НЕПОДХОДЯЩАЯ

Сколько нужно времени человеку, чтобы в корне изменить свое мышление? Взгляды на жизнь? Мировоззрение? Месяц? Полгода? Год? Мне понадобилось несколько недель. Несколько недель, чтобы я изменилась. Чтобы мое, сформированное за двадцать семь лет, «я» изменилось. Несколько недель и синие глаза, в противовес двадцати семи годам. Конечно, я думала о словах Захаровой. И тех, что касались ее прошлой влюбленности в меня, и насчет Светы, разумеется, тоже. Я размышляла, как отреагировала бы, узнай в свое время о чувствах подруги. Воспользовалась бы? Сбежала? Сначала воспользовалась, а потом сбежала? У меня не было точного ответа, да я и боялась его искать. Потому что мое решение «тогда» и мое решение «сейчас» отличались бы, поскольку я прошлая и я нынешняя – это два разных человека. Может, Полинка сделала правильно, что промолчала. Что переболела и пережила все втайне. Я вряд ли бы ответила ей взаимностью, и в итоге мы потеряли бы друг друга. Но, честно сказать, меня в дрожь бросало только от одной мысли, каково ей было в это время. Долгое время. Она переживала все это одна, в полном одиночестве, ведь мне она не могла об этом сказать, а ближе меня у нее никогда никого не было. Мне сейчас очень плохо, но у меня есть Полинка. А если ей было хотя бы вполовину так же плохо как мне, то я, честно, не знаю, как она все это пережила. Потому что у меня сейчас есть она, а у нее тогда не было никого. И, конечно, я думала о том, что она сказала насчет Светы. Что она должна знать, что она имеет на это право. Безусловно, Света имела право знать о моих чувствах. Но главный вопрос состоял в том, нужно ли ей это. Зачем? Чтобы поверила мне? Убедилась, что это не моя прихоть, не мое развлечение или кратковременное помешательство? Я не знала. Я ничего уже не знала. Единственное, в чем я была уверена, что это не сумасшествие, что для меня это не шутка, а все серьезно. Я готова, на самом деле готова построить что-то настоящее. Впервые. Понятия не имею, как бы все это выглядело, и мне даже было немного страшно, но все это было ничто по сравнению с тем, что я чувствовала сейчас. Меня выворачивало. Выворачивало наизнанку от того, что я ничего не могу сделать, не могу ее переубедить, не могу повлиять на ее решение. Говорят, что Бог может все на свете, но одно он оставил нам – свободу воли. И даже если сам Господь не может делать выбор за нас, то куда я-то лезу? В ее сердце настоящее воинство, которое стойко защищает ее от любых эмоциональных передряг. А я уже просто без сил. Я на коленях. Она как-то сказала, что с такими как я сложно, потому что мы упертые, упрямые, не слушаем никого и делаем, что хотим. Непокорные. Не идущие на компромисс. Но… она ни черта не знала. Потому что на самом деле она могла вить из меня веревки, делать что вздумается, и я слова не сказала бы против. Просто потому что… ей бы так хотелось. Отдала бы ей любовь, сердце, разум и что угодно в довесок, только бы она просто была рядом. Именно это меня и шокировало – мне просто была нужна она. Ни секс, ни ее покорность, ни ее подчинение или какое-то признание. Просто она. Наверное, это какое-то нездоровое влечение, больное. Но я была согласна даже на это, потому что только в те моменты, когда она была рядом, я чувствовала себя настоящей. Разглядела, что мир – это не черное и белое, а состоит из полутонов. Что есть не только «прав» и «не прав», а есть «правы оба». Существует не только секс, а еще много других не менее приятных вещей. Чувство. Она была шестым чувством. Тем, которое объединяет все пять, что даются с рождения. И без нее я словно чувствовала все только наполовину. И я не могла понять, как это исправить. На меня то и дело накатывала такая дикая хандра, что я могла часами просто лежать в кровати в выходной день, не вставая и не включая телевизор. Просто лежала и смотрела в потолок, размышляя над тем, как скоро может зарасти моя рана в груди.

***

Но работа сама себя не сделает. И в офис приходилось ездить, также как и генерировать идеи и делать отрисовки макетов. И однажды моя тоска настолько свела с ума, что я отправилась на работу… на метро. Сто лет не ездила в подземке, и когда спустилась туда, поняла, почему. Куча народу, стоящая на головах друг у друга утром и ровно также вечером. Я даже два поезда пропустила, в надежде, что «рассосется». Не рассосалось. Пришлось лезть в эту толпу и ехать, чувствуя ароматы людей после тяжелого трудового и, главное, жаркого дня. Когда я выскочила на своей станции, чуть не землю целовать стала. Я была счастлива, что добралась живая и невредимая. И пообещала себе больше никогда не спускаться в метро без надобности. Лучше стоять в пробках, чем отлеплять от себя какого-то потного мужика, что прижимался ко мне всю дорогу. Когда я поднялась по ступеням, то увидела бабулю, стоящую у самого выхода с коробкой в руках. Заметив мой взгляд, она тут же замахала руками и запричитала: — Дочка, милая, помоги, возьми котеночка! Денег нет, пенсия маленькая, на лекарства не хватает, кормить нечем… Я собралась привычно покачать головой в немом отказе, но что-то остановило меня. Точнее, это что-то было крошечной рыжей мордой, которая высунулась из коробки и жалобно мяукнула. Мое сердце опустилось в пятки. Я подошла к бабуле и заглянула в коробку. Там сидел один маленький рыжий котенок, который толком еще на ногах не держался. Он на трясущихся лапках перемещался из одного угла коробки в другой и мяукал. Бабуля продолжала агитацию: — Маленький совсем, кошка старая, как я, одного только выродила, я не вижу ничего, не могу присматривать, дочка, забери котеночка. Денег не надо, все отдам – пеленку, одеялко, все, только забери! Я скептично взглянула на бабулю. Хотелось бы увидеть ее кошку, поскольку старушке было лет под девяносто. Я вздохнула и, сунув руки в коробку, достала это худое мелкое тельце котенка, который, казалось, вот-вот испустит дух. Его глаза были залеплены, усы тряслись, и выглядел он очень неважно. — Бабуль, на него что, наступил кто-то? Какой-то он чахлый. Не помер бы, пока до клиники донесу его, а? – я осмотрела котейку, уже осознавая, что заберу это чудо-юдо с собой. — Да что ты, дочка, говорю же, кошка уже старая, вот и родился недоношенный какой-то. Я сомневалась, что у кошек такое бывает, но тем не менее положила его обратно в коробку, бабуле сунула тысячу, «чтобы рос здоровым», и пошла в сторону дома, по пути открывая навигатор.

***

— Вот и все, — улыбнулась женщина-ветеринар, после того, как поставила штук пять разных уколов котенку, который буквально дышал на ладан, и которому она промыла глаза фурацилином. – Хорошо, что вовремя принесли. Еще несколько дней и отправился бы на радугу, — вздохнула она, убирая шприцы. — Да уж, — я положила котенка обратно, поправив одеяло. – Теперь когда на прививку? — В себя придет, проглистогонить, и через десять дней можно на прививку, — проговорила она, что-то печатая на компьютере. – Назовите имя. — Тая, — ответила я, продолжая разглядывать рыжий комочек, который валялся на дне коробки. — Это же женское имя, — ветеринар посмотрела на меня, приспустив очки. — И..? – не поняла я, в чем проблема. — Ну, обычно… Для котов используют мужские клички, но дело конечно ваше, — пробормотала она, снова отворачиваясь к монитору. — А, — рассмеялась я, — вы про него. Я думала мое имя. Женщина тоже посмеялась, покачав головой. — Ну, так как его будут звать? — Я понятия не имею, — честно призналась я. – А как обычно кошек называют? — Все по-разному, — пожала плечами женщина. – Кто-то по-простому – Мурзик, Мура, Барсик, Соня… Кто-то с изысками… Изабелла, Лолита, Пенелопа… — Предлагаете все-таки остановиться на женском имени? – усмехнулась я. — Нет, — снова засмеялась ветеринар. – Я как пример. — А можно я подумаю? – застонала я, не имея понятия, как назвать кота. — Конечно, это я так, для карточки. А теперь назовите ваши имя-фамилию и телефон. — А вот с этим я справлюсь, — с готовностью кивнула я.

***

Когда я оставила почти шесть тысяч в «Четырех лапах», то поняла, что домашние животные ненамного уступают по расходам детям. Тем еда и подгузники, этим – корм, игрушки, наполнитель и прочая ерунда. Зато я возвращалась с полным багажником всякой всячины. Добравшись до дома, я познакомила нового жильца со своими апартаментами, а также показала, где находится горшок. Он вроде понял, а потом нассал мне в кроссовку. — Да-а-а, приятель… Сам еле двигаешься, а нассать в ботинок все-таки смог. Отлично, — пробормотала я, вздыхая. Так начались наши отношения, которые должны были спасти меня от тоски по Свете.

***

Полинка лежала на диване и болтала ногой в воздухе, поглаживая Тимофея. Я решила, что это именно Тимофей, потому что ему очень шло это имя. Во-первых, спустя две недели (которые я провела с ним, взяв отпуск, так как котенок был очень слаб), он уже подрос, и его усы стали выходить далеко за границы морды. А во-вторых, это были очень внушительные усы. Полинка, когда увидела его в первый раз, сразу сказала, что он напоминает ей ее дедушку Тимофея Никитича, у того были такие же усы. Так я решила, что это Тимофей. Больше эксцессов с кроссовками и лужами не было – котенок исправно справлял нужду в горшок. Ел хорошо, был активным, хотя еще и немного слабым. Но я старательно кормила его витаминами, детским питанием и следила за набором веса. Это помогало немного отвлекаться от мыслей о Свете. Но когда заходило солнце, на город опускалась ночь, а я ложилась в кровать с Тимофеем в ногах, то все возвращалось. Моя тоска не прошла, мне не стало легче, и я не отпустила ее из своего сердца и мыслей. Я снова и снова прокручивала в памяти какие-то моменты, дни, вечера, когда мы были вместе, и порой не могла сдержать боль, что рвалась из груди. Эта боль вызывала слезы и ночные кошмары. Я цеплялась за единственное, что у меня было — за воспоминания, и могла лишь надеяться, что когда-нибудь это пройдет. Наташа была у родителей, поэтому Захарова пришла мучить меня. Точнее, она пришла к Тимофею, потому что он ей нравился больше, чем я. Она чесала рыжего предателя, глядя в телефон, пока я пыталась найти что-то годное по телевизору. — А ты знаешь… Какой сегодня день? – спросила неожиданно подруга. — Эм… Пятница, — пробормотала я. – А что? — Нет, не в смысле какой день недели, а какой день? — Блин, откуда я знаю? Какой-то твой праздник? День психически нестабильных людей? – хихикнула я, за что тут же получила по затылку. — Эй, твой день рождения зимой, так что не надо тут! А если серьезно? – снова спросила Полина. — Не знаю, — вздохнула я. – Что за ребусы? — Ты не заходила в сторис к… Гендальфу? – нахмурилась Захарова. — Фродо, а не Гендальф. Нет еще, а что там? — Да тут это… День рождения… — тихо проговорила Полинка, куда-то нажимая — Что? У кого? У Фродо? И сколько ей? Сколько живут хоббиты? – проворчала я. — Да нет, не у Фродо. У Светы, — ответила Полинка, а меня как водой окатили. — Что?! Подруга сунула мне телефон, и я увидела в сторис у хоббита — поздравление с днем рождения, на котором она отметила Свету. Там было что-то про «самая красивая, умная, стильная и блаблабла». Я поморщилась от слащавости и банальности поздравления и прикусила губу. У Светы в социальных сетях стоял только год рождения, а даты не было. И она сама не говорила об этом. А я даже не подумала, что у нее так скоро может быть день рождения, хотя стоило. Мы полгода были знакомы. Надо было предположить, что у нее вполне мог быть день рождения. — Черт, — прошептала я, все еще разглядывая сторис, хотя на нем даже Светиной фотки не было. — Ты не знала? – тихо спросила Полинка. — Откуда бы, — хмыкнула я. – Она не говорила никогда, а я не спрашивала. Идиотка. — Ты-то при чем тут? Это бы что-то разве изменило? — Нет, но просто… Черт, я не знаю, — я убрала телефон и потерла лицо руками. – Интересно, где они планируют отмечать... – пробормотала я, рассуждая вслух. — А что? Поедешь поздравлять? – с интересом спросила Захарова, приподнимаясь. — Нет конечно, просто… Неважно, — я снова взяла в руки пульт и уставилась на экран. Даже если бы я знала, где она отмечает день рождения, что бы я сделала? У меня ни подарка, ничего. Приехала и сказала бы «Поздравляю»? Глупо. Я фыркнула и помотала головой, пытаясь отогнать назойливую мысль.

***

Спустя часа полтора, когда я тщетно пыталась вникнуть в суть какого-то боевика, чтобы не думать о Свете, Полинка ткнула меня ногой. — Ты все еще не хочешь знать, где они празднуют? – пробормотала она. — Что? — Где Света празднует день рождения? — Какая разница, — пожала я плечами. – Меня не приглашали. — Ну, ладно, — кивнула подруга. – Тогда тебе и фото будет неинтересно, ясненько, — спокойно проговорила она, а я уже напрыгнула на нее сверху, выхватывая телефон. – Блин, Романова, корова! – заорала Полинка под моим весом. — Сука! – прошипела я, рассматривая фотографию, на которой была вся компания Светы, и, конечно, сама именинница, которую за талию обнимала… Ася. Мне казалось, что я сломаю зубы – так сильно я сжала челюсти. — Что там? – Полинка заглядывала в телефон. – Ты что-то увидела? — Да! Чертовы руки этого чертового хоббита! Сука! – я швырнула телефон на диван и соскочила на ноги. – Сука!!! — Так, спокойно, — проговорила Полинка, хватая телефон. – Тут ничего криминального. Вот эта блондинка тоже Свету обнимает, и ничего. — Эта блондинка живет вот с этой брюнеткой, — я снова подошла к Полинке и ткнула пальцем в экран. – А этот хоббит все трется рядом, чертова сука! — А чего ты злишься? – пожала плечами Полинка. – Ты ушла, а она все еще пытается. Я… Я имею в виду… — начала бормотать она, увидев мой бешеный взгляд. — Я ушла? – медленно проговорила я, приближаясь к лицу подруги. – Я ушла? Она послала меня и свалила сама! – я отпрянула и начала ходить туда-сюда. — Какая разница… — начала возражать Полинка, но я оборвала ее на полуслове. — Тут есть разница, поверь мне! — Нет, я не о том, — покачала она головой. – Какая разница, кто кого послал, если ты все равно ничего не сделала? — В каком смысле? – нахмурилась я, переставая наворачивать круги по комнате. — В прямом! Ты тупо полтора месяца или сколько там, сидела и… ныла. — Я ныла?! – возмутилась я. — Ну, образно! – воскликнула Полинка. – Я к тому, что на тебя смотреть жутко – страдаешь сидишь, скучаешь, мучаешься, жить без нее можешь, но… Ты ж ничего не делаешь. — Прости, а что я должна была сделать? Умолять ее? Преследовать снова? Что? — Да хоть что-нибудь! Ты же любишь ее! А сама сидишь, лапки сложила. И нет, — подняла руку Захарова, увидев, как я открыла рот. – Когда я ничего не делала – это разное. Она – не ты. В случае со мной дело было не в смелости, а в здравомыслии. В твоей ситуации – наоборот. И своим поведением ты только доказала ей, что она все правильно решила, когда ушла. Ты даже не боролась за нее. А когда человек не борется за то, что для него важно, значит… Не так уж это и важно. Я молча смотрела на подругу, не зная, что сказать в ответ. Сглотнула, покачала головой и вышла из комнаты. Глядя на ночной город за окном, я думала, а почему я в самом деле ни разу не попробовала связаться с ней? Боялась? Но чего? Я напряженно смотрела на горящий внизу фонарь, вглядываясь в его сияние, в котором летали мотыльки. И тогда пришел ответ. Резкий, неожиданный, но… настоящий. Правды. Я боялась, что все это окажется правдой. Пока я отсиживалась, откладывая мысли о попытках увидеться с ней, у меня оставалась надежда, что у нас все еще есть шанс. Может, не сейчас, может, чуть позднее. Но он есть. А если я приду к ней, скажу всю правду, и она снова ответит «нет»… Тогда все будет кончено. Раз и навсегда. И именно эта мысль меня страшила. Что она больше никогда не будет моей. Не будет смотреть в мои глаза своими голубыми, небесными, серыми, синими, зелеными, разными. Не будет тихо сопеть мне в шею по утрам. Выводить на груди узоры. Целовать скулы. Что в моей жизни ее больше не будет. Именно этого я боялась.

***

Полинка приподнялась на диване, удивленно глядя на меня, когда я вошла в комнату. — Присмотри за Тимофеем. — К-куда ты? – заикаясь, проговорила она, оглядывая мой наряд – темные джинсы и белую футболку. — На день рождения. Поздравлю именинницу, — ответила я и, развернувшись, вышла из комнаты.