я не стал бегать. Вместо этого я отправился на охоту. Остальные планировали поохотиться завтра, но в сложившихся обстоятельствах я не мог позволить себе испытывать жажду. Я перестарался, выпил больше, чем было необходимо, и снова пересытившись кровью небольшого стада лосей и одного бурого медведя, на которого мне посчастливилось наткнуться так рано в этом году. Я был так сыт, что испытывал дискомфорт. Почему этого не может быть достаточно? Почему её запах должен быть гораздо сильнее любых других? И дело не только в её запахе — было в ней нечто ещё, что делало её отмеченной несчастьем. Она пробыла в Форксе всего несколько недель, а уже дважды оказывалась на волосок от насильственного конца. Всё что я знал, прямо в этот самый момент она могла встать на пути очередного смертного приговора. Что могло быть на этот раз? Метеорит, пробивший крышу и раздавивший её спящую в постели? Я больше не мог охотиться, а до восхода солнца оставалось ещё час за часом. Теперь, когда это пришло мне в голову, мысль о метеорите и всех его возможных союзниках было трудно отбросить. Я пытался быть рациональным, взвесить шансы против всех возможных бедствий, которые только я мог вообразить, но это не помогало. В конце концов, каковы были шансы, что девушка переедет жить в город с приличным процентом вампиров в качестве постоянных жителей? Каковы были шансы, что она понравится одному из них настолько несравненно? А что, если с ней что-нибудь случится ночью? Что, если завтра я пойду в школу, все ощущения и чувства будут сосредоточены на том месте, где она должна сидеть, но я обнаружу лишь её пустующий стул? Внезапно риск показался мне неприемлемым. Единственный способ быть позитивным в том, что она в безопасности только знать, что в случае падения метеорита кто-нибудь будет рядом с ней и успеет поймать его прежде, чем он её коснётся. Оглушительная паника снова охватила меня, когда я осознал, что собираюсь отправиться на поиски девушки. Было уже далеко за полночь, а в доме Беллы было темно и тихо. Её пикап стоял припаркованный у обочины, а полицейский крейсер её отца стоял на подъездной дорожке. Нигде в окрестностях не было никаких сознательных мыслей. Я наблюдал за домом из темноты леса, окаймлявшего его с востока. Не было никаких свидетельств какой-либо опасности… помимо меня самого. Прислушиваясь к дому, я уловил звук дыхания двух людей и два ровных сердцебиения. Значит всё должно быть в порядке. Я прислонился к стволу молодой Тсуги и устроился в ожидании случайных падающих метеоритов. Проблема, во время ожидания, заключалась в том, что оно освободило разум для всевозможных домыслов. Естественно, метеорит был просто метафорой для всех маловероятных событий, которые могли пойти не так. Но не всякая опасность пронесется по небу с ярким всплеском огня. Я мог думать о множество тех, что могли произойти внезапно, не давая никакого предупреждения об опасностях, которые могли незаметно прокрасться в тёмный дом, которые, возможно, уже таились внутри. Это были нелепые опасения. На этой улице не было газопровода, поэтому утечка угарного газа была маловероятна. Сомневаюсь, что они часто пользовались углём. На Олимпийском полуострове водилось очень мало опасной дикой природы. Приближение кого-то крупного я бы услышал. Ядовитых змей, скорпионов и сороконожек, тут не было, разве что несколько видов пауков, но ни один из них не был смертельно опасным для здорового взрослого человека, да и вряд ли его можно было найти в помещении, в любом случае. Нелепо. Я знал это. Я знал, что поступаю иррационально. Но я чувствовал тревогу и беспокойство. Я не мог выкинуть из головы мрачные мысли. Если бы я только мог увидеть её… Я всего лишь посмотрю на неё поближе. Входная дверь определенно будет заперта. Это вовсе не проблема, за исключением того, что я не хотел оставлять за собой сломанную дверь в качестве доказательства моего пребывания здесь. Для начала я решил попробовать окно на втором этаже. Не многие люди заботились о том, чтобы запирать его. Всего за полсекунды я пересёк двор и взобрался по стене дома. Окно на втором этаже должно быть спальней, вероятно, хозяйской. Может, мне следовало начать с задней стороны дома. Так было бы меньше шансов оказаться замеченным. Повиснув, держась одной рукой за карниз над окном, я посмотрел сквозь стекло, и моё дыхание остановилось. Это была её комната. Я видел её на единственной маленькой кровати, её покрывало лежало на полу, а простыни обвились вокруг её ног. Она была в полном порядке, разумеется, как уже знала моя рациональная часть. В безопасности… но не в покое. Пока я наблюдал, она беспокойно дернулась и закинула руку за голову. Она не спала крепким сном, по крайней мере, не этой ночью. Чувствовала ли она опасность рядом с собой? Я был противен самому себе, когда снова увидел, как она беспокойно ворочается во сне. Чем я был лучше какого-нибудь больного «подглядывающего Тома»[3]? Я был ничуть не лучше. Я был гораздо, гораздо хуже. Я расслабил кончики пальцев, уже собираясь позволить себе вильнуть вниз, но прежде, я разрешил себе ещё чуть дольше задержать на ней свой взгляд. Всё так же неспокойна. Маленькая морщинка пролегла между её бровями, уголки рта были опущены вниз. Её губы дрогнули, а затем приоткрылись. — Хорошо, мам, — пробормотала она. Белла разговаривала во сне. Вспыхнуло любопытство, превозмогая отвращение к себе. Так долго я пытался услышать её, но терпел неудачи. И теперь соблазн услышать эти незащищённые, бессознательно высказанные мысли невероятно манил меня. В конце концов, какое мне дело до человеческих правил? Скольких из них я игнорировал ежедневно? Я подумал о множестве нелегальных документов, необходимых моей семье, чтобы жить так, как нам нравится. Фальшивые имена и фальшивые истории, водительские права, которые позволили нам поступить в школу, и медицинские документы, которые позволили Карлайлу работать врачом. Бумаги, позволяющие нашей странной группе, почти одинаковых по возрасту взрослых, считаться в глазах окружающих одной семьёй. Ничего из этого не было бы необходимо, если бы мы не стремились иметь хотя бы краткие периоды стабильности и постоянства, если бы мы не предпочитали иметь место, которое смело, могли называть домом. Затем, разумеется, способ, которым мы финансировали нашу жизнь. Законы о торговле акциями не распространялись на ясновидящих, но то, что мы делали, безусловно, было нечестно. И передача наследства от одного вымышленного имени к другому тоже была незаконной. А ещё были настоящие убийства. Мы не относились к ним легкомысленно, но, очевидно, никто из нас никогда не был наказан человеческими судами за наши преступления. Мы уничтожили все следы и улики — и это тоже преступление. Тогда почему я должен чувствовать себя таким виноватым из-за одного незначительного проступка? Человеческие законы никогда не применялись ко мне, они не властны надо мной. К тому же, это далеко не единственное и не первое мое приключение со взломом и проникновением на моём счету. Я знал, что сейчас могу сделать это благополучно. Монстр был беспокойным, но хорошо скованным. Я буду держаться на осторожном расстоянии. Я не причиню ей вреда. Она никогда не узнает, что я был здесь. Я всего лишь хочу убедиться, что она в безопасности. Все это было оправданием, злыми доводами дьявола на моём левом плече. Я знал это, но, к сожалению, ангела по правую руку, чтобы остановить меня, не было. Я буду вести себя как кошмарное существо, которым, по сути, и являюсь. Я попытался открыть окно, оно оказалось не заперто, однако заедало из-за того, что им давно не пользовались. Я сделал глубокий вдох — мой последний за всё то время, что я буду находиться рядом с ней — и медленно отодвинул створку в сторону, съёживаясь при каждом слабом стоне металлической рамы. Наконец она открылась достаточно широко, чтобы я мог легко протиснуться внутрь. — Мам, подожди… — пробормотала она. — Скоттсдейл-Роуд быстрее.… Её комната была маленькой — неорганизованной и захламлённой вещами, но не грязной. На полу рядом с её кроватью лежали стопки книг, корешки которых были обращены в противоположную от меня сторону, и компакт-диски, разбросанные рядом с её недорогим проигрывателем компакт-дисков — поверх всего этого лежал пустой прозрачный футляр для дисков. Стопки бумаг окружали компьютер, который выглядел так, словно служил экспонатом музея, посвящённому устаревшим технологиям. Деревянный пол был усеян обувью. Мне очень хотелось подойти и прочесть названия её книг и компакт-дисков, но я был полон решимости больше не рисковать. Вместо этого я сел в старое кресло-качалку, стоявшее в дальнем углу комнаты. Мое беспокойство ослабло, мрачные мысли отступили, и мой разум прояснился. Неужели я, правда, когда-то верил в её заурядную внешность? Я подумал о том первом дне и моём отвращение к человеческим мальчишкам, которые были так очарованы ею. Но вспоминая, каким увидел её лицо в их сознании тогда, не мог понять, почему я сразу не нашёл её красивой. Это казалось столь очевидным. И вот сейчас, видя её прямо перед собой — лежащую в кровати, со спутанными и растрёпанными темными волосами, обрамляющими её бледное лицо, одетую, в поношенную футболку с дырками и невзрачные спортивные штаны, её черты лица расслаблены в бессознательном состоянии, а полные губы слегка приоткрыты — у меня перехватило дыхание. Или могло бы, с усмешкой подумал я, если бы действительно дышал. Больше она не произнесла ни слова. Возможно, её сон закончился. Я вглядывался в её лицо и пытался придумать какой-нибудь способ сделать её будущее сносным, не столь мрачным. Возможность причинить ей боль отнюдь не было сносной. Означало ли это, что моим единственным выбором остаётся — вновь попытаться уехать? Остальные теперь не смогут со мной поспорить. Моё отсутствие никого не подвергнет опасности. Не вызовет никаких подозрений, ничего, что могло бы связать чьи-либо мысли с несчастным случаем. Я колебался, как сегодня днём, и уже ничего не казалось возможным. Из-за края дверцы шкафа выполз маленький коричневый паук. Должно быть, моё появление потревожило его. Eratigena agrestis — паук-бродяга, судя по размеру молодой самец. Когда-то считавшийся опасным, более недавнее научные исследования доказали, что его яд не влечёт за собой никаких последствий для людей. Однако его укус по-прежнему остаётся болезненным… Я протянул один палец и беззвучно раздавил его. Возможно, мне следовало оставить это создание в покое, но мысль о том, что что-нибудь может причинить ей боль, была невыносима. А затем внезапно, все мои мысли тоже стали невыносимы. Потому что я мог убить каждого паука в её доме, срезать шипы на каждом кусте роз, до которого она могла однажды прикоснутся, блокировать каждую мчащуюся машину, которая приближалась к ней хоть на километр, но не было никакой задачи, которую я мог бы выполнить, которая сделала бы меня кем-то иным, кем я являюсь. Я посмотрел на свою белую, похожую на камень руку — такую гротескно нечеловеческую — и я впал в отчаяние. Я не мог надеяться на соперничество с человеческими мальчишками, независимо от того, нравились ли ей эти конкретные парни или нет. Я был злодеем, кошмаром. Разве могла она увидеть во мне нечто ещё? Если бы она узнала правду обо мне, это бы отпугнуло и оттолкнуло её. Словно героиня предполагаемой жертвы в фильме ужасов, она бы сбежала, крича от ужаса. Я вспомнил её первый день на биологии... и знал, что именно та реакция была самой правильной для неё. Глупо было надеяться, что если бы я пригласил её на эти глупые танцы, она бы сразу отменила свои наспех составленные планы и согласилась пойти со мной. Я не был тем, которому ей суждено было сказать да. Это будет кто-нибудь другой, кто-нибудь человеческий и теплый. И я даже не смогу позволить себе — однажды, когда это да будет произнесено — выследить и убить его, потому что она заслуживала его, кем бы он ни был. Она заслуживала счастья и любви с кем бы то ни было, кого она выберет. Ради неё я был обязан поступить сейчас правильно. Нет смысла и дальше притворяться, что мне грозит лишь опасность влюбиться в эту девушку — я уже влюблён в неё. В конце концов, если я уеду, всё это по правда не будет иметь никакого значения, потому что Белла никогда не сможет увидеть меня так, как мне бы очень хотелось. Никогда не сможет увидеть во мне кого-то достойного любви. Может ли мертвое, замерзшее сердце разбиться? Чувствовалось, что моё вот-вот разобьётся. — Эдвард, — произнесла Белла. Я замер, глядя на её закрытые глаза. Неужели она проснулась и застала меня здесь? Она выглядела спящей, но её голос прозвучал настолько отчетливо. Она тихо вздохнула, а затем снова беспокойно зашевелилась, перекатываясь на бок — по-прежнему крепко спала и видела сон. — Эдвард, — мягко пробормотала она. Она видела во сне меня. Может ли мертвое, замерзшее сердце снова начать биться? Чувствовалось, что моё вот-вот забьётся. — Останься, — вздохнула она. — Не уходи. Пожалуйста… не уходи. Она видела во сне меня, и это был даже не кошмар. Она хотела, чтобы я остался с ней, там, в её сне. Я всеми силами пытался найти слова, чтобы описать чувства, которые нахлынули на меня, но я так и не смог подобрать достаточно сильных, чтобы назвать их. Чувства были такими яркими, что я на долгое мгновение в них утонул. Когда я всплыл, то уже не был тем мужчиной, каким был прежде. Моя жизнь была бесконечной, неизменной полуночью. По необходимости в моей жизни всегда была полночь. Так, как же так вышло, что солнце сейчас восходило, посреди моей полуночи? В то время, когда я стал вампиром, обменяв в жгучей боли обращения свою душу и смертность на бессмертие, я поистине был заморожен. Моё тело превратилось в нечто более похожее на камень, чем на плоть, прочное и неизменное. Мое Я тоже застыло — моя личность, мои симпатии и антипатии, мои настроения и желания; все это закреплено на месте. То же самое произошло и со всеми остальными. Мы все застыли. Стали живыми камнями. Когда изменение происходит с одним из нас, это было редким и неизменным явлением. Я видел, как это произошло с Карлайлом, а затем, десять лет спустя, с Розали. Любовь изменила их вечным образом, которая никогда не увянет в них. Прошло более восьмидесяти лет с тех пор, как Карлайл нашёл Эсми, но он по-прежнему смотрит на неё недоверчивыми глазами первой любви. Для них всегда будет так. И для меня всегда будет так. Я всегда буду любить эту хрупкую человеческую девушку, до конца моего безграничного существования. Я смотрел на её, ничего не осознающее лицо, чувствуя, как любовь к ней проникает в каждую клеточку моего каменного тела. Теперь она спала более мирно, с легкой улыбкой на губах. Я начал обдумывать свои действия. Я любил её, и поэтому постараюсь быть достаточно сильным, чтобы отпустить её. Я знал, что сейчас не был настолько силён. Но я буду стараться. Но, возможно, я был достаточно силён, обойти будущее, следуя иным путём. Элис видела только два варианта будущего для Беллы, и теперь я понимал, что оба из них значили. Любовь к ней не помешает мне убить её, если я позволю себе ошибиться. И всё же, теперь я не чувствовал монстра, нигде не мог найти его в себе. Возможно, любовь усмирила его навечно. Если бы я убил её сейчас, это произошло не преднамеренно, а лишь по ужасной нелепой случайности. Мне придётся быть необычайно осторожным. Я никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу ослабить свою бдительность. Мне придётся контролировать каждый свой вздох. Мне придётся всегда соблюдать осторожную дистанцию. Я не буду допускать ошибок. Мне наконец-то стал понятен второй вариант будущего. Я был сбит с толку этим видением — что могло случиться, чтобы Белла стала пленницей этой бессмертной полу-жизни? Теперь, опустошенный тоской по этой девушке — я понимал, как мог, из-за своего непростительного эгоизма, попросить своего отца об этой услуге. Попросить его отнять её жизнь и её душу, чтобы она навсегда осталась со мной. Она заслуживает лучшего. Но я видел ещё одно будущее, одну тоненькую ниточку, по которой я смогу пройти, если смогу сохранить равновесие. Смогу ли я это сделать? Быть с ней, но оставить её человеком? Я намеренно запер своё тело в полной неподвижности, застыл на месте, а затем сделал глубокий вдох. Ещё один, затем ещё один, позволяя её запаху, словно лесному пожару, охватить меня. В комнате стоял густой запах её духов; её аромат пропитался на все предметы, на каждую поверхность. Моя голова кружилась от боли, но я боролся с головокружением. Мне необходимо привыкнуть к этому, если я собираюсь попытаться хоть как-либо регулярно приближаться к ней. Еще один глубокий, обжигающий вдох. Я наблюдал за тем, как она спит, пока солнце не взошло из-за облаков на востоке. Строил планы и дышал. Я вернулся домой сразу после того, как остальные ушли в школу. Я быстро переоделся, избегая вопросительного взгляда Эсми. Она увидела лихорадочный блеск в моём лице и почувствовала одновременно беспокойство и облегчение. Моя затянувшаяся меланхолия причиняла ей сильную боль, и она была рада, что всё, казалось, позади. Я побежал в школу, прибыв на несколько секунд позже моих братьев и сестёр. Они не обернулись, хотя Элис, по крайней мере, должна была знать, что я стою здесь, в густом лесу, окаймляющем тротуар. Я подождал и, убедившись, что никто не заметит моего появления, небрежной походкой вышел из-за деревьев на стоянку, полную припаркованных машин. Я услышал, как пикап Беллы загрохотал из-за угла, и остановился за «Субурбаном», откуда мог наблюдать, оставаясь незамеченным. Она въехала на стоянку и впилась взглядом в мой «Вольво» на долгое мгновение, прежде чем припарковаться на одном из самых дальних мест. Её лицо было хмурым. Было странно помнить, что она, вероятно, всё ещё сердится на меня, и не без оснований. Мне хотелось посмеяться над собой… или пнуть. Все мои замыслы и планы будут совершенно бесполезны, если я ей безразличен, не так ли? Её сон мог быть о чём-то совершенно случайном. Я оказался таким самонадеянным глупцом. Что ж, для неё было бы горазда лучше, если я ей безразличен. Это всё равно не остановит меня от завоевания её расположения, от попыток. Но я бы прислушался к её нет. Я был в долгу перед ней. Я был должен ей гораздо больше. Я был должен ей правду, которую мне запрещено разглашать. Поэтому я постараюсь рассказать ей столько правды, сколько это дозволено. Я постараюсь предостеречь её. И когда она подтвердит, что я никогда не стану тем, кому она скажет да, я уйду. Я молча направился вперёд, задаваясь вопросом, как лучше к ней подойти. Она облегчила мне задачу. Когда она вылезала из кабины, ключ от пикапа выскользнул из её пальцев и упал в глубокую лужу. Она потянулась вниз, но я опередил её и достал его прежде, чем ей пришлось опустить пальцы в холодную воду. Я прислонился спиной к её пикапу, когда она вздрогнула, а затем выпрямилась. — Как ты это делаешь? — требовательно спросила она. Да, она всё ещё злилась. Я жестом предложил ей ключ. — Делаю что? Она протянула руку, и я уронил его ей в ладонь. Я сделал глубокий вдох, втягивая её запах. — Появляешься, будто из воздуха, — пояснила она. — Белла, я не виноват, что ты крайне ненаблюдательна. — Слова прозвучали насмешливо, почти шутливо. Было ли хоть что-то, чего она не замечала? Слышала ли она, как мой голос окутал её имя, словно нежностью? Она сердито посмотрела на меня, не оценив моего юмора. Её сердцебиение ускорилось — от злости? От страха? Спустя мгновение она опустила взгляд. — К чему был устроен затор вчера вечером? — спросила она, не глядя мне в глаза. — Я думала, ты должен делать вид, что меня не существует, а не пытаться разозлить меня до смерти. Всё ещё очень зла. Придётся приложить некоторые усилия, чтобы наладить с ней отношения. Я вспомнил о своей решимости говорить правду. — Это было ради Тайлера, не ради меня. Я должен был дать ему шанс. — А потом я рассмеялся. Я ничего не мог с собой поделать, думая о вчерашнем выражении её лица. Сосредоточенность на том, чтобы держать её в безопасности, контролировать свою физическую реакцию на неё, оставляла мне меньше ресурсов для управления своими эмоциями. — Ты… — ахнула она, а затем резко замолчала, слишком разъяренная, чтобы закончить фразу. Вот оно — то самое выражение. Я подавил ещё один смешок. Она и так была уже достаточно разозленной. — И я не делаю вид, что тебя не существует, — подытожил я. Мне казалось правильным придать своему тону небрежный, дразнящий оттенок. Я не хотел пугать её ещё больше. Мне пришлось скрыть глубину своих чувств, сохранить легкость. — Значит, пытаешься разозлить меня до смерти? Раз уж фургон Тайлера не справился с этой задачей? Меня пронзила мгновенная вспышка гнева. Как она могла искренне в это поверить? С моей стороны было совершенно иррационально чувствовать себя оскорбленным — она не знала, сколько усилий я приложил, чтобы сохранить ей жизнь, она не знала, что я поссорился со своей семьёй ради неё, она не знала о перемене, которая произошла ночью. Но я был зол, тем не менее. Эмоции стали неуправляемы. — Белла, ты совершенно абсурдна, — огрызнулся я. Её лицо вспыхнуло, она повернулась ко мне спиной и пошла прочь. Раскаяние. Мой гнев был несправедлив. — Подожди, — умалял я. Она не остановилась, поэтому я последовал за ней. — Прости, это было грубо. Я не говорю, что это неправда, — нелепо было предполагать, что я хочу, чтобы она каким-либо образом пострадала, — Но в любом случае, с моей стороны было грубо так говорить. — Почему ты не оставишь меня в покое? Это было оно, моё нет? Это то, чего она хочет? То, что она произнесла моё имя во сне, по правда ничего не значило? Я прекрасно помнил тон её голоса, выражение её лица, когда она просила меня остаться. Но если сейчас она скажет нет… Что ж, так тому и быть. Я знал, что мне придётся сделать. «Сохраняй легкость», — напомнил я себе. Это возможно последний раз, когда я вижу её. Если это так, то мне нужно оставить ей правильное воспоминание о себе. Поэтому я буду играть нормального человеческого парня. И что самое главное — я дам ей возможность выбора, а затем приму её ответ. — Я хотел тебя спросить кое о чём, но ты отвлекла меня. — Мне только что пришёл в голову план действий, и я рассмеялся. — У тебя что, раздвоение личности? — спросила она. Должно быть, так оно и кажется. Моё настроение было дико неустойчивым, так много новых эмоций охватило меня. — Ты снова это делаешь, — заметил я. Она вздохнула: — Ладно. О чём ты хотел спросить? — Я тут задался вопросом, что, если в следующую субботу… — Я наблюдал, как потрясение отразилось на её лице, и подавил ещё один смешок. — Ну, знаешь, в день весенних танцев… Она резко прервала меня, наконец, снова посмотрев своими глазами в мои. — Ты пытаешься быть остроумным? — Пожалуйста, ты позволишь мне договорить? Она ждала в молчании, ее зубы впились в мягкую нижнюю губу. Это зрелище на секунду отвлекло меня. Странные, незнакомые реакции всколыхнулись глубоко внутри, в моей давно забытой человеческой сущности. Я постарался стряхнуть их, чтобы доиграть свою роль. — Я слышал, ты сказала, что собираешься в Сиэтл в этот день, и хотел поинтересоваться может, хочешь, чтобы тебя подвезли? — предложил я. Я осознал, что лучше будет не просто узнать о её планах, я мог бы разделять их с ней. Если она скажет да. Она непонимающе глядела на меня. — Что? — Хочешь поехать в Сиэтл? Наедине с ней в машине — у меня запершило в горле при этой мысли. Я сделал глубокий вдох. «Привыкай к этому». — С кем? — спросила она в замешательстве. — Со мной, разумеется, — медленно произнёс я. — Но почему? Неужели это впрямь настолько шокирующе, что я хочу её общества? Она, вероятно, приписала моему прошлому поведению наихудший из возможных смыслов. — Что ж, — сказал я, как можно небрежнее, — Я и так планировал поехать в Сиэтл, в ближайшие несколько недель, и если быть честным, я не уверен, что твой пикап переживет поездку. Поддразнивать её, казалось безопаснее, чем позволить себе быть излишне серьёзным. — Мой пикап справиться просто отлично, большое спасибо за твою заботу, — сказала она всё тем же удивлённым голосом. И снова пошла вперёд. Я не отставал от неё. Не явный отказ, но близкий к этому. Она старалась быть тактичной? — Но сможет ли твой пикап добраться туда на одном баке бензина? — Не понимаю, какое тебе до этого дело, — проворчала она. Её сердце снова забилось быстрее, а дыхание участилось. Я думал, что поддразнивание поможет успокоить её, но, возможно, я снова её напугал. — Расточительство исчерпаемых ресурсов должно быть дело каждого, — Мой ответ прозвучал естественно и небрежно для меня, но я не мог сказать наверняка, услышала ли она его так же. Её безмолвный разум всегда ставил меня в тупик. — Честно, Эдвард, я не поспеваю за тобой. Я думала, ты не хочешь быть моим другом. Острие ощущения пронзила меня, когда она произнесла моё имя, и я вновь вернулся в её комнату, услышал, как она зовёт меня, желая, чтобы я остался. Я желал, чтобы я мог жить в этом мгновении вечно. Но в данном случае приемлемой была только честность. — Я сказал, что будет лучше, если мы не будем друзьями, а не то, что я не хотел ими быть. — Ох, спасибо, теперь это всё прояснило, — саркастически сказала она. Она остановилась под выступающим краем крыши кафетерия и снова встретилась со мной взглядом. Её сердцебиение заикалась. От страха или злости? Я тщательно подбирал слова. Ей необходимо это увидеть. Понять, что в её же интересах сказать мне, уйти. — Будет более… благоразумно, если ты не будешь моим другом. — Глядя в растопленную шоколадную глубину её глаз, я полностью утратил способность оставаться непринуждённым. — Но я устал от попыток держаться подальше от тебя, Белла. — Эти слова словно выжгли себе путь из моего рта. Её дыхание остановилось, и за ту секунду, что потребовалось, чтобы оно возобновилось, я запаниковал. Я по-настоящему напугал её, не так ли? Тем лучше. Я получу своё нет, и попытаюсь с ним смириться. — Ты поедешь со мной в Сиэтл? — в упор спросил я. Она кивнула, её сердце громко застучало. Да. Она сказала мне да. И тут меня пронзила совесть. Чего это ей будет стоить? — Тебе правда следует держаться от меня подальше, — предупредил я её. Услышала ли она меня? Удастся ли ей избежать будущего, которое грозит ей со мной? Неужели я ничего не могу сделать, чтобы спасти её от себя? «Сохраняй легкость», — крикнул я себе. — Увидимся в классе. И тут же вспомнил, что не увижусь с ней в классе. Она так основательно сбила все мои мысли с толку. Мне пришлось сосредоточиться и остановить себя, чтобы не удариться в бег. [1] В широком смысле остракизм — гонение, неприятие, отвержение, презрение со стороны окружающего общества. [2] Абстракция (лат. abstractio «отвлечение») — теоретическое обобщение как результат абстрагирования. Абстрагирование — отвлечение в процессе познания от несущественных сторон, свойств, связей объекта (предмета или явления) с целью выделения их существенных, закономерных признаков. Результат абстрагирования — абстрактные понятия, например: цвет, кривизна, красота и т. д. [3] «Подглядывающий» или «Любопытный Том» (англ. Peeping Tom) — Персонаж психологического триллера о серийном убийце-маньяке вышедший на экраны в 1960 году.