Saldaga

Одни мертвые покоятся с миром, другие его лишены. Перес Гальдос.

Logic, Rag'n'Bone Man — Broken People

Его будто отключили от мира. Где-то рядом эхом проносятся чужие громкие голоса, но их он слышит вполуха, не вдаваясь в смысл, не разбирая ни единого слова. Сидит на диване в гостиной и даже не помнит, как пришёл сюда, а, может, и привёл кто — непонятно, но глаза в одну точку вперились, и кто-что-где-когда-зачем — плевать. Кажется, Чимин слышал знакомые голоса бывших коллег, возможно тут и начальство NIS, но ни на кого внимания не обращает, предпочитая сидеть и ни о чём не думать. Он чувствует только, что Чонгук где-то рядом, и этого ему хватает сполна. Краем глаза видит каталки с чёрными мешками на них и будто в медленной съёмке поворачивается. В своих мыслях он соскакивает с дивана будто ураган, падает перед скрытыми трупами на колени и о прощении слёзно молит, а в реальности с места не двигается, будто парализован. Не будто. Парализован горем, что его тряпичной куклой сделало: подойди кто, толкни, за руку возьми, ударь, холодной водой облей, — всё примет, не в состоянии ответить и глазом моргнуть. Настолько беспомощен, настолько сломан, разбит, будто упавший со стола стакан — ни починить, ни склеить, эта боль и вина в нём теперь до самого конца, будут таиться под семью замками в надёжном сундуке, потому что уж чего не ожидал, так это смерти лучших друзей, с которыми бок о бок столько лет прожил. А что будет, когда родители последний выдох сделают? Боже… Как же только на секунду подумать об этом страшно… А ведь мы не вечные. Никто не вечен. Чимин предпочитает человечеству смерть в её естественном виде: от несправедливой болезни, от случайно упавшего кирпича с крыши, пусть это уже и считается как человеческая халатность, но не специально же; от собственного страха утонуть, но никак не от чужой руки, что необоснованно лишает другого человека такой ценной вещи как жизнь. Ким Тэхён не бог и даже не дьявол, чтобы решать — кому жить, а кому умереть, но возомнил себя всемогущим. Чимину его не понять, да и желания как такового не наблюдается, он сам не всемогущ и не имеет права забирать чужие жизни, однако его бы забрал. В самой страшной агонии из-за его худшего страха бы медленно топил, бил, душил ублюдка собственными руками до последнего вздоха за всё то, что тот совершил, потому что такие должны мучаться, а быстрая смерть — это подарок. Если раньше Чимин желал тому мучительные годы в одиночной камере без возможности наложить на себя руки, то сейчас планы изменились. Одна часть его разума кричит не думать о таком, не делать ничего и довериться интерполу, ведь только сегодня он обещал Чонгуку совместную долгую жизнь, а вторая жаждет мести. О том, что Чимин станет тем, кого больше всего отныне ненавидит, его протеже, думать не хочет — мысли заполонены другим. Равнодушие и отстранённость альфы Чонгука пугает, хоть он и понимает причину такого состояния. Он и сам опустошён, но сейчас ему необходимо сделать всё необходимое, потому что больше некому. Его трясёт, губы дрожат от очередного порыва заплакать, всё нутро сводит спазмами, потому что от увиденного двумя часами ранее до сих пор порывает склониться над унитазом и прочистить желудок. Даже после того вторжения в дом нанятых Тэхёном людей, когда Чонгуку «посчастливилось» увидеть гору трупов, а после и провести в зловонном ужасе среди них несколько часов, он всё ещё не может реагировать нормально, ибо к такому привыкнуть нельзя, ему так точно. Приехавшие вместе с полицией и агентами медработники не раз поинтересовались его и альфы самочувствием, и если Чонгук спокойно принял успокоительное с обезболивающим, чтобы хоть чуть-чуть унять дрожь всего тела и головную боль, то Чимин и рта не открыл — ни слово сказать, ни таблетки выпить. Он видит спускающихся со второго этажа закуривших прямо в помещении агентов, но Чонгук ничего не говорит — он в этом лофте не хозяин, а тот вряд ли против. Представившиеся ранее как До Сонун и Ким Богом альфы останавливаются напротив Чонгука. — Вы вдвоём должны проехать в агентство для дачи показаний, — сдержанно говорит агент Ким, являющийся начальником отдела по КН, то бишь начальником Хосока. По глазам видно — долго слёзы лил, как и второй агент чуть младше. — Почему не в полицейский участок? — тихо спрашивает Чонгук, не зная даже — зачем. — Мы забираем это дело, так как убит один из наших сотрудников. Дело принципа. Вас с Паком никто не обвиняет, потому что убийство было совершено в районе пяти-шести утра, а вас даже в городе не было, но нужны ваши показания. — Я-то поеду, но вот… — омега поворачивается на всё так же не шевелящегося старшего. — Не переживайте за него. Он сильнее, чем кажется.

***

В агентстве, сидя у начальника в кабинете на диване, Чонгук нервно теребит пальцами край длинной кофты, доходящей ему до половины бедра, и ожидает, когда его вызовут. Первым в допросную попросили зайти Чимина. Внутри почему-то зарождается тревожное предчувствие, не желающее уходить, даже когда омега перенаправляет свои мысли в лучшую сторону. Тиканье настенных часов на стене напротив ещё больше нервирует, заставляя правое колено дёргаться, но он смотрит на двигающиеся стрелки в полной тишине, и когда они достигают полуночи — парень понимает, что находится здесь уже три часа. Остывший кофе на журнальном столике так и не тронут. Чонгук вспоминает слова Юнги, как тот чуть ли не слёзно просил «жить», питаться хорошо и не заливать желудок одним американо, и глаза тут же предательски наполняются влагой. Родителей обоих погибших уже обзвонили, те из Тэгу отправились час назад, а личность третьего мёртвого мужчины так и не установили. Сто́ит Чонгуку вспомнить проведённые с Юнги и его парнем дни, как его накрывает, и он начинает тихо плакать. Он только обрёл друзей, поддержку, вообще в принципе встретил хороших людей, как Тэхён снова у него всё это отнял. Тот всегда так делал. Когда омеге удавалось с кем-то познакомиться и сблизиться, муж узнавал об этом почти сразу, и через пару дней новообретённых знакомых и след простывал, будто их и не было вовсе. Единственные люди, с которыми можно было общаться — это его друзья, из которых единственным другом омеге был Ыну. Чонгук вспоминает и о нём. Где тот сейчас? Успел ли скрыться? Он надеется, что хотя бы своему другу Тэхён ничего не сделал, ведь последний знает Ыну почти с детства. Разве можно навредить тому, кого почти воспитывал, видел, как ребёнок превращается в мужчину? Чонгук надеется, что нет. Вера в лучшее — это последнее, что у него осталось, хотя и та держится на добром слове. Он не сразу замечает, как в кабинет тихо вошёл начальник Ким и сел напротив него. Спохватившись, парень вытирает слёзы рукавами и краем глаза улавливает протянутую ему пачку с салфетками, из которой, благодарно кивнув, вытягивает парочку. — Теперь моя очередь? — Лучше поговорим здесь, — альфа кладёт какие-то папки разных цветов перед собой на столик, включает микрофон и, сцепив ладони в замок и упёршись ими в разведённые колени, смотрит на него. — Ты готов ответить на все мои вопросы? Чонгук кивает, и начальник начинает допрос. Вопросы типичные: где находился в момент убийства, с кем, кто это может подтвердить, есть ли мысли по поводу того, кто бы это мог сделать, мотивы подозреваемого и так далее. Чонгук не таит, прямо говорит, что это мог сделать его разыскиваемый на данный момент муж, и по какой вообще причине тот убил невиновных. Альфа кивает равнодушно и выключает микрофон. — А теперь, я бы хотел поговорить лично, без этого. Твой муж безумно умён, что нам далеко не на руку. Он даже смог сделать всё, чтобы скрыть от органов существование мужа и детей, но интерполу всё-таки удалось, и теперь они разыскивают тебя для дачи показаний. Полагаю, ты не был в курсе? — Нет. Чимин ничего не говорил об этом. — Он и сам не знал. Дальше, что хочу сказать, — он прокашливается, поправляя галстук на шее и чуть ослабляя его, — но предупреждаю: я не желаю тебя напугать, просто должен сказать, как есть. Чонгук непонимающе хмурится, предчувствуя неладное. — И так же мы ещё не говорили об этом Чимину, потому что он пока не в том состоянии. — Не тяните, прошу. — В общем, всё, что было найдено нашими агентами: абсолютно все вещдоки с камер хранения пропали, а текстовые файлы стёрты с баз интерпола сегодня примерно семь часов назад, когда Чимину поступил звонок от твоего мужа. — То есть, Вы хотите сказать, что… — Да. Все доказательства о существовании Пугун Па и причастности к организации пяти человек были уничтожены. У твоего мужа в интерполе крыса, которая провела зачистку. Удалённо или внутри здания — ещё непонятно, но пока хотя бы часть не восстановят, обвинять Ким Тэхёна и его друзей не в чем, а показания прооперированных без существенных доказательств ничего не значат, как и накрытие лаборатории. По факту, без необходимых документов она ничья, как и клуб. Мне жаль, Чонгук-щи, но его ничто не остановит забрать как тебя, так и детей, потому что вы законно принадлежите ему по праву. — Мне тоже жаль… — Чонгук отчаянно прикрывает глаза, выпустив судорожный выдох, и нервно усмехается. Поверил в лучшее, называется. Что ж, хотя бы временно удалось вкусить этот насыщенно-сладкий вкус счастья и свободы. Невероятно мало, но хоть что-то. Он почему-то так и знал, что недолго это мимолётное счастье длиться будет, но всё же надеялся, однако, вот незадача, надежды снова себя не оправдали, снова пеплом упали внутри него на и так покрытые прахом глубины когда-то бывавшего там моря, которое Тэхён иссушил, испив до дна, и сжёг все надежды и мечты. Внутри Чонгука сплошное кладбище. Забавно, как судьба над ним смеётся. А что с Чимином станет, когда тот узнает и поймёт, что все труды Хосока канули в лету? Неужто всё действительно было напрасно… Поднявшись из пропасти, Чонгука снова подтолкнули к её краю, и если ранее то, что он якобы был на её дне, было метафорой, отныне, когда Тэхён его найдёт, метафорой это быть перестанет. Тот буквально столкнёт его за всё: за то, что Юнги в дом привёл, хоть и понятия не имел, зачем омеге нужно было туда попасть, за то, что дал наводку на клуб, за отданные записи одиннадцатилетней давности, но самое главное — за метку присвоения другим альфой. Чонгук более чем уверен, что когда Тэхён увидит её — на месте пристрелит, потому что даже если сам не поставил и явно не желает — другому из принципа бы не позволил. Если бы Чонгуку был дан выбор: отдать всё взамен на то, чтобы мужа никогда не видеть и стать свободным, или принять свою судьбу птицы в клетке навечно, то он бы выбрал второй, потому что его «всё» — это дети, родители и Чимин. Так как дети и так принадлежат Тэхёну, Чонгук не готов был бы отдать любимого человека и маму с отцом, несмотря на то, что последние причинили немало моральной боли в прошлом, которое тяготит до сих пор. Он знает, что если бы выбор пал на первый вариант, Тэхён бы их убил. Но выбора ему никто пока не даёт, и он сам кузнец своей жизни, а значит, нужно думать, как выбираться из этого дерьма, и не дать в нём утонуть своим детям. — Как думаете, он в ближайшее время даст о себе знать? — У него пока нет причин прятаться, — разводит руками начальник Ким. — Мой вам с Чимином совет: уезжайте, пока есть возможность, и ждите. — Я не оставлю у него детей. — Именно они и будут рычагом давления на тебя, и сам подумай: стоит ли идти на поводу, когда твои дети в любом случае будут в безопасности? Тэхёну не они нужны, он их не тронет, а ты. — Если я скроюсь, он в любом случае найдёт меня, где бы я ни был. Я не этого боюсь, а того, что Тэхён вполне способен забрать у меня детей при разводе. Суд будет на его стороне. — Думаешь, он даст тебе развод? — Не даст. Но если в его голове что-то щёлкнет, он разведётся мной, зная, что дети останутся не у меня. Он знает, что меня останавливают от этого развода только они. — Почему бы не нанять хорошего адвоката? Ты вообще фиксировал свои побои? Ничего не записывал? Чонгук трескуче-тихо смеётся, отведя взгляд. — Вы всерьёз думаете, что он не проверял мой телефон? Более того, он подключил какую-то систему рассылки: всё, что я фотографирую и снимаю — переходит в его телефон. Он заранее всё предусмотрел. А про адвоката… Любой мой счёт наверняка уже заблокирован, у меня нет денег, а у родителей и подавно: они на пенсию вышли. Бесплатный адвокат на прокурора и вякнуть не сможет. — С чего ты взял, что тебе не поможет Чимин? — Он-то поможет, но… Тэхён опасен, он ему быстро рот закроет одной лишь угрозой убить его родителей. Не хочу втягивать в это Чимина. Он и так по моей вине потерял близких друзей. Мужчина вздыхает гнетуще, опустив взгляд, и вдруг серьёзно смотрит на Чонгука. — Послушай. У нас такая работа — мы всегда под прицелом. Мы работаем с криминалом, и хотим мы того или нет, каждый агент и его семья — это пушечное мясо, поэтому все, кто сюда идёт, прекрасно осознают риски, а они немалые. За один только год у нас погибло более десяти человек: кто-то на задании пулю схватил, кто-то был убит дома из-за мести, что и произошло с Хосоком и его омегой. Они оба знали, насколько рискуют. Я это всё к тому, что твоей вины тут нет. Это вообще оказалось, на мой взгляд, счастливым стечением обстоятельств, что я дал это дело именно Хосоку с Чимином, потому что никто не знал, что в данном деле окажется жертва, знакомая Паку. Вряд ли вы бы встретились, отдай я его другим агентам. Нет смысла винить себя в смерти агента и друга, Чонгук-щи, и я уверен, что и Чимин тебя не винит. Себя если только, потому что клялся их защищать, будучи старшим и лучшим другом. — Я Вас понял, — понуро кивает омега, опустив голову, и слышит удручённый вздох. После последующего вопроса он тут же поднимает наполненные солью глаза: — Твои дети, вроде, с родителями, хочешь позвонить им сейчас? — Да!

Alex Kehm — Sorry

Начальник Ким отдаёт ему свой телефон и уходит из кабинета, оставляя его одного. Чонгук смотрит на фотографию троих ребятишек разных возрастов на главном экране, за теми стоит как раз ушедший альфа, и рядом, вероятно, жена: все красивые, счастливые, и страшно представить, что случись что с этим человеком, его семья останется одна — без опоры, поддержки, без любимого мужа и отца. От смерти действительно никто не застрахован, особенно, если вот такая опасная работа. Он набирает личный номер матери и с замиранием сердца выжидает прерывания гудков. Впервые ему так сильно хочется услышать голос родителей, но более — детей. Как там они? Хорошо ли кушают, целые ли или уже с отбитыми коленями и кучей царапин, тепло ли одеты… На глаза вдруг снова наворачиваются слёзы, а губы опять под риском, потому что омега от нервов начинает их жевать. От нетерпения наматывает круги по кабинету, и, когда наконец трубку снимают, Чонгук радостно выкрикивает «Мама!». — Чонгук~и? Боже, наконец-то ты позвонил! Где ты? Ты должен был приехать больше недели назад и пропал! Мы места себе не находим! — Я всё тебе расскажу, но для начала скажи мне: Тэхён у вас? — Он как в тот день приезжал единожды, так его до сих пор нет. Весь на нервах был, злой, только звонит и спрашивает, как дети, про тебя ничего не говорит, и всё. — То есть Соён и Изабелла с вами? — и услышав положительное «Ну конечно», облегчённо выдыхает. — Слава Богу… Чонгук хмурится, слыша, как мама вдруг начинает громко плакать навзрыд. — Мам? Не плачь, я в порядке! Почему ты плачешь? — Джихван рассказал мне всё, Гук~и… Вообще всё… Мне очень жаль! Прости меня, пожалуйста, за то, что я отдала тебя в руки этому монстру! Господи… я… я была слепа, не видела очевидного, и насчёт отца твоего ошиблась. Мы оба обрекли тебя на такую ужасную жизнь… — Мам, поговорим об этом потом, пожалуйста. Я не могу сейчас. — Ты приедешь? Когда? — Через несколько дней, но мне нужно знать, что Тэхён не явится в Кёнсоль одновременно со мной, иначе он заберёт нас, и больше мне от него не уйти. — Не знаю, Гук~и, я ему даже позвонить не смогу… Он всегда с разных номеров звонит. — Потому что Тэхён в розыске. — Что… — Я потом объясню. Приеду, как только появится возможность, обещаю. Дай мне, пожалуйста, поговорить с детьми… — Конечно. Лиён ставит на громкую связь и отдаёт телефон вмиг подбежавшим детям, стоило ей крикнуть, что им звонит папа. Чонгук со слезами на глазах минут двадцать с ними разговаривает, спрашивает обо всём и вся, слушает их короткие истории, придумывает на ходу свои, лишь бы подольше с ними поговорить, а когда Соён спрашивает, как там Чимин-хён и Хосок-хён, а Изабель интересуется Юнги-оппой, Чонгук снова тихо плачет, закрывая рот ладонью. Он говорит, что Чимин-хён с ним и он в порядке, но Хосок-хёну и Юнги-оппе пришлось надолго уехать, и они вряд ли вернутся. Чонгук понимает, что тот же Соён уже не маленький и о смерти наслышан, вот только расстраивать ни его, ни дочь, ему не хочется, поэтому нагло врёт. Пообещав, что скоро они увидятся, когда он приедет в Кёнсоль, парень так же предупреждает детей, чтобы те ни слова не говорили о нём и его звонке их отцу, когда тот позвонит, и просит к телефону маму. Ту он просит о том же, хотя мама не глупая, сразу это поняла, и кладёт трубку, обещая, что скоро приедет.

***

Wickerbird — The Fold

В лофт они с Чимином возвращаются только ближе к утру в абсолютной могильной тишине. Омега боится его трогать, как физически, так и словесно, хотя и безумно хочется поддержать, вопрос только: как? Он с таким не сталкивался, ни разу никого не хоронил, даже дедушки его всё ещё на скутерах гоняют по Пусану, да в горы ходят, а ведь тем уже больше восьмидесяти: Чонгук и Чимин с них пример брать хотели, именно такую старость вдвоём представляли. Поэтому он понятия не имеет, каково это — терять близких, чуждо даже представлять, хотя не раз был повод из-за тэхёновых угроз, но так как Чонгук всему повиновался, те в исполнение не приходили, и он был более-менее спокоен. Сейчас Чимин похож на бочку с порохом: чуть огоньку поддашь, даже самую маленькую искру, и всё взлетит к чертям собачьим. Днём к ним приходят горем убитые родители обеих погибших сторон и, поддерживая друг друга, собирают вещи своих детей, роняя слёзы на пол. Вскоре старшие альфы уходят на перекур с ни на что не реагирующим Чимином, а Чонгук начинает помогать остальным трём омегам, два из которых — это папы Хосока и Юнги, а третьим оказался брат последнего, папа маленького Сынмина, с которым Гук уже знаком. На его руки попадается коробка с фотографиями, на которых изображён маленький Юнги, и на лицо просится грустная улыбка. Тот на них хохочущий, вероятно потому, что губы растянуты до ушей, весь обляпан в джеме, банка из-под которого на полу валяется одиноко, а из неё вытекает всё содержимое, однако маленькому омеге всё равно на грязь — он счастлив. Таких фотографий — пруд пруди. Дальше Чонгуку попадается не так давно сделанное фото Юнги и Хосока, и о ней ему первый поведал забавную историю: пара прогуливалась вдоль парка, когда Юнги впервые за свою жизнь увидел огромную разноцветную стрекозу на цветке, но чтобы увидеть её поближе, необходимо было ближе к реке спуститься, и даже зайти в саму воду на пару шагов. Парень и не думал мочить свои новые кроссовки, просто на самый край спустился и наклонился, прищурив глаза. Равновесие, очевидно, сказало ему «пока-пока», и омега нырнул в воду с головой, в то время как стоящий на ходовой дорожке наверху Хосок эту прелесть снимал на видео и сгибался пополам от хохота. Все прохожие оборачивались на них с вопросами вместо глаз, а когда видели выходящего из воды мокрого с ног до головы парня, подхватывали смех следом за альфой. Юнги был хмурый, как тучка, и несмотря на то, что Хосок получил бы конкретный нагоняй, тот всё-таки дождался, когда он к нему поднимется, и успел сделать с ним такое легендарное селфи, которое вскоре распечаталось. Юнги на выходку своего парня отреагировал обидой, но та сошла на нет, стоило альфе купить ему игрушку в виде стрекозы. Та как раз уже отправилась в коробку. Чонгук вытирает рукавом неизменно длинной кофты, закрывающей даже шею, слезу с щеки, и кладёт фотографию обратно в ту коробочку, откуда и была взята, и отдаёт её папе Юнги, что, благодарно приняв, аккуратно складывает всё в свою. Когда в комнате остаётся лишь та мебель, что была здесь изначально, Чонгук предлагает омегам кофе, которые, согласившись, выходят вслед за ним в кухню, едва успокоившись. Проходя мимо открытого балкона, на коем курят альфы, он видит уткнувшегося лицом в плечо одного из тех, дрожащего от тихой истерики Чимина. Похороны проходят по одному и тому же сценарию, как это и бывает: с угрюмыми от горя лицами, пухлыми и красными от слёз, разве что погода, на удивление, тёплая и с ярким солнышком, и Чонгук не может не думать о том, что это им Хосок с Юнги улыбаются, тем самым прося не грустить и не унывать. Последний так вообще этого не любил, всё делал для того, чтобы его близкие улыбались хоть пару раз за день. Конец у них обоих несправедлив и крайне ужасен, даже представить сложно, что эти парни испытывали в тот момент, и Чимин, стоя на коленях перед одной могилой с двумя гробами, потому что разделять их — всё равно что на повторную смерть обречь, шёпотом обещает отомстить. Правильно отомстить, потому что Хосок был за справедливость и правильность, а Юнги за доброту и любовь, и обещает на сей раз не подставить, а иначе рядом сляжет. Хосок бы, наверное, за такие слова оплеуху поставил, потому что не ради этого горло под нож подставил и позволил его рассечь, но Чимин иначе не может. Его вина изнутри сжирает, норовясь поглотить полностью, и он более чем уверен, что та не отстанет от него до конца жизни. Альфа нагребает землю в опустившие на её поверхность ладони, сдерживая порыв закричать так, чтоб птицы взмыли в небеса от испуга, но неожиданный вес на плече вмиг успокаивает, и, чуть повернув голову, он видит присевшего к нему рядом на корточки Чонгука, который всегда одним лишь своим присутствием мог угомонить зверя внутри Чимина. Это в очередной раз сработало. Он видел, каким сам не свой был тот в последние три дня до наступления похорон, и пусть омега думает, что наверняка никак поддержать не в силах, то ошибается, потому что только присутствие уже означало поддержку. Чимин этого вслух произнести не может, потому что сам ещё не до конца отошёл, но они определённо поговорят, когда съедут на съёмную квартиру. В лофте Чимин оставаться больше не в силах, ибо всё напоминает ему о погибших там друзьях. Не иначе как с ума сошёл, потому что везде, куда бы альфа ни ступил, то знакомый юнгиев тихий смех услышит, то ворчания Хосока эхом о стены отобьются, заставляя обернуться и искать источник, то споры обоих на мягком диване. На том, к слову, Чимин не сидит больше, знает, что несмотря на все слова ненависти в сторону мебели, Хосок любил этот чёртов диван. Уходя с кладбища, родители обоих отдают от себя по паре вещей погибших на память и обещают, что они ещё не раз с Чимином встретятся, так как друг их детей и им друг, если даже не сын, а именно так папа Юнги нередко называл его, стоило альфе прийти к ним на ужин после института. Были времена… Чимин был частым гостем как в одной семье, так и в другой, так как обе тогда жили здесь, в Сеуле. Он держит в руке мягкую стрекозу, серебряный значок агента с именем Чон Хосок посередине и две фотографии: на одной счастливая пара на поле среди разноцветных цветов, на второй они втроём в студенческие времена на выпускном Чимина, когда друзья его поддержать пришли. Ужрались они тогда в стельку просто, благо, ни в какую ментовку не попали, а то было бы досадно и как минимум стыдно — один с дипломом о высшем, другие ещё студенты с необсохшим на губах молоком, — хотя поводов было немало: за ночь они успели пробраться в парк развлечений и миновать охрану с огромным успехом, пропеть кучу песен в 7eleven где-то в центре Сеула, где работавшему там бедному студенту-продавцу Чимин целую неделю в качестве извинений за неудобства кофе носил, и ещё что-то, что они втроём так и не вспомнили, однако проснулись в общаге. Чимин по глухому стуку понимает, что плачет, когда видит упавшую на фотографию одинокую блестящую на солнце слезу.

***

Через два дня, когда они заезжают уже в обставленную хозяевами съёмную квартиру и обживаются, Чонгук снова звонит маме, узнать как их дела и как дети, на что в ответ получает то, что никак не желал услышать. Тэхён забрал детей домой. В тот самый особняк с кучей трупов в подвале, хотя те наверняка он уже убрал. И, конечно же, не обошлось без привета самому Чонгуку. Тэхён просит, нет, приказывает вернуться, угрожая тем, что самолично подаст на развод и сделает всё для того, чтобы омега никогда в жизни не увидел своих детей и даже родителей. Кто бы сомневался. Чонгук верит беспрекословно, зная мужа столько лет, и именно поэтому вновь падает в яму отчаяния, однако Чимин снова рядом, буквально за шкирку вытягивает его из неё и обещает, что что-нибудь придумает. Тем временем у младшего, по словам мамы, всего лишь сутки на обдумывание: сдаться или же попытаться бороться. В этот же день Чимин уходит куда-то до самого вечера, а Чонгук скитается из угла в угол, не зная, что и думать. Он не может вернуться, иначе Тэхён его на ужин вместо стейка сожрёт, да только не полностью, а будет вкушать так, будто никогда в жизни такое блюдо не пробовал. Как-то при очередном выпаде омеги, когда он вновь закатил скандал и пострадала посуда, как и его руки, которыми он напоролся на осколки, Тэхён его на кухню притащил, мол, обработаем раны. Чонгук ни на секунду не поверил, даже когда тот достал аптечку. И оказался прав. Он не помнит, как так упустил сей момент, но альфа разрезал лимон на две части, схватил раненную ладонь младшего с открытыми ранами, из которых текла кровь, и начал выдавливать лимонный сок прямо на них. Не описать ту боль, которую Чонгук почувствовал. Тэхён буквально мучил его, пытал. Дополнительной пыткой стала комната, их общая, в которую тот после обработки ладоней знакомым врачом его запер и не выпускал две недели, но суть не в этом, а в том, что с того дня Чонгук не видел своих детей и просто понятия не имел, где те находились. Телефон был под рукой, и обзвонив всех, кого он знает, детей не было ни у одного человека, что ввело омегу в панику. Изабелле на тот момент не было и года, Соёну около шести. В итоге те оказались у какой-то подруги Тэхёна, о которой Чонгук ни сном ни духом. Парень заваривает себе ромашковый чай, чтобы немного успокоиться, и по наставлению Чимина старается впихнуть в себя лёгкий салат с креветками, кешью и сельдереем, но даже с тарелкой навесу умудряется мотать круги по комнате. Он останавливается у окна, вглядываясь в вечерний вид, что ему расстилается, обводит взглядом каждую проезжающую машину вдоль дороги, что, стремглав, уносится прочь, скрываясь, на магазины с косметикой и кофейни смотрит, даже с седьмого этажа наблюдая за веселящимися в них людьми, что от всей души смеются, вероятно, над какой-то шуткой или историей. Чонгуку бы так же хотелось. Именно так он и представлял студенческую жизнь в Сеуле с Чимином. В его мечтах они обжились в такой же комнате, разве что, чуть поменьше, несмотря на то, что немаленькая квартира у них уже была арендована, просыпались каждое утро, в спешке заливая в желудок кофе и быстро-быстро мчась по магистрали в институты на разных автобусах. Потом, через какое-то время, они бы купили, ну или взяли в кредит машину, чтобы было удобнее, переехали бы куда-нибудь в местечко попросторнее, ближе к центру Сеула. Начали бы работать: Чимин в полицейском участке или в любых других органах, а Чонгук бы писал и продавал картины. Сначала пришлось бы нелегко, соответственно, но жизнь и дана для преодоления преград, для целей, к которым необходимо идти сквозь кровь, пот и слёзы. Такого мнения омега всегда и был, но вот уж никогда не думал, что на его путь упадёт настолько огромная груда камней, которую ни обойти, ни перепрыгнуть — лишь разгребать самостоятельно и постоянно раниться. Мечты и надежды сгорели, став кучкой пепла, а камни до сих пор не кончаются и меньше по количеству не становятся, наоборот даже — больше: по ощущениям, заваливают его тело напрочь, норовясь задавить, а на вершине их, кажется, Тэхён сидит, и по одному камню прямо в омегу бросает. Его отвлекает звук набора кода снаружи. Входная дверь открывается и, разувшись, Чимин проходит в гостиную, подходя прямиком к напрягшемуся вмиг Чонгуку. — Есть только один выход, — хмуро изрекает он. — Я просто поеду и заберу твоих детей. — Не смей! Он убьёт тебя сразу же, как только увидит! — Чонгук ставит полупустую тарелку на столик и нервно сглатывает, обхватывая чужое лицо ладонями. — Пожалуйста, давай подумаем ещё… Куда ты ездил? — Кое-что надо было сделать. Другого выбора нет, Чонгук. — Ты думаешь, он искать не будет? Да он весь мир ради своих детей перевернёт с ног на голову. — Пока он будет искать, интерпол будет восстанавливать удалённые файлы. Они нашли лазейку. — Правда? Чимин кивает. — Они нашли IP-адрес компьютера, с которого было всё удалено. Осталось только выяснить, какой сотрудник в тот день работал за этим компьютером, и аккуратно сделать так, чтобы тот сам рассказал, как восстановить файлы. — Если Тэхён ему угрожал, то вряд ли он это сделает. — Не стоит недооценивать силу интерпола, — альфа целует младшего в лоб, плотно на несколько секунд прижимаясь к нему губами, и прикрывает глаза. — Скоро это закончится, я обещаю. А пока сделаю то, что нужно. — Я поеду с тобой, — Чонгук хватает Чимина за руку, стоит тому отодвинуться, и твёрдо в глаза смотрит. — Даже не думай. Ты должен быть в безопасности. — Если он тебя увидит — сразу убьёт, и тогда ничего не будет иметь смысла, и я в любом случае вернусь к нему из-за отсутствия выбора, а так будет шанс. Я сам заберу детей из дома, отвлеку Тэхёна, а ты вырубишь охрану. Разве не звучит лучше? Я верю в твои силы, но это самоубийство — идти одному. Чимин смотрит в уверенные глаза омеги с минуту, пытаясь найти хоть каплю сомнения, но тот на него смотрит твёрдо, словно готовый на битву солдат, и внутри просыпается гордость. Это тот самый Чонгук, которого он когда-то знал. Тот Чонгук всегда добивался своего, ибо не пальцем деланный, никому себя оскорблять не позволял, всегда был остёр на язык и любые преграды преодолевал. Сейчас он вырос, и хоть жизнь его изрядно помотала за столько лет, прежний Чонгук всё ещё сидит внутри и ждёт своего часа, который, вероятно, настал. Сейчас Чимин видит, что тот готов Тэхёну глотку разорвать за своих детей. Он заторможено кивает, поджав губы, и обнимает его крепко-накрепко, будто это в последний раз.

***

Bring Me The Horizon — Parasite Eve

Этим же вечером они подъезжают к особняку со стороны леса, затерявшись прямо среди деревьев, благо, широкие тропинки позволяют, и глядят на горящие изнутри светом окна, в которых мелькают маленькие силуэты. Это комната детей, и у Чонгука резко сжимается сердце. С ними на заднем сидении сидит Кан Ёнбин — также бывший агент, с которым Чимин выпустился из института и так же работал в одном отделении NIS. Тот уволился годом ранее в связи с проблемами в семье — надо было ухаживать за больной раком матерью, но та почила ещё три месяца назад, а альфа решил вернуться в агентство лишь весной. С потерей он справился, но осадок унять не удаётся до сих пор. Вышедший на какое-то время Чимин возвращается через семь минут и объясняет, сколько охраны снаружи дома: у входа на воротах прикуривают четыре человека, один из них и вовсе в штатском, на охранника нисколько не похож, у входной двери в сам дом стоит один амбал, вооружён до зубов, а что творится в доме — непонятно, но, судя по тишине, вряд ли там есть кто-то помимо самого Тэхёна и детей; чёрный выход, через который они тогда выбегали с Чонгуком, подозрительно пуст, но это только снаружи. Чонгук сомневается, что Тэхён ждёт его этой ночью, так что у него вполне есть шанс пробраться в дом незамеченным, а у Чимина с Ёнбином вырубить охрану тихо. Проблема состоит лишь в том, что когда Тэхён омегу обнаружит, то кто его знает — тот вполне может ему сразу пулю в лоб пустить. Чонгук же оружием пользоваться не умеет, а на помощь со стороны рядом сидящих альф не надеется по простой причине — те будут заняты охраной. Он понимает, что сам предложил эту идею, понимает и риски, но сможет ли один на один справиться с Тэхёном — не знает, несмотря на то, что за почти три недели — а это немало, — смог подпитаться и силами, и энергией. Чимин его подбадривает, хоть и не улыбается, но глазами вверяет, что всё будет хорошо, что они справятся, и аккуратно протягивает ему пистолет. Младший дышит тяжело, нервно сглатывает вязкую слюну, пока ему объясняют, как им пользоваться, и судорожно убирает оружие за пояс джинсов сзади. — Пообещай мне, что бы ни случилось, появись у тебя возможность — вы сразу уедете прочь отсюда, — с мольбой смотрит на него Чимин. — Я оставлю ключи в машине, если вдруг что-то пойдёт не так. Не надо нас дожидаться, особенно, если ты не сможешь его вырубить, ладно? Мы постараемся столкнуться с ним раньше, чтобы тебе не пришлось, но трудно что-либо говорить, когда там столько вооружённой охраны. Пообещай. — Обещаю, — с замиранием сердца шепчет омега. Вдох-выдох. Он откладывает своё тяжёлое пальто на заднее сидение, оставаясь в одном тёплом кардигане, чтобы ничего не утяжеляло и не сковывало движения, и выходит из машины вслед за альфами, а её они оставляют там же, открытой. На улице холодно, конец осени, ветер со свистом завывает и касается костей, заставляя продрогнуть и покрыться табуном мурашек, но Чонгук этого даже не замечает. Он пробирается на задний двор, из-под кустов наблюдая за тем, как в открытых воротах без сознания падают тела охранников, и аккуратно подходит к чёрному выходу. Под мокрым после дождей ковриком он находит ключи и, слегка дрожа, то ли от холода, то ли от страха — непонятно, открывает замок только со второй попытки. Достав из-за пояса пистолет, Чонгук аккуратно медленно открывает тихую дверь, всматриваясь в тёмный, лишь в самом конце освещённый ярким светом коридор, и ещё раз оглянувшись назад и осмотрев — нет ли кого за спиной, как мышка пробирается внутрь, закусив губу. Он двигается по стенке, чтобы его не было видно, почти не дыша, чтобы не дай бог кто услышал. Проходя мимо пустой кухни, омега аккуратно смотрит на лестницу, тоже пустующую, на входную пока запертую дверь и решает одним глазком заглянуть в гостиную. Как раз в ней он находит своего мужа, сидящего на диване: тот тихо переговаривается с каким-то мужчиной в классическом костюме и очками на переносице, пьёт свой излюбленный виски и перебирает какие-то бумаги, лежащие на журнальном столике. Чонгук стремительно забегает на лестницу, буквально тенью промелькнув мимо арки, и благодарит небеса за то, что когда-то удалось уговорить Тэхёна постелить на ступеньки мягкие ковры, потому что иначе бы он сейчас сдал себя в долю секунды, громко ступив на паркет. Прошлые, конечно, были залиты кровью убитых здесь людей, но из-за детей, видимо, альфа решил постелить новые, да и в принципе дом выглядит более опрятнее, чем когда-либо, ну или Чонгук просто отвык от него, не появляясь более трёх недель. Изредка оглядываясь назад, парень поднимается на третий этаж, всё ещё держа пистолет в руке, морщится от странного гула в ушах и, встряхнув головой, подходит к детской. Он аккуратно открывает дверь на какие-то сантиметров десять, чтобы посмотреть, кто кроме детей внутри, но увидев только их, сразу забегает внутрь, закрывая дверь на замок изнутри. Когда дети его видят, Чонгук резко прикладывает палец к губам и шикает, чтобы те не произнесли ни звука, и вмиг падает перед ними на колени, захватывая оба тельца в свои объятия со слезами на глазах. Те плачут с ним в унисон, только очень тихо, лишь изредка шмыгая носами, жмутся так крепко, будто вот-вот задушат. Чонгук словно весь свой мир в руках обнимает, выдыхает с облегчением и поочерёдно оба личика поцелуями покрывает, шепча слова о любви и о том, как он жутко скучал. Понимая, что у них нет времени, Чонгук просит их вести себя крайне тихо, поспешно одевает обоих, не забывая об ингаляторе Соёну, который запихивает во внутренний карман куртки, и пока сын завязывает шнурки на своей обуви, парень натягивает сапожки на Изабель. Та вдруг распахивает глаза в шоке, то ли в ужасе, и смотрит на пол. Чонгук прослеживает её взгляд и тихо матерится себе под нос, когда видит пистолет, который забыл убрать за пояс. — Милая, не бойся, это бутафория. — Что это такое? — Фальшивка, игрушка, но её вам нельзя.

Кристина Кошелева — Зверь

Собрав детей полностью, Чонгук просит их молчать, когда они выйдут, и постараться двигаться тихо, но быстро. Ступая в коридор, их по-прежнему встречает тишина, и это обозначает только два варианта: либо Чимин с Ёнбином пробрались в дом и вырубили Тэхёна, либо охрана вырубила их. О другом, более худшем и страшном варианте он думать не желает. Так или иначе, Чонгук обещание сдержит, поэтому, держа детей позади и вытянув обе руки с пистолетом так, чтобы те не видели, спускается вниз. На первом этаже он осторожно выглядывает из-за угла в гостиную, и сердце замирает: никого нет. Его окатывает холодом с ног до головы, волосы на затылке устраивают танец, и Чонгук, словно онемев, медленно поворачивает лишь голову. Его словно поддых бьют, когда на втором этаже он видит безумно улыбающегося Тэхёна, и внезапно кричит детям бежать. Он подталкивает их в сторону чёрного выхода, вроде сам тоже бежит, но такое ощущение, будто нет, потому что альфа его буквально за секунду, непонятно как так быстро оказавшийся внизу, грубо хватает за волосы и тянет на себя. Чонгук успевает услышать только громкое «Папа!», прежде чем столкнуться с чем-то хрупким, что под его весом сразу разбивается, и падает на осколки. Открыв глаза, омега видит гостиную и журнальный столик под собой, и не понимает, как Тэхён смог так быстро протащить его и бросить на него, словно куклу. Тело ломит, но он поднимается, морщась от боли, хватает рядом лежащий пистолет, но снять с предохранителя не успевает — из рук его ногой выбивают, а щеку тут же обжигает настолько сильная пощёчина, что он не понимает, как не вырубился, однако голову будто от тела отсоединили и на карусель положили, включив чёртов аттракцион. Тэхён его за грудки поднимает с пола и в лицо шипит что-то неразборчивое, Чонгук даже если постарается — не поймёт, ибо уши заложило. — Тэхён, оста-остановись, прошу… — хрипит, даже себя практически не слышит, отчаянно за чужие ладони на своей одежде хватается. — А что ты сделал для того, чтобы этого и не было? М? Я дал тебе сутки на обдумывание, а ты вместо того, чтобы выбрать предоставляемый тебе вариант из двух, решил избежать обоих и выкрасть детей из-под моего носа, и почему-то всерьёз думал, что у тебя получится. Не по-честному играешь. — Учился у лучших. — А где я играл нечестно? Или это ты про своего отца? Тогда да, он действительно лучший в этом. Вместо того, чтобы играть честно, он решил обойти все правила и сделать по своему, да ещё каким образом, — зло шипит в чужое лицо Тэхён. — Тогда вы квиты, зачем тебе я? — прерывистым шёпотом. — Кто сказал, что мне этого хватит? — взгляд Тэхёна резко падает на шею омеги, становится стеклянным, безумным, и он на выдохе произносит: — Метка… Почувствовав, как хватка на грудках слегка ослабилась, Чонгук берёт все свои силы и, опрокинув голову назад, со всей дури бьёт старшего лбом по носу, и тот, не ожидав, резко отпускает его, схватившись за сломанное место и согнувшись пополам. Чонгук подбегает к горящему камину, хватает с кованного держателя кочергу с двумя заострёнными концами — одним прямым и другим изогнутым, смотрящим вниз, и, размахнувшись, бьёт им альфу по лицу, оставляя на его щеке уродливый кровоточащий порез. Однако тот будто не чувствует, не обращает внимания на стекающую со своего лица кровь на белую рубашку, только ещё больше разозлившись, подлетает к Чонгуку и перехватывает кочергу при очередном заносе над собой, выдёргивает из рук и отбрасывает в сторону. Парень бежит в сторону барной стойки, за рукоятку какого-либо ножа ухватиться не успевает, хотя ещё бы пара сантиметров — и удалось, но альфа его в привычной манере за волосы дёргает на себя и за горло мёртвой хваткой цепляется одной лишь ладонью, к своей груди прижимает и давит, заставляя Чонгука задыхаться. Он изо всех сил толкает старшего спиной к стене, левой рукой дотягивается до сетки с винами и, схватившись за горлышко одной бутылки, с размаху бьёт Тэхёна по голове, чудом не попав в себя, потому что он не левша. Бутылка не разбивается, но судя по тому, как чужая ладонь спала с его глотки, — Чонгуку удалось его вырубить. Он стремительно отскакивает, кашляя так, будто под водой находился до самого последнего, чувствует, как жар с лица постепенно сходит, и, обернувшись, видит мужа на полу. Радоваться долго он не смог, Тэхён потихоньку начал приходить в себя, хотя после такого удара это невозможно так быстро: опять же, вероятно, виновата наркота. Несмотря на жуткую усталость тела, Чонгук, всё ещё откашливаясь из-за нехватки воздуха и чувствуя фантомное давление на шее, еле волочит ногами, но идёт к лестнице довольно спешно, чтобы отыскать детей. Тихо позвав их по именам — иначе невозможно: голос до сих пор от удушья хриплый, — он поднимает голову и видит выглядывающую макушку сына из-за двери в ванной комнате, делает шаг к лестнице и тут же корчится от боли, стрельнувшей так сильно в районе левого бока. Она заставляет его согнуться пополам, сделать передышку. Жестокое падение на столик явно дало свои плоды, плюсом, тело всё ещё помнит прошлые побои, после которых Чонгук не мог даже обследоваться, и Чимину ничего не сказал, хоть боль и нарушала его покой ежедневно при любом резком движении. Шум в гостиной и тихое «Папочка» голосом Соёна даёт ему стимул, и парень, превозмогая жуткие ощущения, перерастающие в адские муки, поднимается к детям. Из-за шагов внизу Чонгук забегает в ванную и закрывает её на замок, и кидается в угол к плачущей навзрыд, но тихо, Изабелле, которая впервые увидела драку между её родителями. Тэхёна, чёрт бы его побрал, даже не остановило присутствие собственных детей, напал на Чонгука, как изголодавшийся зверь на кусок мяса, и терзать начал, чем их напугал. Он понятия не имеет, как им выйти, как ему остаться при этом живым, но одно понимает точно: Чимин с другом на помощь уже не придут, и остаётся только Бога молить о том, чтобы те были живы, а не лежали у дома с пробитыми от пуль головами. Стараясь успокоить сына и дочь, и себя заодно, Чонгук очень тихо включает воду, буквально тонкую-тонкую струйку, чтобы их не было слышно, набирает в ладони немного воды и ополаскивает своё и Изабеллы лица. Соён более-менее на удивление спокоен, хотя он не раз наблюдал драку между родителями, и Чонгуку за это перед ним жутко стыдно, несмотря на то, что он не виноват в этом. Он сотни раз просил не устраивать это всё хотя бы перед детьми, но как горох об стену. Те напуганы, Изабелла до сих пор роняет слёзы, искривив губы и нахмурив лоб, и Чонгук, как бы ни напрягал мозг, не знает, как мужа успокоить, как выйти из ванной и остаться живым. Вариант согласиться на один из предложенных тем вариантов — оставаться с ним и дальше, — не подходит просто потому, что Чонгук перешёл сегодня черту, и не только тем, что он пробрался в дом выкрасть детей, а в большинстве своём меткой, и это пробудило в Тэхёне зверя. Тот уже попытался задушить его в гостиной, и если раньше, когда это происходило, альфа игрался, то сейчас намеревался убить окончательно. Чонгук кидает взгляд на зеркало, и с его губ сходит судорожный выдох: на шее глубокие синие следы от пальцев — четыре справа и один от большого слева по бокам. Он оглаживает их своими, наблюдая за тем, как его собственные ладони дрожат в жутком приступе, встряхивает ими, наплевав на то, что не помогает. Слышит шаги по лестнице и резко оборачивается, затаив дыхание. Детей он прячет за собой, а потом догадывается закрыть их в душевой кабине, что и делает в целях безопасности. Те послушно заходят, Соён прижимает к себе сестру, поглаживая её по голове, и Чонгук задвигает за ними пластмассовую дверцу, тут же слыша оглушительный удар по входной двери и крики открыть. Он дышит затрудненно, буквально задыхаясь, при каждом вдохе терпя боль в груди и лопатках, нервно осматривается на наличие чего-нибудь, чем можно хоть немного защититься, зачёсывает назад спавшую на глаза чёлку и падает на колени перед маленьким шкафчиком под раковиной, вспомнив, что когда-то он туда прятал ножи, которыми не раз рассекал свои запястья, однако внутри кроме бумажных полотенец и всяких тюбиков с мазями ничего. Крики и удары продолжаются, и после каждого сердце Чонгука гулко бьётся о рёбра в приступе страха. Он не сможет отбиться ёршиком, дверцу от шкафчика ему так просто тоже не сломать, ни одного лезвия здесь нет, хотя оно бы и не помогло, а только ему самому больше боли и проблем доставило. Чонгук в отчаянии закрывает уши ладонями, мельком в голове пролетает мысль сдаться и в колени кланяться, лишь бы ни его, ни детей не трогал, но тому это только самолюбие потешит, и Тэхён за секунду свернёт ему шею, когда налюбуется сей картиной. Глупая, но всё же идея, приходит к нему спонтанно, стоило кинуть размытый взгляд на кран. Чонгук судорожно открывает дверцу кабинки, из-за чего дети чуть вздрагивают, переключает на электронной панели режим душа, забирает шнур и просит Соёна включить только горячую воду, когда он ему скажет. Тот кивает быстро несколько раз, Изабеллу ставит в угол, чтобы ненароком её не намочило, и подходит к вентилям, ожидая указа папы. А тот не знает, сработает ли, но это лучше, чем просто ждать. Он вздрагивает каждый раз, с каждым диким ударом, и вдруг слышит треск дерева. Прямо посередине двери образовалась большая трещина, воцарилась минутная тишина, но после неё очередной удар, и Чонгук чудом успевает укрыться от отлетевших в его сторону острых щепок. Тэхён с той стороны, будто обезумевший смотрит на младшего в образовавшуюся дыру, просовывает руку и щёлкает замком; в этот момент Чонгук кивает смотрящему на него сыну включать, и тот прокручивает до упора. Он направляет душ прямо на входящего в ванную мужа, и ошпаривает того кипятком, из-за чего альфа, покрывая Чонгука словесным потоком ругательств, отскакивает в сторону, куда вода не дотягивается. Омега шнур не убирает, всё в одно же место — во вход целится, из-за чего первый этаж наверняка уже прилично залит, дышит лихорадочно, не давая возможности своим лёгким насытиться кислородом, и в глазах на миг темнеет. Этого хватает, чтобы потерять контроль над ситуацией, и он тут же чувствует сильную хватку на запястьях. Его снова отшвыривают в сторону, на сей раз в коридор. Он слышит, как вода выключается, как Тэхён закрывает дверь в ванную, приказывая детям сидеть и не высовываться, и наотмашь бьёт омегу тыльной стороной ладони так, что у него мгновенно из носа и разбитой губы хлынула кровь. Всё тело вновь сковало болью, когда Чонгук упал на спину, отхаркиваясь от попадающей в глотку жидкости. Бежать некуда, смысла сопротивляться нет, однако он переворачивается на живот и ползёт от монстра прочь, невзирая на чужие смешки, дающие понять, что это глупо. Он чувствует себя зверушкой в цирке, над которой потешаются, откровенно смеются над его попытками уползти по залитому водой полу. — Ты настолько наивный, что мне тебя жаль даже. Восемь из десяти за попытки, но ты всерьёз думал, что сможешь сделать хоть что-то? — усмехается Тэхён, медленно ступая по полу за ползущим омегой. — Столько лет живёшь со мной под одной крышей, столько таких ситуаций мы пережили, и ты всё ещё веришь в свои силы. Или хочешь сказать, за всё то время, что мы были в разлуке, ты энергии понабрался? Хотя оно и видно: имидж сменил, меткой даже обзавёлся. Чимин трахает явно от души, да? Воняешь им, аж мерзко. Времени зря не теряли, пока я разбирался с теми, кто на тебя напал по пути в Кёнсоль. Признаю, мои конкуренты, моя вина, однако, если бы я их не убрал, вряд ли вы бы спокойно разгуливали по Сеулу. «Спасибо» где? — Пошёл ты, — сплёвывает омега вместе с кровью и ощущает чужой с болью давящий ботинок на своей пояснице. Всхлипывая от неизбежности, он невольно останавливается, гулко упав лбом в пол, и его тут же за шкирку с него поднимают, к себе лицом разворачивают, но он на чужой оскал даже смотреть не может, с отвращением от себя альфу отталкивает, совсем не посмотрев, что за его спиной находится, и когда тот с лёгкостью его отпускает, парня тянет в невесомость. Вскоре он чувствует спиной удар о что-то угловатое, потом ещё один головой о то же самое, и так будто вечность, и ничего не понимает до тех пор, пока не видит мимолётные очертания лестницы позади. Стремительно скатившись по ней вниз, он ударяется о какую-то плоскую поверхность, и последнее, что видит перед тем, как погрузиться во тьму, — это спокойно спускающегося вниз Тэхёна.

***

UNAVERAGE GANG (ACE Beats) — 666

Запах сырости и рыбы проникает глубоко в лёгкие через ноздри, и альфа во сне морщится. В следующий миг, стоило ему дёрнуться после медленного пробуждения, его обдаёт диким колючим холодом, мокрые от явно морской воды волосы свисают вниз, отлипнув ото лба, и прилипают вновь, когда Чимин резко вдыхает и запрокидывает голову назад. Что-то мешает ему нормально вздохнуть полной грудью, сковывает буквально всё тело, и он осматривает себя, замечая кучу верёвок. Подняв глаза на того, кто его облил из ведра, которое тут же опустилось рядом, он горько усмехается. — Неплохое шибари. Где научился? Адресок не подскажешь? — в привычной манере шутит. Ким Намджун на это только усмехается и в сторонку перекурить отходит. — Сигареткой не стрельнёшь? — Я тебе только пулей могу стрельнуть. Заткнись, не для этого разбудил. — А чё так, скучно стало, — под нос бурчит он, осматриваясь. Что ж, то, что он находится в пусанском порту — это факт, потому что когда-то он здесь был частым гостем. Сейчас он в складском амбаре сидит привязанный к металлическому стулу и пытается вспомнить, что вообще произошло. Они с Ёнбином вырубили всех трёх на входе, однако Чимин не предусмотрел того, что в машине, что стояла не так далеко, находилось ещё четверо, среди коих был этот упырь, который даже сейчас одет с иголочки в строгий чистый костюм и пальто поверх него. Он-то его и вырубил, неожиданно подойдя сзади со словами: «Ну здравствуй, Пак Чимин». Где Ёнбин — альфа понятия не имеет. С Кимом разговаривать желания нет, однако узнать, где его бывший напарник, надо. — Слушай, а куда вы упаковали второго, что был со мной? — На корм рыбам отправили. — Ну, это вряд ли. — Сомневаешься? — Да. А иначе я бы отправился вслед за ним, разве нет? Смысл оставлять только меня. — Ну как же, есть смысл. Ты Тэхёну для разговора нужен, а тот лишний балласт. Чимин решает отмолчаться на это, но точно знает, что Ёнбин ещё живой — чуйка, а та ещё не подводила, разве что только он её, не слушая нисколько. — Ну и где тогда ваш Тэхён, раз поговорить хочет? Пусть говорит, я пока никуда не ухожу, — довольно иронично, исходя из того, что он привязан к стулу и сам без помощи не освободится. — Какой нетерпеливый, — слышится откуда-то сбоку, и Чимину впору плюнуть как в его наглую рожу, так и в рожу Намджуна, но сдерживается. Он видит, что у того вся морда расквашена, хотя до появления в доме тот на улице стоял курил, целый был, и очень надеется, что это чонгуковых рук дело. — Где Чонгук? — вылетает с уст, стоит об омеге только вспомнить. — Живой, если ты об этом, а где именно находится — секрет. — М, как и производство мета, вероятно? Никто так и не нашёл рецепт. — Зачем мне рецепт хранить где-то в письменном виде? Всё в голове, — стучит Тэхён по своему виску, закуривая обычную сигарету, любезно одолженную у Намджуна. — А со мной не поделился, — цокает Чимин, недовольно повертев головой. — А ты мне не друг, — откликается тот. — Правильно, я тебе враг, как и вы мне, так чего беседу светскую ведём? — Удобно? — выдыхает Тэхён дым, интересуясь. — Ещё бы. Всегда мечтал сидеть связанным на стуле в полупустом амбаре и вдыхать запах дешманских сигарет. Что, бабок не хватило? Пардон, счета же ещё заблокированы, экономить надо, понимаю. — Ну ещё б ты не понимал, сам-то вырос в нищете. — Поправлю: моя семья среднестатистическая. К тому же, важно не количество нулей на карточке или жёлтых купюр в кошельке, а то, что я в такой семье вырос абсолютно здоровым, ни в чём не нуждающимся человеком, в абсолютной любви и нежности. В отличие от вас, а то чего вы такими ублюдками выросли? Очевидно, родители в воспитании не принимали участие, либо просто не поднажали, — Чимин с насмешкой смотрит в глаза Намджуна, с едкой улыбкой на лице запрокинув голову назад. — А у кого-то их и вовсе нет. Это послужило тому, что Намджун резко сорвался и нехило двинул кулаком Чимину по лицу, и сделал бы это ещё раз, если бы не вовремя остановивший Тэхён. Тот что-то шепчет другу в ухо, видимо, успокоиться просит, и Намджун выходит со склада прочь, напоследок одарив младшего многозначительным взглядом, в котором целый список пыток над ним расстилается на огромном пергаменте. Или это хорошо поставленный удар разбудил фантазию. Чимин лишь усмехается, сплюнув кровь на сырой бетон и сверкая кровавыми зубами. Челюсть ноет, но ему не до этого. — Любишь провоцировать? — Тэхён отходит куда-то за его спину и возвращается со стулом в руке, поставив тот перед Паком, и садится. — Нравится смотреть, как бесятся обезьяны. — Ты в цирке, что ли. — Очевидно. А разве нет? Кто вы, если не звери? Людьми вас трудно назвать, да и животными язык не повернётся, потому что если собаке скажешь «Нет», то она и не бросается на миску с едой. Вы изголодавшиеся бешенные звери, которых только дробовиком остановишь, ну или клеткой. — Неплохое сравнение. Никогда бы, наверное, не подумал, что и твой отец окажется таким зверем? Ступор. — Что-то ты уже второй раз моего отца упоминаешь. Если он тебе что-то сделал, в чём я сильно сомневаюсь, то причём здесь я? — Ваши отцы стары, они и так подохнут, а так я хоть над их детьми слегка поиздеваюсь, пока те живы и смотрят на это всё. Но ты прав, твой отец тут не причём. Точнее, отчасти. Тебе Чонгук что-нибудь рассказывал? Видимо, нет. Что ж, тогда расскажу я.

Jean Pierre Taieb — Running After My Fate (Instrumental) (OST Divide)

— Изабелла Диас — так звали мою мать, которая будучи американкой сбежала из США в поисках укрытия от наркоманской семьи, попытавшейся накормить наркотой и её. Она получила визу беженца, обжилась в Кёнсоль у пожилой пары, что решила принять девятнадцатилетнюю девушку у себя. К двадцати двум годам она уже хорошо знала корейский язык, работала поваром в школьной столовой, где в старших классах учились твой отец и сын семьи, в которой она жила. Она хорошо жила, приносила в дом деньги, готовила, убиралась, выращивала виноград, лозы которого вскоре стали обвивать одну часть дома. Чимин после упоминания винограда сразу догадался, что это дом Чонгука и что тем сыном являлся его отец — Чон Джихван. — По взгляду видно, что ты понял, о какой семье речь. Так вот, — продолжает альфа, — Джихван её полюбил, оказывается, да молчал, исподтишка за ней наблюдая. В какой-то момент решил признаться, да только чувства не были взаимны, и вместо того, чтобы честно добиться её расположения, он решил поступить иначе. Он, Пак Хёндже, да-да, твой отец, и ещё парочка их одноклассников, пригласили её на дискотеку, мол, певец приезжает. Певец был, дискотека была, вот только домой она не вернулась в тот же вечер. Девушку изнасиловали трое на море у леса, а твой ёбаный отец-трус стоял в стороне и наблюдал, вместо того, чтобы помочь, — с ядом выплюнул Тэхён, брезгливо поморщившись. — И ты такой же трус. Сцепку себе позволил только Джихван, и она забеременела. Родила меня. Тут-то Чимина током и прошибло: они с Чонгуком родные братья по отцу. — Из семьи она ушла, кое-как, но собрала свои вещи и ушла на следующий день. Уехала в Сеул, где на работе официанткой, чтобы прокормить меня, познакомилась с тридцатилетним мужчиной-корейцем. Она не хотела, но выбора не было, нужно было растить меня, и она согласилась стать его женой. Всё бы ничего, да только я на протяжении девяти лет слышал, как страдает мать, и сам страдал не меньше. Он её пиздил, как суку, топил, бил, издевался, и она повесилась прямо передо мной, не выдержала. Я от шока даже сдвинуться с места не мог. Я ни в чём никогда не нуждался, должен быть благодарен ему за фамилию, за компании, которые он поручил мне, даже за Пугун Па, потому что когда я окреп, ему не было смысла мне перечить и твердить, что не моё это дело. Всё бы ничего, если бы не манера его воспитания, которому даже мама не могла помешать, — тэхёнов взгляд становится безумным. — Отец мою мать любил, пусть и ненормальной любовью, но был одержим ею, и по этой причине он Джихвану мечтал отомстить, вот только не своей рукой, а моей. Решил вырастить настоящего сверхчеловека, способного убивать чисто, иметь IQ выше ста пятидесяти как минимум, человека, который способен построить целую империю. Что говорить о манере воспитания, то тут можно мно-о-огое рассказать. Он заставлял меня пить чистый виски и крутиться вокруг своей оси, и когда он говорил «стоп», я должен был пойти по прямой дороге, и если я падал — он меня бил. Это была тренировка силы и воли. Чтобы я научился плавать, он бросал меня в ледяную воду в бассейн, и уже как я буду учиться плавать — это его не волновало. Вставал я без будильника ровно в шесть утра, и если я встал на минуту позже — он снова меня бил. Каждый год я учил разные языки, и если в конце года не говорил свободно на том, что изучал на протяжении двенадцати месяцев — он запирал меня в подвале с колокольчиками на голове, садил на стул, и если бы я встрепенулся — он бы услышал, и всё по новой. Я до жути боялся крыс, а они там были: бегали по моим ногам, жрали мою одежду, а самые дикие даже порывались жрать и меня. И это не все пытки, а лишь малая часть. Довольный реакцией Тэхён с улыбкой продолжает: — Он мне судьбу матери поведал в девятнадцать лет, когда основные пытки закончились, и начались другие — я должен был изучать всё о судостроении. На тот момент я уже был сверхчеловеком, как он и хотел. Не было ничего, чего бы я не умел, и, кажется, чего бы не знал. Было легко начать заниматься наркотой и контрабандой, и вскоре меня знал весь чёрный рынок, но мой Дом — никто из органов. О Пугун Па никто не знал, что было мне только на руку. Отец посетовал с какое-то время и плюнул, мол, делай, что хочешь, но обещание сдержи. Обещание отомстить, если ты не понял. В тридцать три года — раньше не выходило, — я нашёл Чон Джихвана в том же доме: у того уже была своя семья. Я следил издалека весь день, сидя в машине. Отец заранее сказал, что у того есть сын, с которого всё и должно начаться, и я просто кивнул. Как ты уже понял, мне было плевать, что я разрушу чью-то невинную жизнь, а всё потому, что моя мать так же была невинна, да и вырастили во мне как раз того, кто должен не жить, а просто отомстить. Чон Джихван даже спустя столько лет оказался тупым человеком, потому что когда я заявился на порог его дома, когда кроме его никого не было, и сказал, кто я такой — он лишь чуть-чуть покаялся и обнял меня. — Он знал, кто ты, когда знакомил тебя с Чонгуком? — не веря выдыхает Чимин, нахмурившись. — Да. Говорю же — тупой, подвоха не заметил. Мы «общались», — Тэхён кавычки изобразил пальцами, — несколько месяцев, я предложил ему работу, и он на радостях согласился, но взамен я попросил познакомить его со своим братом. Даже тогда этот идиот кивнул и пригласил меня на ужин. Потом, после той ночи, ты понял о какой я, когда Джихван позвонил мне через три месяца и сказал, что Чонгук беременный, я подумал, что это всё даже лучше, чем я мог представить, и отец сразу сказал мне брать омегу в мужья. За мать я отомстил, и после начал мстить за себя, потому что если бы не Джихван, то не было бы меня, не было бы всех этих пыток, которые я терпел на протяжении стольких лет, а на ком ещё отрываться, если не на его драгоценном сыне? Хотя, знаешь, если бы он любил его прям сильно, то он бы сделал всё, чтобы такого ублюдка, как я, в его жизни не было. Предпочёл стоять в стороне, в то время как его сын страдал и страдает до сих пор. В итоге, из двух родителей оказалась нормальной только мать, которая изначально меня с Чонгуком сватала, не зная ничего. Недавно, видимо, Джихван рассказал ей всё, так она на меня с граблями понеслась, стоило мне к дому подъехать, но детей я всё же забрал. — История, конечно, чудовищная, вот только ты хуже всех, кого в ней перечислил, — скрепя зубами, выдаёт Чимин. — Вместо того, чтобы продолжать жить, ты тратишь в пустую время на какие-то мести, забывая о том, что ты всё-таки человек, и что твоя мама явно хотела для тебя не такой жизни, раз уж всё-таки родила, а не сделала аборт. Этими поступками ты лишь поставил крест на её стараниях вырастить тебя в любви и заботе. Ты монстр. — На жалость ты мне надавить не сможешь. — Я и не стараюсь. Констатирую факты. — Спекулируешь мнимыми фактами, но на моё место вставать не желаешь, чтобы хоть каплю почувствовать то, что чувствовал я. Все люди монстры, оглянись, — Тэхён разводит руками, — мир кишит ими, любой не безгрешен. И ведь люди создают людей, а значит монстры сами создают монстров. — Твоя мать, видимо, тоже монстром была? А по рассказам не скажешь. — Я всей её жизни не знаю, она не делилась ею с ребёнком, пусть и со своим. Кто знает, что было у неё до Кореи. — Ты сказал, что монстры сами создают монстров, — Чимин наклоняется настолько, насколько верёвки ему позволяют, и шепчет: — но ведь на самом деле монстрами не рождаются, ими становятся. Ты сам выбрал этот путь, и ты сам позволил отцу делать это с тобой. Если бы ты не желал этого, то сбежал бы, появись у тебя возможность, а значит никто, кроме твоего отца, не виноват, что твоя жизнь такая. И Чонгук тоже не виноват. Чимин понимает, когда оказывается прав, потому что правда глаза колет, и люди, слыша её, злятся. То же происходит и с Тэхёном: губы плотно сжаты, взгляд холоден, но агрессию выдают заострённые со злости скулы, желваки на лице и набухшие на шее вены. Он возвращается в исходное положение, продолжая говорить: — Твоя психика пошатнулась, ведь ты видел смерть матери, психологическую помощь тебе никто не оказал, а отец продолжал издеваться, и ты принял это как должное, став тем, кем ты являешься. Ты не сверхчеловек, Ким Тэхён, ты подбитая жизнью злая собака, способная делать всё, но только не любить и сострадать другим, а именно эти качества в человеке делают его человеком. — Красиво рифмуешь, не желал стать продюсером? — О, поверь, я и голосить умею, особенно в постели. Чонгук может рассказать. А что умеешь делать ты, кроме того, как насиловать и сцеплять? Тот усмехается. — Остёр, остёр… — Тэхён опускает равнодушный взгляд вниз, а поднимает полный насмешки, и губы растягивает в маниакальной улыбке. — Мин Юнги так же острил, а потом я опустил его за шею под воду, заставляя задыхаться от нехватки кислорода. Чимин резко меняется в лице, дёргается со стула, и на его попытку Тэхён громко смеётся, хлопнув в ладоши. — А тебя с пол-оборота завести на easy. Что, тебе можно, а мне нельзя? — Ты обязательно ответишь за их смерть, ублюдок. — Верные у тебя, кстати, были друзья. Так и не раскололись, где вас с Чонгуком носило, правда, цену за это им пришлось заплатить немалую. — Вывести меня пытаешься? А смысл, если я связан? Развязал бы хоть. — Рановато. Заноси! — кому-то кричит Тэхён.

Skeler — Tel Aviv

Чимин напрягается, когда в амбар заходит Ким Намджун с телом на своём плече, и если издалека сначала не видно, кто там, то стоит альфе подойти ближе, как он узнаёт в бессознательном теле Чонгука, всего в крови. Он вновь дёргается, шипя на ебучие верёвки. — Хороший тамада, и конкурсы интересные, — наблюдая за тем, как омегу кладут прямо на ледяной бетон, говорит он. Тот без куртки, Чимин за его здоровье переживает, хотя, что уж там, за него в принципе, потому что не просто так Тэхён принёс его сюда. — Что, поставишь кого-то из нас перед выбором: либо он, либо я, прямо как в фильмах? — Ну перед тобой конкретно такой выбор я точно ставить не буду, ведь на кой ты мне, — отвечает Тэхён, присаживаясь перед лежачим на корточки и пытаясь привести того в чувства легкими пощёчинами. Ну хоть не водой, и то ладно, хоть где-то сжалился. Чимин до сих пор не может принять тот факт, что эти двое — родные братья. Видно из-за интимной близости с братом, у родившегося Соёна и выявились патологии. Он всматривается то в лицо так и не пришедшего в себя Чонгука, то в лицо альфы, и действительно видит в них сходства: те же родинки, брови, губы — разрез глаз только отличается, и то, это с какой стороны посмотреть, ведь если их обоих поставить в одну позу и попросить сделать одно выражение лица, Чимин уверен, они были бы как две капли воды. Чонгук знал обо всей этой истории, прекрасно понимал, что замужем за своим родным братом, и Чимину невероятно трудно представить, что творилось у того на душе, когда он впервые всё это услышал. Насколько тяжело было принять то, что приходится спать с человеком, в венах которого течёт родственная кровь. Пусть они и не знали друг друга до момента встречи, это вряд ли отменяет тот факт, что они всё-таки друг другу родные. Теперь Чимин понимает, почему Чонгук не хотел ничего рассказывать, вот только одно непонятно: смысл было защищать отца, если произошедшее с Изабеллой Диас было сорок шесть лет назад? К тому же, девушка не подавала заявление в полицию об изнасиловании, никто не знал, кроме тех, кто это совершал, и втихоря уехала в Сеул. Нет никаких доказательств, а значит, дело не в этом, и защищает он по другой причине. — Что у тебя есть на Джихвана? Чем ты шантажируешь Чонгука? — Скажем так, какое-то время тот выполнял за меня грязную работу, и я не мог не запечатлеть это на видео и оставить у себя на память. Ты только представь горе матери, когда та узнает, что её муж закапывал трупы в лесу и был, можно сказать, моим сообщником? — усмехается Тэхён, а Чимина передёргивает. — Ну ты и гондон. — Джун, принеси нашатырь. Неплохо его так приложило… — Ты помог, сука? — Не поверишь, но нет. С лестницы он упал сам, — «я просто не стал останавливать» — не продолжает, хотя он бы и не смог, на самом деле: не супермен, в конце концов. Намджун приносит аптечку, кладёт её на заваленный всяким барахлом пыльный стол и начинает искать там нужную баночку, а когда находит, сразу относит Тэхёну, стуча каблуками дорогих туфель по бетону. — Его разбудить сначала надо, кретин, иначе сожжёшь ему слизистые, — тихо рычит Чимин, наблюдая за ним. — Блять, какой ты дотошный. Завались, иначе рот скотчем заклею, — устало произносит Тэхён и откупоривает баночку, поднося к носу омеги только крышку на расстоянии трёх сантиметров, и немного двигает ею из стороны в сторону. Чонгук, ожидаемо, начинает шевелиться, морщиться и, когда медленно открывает тяжёлые веки, громко стонет, вероятно, от болей по всему телу. — Кажется, у него внутренние переломы, — Намджун хмурится и кидает беглый взгляд на шипящего от злости привязанного альфу. — Ну не переломы, но ушибы так точно. Хотя… — Может, немного облегчить его страдания? — Думаешь? — О чём вы, блять, говорите? — не понимает Чимин, переводя взгляд от одного альфы к другому. — Думаю, да. — Что ж, ладно, давай, — Тэхён вытягивает ладонь, и Намджун тут же кладёт в неё маленький прозрачный пакетик с голубым порошком, и когда Чимин понимает, что это такое, его знатно кроет всеми видами отрицательных эмоций. — Не смейте, блять! Не давай ему это! — он дёргается, хоть как-то пытается расшевелить верёвки, но эти мрази связали его чересчур крепко. Его проклятия в их сторону нисколько не помогают, и вот он огромными от шока глазами смотрит, как пакетик в руках Тэхёна наполовину опустошается прямиком в чонгуков рот. — Сука! — Да успокойся ты, от такого количества ничего не будет. — Ёбаный упырь, — выдыхает с ненавистью альфа, запрокинув голову назад и тяжело дыша. Бес внутри него так и рвётся наружу, чтобы пересчитать Кимам все косточки. — Джун, дай воды. Вскоре они поят постепенно приходящего в себя омегу водой, и Чимин наблюдает за тем, как тот спокойно принимает сидячее положение и будто не чувствует боли, хотя стоило ему проснуться, как тело сразу активировало все болячки. Мет, вероятно, создал внутри него броню, закупорил на время все ушибы и всю боль, и Чонгук понимает: что-то не так, потому что двигается, шевелит руками, но ни один мускул на лице не дёргается, так как он ничего не чувствует. — Что ты мне дал? — задаёт тот очевидный вопрос, всё ещё приходя в себя и осматриваясь. — То, что тебе временно поможет двигаться. — Сука, ему в больницу надо, — рычит Чимин, и Чонгук на него сразу обращает внимание. — Чимин… Омега порывается к нему подбежать, однако Тэхён его быстро на место возвращает, за плечи обратно на пол усадив, и глаза тут же застилает пеленой слёз. — Вы такие милые, что аж тошно, — хрипло смеётся тот. — Выйди, проблюйся. Надеюсь, вместе с гнилью ты своё сердце выплюнешь. Ах, погоди, у тебя же его нет. — Странно… если его нет, что тогда так сильно билось в моей груди от адреналина, когда я твоего любимого в постель втрахивал? — Какая же ты мразь. — Даже не состришь? Прискорбно. — Умею остановиться, в отличие от тебя. Что-то мы много болтаем. Не расскажешь, зачем мы здесь собрались? — Ой, да всё просто, — Тэхён усмехается и достаёт из кармана пальто складной нож, сразу его раскрыв, и, вертя лезвием перед лицом Чонгука, обращается непосредственно к нему. — Порисуешь, любовь моя? Чонгук перевод испуганный взгляд с Чимина на Тэхёна, слыша где-то позади смешок Намджуна, и ничего не понимает. — О чём ты?.. — Рисуй, что угодно, но чтобы этой метки на твоей шее я не видел, — как гром среди ясного неба, и альфа кидает нож перед Чонгуком, вставая с корточек и отходя в сторону. — Ты что, совсем рассудок потерял?! — кричит Чимин, дёргаясь. — Он здесь кровью истечёт, ублюдок!!! — Я умею оказывать первую помощь при кровотечении, ты не переживай, — Тэхён поворачивается к омеге. — Мы ведь с тобой не впервые будем латать тебя, верно? Чонгук помнит. Муж действительно не один раз латал ему открытые раны, которые сам же и делал, либо когда младший себе вены вскрывал, но до шеи не доходило ни разу. Как там он говорил сам себе? Если Тэхён ему метку поставит, то он её с себя ножом снимет? Иронично, что это действительно придётся сделать, вот только метка не его, а Чимина. Он дрожащей рукой берёт нож, и слышит крики последнего. — Чонгук, не смей! Блять, Тэхён, облагоразумься! — Если этого не сделаю я — это сделает он, Чимин, — тихо произносит омега, и на его слова рядом стоящий альфа довольно кивает. — Где вы… где вы… — прикрыв глаза, под нос себе шепчет Пак, кусая губы. — Чего он там шебуршит? Молитвы читает? — спрашивает Намджун у друга. — Это прерогатива моего мужа. Да, милый? — тот слегка толкает омегу коленом, а Намджун резко вскрикивает на весь амбар от боли в ноге: Чонгук ему по самую рукоятку вонзил нож в бедро, кажется, сам от себя не ожидав, потому что испуганно назад отползает, пристально смотря на пронзённое им место. — Паскуда! — он замахивается на того рукой, но вовремя одёргивает себя и садится на стул, принимая аптечку с чужих рук, начинает обрабатывать свою рану вокруг ножа. Вытаскивать нельзя, иначе последствия будут в разы плачевнее. — Ты храброй воды хлебнул, что ли? Вроде обычную давали, — спрашивая младшего, Тэхён сразу поворачивается к другу, морщась, как будто это ему ногу протаранили. — Это зашивать надо. — Правда что ли? Спасибо, не знал. — Не язви. Перетяни верёвкой, Сокджин приедет, вытащит и зашьёт. На чём мы остановились? Тэхён поворачивается к сидящему в страхе Чонгуку и привязанному Паку, а тот отчего-то смеяться заливисто начинает, запрокинув голову, и он щурится. — Смешинка в рот попала? В этот момент в амбар грозовой тучей залетает Сокджин, затмевая всё широким подолом пальто. — Тэхён, здесь омон и агенты. Названный поворачивается к Чимину с полными шока глазами, улыбается нервно. — Ах ты… собака… Как ты это сделал? — Не одному тебе быть на десять шагов впереди, — довольно безумно скалится Пак. — Я обошёл тебя сегодня на все одиннадцать. Когда вы забирали нас сюда, даже понятия не имели, что напали на агента NIS. — Ты вернул должность… — ошарашенно выдыхает Тэхён, и ведь действительно даже не подозревал этого. — Пакуйте их, одни не уйдём. У нас есть ещё время. Чимин подмигивает ничего не понимающему Чонгуку, пока верёвки на нём разрезают и обматывают запястья скотчем.

flashback.

— Добро пожаловать в нашу команду снова, Пак Чимин, я очень рад увидеть тебя в должности, — пожимает ему руку Ким Богом, отныне вновь его начальник. — Трудно пока сказать тоже самое, хённим, — отвечает альфа, глядя на свой значок. — Ты ради блага это делаешь, да и со временем привыкнешь. Все мы помним, каким ты сюда пришёл в первый день, но адаптировался же. — Это немного другое, но не спорю. — Ладно, давай обсудим всё. Ты всерьёз решил пробраться в дом и сам выкрасть детей? Дорогой мой, это ведь тоже статья, и если Тэхён тебя на этом поймает, засудит. — Я не собираюсь их красть. Мне нужно, чтобы он сам меня выкрал. — То есть? — не понимает старший. — Надо мыслить, как преступник. Если он меня поймает, что сделает? — Наверняка свяжет и запрёт где-нибудь, — предполагает Богом. — Верно. Мне всего лишь нужно от него чистосердечное, а если мы поговорим и выведем друг друга из себя, он сознается во многом. Я более, чем уверен в этом. — Соглашусь, потому что твой острый язык точно на это способен: плавали — знаем. Но что потом? — Прямо сейчас налепите на меня прослушку и трекинг, запишите весь наш разговор, отследите моё местоположение и повяжете его, и, надеюсь, остальных, если те будут. Постараюсь и их вывести хоть на что-нибудь. — А если найдут прослушку? — Не найдут: плавали — знаем, — в той же манере отвечает ему Чимин, на что начальник по-доброму усмехается. — Что ж, ладно. Надеюсь, операция выполнима, хотя, в тебе я никогда не сомневался. — С трекингом могут быть проблемы? — Если только где блокируется связь, как и всегда: в подпольях, загородом, в море, иногда и в портах связь с трекингом теряется. Сделаем всё возможное, чтобы тебя отследить. — Отлично.

end flashback.

Klergy — The End

Ещё подошедшие неизвестные Чимину люди в кепках и масках выводят их с Чонгуком куда-то наружу, ведя по причалу вдоль стоящих складов у воды, а троица Ким куда-то запропастилась, потерявшись позади. Как Чимин понимает, их ведут на судно, но не по основному входу, а через перевозочный для груза паром, но зачем, если как только оно отплывёт в море — их увидят, этого он не понимает. Чонгука он взглядом старается успокоить, видит, как тот от страха на грани истерики и дрожит не по-детски, вероятно от холода, потому что на нём лишь кардиган, а на улице начало декабря: сегодня-завтра уже снег выпадет. Он просит ведущего его за локоть в ебеня бету снять с него куртку и отдать омеге, но тот упорно игнорит, будто Чимина и нет вовсе. Кому-то из этих парней поступает на телефон звонок, и из следующего разговора он понимает, что «босс» велел им запереть их с Чонгуком где-нибудь на судне, и всё, на что надеется альфа, это только на тёплое помещение. Вскоре их действительно отводят через кубрик в гардеробную для работников и, изъяв оттуда все посторонние предметы, оставляют там, но не без внимания — просто снаружи за дверью как псы охраняют. Чимину непонятно, что Тэхён от них хочет, и ведь навредив им, только хуже себе сделает в разы. Но об ублюдке он не думает, к сидящему на полу омеге тихо подходит, стараясь не шуметь, и в чужое лицо вглядывается, замечая, что губы омеги посинели от холода. Сматерившись себе под нос, Чимин решает освободиться. Было бы легче, если бы руки ему связали впереди, но куда сложнее, когда они связаны сзади. Он осматривается на наличие чего-нибудь острого, что поможет разрезать скотч хотя бы чуть-чуть, не брезгует цеплять зубами дверцы шкафчиков, однако те пусты, только по паре тряпок валяется, которые никак ему не помогут, а растянуть скотч запястьями уже пытался — не вышло. В итоге Чимин находит поломанный карандаш, присаживается на пол, чтобы взять его и, провертев предмет в пальцах, направляет остриё на скотч, протыкая его насквозь. Хоть и проблематично, долго и больно из-за того, что карандаш втыкается в запястья, но ему удаётся проткнуть ленту наполовину, остальное же он уже растягивает собственноручно. Кровь об тряпки он не вытирает, дабы зараза не попала, к своей тоже не притрагивается, да и вообще об этом не думает, ему только омега важен, которого альфа накрывает своей курткой и просит застегнуться. Так же аккуратно освобождает от скотча и его. — А т-ты? — дрожащим голосом спрашивает тот, аж зубы от холода стучат. — Нашёл о чём думать. Не переживай обо мне. — Н-но ведь… — Чонгук. — Молчу, — Чонгук сразу притихает, укутавшись по нос, но после бурчит негромко: — Что делать б-будем? — Агенты уже здесь, но… нас они не найдут, а прослушку и трекинг с меня успели снять. Выжидать тоже нельзя. Чимин усердно думает, рассчитывает все за и против и понимает, что без какого-либо оружия ему снаружи амбалов не одолеть, несмотря на то, что он не знает, сколько их там в принципе. Вели трое — это всё, что ему известно, но те и вооружены нехило: стоит Чимину дёрнуться, как ему пулю в лоб пустят, теперь уже точно. Не за себя ведь боится — за Гука, за своё обещание и моральные принципы, а это всё многое для него значит. Он сдавливает виски пальцами, усердно массируя и шевеля свои мысли, но ничего дельного в голову не приходит. — Ты сможешь, если что, бежать? Выдержишь? — Я не чувствую нигде боли, так что, думаю, да. — Это пока… Не знаю, сколько длится этот ёбаный эффект от мета. — По крайней мере, он хотя бы помогает сейчас. И оба замолкают, каждый думая о своём. Чонгук прижимается щекой к плечу с боку сидящего альфы, кутаясь в куртку, и прикрывает глаза. Усталость свалилась на него снежным комом, хотя эффект от наркотиков обычно обратный: изнутри пробивается адреналин, накрывает кайфовая эйфория, но, видимо, не в его случае, и почему — непонятно. Он не думает, что с ними будет дальше, он просто растворяется в ощущениях, что сейчас испытывает, сидя рядом с любимым человеком, и верит, что это не мимолётный момент. Чимин постепенно вселяет в него веру и надежду в лучшее, как это было когда-то. Чонгук вдруг осознаёт, что засыпает: тело наливается свинцом, веки тоже становятся тяжёлыми, голова пустой, все мысли словно улетают подобно птицам, и ощущение, будто его тёплым одеялом накрывают — уже не холодно, более того — хорошо на душе, ничего не отяготяет. Руки падают на колени, голова полностью размещается всей тяжестью на чужом плече, и Чимин понимает, что что-то не так, сразу поворачивая лицо к нему, вот только этого омега уже не видит и не чувствует. — Чонгук? — тормошит его за плечо мужчина, однако реакции ноль. — Чонгук~и? — Чимин аккуратно перекладывает чужую голову на свою ладонь и отстраняется, чтобы в лицо младшего глянуть, но то неподвижно, веки даже не дрожат, и вряд ли тот заснул бы так быстро, зная, что это априори невозможно: омега всегда подолгу засыпал не на своём месте, оттого Чимин нервничает. — Милый, не спи, проснись. Чонгук~а! Тело в свои объятья принимает страх. Альфа прислоняет ухо к его груди в районе сердца, и то бьётся в спокойном ритме, как и должно быть, и пульс в порядке, однако Чонгук никак не просыпается, и Чимин очень надеется, что организм к наркотику так привыкает, отторгает ли его — неважно, главное, чтобы не было ничего серьёзного с плохими последствиями, ведь он не знает, как поступить, и с таким сталкивается впервые. За всю его службу в органах Чимин не раз раскрывал дела с наркотой, видел людей под дозой, спасал тех не раз, а кого-то просто не успел, и впервые на его глазах такая реакция на первое принятие. Вероятно, что не из-за дозы вовсе, ведь у Чонгука большой стресс, но то, что реакции на тормошение его тела и зова по имени — ноль, пугает. Чимин пробует ещё раз, но тщетно, и это бьёт в нём тревогу изнутри как по большому колоколу, заставляя сорваться с места, перед этим аккуратно облокотив чужое тело о скамейку, и долбить кулаками по двери, зовя на помощь. Он прислушивается, но ответом на его мольбы откликается лишь звенящая тишина, означающая, что снаружи вовсе никого нет, и они одни. Чимин решает, что ждать ни в коем случае нельзя, и начинает плечом бить в дверь там, где замок, не обращая внимания на боль во всём теле. Где-то глубоко внутри он понимает, что это бесполезно, ибо двери на суднах полугерметичные, и ломать их таким способом — всё равно, что стены двигать. — Эй!!! Кто-нибудь меня слышит?! — Чимин надрывает связки, что есть силы, но снаружи всё та же тишина. — Здесь нужна помощь! Эй! Он бьёт кулаками по двери, создавая шум, вопит, но вскоре выдыхается, скатившись по ней спиной, и вытягивает на голове волосы, крепко схватив их у корней от бессилия. Чонгук всё так же не дёргается, лишь еле-еле поднимается грудная клетка от спокойного дыхания. Альфа снова начинает винить себя, ведь если бы не промолчал, если бы оставил свой план в тайне от младшего, то тому не пришлось бы страдать и лежать сейчас здесь, будто живой труп. Старается как лучше, а получается как всегда. Давит ли это на него? Несомненно. Накрывает с головой и мысль о друзьях, погибших от руки Тэхёна. Страшно представить, каково было Юнги, которого за шею тянули под воду и заставляли глотать её до тех пор, пока не сдадут лёгкие и не отключится мозг. А Хосока, кажется, заставляли на это смотреть. Или всё было наоборот. Чимину даже знать не хочется, его и так мучают кошмары, словно это он их убивает. Кажется, лучше быть в неведении, и чтобы не мучить себя, он и судмедэкспертов не спрашивал интервал между их смертями и кто погиб первый. Чимин знает, что будет накручивать себя, представлять всё досконально, единую мелочь, и воспроизводить в голове те картинки, которые даже не видел. Одна из них уже имеется, и она то и дело всплывает в его снах. Снова поморщившись от очередного защемления в груди в районе сердца, которое мужчина всё это время игнорировал, он прижимает ладонь к этому месту и давит: либо это действительно притупляет боль, либо это самовнушение и не более. Тем не менее, она притупляется, и в этот момент Чимин слышит звуки снаружи. Он вскакивает на ноги и снова кричит, чтобы его услышали, долбит по двери, и некто снаружи её открывает, потянув рычаг вниз. Ему плевать, кто там, даже если это люди Тэхёна, главное, чтобы омеге оказали хоть какую-нибудь помощь. Когда дверь тяжело отворяется, Чимин видит человека, с которым ни разу лично не встречался, зато его голос слышал, а лицо узнаёт из фотографий в досье Ким Намджуна. На нём кепка и приспущенная ко рту маска, но его трудно не узнать — слишком запоминающееся лицо. — Чхве Ыну? — Он самый, — откликается тот, но заглянув за плечо альфы, резко срывается к лежащему Чонгуку, оглядывая того испуганными глазами. — Что с ним?! — Понятия не имею. У него ушибы, как внутренние, так и наружные, и Тэхён дал ему мет, чтобы облегчить боль. После этого, как нас сюда засунули, Чонгук заснул и никак не просыпается, сколько бы я ни пытался. — Значит, организм борется. Давай вытащим его отсюда. Чимин не спрашивает, как омега здесь оказался, почему не улетел и куда в тот день пропал: ещё успеет, наверное. Тот помогает ему разместить Чонгука на спине и, подхватив его под коленями, альфа следует за Ыну прочь отсюда. Они проходят сквозь весь механический отсек, аккуратно озираясь по сторонам, и вдруг резко тормозят у самого носового выхода, через который Чимина с омегой и заводили на судно. У припаркованной недалеко машины стоят те самые мужчины в кепках и масках, о чём-то переговариваясь и дымя сигаретами, и Ыну шипит себе под нос, беззвучно матерясь. Когда он заходил через этот же ролкер, никакой машины не стояло, и людей Тэхёна не было, а теперь вдруг аж четверо, один из которых стоит к ним спиной, держа в руке автомат. Одно хорошо — те ещё не знают, что в раздевалке кубрика парней нет. — Нужно подождать, когда один из них пойдёт сюда, вырубить его и забрать автомат, иначе, если мы выйдем пустыми, всех застрелят, — тихо шепчет Чимин. — Как ты вырубишь его без оружия? — Я что, зря в органах проработал, — немного раздражённо произносит альфа и аккуратно садит Чонгука у контейнера. — Ты приехал на машине? — Да, но она далеко. — Как ты вообще узнал, что мы здесь? Что мы вообще здесь — в Пусане? И почему ты не приехал тогда? — Ты серьёзно хочешь выяснить это в данную минуту? — Думаю, что нет, но на первый вопрос будь добр ответить, потому что это слишком подозрительно. — Мой муж сказал, что Тэхён и другие всё время прятались именно здесь, на каком-то из своих судов, и что сегодня они привезли сюда бывшего хахаля Чонгука. Я сразу смекнул, что к чему, но я надеялся, что Чонгука здесь нет, а потом увидел, как вас обоих через склады сюда тащат. — Не понимаю: твой муж — Пак Сонхва, который также является другом Тэхёна, просто так сказал тебе, что в порт привезли меня? На кой чёрт ты приехал сюда, раз даже не знал, что Чонгук здесь? Меня спасти? Ради чего? — Ты слишком много вопросов задаёшь в такой напряжённой ситуации, — зло цедит Ыну, но раздражённо вздохнув, отвечает: — Сонхва меня сильно любит, он всё это время, когда Тэхён вёл мои поиски, прятал меня в Тэгу, врал ему, что понятия не имеет, где я нахожусь. Мы на публике всегда вели себя холодно по отношению друг к другу, и если я Сонхва не люблю, то он меня — да, и об этом знал только Чонгук, именно поэтому Тэхён ему верит. Вот и причина, по которой муж мне всё рассказал. Да, я не знал, что Чонгук мог быть здесь, и да, ради спасения тебя, потому что я ему должен, — почти не дыша, быстро выпалил омега тихо. — Я Чонгуку многим обязан, только счастья ему желаю, поэтому я здесь. — Складно стелишь. — Не веришь мне? Ну и плевать. Если бы я хотел твоей смерти, я бы не распинался тут перед тобой! — Ыну неожиданно повышает голос, сам от себя не ожидав, и резко закрывает рот ладонью. Чимин выругивается сквозь зубы и выглядывает из-за угла, и, ожидаемо, видит, как на звуки и голос обратили внимание, но радует, что пока только тот самый бета, что стоял к ним спиной. Сейчас тот, бесшумно шагая, вытягивает автомат перед собой и движется в их сторону, в то время как другие решают даже не оборачиваться, что для Чимина и к лучшему. Он показывает омеге замолчать, приложив указательный палец в губам, прижимается спиной к стене, чуть повернув голову так, чтобы краем глаза видеть тени, и выжидает. Парень шагает к нему мучительно медленно, вероятно, вслушиваясь в каждый шорох, и когда в поле бокового зрения появляется дуло автомата, Чимин отсчитывает три секунды и резко хватает ладонью за ствол и выдёргивает его в свою сторону. Бета, не ожидав такого выпада, вместе с автоматом летит в сторону Чимина, не успев даже вякнуть, и тот перехватывает его сгибом локтя поперёк горла, оттаскивая в сторону. Ему даже стараться не пришлось особо, тот зелёный совсем, как отбиваться не знает, и Чимину хватило всего несколько секунд, чтобы отправить его в бессознательный режим. Он оттаскивает обмякнувшее в руках тело за складские ящики, забирает автомат, повесив его через шею и руку на бок, и возвращается к омегам, один из которых, кажется, приходит в себя. Встав на одно колено, альфа кладёт холодную ладонь на щеку Чонгука, мягко поглаживая её большим пальцем, и заметно расслабляется, когда тот шевелится, постепенно пробуждаясь. — Впервые вижу такую реакцию на наркоту… — Поэтому Тэхён и держит рынок на плаву. У него огромная клиентура, потому что «голубая лагуна» не держит людей на поводке, и последствий от неё не так уж и много, — решает ответить Ыну. — Рецепт разрабатывался ещё его дедом, это было давно, но, я думаю, ты и так это знаешь. Тэхён ещё сильнее улучшил его. — Ты сам принимал? — Не приходилось. Они не заставляют, когда предлагают, так что у меня был выбор, и я отказался. — Ясно. Так, ладно, нам нужно выбираться отсюда. Чонгук~а?.. — мягко зовёт младшего Чимин, продолжая поглаживать его щеку, и тот на зов знакомого голоса постепенно приходит в себя, а веки начинают подрагивать в попытке открыть их. Чонгуку снилось море в родной провинции. Он мчался босым по горячему песку, убегая от своего любимого преследователя, громко и по-детски наивно смеялся, и то мгновение длилось будто вечность. Запах рыбы, морской сырости, тепло от яркого солнышка, покрытая крупными мурашками кожа от соприкосновения с брызгами волн, так давно позабытая свобода… Но Чонгук вдруг спотыкается и падает. Падает в реальность, открывая налитые свинцом глаза и понимая, что он не в провинции, и Чимин за ним не бегает, а бегут они от Тэхёна, места которому в его сне даже не было. Всё, что он видит — размыто, немного двоится, где-то в подкорке сознания Чонгук понимает, что всё его тело — сплошная боль, но пока он её не чувствует благодаря принятым наркотикам, и это помогает ему резко дёрнуться, как от пробуждения, на деле он же просто увидел у Чимина оружие. Но опасный предмет отходит на второй план, когда омега чувствует любимые и нежные касания, подобные лепесткам шелковистых белых роз, и благодаря Чимину встаёт на ноги, стараясь окончательно прийти в себя, но, так или иначе ощущая в голове шторм. — Долго я был в отключке? — еле разборчиво шепчет, обращаясь к нему, потому что только его пока и видит. А где-то рядом в стороне бесшумно льёт слёзы Ыну, моментально срывая капли с щёк подушечкой большого пальца. — Не очень. Будто почувствовав, Чонгук резко разворачивается, из-за чего в голове закружилась карусель, и только благодаря чиминовой крепкой хватке на своих локтях умудряется выстоять, а не нырнуть носом в бетон. С губ шёпотом срывается имя друга и, не подумав, парень бросается тому на шею, душа в своих объятиях, что всегда было довольно редко. Ыну негромко в ухо просит не плакать и успокоиться, ведь сейчас не самое время для такого, но в ответ обнимает и глубоко вдыхает такой позабытый природный запах Чонгука рядом с запаховой железой. Нахлынувшие чувства и вину он уперто глушит в себе, решая с другом поговорить об этом позже, но сейчас ему необходимо, чтобы эти двое выбрались отсюда живыми и невредимыми. — Как ты… как ты здесь оказался? — отстранившись, в глаза заглядывает младший. — Разве ты не уехал?.. — Я тебе потом всё объясню, а сейчас вам надо бежать. Ты же знаешь, как можно незаметно пройти через машины? — Ыну поворачивается к альфе. — Да, но они вооружены до зубов, и неизвестно, сколько их там, а до машин ещё добраться надо. — Есть у меня одна идея, но для этого тебе придётся отдать мне оружие.

axius link — нас не догонят

Идея Ыну была опасная, но действительно существенная и исполнимая. Прежде чем забрать у него автомат, омега бессовестно снимает с бессознательного парня, которого вырубил Чимин, форму, и надевает её на себя: свою же одежду просто бросает рядом, чтобы когда тот проснулся, оделся в неё, благо, телосложение у них сильно не отличается. Пока пропажи своего человека другие не заметили, Ыну быстро натягивает на лицо чужие маску и кепку, объясняет Чимину, где стоит машина, на которой он приехал, незаметно для Чонгука всучивает от неё ключи с каким-то другим предметом и, попросив альфу беречь того как зеницу ока, выбегает наружу, чтобы впопыхах сообщить, что пленные сбежали. У Чимина буквально каждая секунда на счету. Он прячет Чонгука за углом прямо на выходе, по стенке пройдя с ним туда, чтобы они смогли быстро и незаметно выбежать, и сам встаёт рядом. За углом начинается возня, переговоры, Чимин надеется, что Ыну никто не заподозрит, и их план реально срабатывает, потому что вскоре слышится быстрый бег, и мимо них с омегой, создавая сквозняк, пробегает несколько человек, и последний, затормозив и повернувшись к ним, кивает. Альфа, схватив Чонгука за вспотевшую от нервов ладонь, выбегает наружу и двигается по ряду между машин, пригнувшись и также попросив об этом его. Изредка ему приходится поднимать голову, чтобы смотреть за обстановкой на причале, и одновременно подбадривать омегу, когда тот шепчет о том, как переживает за своего друга. Чимин, честно, не знает, как Ыну выберется оттуда, не выдав себя, но раз уж тот решился и уверен в действенности этого плана, то он не мог просто начать его отговаривать, предполагая итог, ведь это был единственный способ спастись им с Гуком. Несомненно, омега заслуживает хорошей жизни, но это был сугубо его выбор. Чимин лишь надеется, что Тэхён того не прихлопнет хотя бы из-за того, что Ыну, в конце концов, его друг. Еле сдержавшись от хлопка по лицу своей же ладонью, Чимин чуть ли не досадно стонет, когда видит единственную на парковке машину кислотно-зеленого цвета, потому что ладно цвет, но он даже подумать не мог, что это, мать его, ламборгини. Не самая подходящая машина, чтобы скрыться, ведь она чересчур приметная, и стоит им выехать, как псы Тэхёна тут же заподозрят неладное. Чонгук говорит, так же удивившись, что Ыну на таких тачках не гоняет, ибо жалко если что вдруг разбить, и Чимин понимает, что тот специально её выбрал, чтобы приехать сюда, ибо так его никто из тройки Ким не узнает. Гениально для омеги, плохо и непродуманно для них. Тем не менее, выбирать не приходится, и альфа снимает её с блокировки ещё находясь на расстоянии пяти метров. Уже в машине Пак психует, ибо видит механику, которой пользовался лишь пару раз. Чонгук оглядывается, сидя на переднем, в окно со своей стороны, ёрзает на месте и вскоре непонимающе хмурит брови, когда Чимин заводит машину и сдаёт назад, чтобы выехать с парковочного места. — Подожди, а Ыну? — Гук~а, он выберется, не переживай. А вот нам нужно побыстрее покинуть это место, желательно, незамеченными. — Ты хочешь сказать, что мы оставляем его? — тяжёлое дыхание сдавливает грудную клетку в преддверии панической атаки, но Чимин предусмотрительно выпускает успокаивающие феромоны и кладёт свободную руку на его колено. — Поверь мне, малыш, пожалуйста. С ним всё будет хорошо. Чонгук сглатывает вязкую слюну с привкусом крови и поникает с головой, веря, но всё равно не переставая волноваться и искренне переживать. Аккуратно выехав на дорогу, Чимин решает не разгоняться, ведь стоит ему со свистом поднажать, как их тут же вычислят и кинутся в погоню, и тогда им не сбежать. Он усердно пытается вспомнить, есть ли в порту малоизвестные улицы и закоулки, через которые можно скрыться в подворотне, но понимает, что до них только одна сплошная, к которой он и выезжает, не имея другого выхода. Вдали виднеются высотки «Jiwon The View OCEAN», в которых есть вероятность затеряться, но когда Чимин кидает взгляд в зеркало заднего вида, поток отборного мата срывается с его уст абсолютно неконтролируемо, ибо он видит выехавший вслед за ними гелик, из окна которого высовывается ладонь с зажатым в ней пистолетом. Чимин резко даёт газу, из-за чего Чонгук, не ожидав, чуть не влетает лицом в панель, но больно врезается грудью в ремень безопасности, и мчится на скорости 160км/ч; преследователи отставать не желают, газуют, целуя ламборгини прямо в зад, и Чимин слышит со стороны омеги испуганный вскрик. В следующий момент в бампер прилетает череда выстрелов, Чонгук по просьбе альфы пригибается и вжимается в сидение от липкого страха, окружившего его со всех сторон. Псы Тэхёна не отстают, ещё одну обойму выпускают, разбив боковое зеркало со стороны водителя, и последний шипит, давя газ в пол и выводя стрелку на спидометре в 200. Слишком опасно. У него как всегда дичайший страх за жизнь Чонгука, и на такой скорости он может убить их обоих, стоит ему совершить ошибку, но лучше он постарается сбежать, нежели чем позволит этим псам достать их, достать его омегу. Чимин за него любого порвёт сейчас. У него адреналин в крови скачет просто бешено, в висках стучит, и сердце в груди колоколом бьёт два раза в секунду, а кожа на костяшках рук и вовсе скоро лопнет — настолько сильно он сжимает руль. Он без оружия, у него только машина и испуганный до дрожи в теле омега, и никакой помощи. Но он обязан вытащить его из дерьма, поэтому, повиляв на дороге задом и даже вылетев на пустую встречку, чтобы хоть немного пуль пролетело мимо, резко выворачивает руль влево снова на причал, тем самым слегка отставая, ведь гелик проехал прямо, не ожидав подобного выпада. Потеряться в куче машин из-за цвета и марки не выйдет, но есть один вариант, пусть и не самый надежный. Не сразу поняв, почему тачку резко занесло на бордюр, альфа вновь шипит и от злости бьёт кулаками по рулю, когда она притормаживает не с его помощью: им пробили колеса, причём, явно неплохо и как минимум два задних точно. Чимин быстро отстёгивает омегу от ремня и в спешке покидает машину, попросив об этом и того, и, схватив Чонгука за дрожащую ладонь, мчит на всех парах. Гелик позади со свистом затормозивших по асфальту шин останавливается, Пак краем глаза видит троих, бросившихся за ними в погоню, и бежит к первому попавшемуся на пути складу, за который резко заворачивает и видит мусорные контейнеры. Игнорируя отвратительный мерзкий запах протухшей рыбы, Чимин забегает за один из контейнеров и просит омегу сесть, что делает и сам. Он не радуется, когда их из виду выпускают и бегут мимо, потому что рано радоваться, и, наконец, обращает на младшего всё внимание, тяжело дыша. — Как ты себя чувствуешь? Болит где-нибудь? — Пока нет, но я очень сильно устал и мне снова хочется спать, — обрывисто дыша и стараясь восстановить сбившееся дыхание, Чонгук внезапно клюёт носом вперед, но Чимин его ловит и прижимает лицом к своему плечу за затылок, целуя в висок. — Пожалуйста, потерпи… У меня есть вариант, как нам скрыться, но мне нужно, чтобы у тебя были на это силы. — Что ты хочешь сделать? — Ничего сложного: нужно лишь добраться до перевозочного парома. Вряд ли сейчас там есть охрана, так что стоит попробовать. Не выйдет — придётся воровать чью-то яхту или лодку. — Но сигнализация и ключи… — У меня есть опыт во взломе, приходилось как-то. Не переживай, всё будет хорошо, я вытащу нас, доверься мне, — повторяет уверенный кивок Гука, убеждая того взглядом. Альфа берёт младшего под локоть, поднимая на ноги, потом за ладонь и, слегка пригнувшись и осторожно осматриваясь, спешной поступью направляется прямиком к причалу. За углом склада, внимательно оглядев прямую дорогу вдоль всех других помещений и никого не заметив, Чимин недолго осматривает территорию и, наконец, видит в паре километров от них перевозочный для машин нужный ему паром, в управлении которого уже имеет опыт, и двигается к нему. Самих суден, яхт и пассажирских паромов, припаркованных к причалу, на этом берегу не так много, в сравнении с другой стороной, и как раз-таки это немного усложняет ему задачу только в том плане, что на открытом пространстве они как две рыбёшки посреди океана, и ряды машин вовсе не спасают, а ближе к парому и вовсе отсутствуют. Они ускоряют шаг, стараясь быть тихими, но шаркающие звуки от подошвы по асфальту в этом месте заметно их выдают. Первая упавшая дождевая капля заставляет Чимина пробурчать себе под нос ругательства, ибо только ливня им не хватало, но кто запретит природе управлять? Вот и он не может, потому больше ничего не говорит и терпит стекающую с лица влагу от расходящегося с каждой минутой холодного дождя, что будто маленькие иголки по коже. Чонгук рядом сжимает его ледяную руку всё крепче, словно их вот-вот разнимут, и альфа ещё не знает, что у того предчувствие такое паршивое внутри под ложечкой сосёт, оттого и вцепился как в спасательный круг. Этим они сильно похожи, потому что стоило Чимину бросить взгляд на виднеющийся вдали поддерживаемый сваями широкий пирс, к которому швартуют лодки и яхты, как тянущее предчувствие, что позади них кто-то очень тихо идёт, опутывает ему зачастившее сердце, буквально невидимыми лапами заставляя резко обернуться и толкнуть Чонгука на себя, спасая от свистящей громкой пули. Та пролетает в жалких пяти сантиметрах, и Чимин нервно кричит трясущемуся омеге бежать вперёд него, тем самым закрывая его своим телом. Следующие пули отскакивают чуть ли не от пят, в которых током боль протекает вверх, к немеющим икрам и стальным от быстрого бега мышцам. Дыхалка сбивается к чертям собачьим, и Чимин понимает, что Чонгуку ещё хуже, но у них нет выбора. Уже почему-то у двоих позади внезапно заканчиваются патроны, судя по тому, что обстрел затихает, но они бегут, что альфа прекрасно видит, обернувшись. Те со психу швыряют пистолеты прямо в воду на бегу, с каменными лицами целенаправленно их нагоняя и не желая отпускать просто так: приказ — есть приказ. Чимин даже следуя за омегой не сразу понимает, что тот сворачивает вправо. Не сразу замечает его холодную худощавую ладонь в своей, как глухой бег по асфальту сменился на громкий по деревянной поверхности. Но не заметить полный доверия взгляд слева невозможно. Чимин не понимает, как в такой ситуации при быстром беге вообще умудряется подмечать такие детали, но, кажется, всё потому, что он видит, что их ждёт вдали буквально через минуту, если не меньше. Омега завел их прямо на пирс, где выход только один — в бескрайнее ледяное море, их персональный ад и место погребения, если они не справятся с низкой температурой и немалой глубиной, но уже обоим кажется, что лучше так, нежели чем пасть перед Тэхёном от пули или ножа в сердце. Если они выкарабкаются, то хорошо, нет — нет, на то воля судьбы, и Чонгук это осознаёт, раз целенаправленно свернул прямиком на дорожку в бездну. Их не догонят — в этом он уверен на всевозможные проценты, когда крепче цепляется в руку своего альфы, а правая нога отрывается от края деревянного пирса. Рука в руку, одно сердце на двоих. Ледяная вода принимает их в своих объятия, обнимая крепко-крепко, и накрывает удушливым одеялом, чтобы ни капли кислорода и света. Сплошная темнота. Чонгук не ошибся — их не догнали. Иронично, должно быть. Всё снова сводится к морю.

«Море — это интерлюдия, — думает Марин Дживо, — пространство между жизнью и смертью» Гай Гэвриел, «Кей Дети Земли и Неба».