***
— Миссис Нильсен, расскажите о том, что привело вас сегодня в мой кабинет. Бесстрастный голос психотерапевта раздается в голове Агаты как неприятный звук скрежета металла, а ее тело тут же холодеет на несколько градусов. Она знает, что если она произнесет вслух то, что так давно въелось в ее подсознание, оно в ту же секунду станет реальным. Ошибка. Проступок. Опечатка. Все оплошности, которые мы совершаем в учебе, в карьере, в выступлениях на публике кажутся настолько незначительными по сравнению с теми ошибками, которые касаются выбранного жизненного пути. Почему случилось так, что теперь они сидят в кабинете семейного психоаналитика, вынужденные разговаривать и коммуницировать только так, прося беспристрастного взгляда со стороны? Когда они оступились? Это тянулось, как вязкий, беспросветный мрак с самого начала их знакомства, или что-то случилось? Кто знает ответы на эти вопросы? — У нас семейные проблемы. Да, вы слишком, слишком сильно обобщаете, миссис Нильсен. Но кто же виноват в том, что ей так трудно сказать все, как есть? — И в чем же заключаются ваши с мистером Нильсеном проблемы? Агата бросает осторожный взгляд на лицо ее мужа, которое как обычно отражает безнадежное, убийственное спокойствие, а его немигающий взгляд окутывает пелена мертвой задумчивости. Девушке в тот же миг становится не по себе, и она, вжавшись спиной в кожаный старомодный диван просторного кабинета, обхватывает себя за локти, прижав руки к своему животу. — Мне кажется, что мы не подходим друг другу, — она наконец находит взволнованными глазами лицо терапевта, которое в ту же секунду обдает ее сочувственным теплом. — Мистер Нильсен, а что вы думаете по этому поводу? Александр, глубоко выдохнув, скептически поднимает бровь и недоверчиво усмехается.Что мы вообще здесь забыли? Зачем это все? Сейчас мне расскажут о том, что у меня было плохое детство, и мне нужно побороть свои комплексы? Как же свежо.
— Я думаю, что мы все можем решить сами. Без чьей-либо помощи, — хладнокровный голос Александра разливается по пространству кабинета, проникая в уши Агаты неприятным, могильным веянием. — Но ваша жена все-таки решила, что вам необходима моя помощь. — Значит, моя жена ошибается, — его голос становится слегка раздраженным, отдавая хрипотцой. — А вы всегда принимаете решения за вашу жену, мистер Нильсен? — На что вы намекаете? — Почему вы так сопротивляетесь? Почему вы не можете сказать вслух то, что тревожит вас? Почему вы боитесь правды, мистер Нильсен? Дыхание Александра становится неровным, презрительным, частым, и он вдруг понимает, что и правда боится признаться, в первую очередь, себе, что им пришел конец. Им. Их любви. Его и его маленького котенка. — Я… — низкий бас Александра разносится по комнате, стукаясь о бетонные стены. Мужчина слышит приглушенные женские всхлипы и в тот же миг придвигается и мягко, крепко обнимает своими сильными руками, прижимая к себе, ту, что так отчаянно всегда пытается быть сильной, несмотря ни на что, но порой просто-напросто не может выдержать боли и разочарований, в которые она, не по своей воле, проваливается с головой. Он никогда не перестанет хотеть обнимать ее. — Думаю, на сегодня хватит, — его голос оказывается слишком грубым, черствым, но Агата, уткнувшись в мужскую мускулистую грудь лицом, на секунду забывает обо всем на свете, растворившись в родных, теплых прикосновениях ее мужа. — Миссис Нильсен, вы хотели бы продолжить? Агата наконец поднимает заплаканный взор на психолога, который невозмутимо смотрит в ее зеленые глаза, ожидая ответа на его вопрос. — Да… — в ее взгляде отражается потерянность, безысходная опустошенность. — Мистер Нильсен? — Хорошо, — Александр облокачивается на спинку жесткого дивана, продолжая держать девушку в крепких объятиях. — Мистер Нильсен, расскажите о своем детстве. Какие у вас отношения с родителями? На угловатых скулах Александра проступают желваки, и он, впустив в свою грудь затхлый воздух бумаг и печатных документов, пытается не закричать от щемящей его сердце боли, гнева на себя, врожденной слабости, которая разрывает его изнутри.Будь сильным.
Почему ты такой нетерпеливый, Александр?
Это не твоя вина, но ты поступил, как маленький глупый мальчик.
В зале повисает гробовая тишина, отдающая мертвым оцепенением. Равномерное слабое тиканье стрелок настенных часов наконец прерывается звуком низкого надтреснутого голоса. — Обычные, — Агата бросает короткий взгляд на лицо мужчины, а оно выражает засохшее спокойствие, — отец умер, когда мне было 12. С тех пор меня растила мать. — Что случилось с вашим отцом? — А как эта информация посодействует решению проблем в нашем браке? — То, что вы пытаетесь преодолеть, спрятано глубоко внутри вас. Пальцы Александра болезненно сминают плечо его супруги, и она, поспешно тряхнув рукой, освобождается из мужских объятий. — Пожалуйста, Алекс, — едва слышно произносит Агата, вглядываясь в любимые ледяные глаза, и тут же замечает в них затаённую скорбь, — поговори об этом. Александр, тяжело выдохнув, перемещает закоченелый, морозный взгляд на психотерапевта. — Он был полицейским, — тихо произносит мужчина, сложив руки на груди, — умер на одном из заданий. — И вы не смогли принять утрату? — Не в этом дело. — А в чем же? — В том, что я… — Александр делает паузу, закусив внутреннюю часть щеки, а его глаза молниеносно прищуриваются. Мужчина шумно выдыхает через рот и отводит взгляд в кафельный пол приемной. Его дыхание становится неравномерным, и он, сомкнув челюсть так сильно, что его скулы злостно дергаются, наконец говорит: — Дело в том, что я виноват в том, что он погиб, — Александр прожигает терапевта пристальным взглядом, окутанным злобной ненавистью к себе. — Мистер Нильсен, вам нужно понять, что вы не виноваты, — лицо врача обволакивается сухим снисхождением, — не позволяйте вашему подсознанию диктовать то, что вы… — Да черт возьми! — перебивая монолог целителя душ, яростно произносит Александр, стремительно вскочив на ноги, — диктовать что? Что я был идиотом в детстве? Или, может быть, то, что я не послушался его и все равно приперся к нему, невзирая на его четкие указания этого не делать? Не принимайте на личный счет, но я считаю, что психотерапия будет бессильна в борьбе с сухими фактами, — Александр дышит, словно только что пробежал километровый кросс, и продолжает стоять рядом с диваном, устремив вопросительный взгляд на мистера Флетчера. — Я и не принимаю ничего на личный счет, мистер Нильсен, — Флетчер мягко улыбается, уткнув ручку в небольшой блокнот, — вы вправе думать так, как вы пожелаете. Однако, я бы обратил внимание вот на что… — Умоляю вас, — иронично говорит Александр, досадно усмехнувшись, — не стоит так напрягаться. — Александр, — он поворачивает голову на женский надрывной голос, и тут же встречается глазами с настороженным взглядом его любимой, — прошу тебя, прекрати. — Что прекратить? — его брови ползут наверх, изображая искусственное удивление, — что я опять сделал не так? — Давай не сейчас, — вполголоса произносит Агата, а в ее взоре мелькает усталое раздражение, — не здесь. — А что? Разве мы не пришли сюда ради того, чтобы решить все наши конфликты? Девушка одаривает Александра изнеможённым, грустным взглядом, говорящим об окончательном истощении ее эмоциональных сил. Морально, физически – по-всякому, она просто-напросто устала. Ей уже не хочется решать никакие проблемы, ведь проблемы возникают там, где раньше была страстная любовь, но сейчас она испарилась в неведомом, пустом, глубоком взаимном недопонимании. И дело как раз в том, что её больше нет.