Saldaga

Тэхён выходит из флигеля на улицу к трём своим людям, среди которых находится и Сокджин, и достаёт одну сигару парламента, благодарно принимая с рук друга огонёк. Губа и язык не болят, но в зеркале было видно, как они опухли и слегка посинели, и он недовольно зыркает в сторону подшутившего над ним младшего. Часы на руке показывают только половину третьего ночи, даже до сумерек ещё далековато, а горизонт на заливе освещается полной серебристой луной, создавая на водной глади приятный волшебный блеск — прекрасное зрелище, даже Тэхён замечает, хотя, отнюдь, далеко не ценитель природной фауны, — это больше к его мужу, который сейчас сидит под дверью комнаты, где находятся дети, и, вроде, рыдает — он не видел. К тем не пускает, чтобы не пугать, да и над Соёном сейчас колдует врач, старающийся сбить его температуру. Тэхён, когда состояние сына увидел, думал, убьёт Чонгука за то, что тот не смотрел за ним, но Соён потом сказал, что сам виноват, не послушавшись папу и съев этот несчастный готовый пулькоги из магазина. Он смягчился, зная, что ребёнок действительно часто не слушается, из-за чего подобных ситуаций было немало. Альфа только по запаху понимает, что едва не спалил фильтр, докурив сигарету, и сейчас вторую, чтобы нервы успокоить, да только у них не так много времени уже осталось: к десяти утра они должны прибыть в порт Пусана, откуда начнётся их переправа за границу по воде на нефтяной барже. С неё они должны сойти в Нагасаки и по поддельным паспортам, которые у Тэхёна имеются уже как несколько лет, сесть на теплоход, отправляясь в круиз по билетам, которые он купил в ту же ночь, когда Чонгук приехал втихушку забрать детей. Через Шанхай-Гонконг-Хошимин и Бангкок они сойдут в Сингапуре, в котором сядут на самолёт напрямую до Канады, где на полгода крупно залягут. За это время, Тэхён уверен, всё стихнет, так как их просто не смогут найти, а другие страны они проверить даже не догадаются, ведь все уверены, что Тэхёну не покинуть Азию, но даже если им удастся связаться с какой-то страной — Канада явно будет на последнем месте, потому что нет ни малейших упоминаний о том, что он с ней как-то связан. Но связан. Тэхён не был там ни разу, что удивительно даже для него самого, но с помощью своего друга Пугун Па расцветает и в Ванкувере уже на протяжении шести лет. Тэхён познакомился с Пак Джинёном ещё в университете, и это был, на тот момент, единственный человек, кому даже такой как он мог доверять и доверял, потому, когда возникла идея открыть Пугун Па где-нибудь, где Тэхён ещё не был, в качестве куратора он выбрал именно Джинёна. Ванкувер на чёрном рынке, как и вся Канада в целом, особо не распространена, ибо страна с восемнадцатого года легализовала продажу марихуаны. Исходя из этого, многие Дома предпочли не открывать в Канаде лаборатории и даже просто продажу наркоты, ибо это не будет окупаться в связи с тем, что там и так процветает продажа травы, чего жителям вполне хватает. Тэхён же пошёл ва-банк, наплевав на то, что вполне может потерять огромную сумму денег (несмотря на то, что на тот момент закон только рассматривался), и он окупился уже спустя три месяца с открытия клуба «blackhole», где и толкают «грейп»* (известная многим, как «Голубая лагуна»). Тэхён, чтобы не палиться, придумал новое название, полностью оставив состав, и даже изменил цвет с голубого на тёмно-пурпурный, как гроздья ночной Изабеллы. Ванкувер стал идеальным местом в случае, если бизнес в Корее накроется медным тазом — он всё предусмотрел заранее, потому что его с детства учили продумывать каждый шаг на несколько лет вперёд, и Тэхён так и так знал, что Корея не будет служить ему местом жительства до самой старости. Он специально не задействовал Канаду даже словесно, чтобы там его не нашли: ни разу за эти шесть лет не было ни одного упоминания. Тэхён настолько хорошо предусмотрел всё заранее и молчал, что даже Сокджин с Намджуном ни сном, ни духом, куда они отправятся и по какому маршруту, но как истинные друзья доверились ему и приняли неизвестный для них путь, хотя последний, возможно, ещё успеет передумать и остановится на середине маршрута, так как не сможет бросить жену с детьми. Тэхён не интересовался, что тот в этом случае будет делать: прятаться по Корее и быть невидимкой, которую рано или поздно поймают, или же с семьёй переберётся куда-нибудь своим ходом. Последний вариант Тэхёну сразу показался сомнительным, ведь мозг в их компании либо он сам, либо Сокджин, — Намджун умный, но без их помощи план побега разработать не сможет, он и сам это признаёт. Впрочем, это его выбор, и они с Джином будут уважать любой. Кстати, о нём. — Где Намджун? — По твоей просьбе пошёл будить Пака. — И сколько, по времени, назад это было? — Да уж минут двадцать прошло, — хмурится Джин, посматривая на наручные часы, и, будто почуяв, поворачивает голову к старшему: тот смотрит пронзительно, с нотками раздражения. — И тебя не смущает, что он должен был быть тут ещё десять минут назад? При этом знании ты всё ещё здесь? Джин закатывает глаза, поджав губы, и машет двум охранникам идти за ним. Тэхён же скрывается в доме, раздражённо цыкнув.

Mark Isham — Shadows

Обойдя дом, Сокджин молча спускается в мастерскую, но уже перед дверью чует неладное, потому что в пыльное окошко видит пустой стул. Очевидно, что Намджун с Паком не беседу светскую ведут уже минут десять, и не в карты играют. Не говоря ни слова, альфа поднимает руку, не оборачиваясь, жестом показывает, что что-то тут нечисто, и одновременно достаёт из-за пояса свой пистолет, как и понявшие его другие альфы. Отперев дверь на расстоянии с еле слышным скрипом, сначала он осматривает холодное помещение с места и только после — делает внутрь медленный шаг, глядя в оба. Пустой стул, верстак, непонятный ему ящик, который Джин видел ещё когда Пака к стул приматывал скотчем, стол с инструментами, некоторые из которых они очень хотели опробовать, и всё — пустота. Нет ни Намджуна, ни самого Пака и каких-либо следов. Джин расслабляется, опуская пистолет, но тут его внимание привлекает валяющийся у стола на полу начатый тюбик клея для скрепления резины, и он подходит ближе, внезапно услышав какой-то шум и последующее мычание. Аккуратно выглянув из-за огромного ящика, всё так же держа наготове ствол, альфа громко выругивается и срывается с места, подбегая к примотанному скотчем к батарее Намджуну, чей рот и нос залиты тем самым, уже застывшим клеем. Лицо альфы красное, через еле-еле заметную, явно невзначай оставленную дырочку диаметром с миллиметр тот дышит с огромным трудом: ещё несколько минут — и он бы задохнулся. Он дёргается, дрожит, мычит, впервые, на памяти Сокджина, плачет, что сейчас вовсе неудивительно, а белки глаз с лопнувшими капиллярами от сильного напряжения красные. — Сейчас-сейчас, брат, подожди… у Сокджина паника, но он быстро соображает, что нужно сделать. Подбежав к столу с инструментами, он влёт окидывает его взглядом и цепляется за двутавровый гвоздодёр с тонким остриём, и, схватив его, подбегает к другу, замечая, что тот начинает терять сознание. Понимая, что застывший клей этим инструментом ему не убрать, а растворитель искать нет времени, Джин прибегает к тяжёлой артиллерии и, шлёпнув Намджуна по щеке, чтобы тот буквально на секунду очнулся, просит постараться разжать челюсть через силу. Когда более-менее получается с утробным приглушённым криком на всю мастерскую, Джин искренне извиняется перед ним, понимая, что нет иного выхода, и самым остриём, на глазах у других, ошарашенных парней, протыкает Намджуну щеку для поступления кислорода. Последний, явно забив на боль, полные лёгкие очень резко вдыхает воздух и, наконец, может дышать без тяжёлого труда. Джин выдыхает с неким облегчением, прикрыв глаза, и просит стоящих позади парней разрезать другу скотч на руках, а сам встаёт на ноги и с прищуром, осматривая мастерскую, видит, что гаражные жалюзи каким-то образом явно были вскрыты — через них Пак и выбрался. Намджун, освободившись, на дрожащих ногах встаёт и подходит к столу, на котором стоит пустая стеклянная бутылка пива, и с размаху разбивает её о пол, беря в ладонь крупное лезвие. На глазах у всех, сильно дёргающейся от боли и страха рукой подносит его ко рту и, стиснув зубы, режет клей вместе с губами, пуская по подбородку густую тёмную кровь, а после, тем же гвоздодёром, не совсем аккуратно протыкает заклеенные ноздри, так же повреждая слизистую, вмиг омывающейся той же жидкостью. Выбросив предметы из рук, Намджун поднимает на Сокджина тяжёлый, яростью вспыхнувший взгляд, и дрожащим хриплым голосом гнусаво произносит ядовитое: — Он труп. …тут же метнув глазами в сторону жалюзи. И Сокджин с ним солидарен.

***

Чонгук снова в гостиной, сидит на коленях полу-боком на холодном полу и смотрит в одну точку, пока вокруг него, словно ястреб, ходит муж. Мразь наслаждается его положением, и Чонгук позволяет, потому что не справился. Опять. Тот из него силы высасывает, энергией питается буквально на расстоянии, и он, честно, не думал, что эта последняя пытка его так сильно подкосит. Снова была мертвечина… А ведь Бог любит троицу, и омега действительно верит, а следующее, что летит с уст Тэхёна, только подтверждает это. — Ты же помнишь, на чём мы тогда остановились в порту? В ноги летит перочинный нож. Забавно: лезвие на любой вкус. — В этот раз тебя никто не остановит, и ты это знаешь. Я снова даю тебе выбор: либо вырезаешь эту метку с себя своими руками, либо это делаю я, а на другой стороне шеи ставлю свою. — Сколько можно доставлять мне боль?.. — младший поднимает полный не боли даже — непонимания взгляд, слегка нахмурив брови, но усмехается горько, понимая одно: муж не способен ответить на этот вопрос. — Знаешь… как однажды сказал Вербер: «Мстят только слабые. Сильные умеют прощать». — А как сказал однажды Сакс: «Опасен не сильный, а мстительный». Этими высказываниями ты во мне человечность не пробудишь — её просто нет. Чонгук и не пытался. — Не тяни наше время, у нас осталось не так долго, — альфа заворачивает рукав куртки, смотря на часы, — а мне ещё с твоим спасателем разобраться надо. — Ты обещал, что не тронешь его, если я соглашусь на второй вариант. — Во-первых, ты ещё ни слова ни сказал по этому поводу, а во-вторых, я обещал не убивать. Про «не калечить» не было ни единого упоминания. Думаю, не страшно будет, если твой ненаглядный без ног останется — зато бегать за нами не будет. Тэхён буквально впадает в крайность — думается Чонгуку. Он в панике открывает рот, чтобы уже согласиться и любыми способами умолять не трогать Чимина, и плевать, что при этом будет смотреться убого, наплевав на всё, о чём думал ранее, как в дом влетает Сокджин. Уже второй раз останавливает одно и то же, и омега думает, что это становится глупой закономерностью. Тот молча поджимает губы, не решая произносить проблему вслух, но Тэхён его понимает, безумно скалясь, и изначально ничего не понимающий Чонгук вдруг осознаёт: дело в Чимине. Поставив с омегой своего человека и наказав ему следить в оба, которых тот в случае чего лишится, если не доглядит, Тэхён идёт вслед за Сокджином, и только когда они выходят наружу, свою догадку только подтверждает, когда узнаёт, что Пак сбежал, ещё и шины умудрился им проткнуть и вытащить из кармана Намджуна таблетки. Усмехнувшись, он раздражённо толкает язык за щёку и требует срочно звать подмогу. Тэхён не боится Пака, но учитывая то, что сейчас в доме их людей не так много, а тот служил в армейском спецназе — напрягает; неприятным дополнением является и то, что таблетки сделают его на порядок сильнее. Он следил за Чимином со стороны на протяжении долгих лет — со времён института, и, честно признаться, был поражён его работе в агентстве, и одновременно расстроен, ведь с данными этого человека тот вполне мог полностью уйти в спецназ, а не работать вшивым агентом по КНБ. Так или иначе, он и там проявлял себя в лучшем свете: физически устранял террористов, ловил наркоторговцев, душил до потери сознания голыми руками всех, кто нападал, мог применять в качестве оружия любой подручный предмет, прекрасно владел техникой и оружием, и не только. Это забито в нём по основание, что даже клещами не вытянуть. Чимин был упорным учеником во всём, так что вряд ли, потеряв работу на пару лет и вновь к ней вернувшись с новыми силами, навыки растерял. Тэхён считает, что это даже будет весело. Единственной проблемой является время: у них осталось всего часов пять, а то и меньше, ибо мало ли, что может произойти по дороге в порт. — Ещё пятёрка людей прибудут минут через пять, — оповещает Сокджин, и Тэхён поворачивается в сторону идущего к ним Намджуна, на которого теперь без сожаления не взглянешь: Джин, конечно, сказал, что Пак того неплохо потрепал, но он не думал, что всё настолько серьёзно. — Антиклей, растворитель, димексид — не нашли? — Не было. — Попозже скажу Сухёну, чтобы осмотрел тебя, — о находящемся рядом с детьми враче говорит, — может, придумает что-нибудь. — Что с Паком делать будем? Мы его не нашли. — Он пря-я-ячется, — на улице тишина, нарушаемая лишь тем, что сверестят сверчки, а Тэхён с неким весельем осматривает тёмный горизонт, слабо освещаемый лишь луной и парой фонарей, — играется… Пусть играется. Меня ему не переиграть. Ты помни, Пак, — нарочито громко, будто чувствуя, что тот в спину дышит, — что пока играешь ты — я играю с твоей подстилкой. Долго бегать не будешь, — уже тише, для самого себя. Они уходят в дом, не замечая за ними слежки среди деревьев.

***

Поставив на выход двух человек, и на другой — на летке, ещё двух, тройка Ким возвращается в гостиную, где Тэхёна ожидает очередной сюрприз: его человек по имени Намгу корчится на полу от боли, что дарит ему вогнанный несколькими лезвиями перочинный нож в животе, истекает кровью и смотрит на тяжело вздохнувшего от этой ситуации Тэхёна подбитым щенком; Чонгука здесь поблизости нигде не наблюдается. — Ну и нахуй в таком случае я вас — имбецилов, вообще нанимаю? — альфа принимает из рук Сокджина девятнадцатый глок сразу с глушителем и без промедлений нажимает на спусковой крючок, целясь промеж глаз: вместо громкого выстрела раздаётся лишь глухой хлопок, и до этого содрогающееся от боли тело замертво ложится на пол полностью, без единого телодвижения. — Босс, — окликают его позади, и Тэхён оборачивается, расплываясь в самодовольной ухмылке. Под ручки Чонгука приводят двое его человек, говорящих, что далеко омеге сбежать не удалось, хотя тот вполне мог, ибо прыткий оказался, — прятался под столом и резко сиганул к выходу, — и Тэхён начинает смеяться, подходя даже сейчас к сопротивляющемуся мужу, что из крепких сильных рук пытается вырваться. — Твоя смелость меня поражает и смешит. В доме столько вооружённых людей, — он замечает огни фар в окне, улыбаясь ещё шире, — а теперь ещё приехали, и ты всерьёз думаешь, что сможешь сбежать? На будущее, если ещё раз попытаешься: приказа убивать тебя не было, а вот калечить никто не запрещал, а они, — указывает на своих громил, — уж поверь, знают, куда стрелять больно, но не задевая жизненно-важных органов. Хочешь потом детям объяснять, почему ходить не можешь? Думаю, нет. Подумай хотя бы о них. — Я-то о них думаю, в отличие от тебя, — зло цедит омега. — Думаешь, что после всего они подойдут к тебе? Они не глупые и видят, что происходит, а Соён и вовсе уже не маленький и соображать по-взрослому умеет. С таким-то отцом и мужем даже враги не ну- Чонгук прерывается прилетевшей по щеке жгучей пощёчиной, но на этот раз не такой сильной, ибо Тэхён ударил правой рукой, что заметно слабее левой. — Им я уж точно не враг и никогда своим детям не наврежу. Кстати, — Тэхён самозабвенно хлопает в ладоши, улыбаясь, — знаешь, в чём главная особенность этого дома? Я очень хотел тоже самое сделать в нашем доме, да всё руки никак не доходили, а прошлые здешние хозяева воплотили мою мечту в реальность: из-за этого я и выбрал именно этот дом. Откройте наполовину, — говорит кому-нибудь позади.

fllndr — why you

Напрягшись, омега смотрит на то, как двое человек половину ковра в гостиной опрокидывают на другую, прежде убрав труп альфы с пола в сторону, и один из них подходит к стене, где висит картина с изображением полуголой женщины. Коренастый мужчина под два метра ростом снимает её с гвоздя, и Чонгук видит какую-то панель управления, похожую на ту, что была в ванной в их старом особняке. Пара манипуляций, установленное «30%», красная кнопка, и перед глазами младшего укрытый ранее ковром пол отъезжает в сторону, являя скрытый бассейн с лазурной водой. А ведь Соён говорил об этом… Он хмурится, ничего не понимая, яро чувствует в этом подвох, и не зря, потому что стоило тому же, что стоял у панели, мужчине подойти к трупу и опустить его руку в воду, как на неё мгновенно сплываются какие-то очень маленькие рыбки сантиметра три в длину, похожие на головастиков в красноватом оттенке. Их так много, что кажется, будто вода окрасилась кровью. — Их называют «Ванделлия», иначе «Бразильский вампир», — внезапно раздаётся над ухом Гука, и он вздрагивает, в ступоре наблюдая, как эти рыбки обгладывают кисть. — Это не пираньи, но они значительно хуже, потому что доставляют страданий намного больше. Ванделлия обитает в Амазонке, питается плотью, и благодаря своим размерам может проникать в организм человека через мочеточник или анус и поедать плоть изнутри. На жабрах у неё имеются костяные крючочки, при помощи которых она цепляется за стенки канала и прикрепляется к ним так плотно, что извлечь ванделлию оттуда невозможно. Сидя в пенисе, эта рыбка вертится, распарывает крючьями тело вокруг и питается стекающей в пасть кровью — жертва в это время испытывает адские муки. Мне их подарил один из моих заказчиков, живущий в Южной Америке. Интересный подарок, не так ли? К сожалению, выжить вне Амазонки в холодной воде им трудно, любят тёплую, так что уже через пару дней они сдохнут, — как-то разочарованно звучит. Чонгук многого не понимает: зачем муж ему об этом рассказывает, если убивать не собирается — как его, так и Чимина (если, конечно, он согласится уехать с ним по собственному желанию), зачем вообще поселил в этот бассейн этих рыб — для каких целей? И уже к вопросам не относящееся, пока думает, не замечает, как кивает Тэхён двумя держащим Чонгука громилам. Его так резко толкают вперёд, что омега не успевает даже вскрикнуть, но в воду не погружается, потому что падает ладонями на пол по бокам от открытой зоны бассейна, вода в котором буквально в паре сантиметрах от его носа. Рыбки-вампиры тут же засуетились под тяжело дышащим нависающим над ними телом, будто почуяли его. Лицо Чонгука кривится от страха, брови надламываются, зубы едва ли не стучат друг о друга, и сердце с ними в унисон. Ему страшно. Невыносимо страшно. Он сейчас от нагнетающего, раздирающего изнутри чувства даже пошевелиться не может, скулит только от ужаса, и плевать, если Тэхёну вдруг приспичит толкнуть его дальше — его просто парализовало. Но вскоре эту парализованность как рукой снимает, и Чонгук, когда вместо рыб из-под поверхности разъезжающегося пола выплывает чьё-то полу-съеденное лицо, с истеричным криком, едва не падая, отшатывается назад — не сразу понимает, что делает это не сам, а его за шкирку поднимает хохочущий Тэхён. Как там Чонгук думал — Бог любит троицу? Теперь точно троица. Первый раз в зловонных запахах по мертвецам ползал, глаза закрывал, лишь бы не видеть, ощущал, как под ладонями лопаются глаза, как зубы в открытых в страшной агонии ртах впиваются в кожу на руках и на коленях. Кости и останки плоти навсегда запомнятся ему, хотя каждая из пыток оставила на нём отпечаток, что уже ни водой, ни кровью — ничем не смоешь отвратительные воспоминания. Второй раз на вкус человеческую мертвечину попробовал, более того — даже съел больше, чем ожидал. И кто бы мог подумать, что мясо то будет человека, который его буквально на ноги ставил морально — Чонгук действительно уважал и любил женщину, вернувшую его, хоть и на время, но в то состояние, что было до встречи с мужем. В третий, чуть ранее, думал, что собственную плоть с углублением резать начнёт, завершив божий круг, но ошибся — собственными глазами полу-съеденное до мяса и костей мёртвое лицо увидел воочию, на месте несчастной оказаться мог, но Тэхён держит слово — только издевается, пытая болью и смертью близких, не убивая и сильно не травмируя омегу. — Зачем её сюда кинули? — Ну, ты упомянул, что вампирятам бы поесть, вот и отправили им корм, — со смехом отвечает Сокджин, и Намджуну бы тоже посмеяться, да только больно. Чонгук к стене отползает в одно мгновение и обхватывает колени руками, уже не сдерживаясь и рыдая навзрыд: на него смотрит лицо Дасом. Его прошибает очередной тошнотой без рвотных позывов, потому что блевать уже нечем, но всё внутри скручивается в тугой узел, словно органы сжало несколько рук. Молитвами спасения не добиться. — Скажи же, Гук~и, что классная вещь? И наполнитель неплохой, — обращается к нему Тэхён, но омега ни слова вымолвить не может, да и было бы желание. — Молчишь? Ну, молчи. Принесите банку, она там на столе стоит, — говорит он кому-нибудь из мужиков, и стоящий поодаль, ближе к флигелю, кивает. Тэхён же подходит к младшему и присаживается перед ним на корточки, склонив голову. — Раз уж ты, что в первый раз, что во второй, не захотел брать нож, я самостоятельно выбираю иной способ стереть эту ублюдскую метку с тебя. Тэхён благодарно принимает из рук своего человека нитриловые синие перчатки, маску для лица и белую стеклянную бутылку без этикеток, чем-то похожую по форме на бутылку из-под молока, и медленно, смотря в испуганные глаза напротив, откручивает крышку, заранее погрузив руки в защиту и надев маску на лицо. — Ещё не догадался, что это? Это серная кислота. Изучал химию в школе? Или со своим хахалем по подворотням таскался в это время? В любом случае, даже логически поймёшь, что будет при соприкосновении кислоты с кожными тканями. — Тэхён, пожалуйста… — А что так жалобно? — на чужой манер по голосу интересуется. — Раньше надо было думать, малыш, раньше. Ты же прекрасно понимал, что рано или поздно я тебя достану. Я от своего не откажусь, Гук~и. Эта метка присваивает тебя к определённому альфе, и как я, будучи твоим мужем, могу допустить метку от чужака? Это же позор. — Она сойдёт… Тэхён, прошу, не надо… — у Чонгука после урока химии, когда их класс работал с щелочами и кислотами, после неудачного эксперимента остался небольшой рубец на ноге: он до сих пор помнит ту сильную боль от пары капель серной кислоты. Чонгук устал чувствовать боль. Её концентрат за сегодняшнюю ночь превысил лимит: Тэхён над ним так ещё не издевался — ни морально, ни физически, всего всегда было понемногу. Он не выдержит этого. Альфа лишь качает головой и усмехается на жалобные попытки его остановить, и просит стоящих недалеко подать ему какую-нибудь тряпку. В это время, забирая сложенную в несколько слоёв марлю, он хмуро разворачивается в сторону звука отъезжающего пола, открывающего кишащий ванделлиями бассейн полностью, смотрит на панель, рядом с которой никого нет, и поворачивается уже к таким же ничего не понимающим мужикам. Наказав закрыть этот чёртов бассейн, иначе кто-нибудь по случайности туда свалится, Тэхён подносит марлю к горлышку с кислотой, но смочить не успевает — дом внезапно погружается в полную темноту, и не успевший нажать на кнопку Сокджин матерится себе под нос, потому что без электричества панель не работает. — Какого чёрта! — беснуется Ким-старший, и непредусмотрительно ставит бутылку рядом с омегой, который косится на неё испуганными глазами. — Где счётчик в этом грёбаном доме? — На подземной парковке, — отвечает Намджун позади. — Тогда почему ты ещё здесь? Намджун, закатив глаза, надевает на лицо маску, скрывая своё нынешнее уродство, и зовёт за собой двух человек, уже вне дома на улице приказывая приезжим обыскать весь дом и найти Пака, который, вероятно, и вырубил счётчик. Чонгук смотрит на заполненный мелкой рыбёшкой бассейн и одновременно на ходящего туда-сюда мужа, что отдаёт приказы, и когда тот разворачивается к нему, он вдруг смеётся, осознавая всю ситуацию. — С чего же тебе так смешно, прелесть моя? То плачешь, то смеёшься — биполярка мучает? — У меня, возможно, хоть и она, а у тебя вообще целый букет психических заболеваний, — отчего-то язык вдруг раскрепостился, и Чонгук, возможно, даже не хочет этого всего говорить — головой это понимает, но язык быстрее мозга, из-за чего парень не раз за это получал. — Помню, ещё лет пятнадцать-четырнадцать назад, я гулял с соседской собакой, но та куда-то кинулась, и я испугался, — в воспоминания погружается: то ли от боли скрыться таким способом, то ли от страха, — ринулся за ней. За угол забежал, а там местная банда альф стояла, курили. Меня увидели, засвисте-е-ели, начали идти на меня. Я как-то убежал от них, а там уже отец защитил, ружьём им пригрозил. Во второй раз, тогда, не получилось: поймали меня и приставать начали, и им было плевать до последствий. Мне стоило только закричать… — Чонгук поднимает красные и опухшие от слёз глаза на своего мужа в темноте, что щурится, нахмурившись, на него в ответ глядит: их освещает лишь лёгкий свет снаружи из окна. — Он был недалеко. Я это знал. Он чуть не разорвал их за меня… Он за мной — в огонь и в воду. И неважно, сколько лет прошло с этого обещания. Опасен не тот, кто имеет ресурсы. Опасен тот, кто любит. Тэхён с несколько секунд смотрит в сверкающие тёмные глаза, фыркает недобро и поворачивается к своим людям, но тут его отвлекает бьющий в лицо фонарь в окне. Он раздражённо разворачивается всем корпусом на частое миганье и, в отличие от других, закрывающих глаза, на яркие вспышки реагирует спокойно, спасибо отцу, потому в упор смотрит, зло стиснув зубы. Свет пропадает, и он рявкает на своих, чтобы немедленно осмотрели территорию на каждый камень и куст. — Что бы он ни задумал, со мной ему не тягаться, — уверенно говорит самому себе. Когда рука старшего тянется к стоящей бутылке с кислотой, Чонгук, осмелившись, резко бьёт по ней ногой, из-за чего содержимое разливается на пол, а альфа подпрыгивает, дабы не наступить. Деревянный пол под воздействием концентрации медленно начинает обугливаться, а Тэхён с его поступка — наливаться злостью, видимой сразу на лице, несмотря на то, что вокруг почти сплошная темнота.

kyræhle — anarchist (YUNGBLUD cover)

Обесточенный счётчик Намджун находит полностью изуродованным: почти все необходимые провода перерезаны, пробки, как и сами патроны, отсутствуют. Позади стоящим Сонылю и Сону, с трудом раздвигая губы, он наказывает держать оружие наготове и искать повсюду Пака: для этого они расходятся в разные стороны, держа стволы перед собой. Соныль выходит на улицу на задний двор, вслушиваясь в посторонние звуки, но помимо стречков и лёгкого шума воды ничего не слышит. У него сердце бешено колотится в страхе, что он повторит судьбу Намджуна, но понимает, что сам на это согласился, наперёд зная, что это за работа: из-за проёба родного брата и не на такое пойдёшь. Шум позади заставляет его крупно дёрнуться и резко обернуться, но глаза цепляют лишь промелькнувший среди крупных камней лисий рыжий хвост: нередкие создания в этой местности. Соныль на автомате поднимает своё оружие в руках, ведь лисица пробежала мимо человека от испуга, но испугал её явно не он, ибо стоял неподвижно и даже не видел ничего. Шаг вперёд производится сам по себе, колкий ночной холод проникает ещё сильнее, а удушливая атмосфера сжимает нутро в тисках, заставляя органы пульсировать. Колючий страх наравне с ощутимым раздражением от неизвестности навевает последующую панику. Чего ожидать от бывшего спецназовца и уже нынешнего агента? Многое, раз тот так сильно изуродовал Намджуна и глазом не моргнув. Сбежать бы, да только поможет ли это. Не Пак, так кто-нибудь из Ким. Ему кажется, что правильно Чонгук сказал: опасен не тот, кто мстителен, а тот, кто любит. Шаг позади. Гулкий стук сердца об рёбра. — Не меня ищешь? Густая капля крови с острого конца крупного ножа в чужой руке звонко падает на камень.

***

IAMX — Avalanches

— Братик, ну что ж ты так неаккуратно, — Тэхён со скрипом зубы стискивает, в два крупных шага оказывается рядом и поднимает омегу за шкирку, как котёнка — легко и небрежно, даже грубо и прикладывая немалую силу. Шипит прямо в разбитое ранее лицо: — Я внезапно придумал, что можно сделать с этой уродливой хренью на твоей шее, но мне нужно, чтобы рядом был твой хахаль, поэтому, мы будем ждать, когда он придёт за тобой. — Не боишься, что за это время растеряешь свою армию и останешься ни с чем? — язвительно, сквозь зубы, но на это альфа лишь усмехается гадко, передёрнув плечом. — Ты за всё это время, что жил со мной, хоть раз видел, как я чего-то боялся? — Тэхён притягивает его ближе к себе, переложив левую ладонь на затылок, правую же на талию, и даже глазом не ведёт на то, как усердно брыкается Чонгук, пытаясь оттолкнуть его от себя. Последующие слова произносятся почти в чужие губы с запёкшейся кровью: — Сам же сказал, что я лишённое чувств и эмоций нечто. Как лишённое чувств нечто может чего-то бояться? — Но у тебя слабость перед детьми. Ты боишься за них. Я всегда это видел. И, знаешь, несмотря на всё, отец ты неплохой, — Чонгук говорит искренне, брыкаться перестаёт, — но вот муж из тебя — тот ещё, конечно, экспонат. — Ты тоже не одуванчик, любимый. А за детей я действительно порву любого. Они же моя кровь, всё-таки. Я их очень люблю, и никому не отдам. И тебя я люблю тоже, кстати. Необычной любовью, конечно же, но люблю ведь. Ты только представь, что было бы, согласись ты некоторым временем назад на моё второе условие, — Тэхён полюбовно заправляет чужую каштановую прядь за ухо, оглаживает щёку тыльной стороной ладони, до безумства поцеловать чужие губы хочет. — Возможно, я бы полностью пересмотрел своё отношение к тебе. Возможно, ещё бы давно всё бы было иначе, прими ты меня, как своего мужа. И не воротил бы от меня нос при поцелуе, как от прокажённого, и тогда бы и я был нежен и терпелив. Признайся уже, что в моём к тебе отношении во многом твои действия и покорность играли роль. — Я и так позволял слишком многое для такого, как ты, — чужие слова омегу злят неимоверно. Тэхёна хочется ударить, желательно, чем-то очень тяжёлым, да по зубам, чтобы не смел говорить подобной ерунды. — И какой же я? — Я ведь доверился тебе… Я был ребёнком, совсем невинным, — чтобы другие не услышали, голос стал тише, — влюблённым в другого человека. Ты знал это. Твоя глупая месть погубила меня, а ведь я ни в чём не виноват. А ты мне первоначально старшим братом казался, и, как иронично — в самом деле им оказался. Весь ты — был для меня примером для подражания. Мне говоришь о представлении нас, как замужней пары, а только представь теперь ты, каким бы был для меня братом, — слёзы непроизвольно скатываются по щекам, обкалывая глаза иголками. — Только представь, что ты был бы единственным человеком — не Чимин даже, а именно ты, которому я доверял бы все секреты первому, делился бы своими успехами в учёбе, жаловался на родителей, на дурных друзей, в очередной раз надо мной пошутившими, а ты бы потом отчитал их, как самый настоящий старший брат. Или если бы Чимин меня обидел, что навряд ли, конечно, но ты бы, скорее всего, вывел его на чисто альфий разговор, защитил бы меня, как младшего брата. А вскоре радовался бы за меня из-за скорого замужества, и лично бы повёл меня к алтарю. Через несколько лет ты бы узнал, что я в положении, и у тебя будет племянник или племянница. А ведь я также хотел назвать свою дочь — Изабеллой, несмотря на то, что родители были против не корейского имени. Я так мечтал о таком старшем брате… и когда ты появился и мы начали общаться, я был в тихом восторге, ведь начал делиться с тобой всем. С мамой стольким не делился, как с тобой. За столь короткое время ты стал мне близок и вошёл в круг доверия… Разве ты не думал о таком раскладе? У Тэхёна взгляд стеклянный, но вовсе не от слёз. Он задумался. Всего на минуту, но этого хватило, чтобы почувствовать лёгкую ненависть к самому себе. Он всю жизнь преследовал определённую цель, не думая о другом варианте событий, ведь его этому учили с детства. Задумывался ли он обо всём сказанном омегой хоть раз за всю жизнь, прожитую именно с ним? Скорее да, чем нет, но он никогда не думал об этом как-то усердно, гвоздями вбивая в голову, что этот вариант звучит намного лучше. В голове мысли шагают одна за другой, а вскоре и вовсе устраивают какой-то забег, но Тэхён их словно мячом для боулинга сбивает, ведь какой смысл вообще обо всём этом задумываться, когда дело сделано и ничего не вернуть. Повернуть назад или просто взять и остановиться — для него даже звучит абсурдно. Несмотря на всё, он ни разу не жалел о случившемся, и о детях своих не жалеет. Они есть и он их безмерно любит. И не жалеет о том, что Чонгук — его муж, пусть и одновременно брат по крови. Да, это сыграло злую шутку с Соёном после его рождения, их братская связь подарила ему астму, но могло быть и хуже. Не факт, что в будущем не обнаружатся и другие болячки, ровно как и у Изабель, но Тэхён знал, на что пошёл, когда узнал о беременности Чонгука и не позволил сделать аборт. Он ни о чём не жалеет.

ƗĐŁE — skeler. selects

Сильный грохот на втором этаже заставляет вздрогнуть их обоих, как и остальных присутствующих в гостиной, и это вызывает вопросы, ведь шумоизоляция в комнате детей не позволяет проникнуть и звуку, и это означает лишь одно: либо Пак на крыше, либо с крыши пробрался во взрослую спальню, где на данный момент полный разгром. Тэхён лыбится, понимая, что со множеством людей Пак не справится в одиночку сразу. Отправляет Сокджина и ещё одного человека наружу для подстраховки, а Чонгука бросает рядом с бассейном, ухмыляясь на чужой страх оказаться в воде, и сам решает встретить Пака со всеми почестями. Прежний разговор был забыт. На деле — убран в далёкий ящик под замок. — Чонхо, оставайся с ним. Я на тебя надеюсь, — говорит самому мускулистому, выше себя, оставляет его с мужем, а сам, ещё с одним таким похожим на названного Чонхо, только по имени Дон, поднимается наверх, вытащив из-за пазухи пистолет с глушителем. Тэхёну от чего-то становится весело, а когда он заходит в комнату, то ничего примечательного не замечает, даже немного расстроившись. Но что это был за грохот? Возникшая догадка радости не приносит. Альфа выходит из комнаты и подходит к детской. Стучит три раза и через небольшую паузу ещё один, однако ни через минуту, ни через две, дверь никто не открывает. Сцепив зубы от злости, он отходит на пару широких шагов и наводит дуло пистолета на дверной замок, не медля выстреливая ровно по нему несколько раз, не жалея патронов. С одного маха ногой выбивает довольно надёжный кусок прочного дерева, и лицо в один миг наливается горячей злостью. Его врач с пробитой об стол головой сидит за ним без сознания, а детей словно и не было. Подняв глаза наверх, его догадка оказывается верной. Пак проник сюда через верхнее открытое окошко, и вытащил детей по лестнице через обычное в стене открытое нараспашку окно возле двухъярусной кровати. Только вот каким образом он это сделал, и как дети его послушались?.. Тэхён понимает, что за эти несколько месяцев его дети могли неплохо с ним подружиться и привыкнуть, но чтобы настолько… Изабелла боится высоты — она даже родителям, то бишь Чонгуку и самому Тэхёну устраивала раньше истерики, стоило им поднять её на руки выше, чем на метр от земли. Единственный человек, кому она доверяла, не мог так поступить. Или мог? Все превращается в игру. Тэхён чувствует, что ему хотят запудрить мозги, убрать лишних из дома людей, чтобы с ним разобраться, и, он честно признаётся — у Пака получается. Тот не пальцем деланный и тактику разработал прекрасную, Тэхён готов ему даже руку за это пожать. И вывернуть её после этого с громким болезненным хрустом на глазах у своего мужа. Он спускается с Доном вниз, требовательно, одним кивком головы указывает идти за ними ещё одному из своей шестерки, оставляя в доме четырёх человек, и идёт наружу к Сокджину. Радости от встречи с ним не чувствует — лишь злость. Сокджин и Намджун одни, без их людей и сильно нервничают. — Где все остальные? Поджав губы, Сокджин тяжело, но коротко вздыхает. — Сону и Соныль пропали. Алик тоже. Мы разделились, чтобы осмотреть дом по кругу, и за эти несколько минут он будто под землю провалился. Тэхён кусает раненную губу, совсем не чувствуя боли, словно она под анестезией, бегает диким взглядом по местности, косо поднимает наверх и усмехается. — Ну, одного я уже нашёл. Сокджин и Намджун, словно по команде нахмурившись и повернувшись туда, куда смотрит Тэхён, резко отворачиваются, прикрыв ладонями глаза. — Как же ты это сделал, мелкий гадёныш, — в пустоту шепчет альфа, прищуривая глаза и в упор глядя на распятого прямо над выходом из дома Сону с петлей на до этого перерезанной ножом шее.

***

Впервые за долгое время Чонгук забивается в угол и, невзирая на присутствие огромного амбала, что за ним в оба глядит, держа ствол наготове, начинает тихо читать молитву. Это помогает не думать о физической боли, которую он чувствует при каждом движении тела. До этого он даже не замечал её, да и некогда было, потому что Тэхён не позволял на этом концентрироваться, а теперь лёгкие гудят, дышать тяжело, словно в них насыпали камней, да немало; в ушах звенит, а порой всё и вовсе приглушается, ведь в воде Тэхён его прилично под водой держал, и кажется, будто жидкость всё ещё находится в его ушах. В совокупности со всем, душит моральная боль и назойливые мысли о Дасом, что на поверхность воды всплыла и смотрит на него мёртвыми полу-съеденными глазами. Чонгук видит, что у трупа отсутствует нога со всей бедренной частью, но старается не смотреть и не заострять на этом внимание, ведь так ему становится ещё хуже во всех смыслах. Люди Тэхёна всё время настороже, нервничают, что видно даже в темноте, но держатся стойко. Каждый понимает, что происходит. Они расходятся по разным местам: кто-то во флигель, кто-то из дома, но вскоре возвращается, кто-то ходит по гостиной туда-сюда, изредка посматривая на сжавшегося омегу, что сцепил руки в замок перед собой, и уткнулся в них шевелящимися губами. Даже шутят, что демона вызывает. Не догадываются, что демон давно был вызван, и в темноте, словно мышь между ними передвигается.

Tribal Blood — I Will Fight

Чонгук вздрагивает крупно, услышав громкий всплеск с криком, и, открыв глаза, испуганно наблюдает за тем, как человек Тэхёна, что за ним приглядывал, истошно кричит в бассейне от боли, вызываемой вцепившимися в него ванделлиями. Момент, промелькнувший мимо силуэт, что приближается ко влетевшим трём альфам сзади, и ещё один с громким криком падает в воду следом. Чонгук дышит тяжело и боится пошевелиться, хотя понимает, что лично для него на данный момент опасности нет. Перед ним начинается драка. Чимин в размерах меньше этих амбалов в пару раз, но это помогает ему в темноте бесшумно передвигаться буквально по полу, стараясь огибать и не наступать в разлитую кислоту даже обувью. Это помогло ему избавиться от двух почти разом. Пока те мучаются от проникающих в них рыб-убийц, про которые он услышал, сидя в кустах под окном на улице и пытаясь понять, что делать дальше, альфа переворачивает через себя налетевшего на него мужика, пинает другого в пах со всей дури и, спиной к спине к первому приблизившись вплотную, перекидывает правую руку тому на шею. Немного усилий и он, согнувшись вперёд, с лёгким хрустом ломает тому второй шейный позвонок. От болевого шока альфа теряет сознание, даже не представляя, что отныне он инвалид. Чимин резко заносит руку с уже запачкавшимся в крови молотком на приблизившегося к нему второго, и бьёт его по коленям, резко пригнувшись к полу и не дав в себя выстрелить. Тот от дикой боли падает на пол, мычит и рычит одновременно, потянув ладони к отбитым коленям, и бьётся затылком о пол, сцепив зубы. Когда Чимин видит влетевших в дом остальных альф, резко закрывает дверь на находившийся в дверном замке ключ и подбегает к шкафу, начав усиленно его передвигать и загораживать дверь, в которую начинают лететь пули. Времени у него мало, на чужие вопли и страдания внимания он не обращает: хватает пистолет, с одного маха ногой отправляет ноющего с отбитыми коленями в мир грёз и бежит к Чонгуку.

Philip Sheppard — Kara Main Theme (Detroit: Become Human)

— Тише, мой маленький, — за плечи рыдающего от страха омегу обнимает, пока мысленно извиняясь за этот кошмар, что ему пришлось сейчас увидеть, ибо такого Чимина Чонгук ни разу ещё не видел, и, наверное, это действительно страшно. — Идти можешь? Тот судорожно кивает ему в плечо, вздрагивая каждый раз на выстрелы в дверь, и Чимин тянет его из дома прочь через чёрный выход, в гостиной, который они все не сразу заметили, ибо скрыт тот был прямо за ванной комнатой на повороте. Глушитель на стволе даёт плюс, когда на улице ему на пути встречается ещё один из шестёрки Кимов. Он выстреливает не медля, закрывая собой омегу, и после того, как грузное тело падает на землю, поворачивается к младшему. — Твои дети сейчас в порядке, я их спрятал, — облизывая обветренные губы, говорит ему, — и тебе тоже необходимо спрятаться, хорошо? Я возьму их всех на себя, а тебе нужно бежать отсюда в ту сторону, откуда мы приехали сюда — там тебя встретит машина. Сядешь в неё и уезжайте отсюда как можно скорее. — Я без тебя никуда не пойду! — Чонгук, отказываясь, лихорадочно мотает головой, хватает ладонями куртку на любимом и сильно сжимает, показывая тем самым, что не отпустит. На его лице страх. Страх потерять то, что так недавно обрёл. — Любимый, — Чимин отрывает от себя его ладони — не без силы приходится, ибо тот вцепился в него, словно он спасательный круг, а омега посреди океана и тонет, — родной, — он подносит его уже промёрзлые руки к своим губам и целуетцелуетцелует, словно в последний раз, горячим дыханьем согревает и сжимает, предчувствуя, что больше не сможет, — моё солнце, моя радость, любовь моя… прошу тебя… уезжай. Ты нужен своим детям. Помни о них, пожалуйста. — Чимин… — Я ничего не могу обещать, но постараюсь выбраться отсюда живым. Подмога уже в пути, я дозвонился до агентства, но им необходимо время. — Ты убьёшь их?.. Чимин сглатывает. Он понимает, что Чонгук за справедливость, так же и понимает то, что несмотря на всё, Тэхён всё ещё отец его двоих детей, которым он даже в тюрьме будет нужен. Но ему трудно давать обещание не делать этого. — Я получил приказ стрелять на поражение в случае опасности. Чонгук не понимает, что он чувствует. Осознаёт, что иначе Тэхёна не остановить — тот не из тех, кто остановится просто так, — но под ложечкой сосёт, преимущественно из-за детей, которым тот всё ещё отец, и Чимин им заменить его не сможет. Как никак, но отец из Тэхёна неплохой, и хоть он пытался буквально с рождения внедрить им в голову, что они обязаны идеально учиться и изучать то, что детям, казалось бы, не стоило изучать так рано, но он никогда не был скуп на эмоции перед ними, лелеял, любил, играл с ними нередко, и давал буквально всё, что им необходимо. Пренебрежение и плохое отношение во всём было лишь к Чонгуку. Дети не виноваты, и без отца они остаться не могут. Но Чонгук кивает и слушается, потупив в себе моральную боль и дичайшие вопли, застрявшие посреди горла и давящие на сердце. А кричать хочется. За всё сразу, будь оно неладно. Эмоциям внутри давно уже нет места, они и сами кричали о свободе. Ему бы поцеловать альфу на прощание, авось и не сможет больше, но тот подталкивает его к дороге и твёрдым голосом приказывает бежать сломя голову, несмотря на какую-либо физическую боль. Он слушается и срывается с места, гонимый желанием скорее прижаться к детям, назад не оборачивается, ибо знает, что сердце его подведёт и заставит вернуться, а он сделает это, если Чимина увидит. Бежит быстро, настолько, что лёгкие от недостатка кислорода режет будто ножами. Многое, кажется, позади, но это только дом отдаляется, и омега под склоном оказывается уже не так далеко от дороги, где его ждут. Он задаётся вопросом — а кто? — ведь вряд ли кто-то смог бы приехать так быстро, учитывая, что средство связи у Чимина не так давно появилось, как он понял, но узнает уже в машине. Одинокий, но громкий выстрел поднимает стаю сидевших на сухих ветках птиц высоко-высоко, и опускает сердце Чонгука на дно желудка. Глаза застилает ужасом и страхом. На пистолете Чимина была заглушка. Стрелял не он.

***

Zack Hemsey — See What I've Become

Отныне помощи у него нет. Джоншин хоть и уехал, оставив подарок в виде разбитого носа, впрочем, Чимин сам попросил, чтобы для вида, но неплохо помог ему, набрав продиктованный им номер. Вряд ли, будучи и так по горло занятыми, Кимы успевали бы ещё следить за звонками Джо, но кто их знает, поэтому, тот на свой страх и риск всё равно не мог не помочь, хотя изначально и сказал, что просто закроет глаза на освобождение, которое якобы не видел. Чимин не знает, какой путь до этого места выберет его агентство: вертолёт шумен, но быстр, а машина медленна, но эффективна, так как среди леса или под горой спрятаться будет намного выгоднее. Звонок был сделан час назад — плюс-минус минут двадцать, ибо трудно следить за временем, когда при себе нет часов, но и утверждать, что прошло мало, глупо, ибо это далеко не так. На машине на средней скорости до сюда ехать часа три без пробок, и Чимин надеется, что коллеги и подмога успеют вовремя. Альфа обходит дом с другой стороны, где он по всё ещё стоящей там лестнице спускал детей со второго этажа не без посторонней помощи. Один бы не смог.

flashback.

— Не меня ищешь? Соныль резко разворачивается и наводит дрожащими руками пистолет на Пака, но под чужим гнётом и очевидным разочарованием в глазах напротив опускает оружие, тяжело вздыхая. — Кто бы мог подумать. Я не знаю тебя лично, но Ыну и Сонхва расхваливали тебя, а ты оказался продажной мразью Кимов. — Если бы Сонхва не предал Тэхёна, я бы здесь не оказался. — Хреновый ты брат. — Много ты знаешь, — фыркает Соныль. — Только то, что Сонхва каждый раз о младшем брате хорошо отзывался: Пак Соныль и с Изабель нянчился больше, чем Ыну, любил её и мечтал о такой же дочери, — Чимин склоняет голову к правому плечу, прищуриваясь, — и работник интерпола отличный. Был. До поры до времени. Это же ты удалил все файлы о Доме «Пугун Па» и подставил своего коллегу? Да, ты… Мне особо сильно заняться нечем было, и я немало нарыл на тот день. И это ты сдал местонахождение Хосока и Юнги. Соныль сцепляет зубы: неприятно слышать правду. — У меня не было выбора, — руками разводит, — Тэхён угрожал братом. И знаешь что? Я каюсь! — шёпотом кричит, чтобы никто не услышал. — Я не знал, что омега был беременный. — Не передо мной кайся. Брату объясняться будешь. Но раз уж раскаиваешься, значит, определённо поможешь мне вытащить детей из дома.

end flashback.

Tommee Profitt, Fleurie — Noble Blood

Чимину прекрасно было известно о боязни высоты Изабель, и он просто не мог поверить в совпадение того, что единственный, кому она доверяла в этом плане, находился в тот момент прямо перед ним. Именно брат Сонхва — Пак Соныль, был этим самым человеком. И он знал, что именно этот человек сможет спустить девочку вниз — иного выхода не было. Вообще удачно вышло, что Чимин запомнил лицо Соныля по фото, хотя, там и запоминать-то было нечего — они с Сонхва почти на одно лицо, несмотря на то, что последний старше на четыре года. Альфе пришлось карабкаться на крышу, в то время как Соныль подставлял лестницу и поднимался к окну. Самым тяжёлым было спуститься в комнату и моментально вырубить врача, но с этим он справился без труда, потому что тот спал за столом, и проснулся лишь от грохота внутри комнаты, когда Чимин спрыгнул. Соён среагировал сразу — сестру собой закрыл и накрыл их обоих одеялом, прекрасно понимал, что происходит. Далее всё просто — они спустили детей, и Чимин приказал Сонылю бежать вместе с ними. Последний так же обмолвился, что на дороге стоит ещё одна машина, помимо той, чьи шины Чимин проткнул, и это пробудило в нём надежду, что и Чонгук сможет спастись. Потому он попросил подождать омегу, и только потом уезжать. Но и на ожидание дал определённое время — полчаса. Если в течение этого времени Чонгук не появится — уезжать в Кёнсоль по определённому адресу. У Чимина было мало времени освободить омегу, но он смог. Теперь он, как только тот скрылся из поля зрения, должен по максимуму устранить лишних людей и постараться сделать так, чтобы никто из тройки Ким не умер, но был повязан. Чимин всё ещё старается ради Хосока и Чонгука: первый при жизни молил о справедливости, второй же только из-за детей переживает. Но в нём так же бушует другое противоречивое чувство, не позволяющее оставить всех в живых. Месть. Исходя из всего этого, он будет поступать по ситуации. Тем временем сумерки накрывают землю, готовя её к утру, и где-то на горизонте проступают совсем еле заметные полоски от медленно, постепенно восходящего солнца. Заглядывая в окно, Чимин видит плоды своих стараний: два плавающих трупа в бассейне, которых пожрали рыбы, один рядом на полу, которого он вырубил ногой после того, как закрыл дверь, и четвёртый со сломанной шеей, но пока не труп — нервно дёргается на полу от явной боли и, возможно, не понимает, почему перед глазами так темно и слух пропал. По факту, если не оказать скорую помощь, то вероятен и летальный исход, но Тэхёну явно на своего человека плевать, раз он ходит по гостиной и очевидно на представший ему обзор тяжело вздыхает. Рядом с ним и его дружки. Пак нагибается и проходит тихо под самым окном, тихо хрустя гравием под подошвой, видит двух на стороже у входа, но знает, что есть ещё несколько — возможно, внутри дома во флигеле. Наведя на стоящих пушку, стреляет ровно в цель два раза, и те грузными мешками валятся на землю на крупные камни: один и вовсе скатывается с небольшого склона к кромке воды. Незамеченным это не остаётся, и в следующую минуту по углу дома стреляют, Чимин едва не получает эту пулю в лоб — вовремя уворачивается, словно предчувствовав. Начинается возня в той же стороне, и Чимин решает быстро проверить магазин с патронами: всего шесть пуль. Осталось посчитать количество человек, но это сделать отныне будет трудно, ибо его присутствие стало рассекречено. — Пак! — окликает его знакомый голос Тэхёна, в котором чувствуется и слышится какое-то веселье. Впрочем, нисколько неудивительно: больные они такие, у себя на уме, крыса мимо пробежит, хвостиком вильнёт, и это покажется им забавным, очень даже смешным. — Я удивлён! Поражён твоими силами и упёртостью в какой-то степени! Не то чтобы это радует, но веселит определённо! Вот только, уверен ли ты, что тебе это поможет? Щелчок предохранителя справа заставляет его сглотнуть. Чимина отвлекали. Сокджин хватает его за шкирку, забирая пистолет, и толкает в сторону других, выходя из-за угла дома. Чимину остаётся только стиснуть зубы и надеяться, что машина с детьми и Чонгуком уже далеко отсюда, а агенты, наоборот, уже близко. Умирать так глупо не очень хочется. Сердце тем временем от нервов делает сальто, а в груди так не вовремя почувствовался уже знакомый щелчок, из-за чего альфа невольно сгибается, зажмурившись. Сокджин его в спину толкает, Чимин едва не падает, но удерживается на ногах, и рядом со старшим Кимом останавливается. На чужую усмешку посиневших разорванных губ тоже усмехнуться хочется, потому что явно Чонгука почерк: Чимин его сам учил в таких случаях просто рвать, кусать, даже глаза выдавливать большими пальцами. — Вот мы и снова встретились. — Когда говорят с таким энтузиазмом, обычно, стол накрывают. Шампанское или вино, стейк, все дела. — А ты до сих пор дерзишь. — А ты до сих пор ублюдок. — Люди не меняются. — Спорно. Зависит от желания. Они оба знают, о чём говорят, оба друг друга понимают. Ведь если бы Тэхён по-настоящему захотел, он бы изменился, и мог жить нормальной жизнью. В глубине души сам это осознаёт. Пусть с теми же наркотиками, развивая Пугун Па, но определённо мог бы стать нормальным, в каком-то смысле, человеком, не таким монстром, коим является сейчас; мог бы полюбить какого-нибудь омегу и завести адекватную семью без намёка на абьюз; мог бы лечиться от прошлого. Но выбор пал не на это, потому что и желания, как такового, не было — вот и вся суть. — Будь добр, скажи мне, где Алик. Ну, или, хотя бы, где его остатки. Вижу, ты пристрастился к разделке. Давно это у тебя? Кажется, и ты не без скелета в шкафу. — Где потерял, там и найдёшь, — просто говорит Чимин. Надо — сами найдут. — В игры играешь… — снова усмехается Тэхён, потом обращается к Джину: — Где вы с Аликом разделились? Конкретное место. — Вокруг дома. Я от входа, он в сторону машины. Тэхён возвращает взгляд на Пака и видит, как тот скалится, как гиена, обнажая зубы. Внезапно бьёт по челюсти левой рукой, что во много сильнее. Чимин падает на спину, прикладывая руку к разбитой губе — кажется, сломан ещё и зуб, — но молчит, хотя завыть бы тихонько, ибо мало приятного, всё-таки. — Проверьте тачку. Изнутри, снаружи, под ней, на ней, всю осмотрите, хоть в бардачок загляните — мало ли, ещё глаза там найдёте, — повернувшись к Намджуну, говорит ему и ещё одному из двух оставшихся. Пак, сволочь, почти всех перебил. Те уходят, а Тэхён на корточки к присевшему на земле альфе присаживается, опёршись локтями в колени. — Алик мне, как младший братик был, ты за это ответишь, мразь, — с ядом выплюнув, он встаёт на ноги и бьёт ботинком Чимина в висок, отправляя в раннее положение. У альфы перед глазами мутная пелена, голову нещадно ломит, но он и не отвыкал от этого состояния: на заданиях по работе и не такое бывало, и за два года трудно было всё забыть. К тому же, не раз задания выполнял после возвращения: буквально недавно его приложили головой об автомобиль, ещё и чуть было пулю не словил, о чём, Чонгук, слава богу, не знает, но живой, а значит, и сейчас жить будет. Потерпит. Спустя несколько минут Намджун возвращается со вторым мужиком, и оба с тяжёлым вздохом опускают головы. — Размозжена вся правая часть головы, явно каким-то молотком. Лежит на заднем сидении. Тэхён к небу голову поднимает, закрывает глаза и мысленно прощается со старым другом, который в Пугун Па едва не с пелёнок находился, будучи сыном одного из хороших докторов-хирургов, и всегда Тэхёну был верен. — Он ведь ещё ребёнком был, скотина ты такая, — альфа бьёт Чимина ногой под дых, заставив свернуться того в позу эмбриона от дикой боли. — Скажи спасибо, что я тебя в грудь не бью, иначе бы ты сдох прямо на месте. Чимин жмурится и тихо матерится себе под нос: Тэхён знает. Это не есть хорошо. Краем глаза Намджун замечает что-то промелькнувшее среди камней, и тут же решает проверить. Уходит, заранее, на всякий случай, предупредив Сокджина, и спускается вниз. — На данный случай есть поговорка, — отдышавшись, сипло произносит Чимин, снова принимая сидячее положение. — В чужом глазу соринку увидишь, в своём и бревна не заметишь. Понял, к чему я клоню? Ты убил моих друзей, один из которых носил в себе дитя, и в принципе убивал немало, но меня упрекаешь в убийстве своих людей. При всём при этом, мы далеко с тобой не квиты. Это так, чтобы ты понимал, что я не остановлюсь. — Ровно, как и я, и думаю, ты догадываешься, о чём речь. — Тэхён!

Joseph William Morgan — Enjoy the Silence

Он поднимает голову к идущему вдалеке Намджуну и нагло скалится: надо же, даже искать не пришлось, сам прибежал. Тот тащит его мужа за локоть, и когда они подходят ближе, как ненужную вещь бросает на землю. Чонгук шипит, стерев ладони о гравий, и поднимает стеклянный взгляд на абсолютно ошарашенного Чимина, обсохшими губами шепча искреннее «прости». Ему бы сто баллов за идиотизм поставить, ведь он на выстрел побежал обратно, хотел, на самом деле, просто убедиться, что стреляли не в Чимина, но прокололся, когда начал уходить обратно, и Намджун его заметил. За Паком Тэхён ставит двух оставшихся людей и одного из друзей — Сокджина, чтобы те смотрели за ним, а сам подходит к омеге, за спиной которого стоит Намджун, злющим взглядом испепеляя сидячего на земле Чимина. — Может, — на корточки присаживается, — людей моих твой герой и истребил одного за другим, но, в итоге, он безоружный сидит здесь, как и ты. Что дальше делать будем, м? — Тэхён, пожалуйста… — Что — пожалуйста? Я ведь не отказался от предложенных тебе вариантов, они всё ещё в силе. Выбор за тобой. — Что за варианты, Чонгук? — выкрикивает Чимин, за что тут же получает от кого-то из позади стоящих рукояткой оружия по затылку, но не сильно — не до потери сознания. Однако перед глазами всё вдруг поблекло, ладонями он упёрся в землю, чтобы не упасть, и услышал лишь крик омеги. — Джин, не трогай его! Пожалуйста… — Чонгук не замечает слёз. Он подрывается с места, но Тэхён его одним усиленным движением руки толкает обратно. — Пожалуйста… — горло сдавливает истерикой. — Такие влюблённые, но такие дотошные, — шёпотом произносит Тэхён, смотря на этих обоих. — У нас есть ещё немного времени, но я тебя потороплю, любимый. Нам ещё детей искать. Хотя, особо в этом необходимости, я думаю, нет, но заехать за ними надо будет, а это немало по времени будет. — Ты уже знаешь, где они? — несколько удивлённо спрашивает Джин. — А чего тут знать. На главной дороге мы оставили одну машину, а забрал детей Соныль. Куда он их повезёт — догадаться не трудно. — Надо же, умный какой, — тихо фырчит себе Чимин под нос. — Ну да, потому что ты слишком предсказуем, Пак. Я бы на твоём месте их в лесу хотя бы спрятал, или, не знаю, прямо под носом, в том же доме в гараже. Ты же агент, тебе ли не знать, что самое лучшее место, чтобы спрятаться — самое ближнее. Так что, Чонгук~и? Что выбираешь? — Какой выбор ты ему предоставил, конченый ублюдок? — сквозь зубы цедит младший альфа, и, видно, его за каждое слово решено бить по голове, потому что Сокджин и сейчас не пропускает такой возможности, ещё и ногой в спину толкает, заставляя его упасть на живот. — Ты же прекрасно знаешь, что я выберу! — глаза застилает плотным туманом, когда он смотрит на своего альфу, плачет горько, всё внутри сдавливает от желания защитить, уберечь. Его цель сейчас — это максимально потянуть время, чтобы приехали агенты, но он не представляет даже, как это сделать, ибо стоит ему дать развёрнутый ответ — Тэхён его в охапку и увезёт отсюда. И на этом будет поставлена точка. По мужу видно, что тот уверен в своём плане — слишком долго омега его знает, — а значит, что отныне найти их никто не сможет. — Мне нужно услышать твой ответ полностью. И чтобы услышал твой ненаглядный. Взгляды встречаются. Чонгука — болезненный и полный искреннего сожаления, и Чимина — громко молящий ещё немного подождать, потянуть время. Только времени уже нет. Утренний холод через не очень тёплый кардиган трогает кости, посылая по телу мурашки. Слышится лишь тяжёлое дыхание, шорканье обуви по хрустящему гравию, где-то вдалеке пение проснувшихся в сумерках птиц, и твёрдое, мерзкое, как ложка дёгтя в бочке мёда: — Я останусь с тобой, — последняя слеза скатывается и вмиг высыхает из-за бродящего холода, что коснулся его щеки. Тэхён ему руку подаёт и поднимает на ноги с одобрительной улыбкой на лице, что так или иначе говорит о неимении у омеги выбора. Чонгук решает — будь, что будет. Чимин не понимает, насколько это было сказано серьёзно. В его голове от слов любимого образовалась пустота, а всё вокруг моментально затихло. Либо это в ушах образовался вакуум. Непонятно. Он видит, как Чонгука на ноги поднимают, как Тэхён ему лыбится в лицо, поворачивая к себе лицом и, мимолётно посмотрев на него — Чимина, припадает к губам младшего. Тот и не против будто, даже отвечает, кажется. Или это у Чимина галлюцинации на фоне шока? Кто-нибудь, поставьте на паузу… Или нет! Перемотайте! Он должен остановить эти слова, они не должны были вылететь с уст омеги. Это же всё игра, так? Чонгук просто тянет таким образом время. Но так ли это, когда Тэхён буквально сейчас готов схватить Чонгука и уйти вместе с ним?.. Чимин требует спойлер, иначе он не выдержит этого. Тэхён, тем временем, точно представляя, какой в душе Пака сейчас бушует всепоглощающий ураган, прикусывая нижнюю губу мужа, отстраняется, довольный абсолютно всем. Однако, кое-чего всё же не хватает. Нагло смотря на моментально потерявшегося Чимина, Тэхён поворачивает омегу к себе спиной, так, чтобы тот был ко всем лицом, одной рукой обнимает поперёк талии, другой оттягивает ворот рубашки, покрывая травмированную его же деяниями кожу поцелуями, не сводя с альфы взгляда, так и говорящего о своей победе. — Ты помнишь, что я тебе сегодня не так давно сказал? — шепчет Чонгуку за ухом. Рука поперёк обнимает талию всё крепче, чтобы тот не посмел вырваться. — Про твою метку. Я сказал, что нашёл решение этой проблеме. Чонгук начинает дрожать, как осиновый лист, и вовсе не от холода — от страха. — Метка, по сути своей, это абсолютная связь между альфой и омегой. Омега присваивается альфе, поставившему её, на корне: вы друг друга чувствуете, со временем определяете эмоции просто на расстоянии, а запах альфы на омеге остаётся до самого её заживления, которое длится не год, не два, а больше, на то она и метка. Но что, — Тэхён поднимает голову, обнажая зубы, клыки которых становятся длиннее, а его природный запах мощнее, помутняя Чонгуку сознание и заставляя растеряться, — если метки будет две? — Нет… — Чимин срывается с места, но поясницу придавливают два ботинка. — Правильно, омега начинает принадлежать сразу двум. — Нет, Тэхён, — Чонгук оживает, хватается за чужую руку на своей талии и нагибается вперёд в надежде вырваться, однако альфа свободной рукой возвращает его, вцепившись за шею, назад. — Пожалуйста, не н- Тэхён вгрызается в шею омеги, словно в кусок сочного мяса, прокусывая её насквозь, чувствует вибрацию от вырвавшегося вопля с его горла, и наполняет укус своими феромонами, присваивая мужа себе окончательно. В мире бывали случаи, когда сразу два альфы хотели, чтобы омега принадлежал им обоим, но исключительно только для последнего это имело серьёзные последствия. От двух меток омегу разрывает, ведь он чувствует сразу двух своих альф, а с потерей одного и вовсе начинает медленно погибать, словно его разбирают на части. Если говорить не о потере, а о расстоянии, то вместо гибели омега чувствует непреодолимую тоску, а такое природное явление, как течка, проходит более болезненно, и даже присутствие второго альфы нисколько не помогает ситуации. Тэхён буквально обрёк Чонгука на долгие годы страданий вновь, ведь при любом исходе тот будет страдать. Расстояние от Чимина будет приносить боль, его смерть начнёт омегу разрушать, и всё то же самое произойдёт, если это будет сам Тэхён. Отныне не страшно даже сесть в тюрьму, ведь он будет знать, что его нехватка для Чонгука — для того сплошная му́ка. Альфа не скупится на количество феромонов. Он слышит, как кричит и навзрыд рыдает омега, как вопит матерными словами Пак, которого ногами и руками держат двое, но чувствует в себе облегчение и радость. Так хорошо ему не было давно. Он сломал всех. Отстранившись и всё так же крепко держа в своих руках истерящего мужа, довольно смотрит на плод своих стараний. Омега с двумя метками как с клеймом по жизни. Не только позор, но и долгие мучения. — Теперь и умереть не страшно. — Значит, сдохни, сука! — Чимин резко переворачивается на спину и обхватывает руками чью-то чужую ногу, силой потянув на себя. Сокджин, которого он схватил, падает на землю, не ожидав, и роняет свой пистолет, который альфа хватает и слёту стреляет в двух людей Кимов, снося им головы. Попытавшегося встать и вырваться из мёртвой хватки Джина он локтем бьёт в лицо со всей дури, отправляя того в нокаут на некоторое время, и, резко развернувшись всем корпусом, стреляет в Тэхёна, попадая тому ровно в плечо. Когда понимает, что тот от неожиданности и боли Чонгука отпустил, охрипшим голосом кричит: — Чонгук! В лес! Живо!

Joel P West — Revenge

Парень срывается с места, тут же едва не упав, и, невзирая на дикую боль, бежит в сторону леса сломя голову. Подбежавшему Намджуну Тэхён наказывает разобраться с Паком и, смотря на убегающего омегу, направляется вслед за ним, держась за плечо. Слёзы застилают обзор полностью, из-за чего Чонгук хоть и бежит, но часто задевает собой сухие ветки, больно царапающие кожу на открытых участках тела. Невыносимая боль от метки растекается по всей шее, переходя на грудную клетку, где словно в тисках сжимает его бешено колотящееся сердце, доставляя мало приятного ещё и ему. Он зажимает ладонью ноющее место, чувствуя, как кровь из протаранившей насквозь кожи сочится по руке под рукава рубашки и кардигана, противно щекоча. Тяжёлые, будто свинцом налитые ноги медленно сводит судорогой от довольно нелёгкого и быстрого бега, но Чонгук не обращает на это внимание, не сбавляя темп — только ещё больше, кажется, его ускоряя. Он петляет, но понимает, что движется наверх в гору, и, наверное, делает это зря, вот только разум просто твердит бежать, а куда — неважно. Лёгкие режет, они горят от мучительного и грузного дыхания и нехватки кислорода, появляется ощущение, будто вовсе откажут, а перед глазами появляется мутная пелена. В голове что-то сигналит, в висках гудит и стучит, кожа покрывается холодным мерзким потом, а от нарастающей всё больше паники наравне с болью тело изнутри начинает дрожать и посылать сигналы, что стоит немного передохнуть, иначе омега позорно свалится от банальной нехватки сил. Чонгук останавливается за самым широким деревом среди кустов, прислоняется к шершавой коре спиной и начинает в полной мере ощущать все свои эмоции, тягость дрожащих ног, из-за которых кажется, будто упадёшь сейчас и больше не встанешь, невыносимую сухость во рту, двойную боль от укуса, стреляющую ему в плечо, да так, что отнимается вся рука — будто немеет. Он буквально чувствует, как на фоне страха у него расширены зрачки — даже зеркал не нужно. Сейчас омега буквально неподвижен — лишь грудная клетка тяжело и быстро вздымается, лёгкие пытаются насытиться недостающим кислородом, и это, как оказалось, очень больно. Под боком жутко колет. Учащённый пульс давит в висках и на запястьях — именно на этих местах ощущается сильнее и неприятнее всего. Щёки горят, ровно как и всё тело: давление подскочило. Чонгук пытается успокоиться, но на фоне жуткого страха тело и мозг не понимают, как это сделать — они сконцентрированы только на одном. Обмануть мозг не получается, особенно, когда парень слышит своё имя, бьющее в лесу эхом. Оно теряется среди деревьев довольно далеко, но этого хватает, чтобы Чонгук затаил дыхание, делая себе ещё хуже. Он медленно скатывается по стволу дерева вниз, стараясь не создавать шум, прикладывает свободную, крупно дрожащую ладонь ко рту и затихает. Шаги по сухой листве становятся ближе, тяжелее, чужой голос громче и чётче. Тэхён просит его выйти по-хорошему, но Чонгук уже понимает, что это абсолютно бесполезно. Буквально всё. Он действительно готов был ему сдаться, отдаться, лишь бы альфа не трогал Чимина, и если бы не эта метка… Оно, конечно, всё может и к лучшему. Чимин быстро разберётся с остальными у дома, пока он сам плутает по лесу и ведёт за собой лишь одного Тэхёна, а потом прибежит к нему на помощь, и этот ад наконец закончится навсегда. Даже допускать не хочет той мысли, что с появлением второй метки ад может только начаться. Этакая вторая глава в его жизни. Начало конца. Не хочется думать об этом, и Чонгук не думает, просто старается. Сейчас ему есть о чём думать, и это недалеко стоящий муж, что, слышно, вертится на одном месте и пытается уловить хоть какой-либо звук. Чонгук не знает, что им движет, когда эта мысль внезапно посещает его голову, но там она звучит вполне разумно. Очень осторожно выглядывая из-за дерева, сквозь уже сухую чёлку, спавшую на глаза, он видит, как Тэхён отворачивается в другую сторону, вставая к нему спиной, и, видно, вслушивается. Не думая, Чонгук хватает вблизи лежащую палку небольшого размера, и размахивается, кидая её вправо от себя, вглубь леса по левую сторону от Тэхёна, который на звук тут же реагирует, и словно хищник направляется на него. Омега наблюдает за тем, как тот скрывается среди деревьев и цветущих зарослей, и понимает, что ждать нельзя. Он встаёт медленно и аккуратно, едва не упав обратно из-за ужасной тяжести в ногах, делает глубокий тихий вздох, и, периодически оглядываясь, бежит на самый верх в крутую гору, цепляясь за сухие корни деревьев. Земля от его обуви отскакивает и скатывается вниз, а пару раз и сам он едва не падает, наступив на слишком мягкую рыхлую землю, но усердно карабкается по склону, даже не представляя, что ожидает его наверху. Но вскоре омега появляется на пустой вышке с небольшим чистым от деревьев и кустов пространством, буквально на обрыве. Кажется, сюда нередко поднимаются отдыхающее: видны следы людей, даже шин велосипеда, а у кромки деревьев кто-то разводил костёр, ибо из камней сооружён круг, внутри которого видна гарь от огня. На деле, очень приятное и красивое место с шикарным видом на горы и часть моря где-то с левой стороны.

Tommee Profitt, Fleurie — Gloria Regali

Сумерки постепенно рассасываются, Чонгук видит на горизонте моря поднимающееся в зареве рыжее солнце, буквально на минуту забыв о том, в какой он находится ситуации. Уходит на задний план даже боль от жгущей метки, но ощущается, как обдуваемая холодным ветром кровь на укусе неприятно запекается и стягивает кожу. Усталость давит на глаза. Парень подходит ближе к утёсу, лицезрея, что там внизу, и видит скалистую, покрытую корнями и редкими растениями гору, об острые выступы которой легко разбиться насмерть. Внутри чувствуется прилив чего-то нехорошего, более того — абсолютно плохого предчувствия, которое Чонгука редко подводит. Он отходит от утёса подальше, дабы ненароком так глупо не свалиться из-за кружения головы, и внезапно кричит, когда позади его крепко обнимают чужие руки. — Попался. — Пусти! Нет! — Ну-ну, любимый, какой смысл теперь отпираться, — Тэхён, несмотря на простреленное плечо, держит омегу крепко, терпя на этот раз его чересчур сильные дёрганья, и вовремя успевает откинуть голову назад, когда тот пытается пробить ему нос затылком. — Очень сомневаюсь, что в сражении с Намджуном, твой хахаль сможет победить. — Я был готов с тобой уехать! Я согласился! Зачем… зачем ты поставил мне метку?! — он снова срывается на плач, ослабевая в чужих рука и стремясь к земле, и его отпускают. Чонгук падает на колени, и морально и физически он на краю обрыва, и честно, уже готов броситься туда по собственному желанию. Метка альфы способна не сходить с тела омеги долгие года, с её помощью привязывает его к тому очень крепко, надёжно, именно поэтому Чонгук всегда боялся её от Тэхёна. Отныне только кожу живьём снимать. Вот только метка — это не просто укус — это полная привязанность к альфе, общие чувства и эмоции. Тэхён обходит его и присаживается на корточки, склонив голову к правому плечу. — Да потому что я своё слово держу. Ты же помнишь, что я сказал тебе, когда пришёл к вам домой? Чонгук поднимает взгляд, а перед глазами картина его — семнадцатилетнего беременного подростка, забившегося в угол связанным чужими руками, и Тэхёна, протягивающего к его лицу свою руку.

flashback.

Длинная ладонь накрывает щеку, а кажется, будто горло. Заплаканный подросток дёргается в сторону, но его за волосы на затылке резко притягивают, в самые дрожащие губы шепчут: — Отныне, ты — мой. В любом состоянии. Даже будь этот ребёнок не мой, в чём я сильно сомневаюсь, я заберу тебя к себе. Попытаешься сбежать — ноги сломаю, попытаешься меня убить — убью твоих родных, ещё раз попытаешься убить себя или ребёнка — всю жизнь будешь страдать. Я буду мучить тебя искусно, красиво и больно. Очень больно. А даже если наши пути когда-то разойдутся, поверь, я до конца твоей жизни буду тебе ярким напоминанием. Обещаю, ты меня никогда не забудешь: ни телом, ни разумом, ни душой. Кривая улыбка растягивается на лице. Тэхён грубо целует омегу в онемевшие от частых покусываний губы, внося свою лепту — кусает нижнюю до крови, до вырвавшегося вскрика из горла младшего, а кровь слизывает. Он нашёл себе новый наркотик.

end flashback.

— Я буду мучить тебя искусно, красиво и больно. Очень больно. А даже если наши пути когда-то разойдутся, поверь, я до конца твоей жизни буду тебе ярким напоминанием. Обещаю, ты меня никогда не забудешь: ни телом, ни разумом, ни душой. Помнишь, не так ли? Я всегда сдерживаю свои обещания. Никуда ты от меня не денешься, Чонгук~и. Омега опускает полный горечи взгляд на свои руки, сжимающие в ладонях песок с камнями, всхлипывает, не понимает, за что ему всё это, и где он так напортачил по жизни. Но нигде не портачил, а Тэхён ему все десять с лишним лет внушал, что если получил, то значит, обязательно за что-то. Чужие слова влияли на него похлеще чьих-либо, а ведь Тэхён ему даже свою метку не ставил, так почему? Почему это влияние на него так давило и давит сейчас? А где-то в глубине души ответ совсем прост: рядом был только Тэхён. Всё окружение тот ему на корню прерывал, оставляя лишь своих ближних, а от родителей Чонгук ещё при беременности сам отказался, был в дичайшей обиде, ибо ни один из них даже не спросил: а что, собственно, произошло? — а был ли ребёнок этот зачат с его согласия? Быть может, мама и сама обо всём догадалась сразу, но разве не должна была она поддержать, в больницу на обследование отправить? Ведь Чонгук был разрушен и физически, и морально… Но ничего этого не было, и она приняла произошедшее, как стечение обстоятельств, думая лишь о благополучии в семье. Но Чонгук давно уже не держит зла, на самом деле, ведь мама свои ошибки приняла и раскаялась за них. А Тэхён действительно был рядом все эти долгие годы. Он был частым его окружением 24/7, и куда ни посмотри — везде его влияние. В каждом слове, предмете, рабочем персонале, в его друзьях, в каждом охраннике, в детях — Тэхён был везде, куда ни глянь. Чонгук зависел от него, свою слабость принимал, лишь потому, что так Тэхён сказал, что он слабый. Принимал свою никчёмность, потому что так сказал Тэхён. Принимал каждый побой, каждый потушенный об себя окурок, лезвия, моральные страдания, неприятные слова, тянущие вниз, потому что всё это было от Тэхёна. ТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхёнТэхён. Но разве не стоит теперь ради самого себя принять свою значимость, свою силу и откинуть в сторону мысль о поражении? А ведь Чонгук даже не старался, привыкнув ко всему этому состоянию. Тэхён.

Tommee Profitt, Fleurie — Onward & Upward

Взгляд становится равнодушным, холодным, словно лезвие, режущим: он словно нажал на кнопку отключения чувств. Чонгук поднимает глаза, стиснув кулаки, и резко бросает содержимое альфе в глаза. Тот отшатывается назад, встав на ноги, шипит сквозь зубы и трёт глаза, кидая грубые ругательства в сторону омеги, но тому хоть бы хны — он на них, в принципе, никогда внимания не обращал, лишь от тяжёлой руки спрятаться пытался. Сердцебиение ускоряется, Чонгук встаёт с земли и чувствует по венам растекающийся адреналин от внутренней злобы, копившейся все эти года. Его начинает переполнять. К чёрту. Если он и умрёт сегодня — этого ублюдка за собой потянет. Драться Чонгук никогда не умел, в отличие от Тэхёна — мастера боевых искусств, но это и не особо понадобится, ведь он видит на земле выпавший из чужого кармана пистолет. Холодный метал в руке пускает по коже мурашки. Парень снимает оружие с предохранителя, а в это время Тэхён поднимает голову и смотрит на него красными от раздражения песком глазами. Усмехается, глядя в его глаза. — Серьёзно? — омега наводит на него дуло, а Тэхёну лишь рассмеяться хочется, что он и делает, искренне заливаясь и сгибаясь пополам. Отсмеявшись, вздыхает, сглотнув вязкую слюну с примесью попавшего песка, что раздражает и горло. — Ты же даже стрелять не умеешь. Думаешь, снял предохранитель, нацелился, и- Чонгук прерывает его словесный понос выстрелом, опустив дуло на ногу. Пуля попадает в подколенник, а от чужого рычащего крика птицы вздымаются с насиженных мест на ветках и уносятся в даль. Тэхён падает. Чимин учил его стрелять два раза в неделю. Они ходили в тир при агентстве с позволения начальства. Поначалу было страшно, руки дрожали, а тяжёлый пистолет невозможно было поднять. Пара техник, присутствие любимого альфы рядом, правильные наставления, и хоть с трудом, но Чонгук смог. Не с первого раза, далеко не со второго, даже не с третьего и так далее, но он смог, и хоть в голову или сердце нацелиться ни разу так и не удалось — он хорошо стрелял по ногам. В нём кипела злость, он думал лишь о том, что вместо мишени — Тэхён и его друзья, и это действительно помогало, как и советовал Чимин. — Ну ты и мразь, любимый, — сквозь зубы брызжа слюной, от боли цедит альфа, стоя на земле на одном здоровом колене: боль из-за таблеток не столь насыщенная, но их действие спадёт уже через пару часов, и станет буквально невыносимо. — Спасибо, что хоть не в само колено. Твой хахаль тебя стрелять-то научил? Скорее да, чем нет, — самому себе усмехается. — Ты украл из моей жизни почти одиннадцать лет. Я не знаю, можно ли вообще ненавидеть больше, чем я ненавижу тебя. Ты не оставил во мне ничего пригодного для жизни, а сегодня и вовсе подарил самый ужасный подарок, из-за которого я теперь буду мучаться, — нездоровая улыбка растягивается на опухшем от слёз и ран лице. — Ты выполнил каждое своё обещание, молодец. Убил во мне желание жить окончательно. Знаешь, какая сейчас в моей голове мысль? — по своему виску дулом пистолета стучит. — Что я вполне сегодня могу умереть, но тебя я с собой заберу, как ни крути. Тебе, по-моему, и так осталось недолго, кстати, — смеётся нервно, голос дрожит. — Ты видел себя в зеркало? Ты же иссякаешь от своих таблеток. По мне так, это позорно — сдохнуть не от старости, а от какой-то херни. Прискорбно, не так ли? Тэхён прищуривается, замечая в чужих словах небывалую до того уверенность. — А можно умереть и от рук своей горячо любимой одержимости, — Чонгук медленно поднимает ствол. — Собственности, — перечисляет его же — Тэхёна — обратный порядок слов, непонятно, кому больше делая больнее, а на чужом лице видно что-то такое. — Омеги. Мужа, — палец полюбовно оглаживает спусковой крючок. Следующее, сквозь зубы и всей злостью, что есть внутри: — Брата. — Чонгук! — крик позади. — Нет! Чонгук нажимает на крючок, целясь, по его меркам, мужу в сердце, но руку под локтем резко хватают, направив вверх, и громкий выстрел производится в небо. Резко развернувшись, судорожно дыша, омега неверяще смотрит на Чимина с рассечённой бровью, губой и виском, с которого струится алая, блеском отдающая на солнце кровь. — Зачем ты это сделал?! Сейчас бы всё закончилось! Тэхён видит, как эти двое отвлекаются на перебранку друг с другом, и хоть не понимает, с чего вдруг Пак решил его спасти, впрочем, тут всё очевидно — тюрьма, — достаёт из внутреннего кармана косухи блистер с оставшимися тремя голубыми таблетками и, выдавив их, отправляет в рот все сразу. — Я не позволю тебе замарать руки в чужой крови! Тебе мало всего, что было? Ты хочешь запятнать себя чужой смертью?! — прямо в лицо омеге кричит, впервые наблюдая в нём такую уверенность: действительно убил бы, даже глазом бы не моргнул. — Да, он монстр, да, он чудовище, которое принесло другим немало боли! Да он моих друзей на тот свет отправил и любовь всей моей жизни забрал, ей жизнь испортил, но думаешь, оно того стоит? Смерть для него — это подарок! Ты готов подарить ему её?! Готов?! Ты готов оставить детей без отца? Детей, которые его точно не забудут! Всю оставшуюся жизнь хочешь объяснять им, почему второго родителя нет? А когда они вырастут? Шила в мешке не утаишь, Чонгук, они узнают правду! Они возненавидят тебя, не поймут! А если поймут — будет поздно. — И я к этому был готов, — уверенно произносит Чонгук со стеклянным взглядом. Возможно, сейчас он не осознаёт, насколько Чимин прав, не осознаёт, что всё действительно было бы так, замарай омега руки чужой смертью, но эта ярость, клокочущая внутри и не дающая нормально вздохнуть — ей плевать, она затмевает здравый разум. Это и видит Чимин, только поэтому не говорит ни слова, и вместо этого переводит взгляд на место, где сидел Тэхён. В прошедшем времени. Его нет, лишь кровь на песке, как напоминание, что всё было явью. — Где он… Чонгук не успевает повернуться в сторону, куда смотрит Чимин — по виску прилетает тяжёлый удар, омега отлетает в сторону с чужой подачки, а пистолет из рук выпадает и останавливается почти на самом краю утёса. Повернув голову, он видит завязавшуюся драку не на жизнь, а на смерть, между своим альфой и Тэхёном, который будто и не ранен — на простреленную ногу наступает свободно, что по факту невозможно, но понимает, что тот, скорее всего, принял таблетки в большой дозе. Альфы не жалеют друг на друга сил, кожа на их кулаках трескается, лопается, как и на лицах, воздух от ударов под дых перекрывается, застывает, и этот ступор позволяет временами бить сильнее. Чимин со всей дури бьёт ногой в чужое простреленное колено, выбивая из Тэхёна весь дух, локтем замахивается в лицо, но тот его руку перехватывает и оборачивает вокруг его же горла в сгибе, из-за спины давя на неё и пытаясь задушить. Чимин делает резкий выпад вперёд и переворачивает старшего через свою спину, не замечая ничего вокруг, бьёт ногой в грудь, не обращая внимания на дикую боль в своей, и когда тот валится на спину с полу-рыком, полу-стоном, садится сверху, замахнувшись кулаком. Неожиданный громкий выстрел выбивает его из колеи, что позволяет Тэхёну скинуть его с себя. Они одновременно оба оборачиваются в сторону прозвучавшего выстрела и столбенеют.

WOO JI HUN, PARK SE JUN — Stopped Time

Чонгук, стоя на краю утёса, прижимает дуло к своему виску. Чонгук знал, что нужно сделать, чтобы их остановить. Чимин не позволит им рисковать, а Тэхёну его смерть не нужна — она бессмысленна, ведь иначе и страдать никто не будет. А мужу нужны его страдания. Тот сделал так много не для того, чтобы Чонгук просто взял, и спустил всё в унитаз. Вот только что делать дальше — Чонгук не знает. Готов ли он выстрелить в себя и закончить всё это? Чего вообще будет стоить эта жертва? По факту — ничего. Он лишь оставит своих детей без одного родителя, да и без второго тоже, ведь Чимин всё равно посадит Тэхёна за решётку, чего бы ему это ни стоило. Но и мухлевать Чонгук не способен — он не умеет. Муж сейчас поймёт, что всё это — фальш, и пробьёт Чимину голову, и всё будет бессмысленно. — Чонгук, не дури, — первым заговаривает тот, сидя на земле. Чимин же встаёт и медленно начинает подходить ближе, выставляя руки вперёд. — Любимый, не надо. — Так ведь всё закончится, Чимин, — легко улыбается омега, будто уже принял свою судьбу. На Тэхёна смотрит. — Ты хотел сделать мне больно, но что, если своей смертью я сделаю больно тебе? Не подходи, — диким взглядом на Чимина перед собой в паре метров резко смотрит, и снова возвращается к мужу. — Ты ведь никогда не хотел моей смерти. Знал, что дети этого не вынесут, не хотел никогда оставлять их без папы. Всегда пытался сделать мне больно, знал, что я себя никогда не убью из-за них, не боялся этого, а теперь? Теперь боишься? Тэхён стискивает зубы, чувствуя в челюсти давление, переводит свой стеклянный взгляд с лица омеги на ствол у его виска. — Не выстрелишь. Чонгук был прав. — Хочешь проверить? — он прижимает дуло плотнее, кладя палец на спусковой крючок: одно неверное движение, и выстрел произведётся. Тэхён, даже отсюда видно, нервно выдохнул. Боится. — Ты предсказуем. Любимый, — сквозь окровавленные зубы в полуулыбке. Тело отчего-то расслабляется, становится ватным. Готовится к неизбежному? — Опусти пистолет, пожалуйста, — молит Чимин, делая осторожный шаг вперёд, но Чонгук делает назад, и едва не оступается, из-за чего палец по инерции за что-то зацепиться, нажимает на крючок, но дуло направляется выше его головы. Мир замирает, как и оба альфы, а омега, удержавшись на месте, вдруг начинает нервно заливисто смеяться. А старуха-то, кажется, не очень хочет его забирать, поставив на нём косой своей крест. Тэхён резко встаёт, намереваясь броситься к омеге и выбить оружие, но тот внезапно успокаивается и с полуулыбкой приставляет дуло обратно. — Страшно? А мне, почему-то, уже нет. — Подумай о наших детях, Чонгук. — Думал ли ты о них, сводя меня каждый день с ума? Не понимаю, чего ты боишься. Ещё пару лет с тобой и я бы всё равно наложил на себя руки окончательно, а всё из-за тебя. Ты — дьявол в физическом обличие. Мой персональный ад на этой земле. Вдох-выдох. Тэхён собирается с мыслями, выдыхая такое не желаемое им: — Опусти оружие, и я уйду. Я уйду один. Чимин легко дёргается с чужих слов. Не понимает — с чего вдруг? Ким принял поражение? Но почему?.. Неужто… действительно боится оставить детей без папы? Или же… потому что любит? С адекватной стороны, это не любовь, но если смотреть со стороны больного человека, который не знает, как любить и эту любовь не принимает, вполне возможно, что он смог его полюбить? Может, не как мужа, омегу, даже брата. Просто как человека? Чонгука же невозможно не любить. Но и вероятность простой больной одержимости над живым омегой тоже не стоит отрицать. Какой смысл быть одержимым над мёртвым? Вполне возможно, Тэхёну живой Чонгук как воздух необходим, и без него он загнётся даже быстрее, чем от таблеток, и он это осознаёт в полной мере, как только может, потому и сдаётся. — Уйдёшь? — с надеждой в голосе спрашивает Чонгук. — Обещаешь? Обещай. Ты ведь выполняешь свои обещания. — Обещаю. Чонгук опускает оружие. Чимин делает два шага к нему ближе с большим облегчением, словно с плеч упал тяжёлый груз.

손디아 (Sondia) — Nightmare

Нелегко признавать своё поражение. Тэхён даже не думал, что позволит этому случиться, потеряв над ситуацией контроль впервые в жизни. Над самим собой терял не раз, но над ситуацией — никогда. Он всегда был уверен в своей победе, и в том, что из любой воды выйдет сухим. Но его впервые контролировал омега. Муж. Брат. Быть может, именно братская связь так повлияла на него? А может, дети действительно стали кругом спасения, который Чонгука спас, а он его просто кинул. Но ведь не они принимали решение. Тэхён. Он принял решение уйти. В руки органов власти просто так он не сдастся, да и не боится их вовсе, а вот за омегу стало страшно настолько, что внутри что-то сломалось, но стоило тому опустить оружие, как разлилось тепло, починилось. Что это?.. Где-то в глубине души, он знает. Но та чёрная, как нефть, вязкая, как смола, и даже если достанет оттуда этот ответ — заляпан тот будет, что не разглядеть. Не суждено, значит. Ну и ладно. Неважно это сейчас. Важно то, что омега жив. Уже не так важно даже знание того, что тот без него из-за метки будет страдать — на дальний план как-то отошло. А зачем он это сделал — только сейчас задал себе вопрос, когда понял, что Чонгук всерьёз был намерен выстрелить себе в голову. Действительно ли — чтобы тот страдал? Кажется, нет. Просто чтобы о нём не забывали. Отец, друзья, работа, Дом, — были ли именно они ему так важны? Может, всё это время он боялся потерять именно Чонгука? Ведь тот пытался сбежать, себе боль причинить, что мгновенно злило и выбивало его из колеи, перекрывало воздух. Кажется, кто-то внутри себя жаждал внимания, заботы и любви. Почему Чонгук? Родной брат, в конце концов… Почему? Потому что в чужих глазах-Бэмби вселенную видел при знакомстве, неземную красоту во внешности, чрезмерную сексуальность, талант, теплоту в словах, заботу в действиях, смешную агрессию и даже обиду. Тэхён никогда не понимал, почему, заостряя внимание на этих деталях в моментах, чувствовал себя так странно. Давил в себе это чувство, потому что немного осознавал эту тягу. Не нравилось. Хотелось забить это всё в угол и спрятать в надёжный ящик под замком. Вбивал себе в голову, что над этим мальчиком не лелеять надо, а заставлять страдать и ненавидеть эту жизнь, как ненавидел её Тэхён; страдать, как страдал Тэхён. Чёрт, да он в этом мальчике себя видел в том же возрасте. Чонгук, не ведая даже об этом, показывал себя таким, какая была душа у Тэхёна, и которую при отце показывать было — табу. Его бесило, что Чонгук такой, какой он есть, а Тэхён спрятал в себе это, забил почти насмерть того маленького мальчика. Как же бесит это чёртово осознание. Теперь снова от него прятаться. Впрочем, альфе не привыкать.

Ben Cocks — So Cold

Выстрел. Откуда он?.. Тэхён хмурится, подняв голову, глаза расширяются в ужасе — ни Пака, ни Чонгука на утёсе нет, а стрелявшим оказывает приползший сюда Сокджин, в нескольких метрах стоящий на коленях и держащий свободную руку на окровавленном боку. Печень. Тэхён впервые в жизни не выбирает друга, который падает на землю от потери сознания — он бежит к обрыву. С него, зацепившись всеми силами за корень, свисает Пак с отстреленным плечом, и именно этой рукой держит чужую — Чонгука. — Я не смогу его долго держать! — боль распространяется на всю поверхность туловища, вплоть до кончиков пальцев отстреленной руки, из-за чего держать шестьдесят килограмм становится буквально невозможно. Кровь стекает по всей поверхности вниз к запястью, что начинает скользить. Буквально под Чонгуком ещё один каменный утёс с остриём, на который если он упадёт — разобьётся насмерть за секунду. — Тяни его ко мне! — Тэхён ложится на живот ближе к обрыву, одной рукой хватается за корень выше и вторую тянет к руке Чимина. Тот с громким утробным рыком тянет пытающегося карабкаться ногами Чонгука, но попытка оказывается тщетной, когда нога соскальзывает, и из-за того, что он падает дальше — из-за веса тянет за собой и Чимина, на секунду едва не соскользнувшего с корня. Тэхён принимает сидячее положение, быстро стягивает с себя куртку и перекидывает через обрыв, ложась в то же положение. — Чонгук, тебе нужно лишь зацепиться за куртку одной рукой, а когда я скажу, зацепиться и второй! Сможешь? — тот конвульсивно кивает и резко отпускает одну руку с запястья Чимина, крепко вцепившись в рукав куртки и намотав её на своё запястье. — А ты, — Ким обращается к альфе, — подсоби ему, — Тэхён садится на землю чуть подальше от обрыва, чувствуя на куртке чужую хватку, опирается ногами в крупные коренья деревьев по бокам от себя и кричит: — Давай! Чонгук, на свой страх и риск, отпускает вторую руку и резко хватается за куртку, чувствуя, как его тянет вниз. Тэхён тянет на себя вещь с прицепившимся омегой, понимая, что тому помогает и Пак, и как только видит на поверхности утёса ободранные и в чужой крови руки, не теряя времени, хватается за них и вытягивает парня наверх. Чонгук в этом не помогает, ведь оступится ногами, и пиши пропало — только хуже сделает. Держа его под подошвой, ему помогает Чимин, подтягивая вверх, и вскоре омега оказывается на плоской поверхности земли, дрожа от страха и минуемой гибели. Чимин, как только видит, что омега уже наверху, спокойно выдыхает, прикрыв глаза, и, сглотнув, тянется больной рукой к корню, вот только это оказывается напорядок тяжелее, и его плечо просто не в состоянии пошевелиться. Когда перед лицом оказывается чужая ладонь, он неверяще поднимает взгляд на Кима, что подал её. — Если сейчас же не схватишься — я брошу тебя здесь, а Чонгука уведу!

KIM MIN JI, PARK SE JUN — Empty Mind

Зубы, кажется, скоро будут в крошку, ведь Чимин снова давит из друг о друга до боли в дёснах, но руку отстреленную изо всех сил наверх тянет, превозмогая дикую боль. Тэхён его хватает за неё и за ту, что держит корень, и тянет на себя, благо, в этот раз это удаётся не так сложно. Чимин в жизни так не кричал от боли. Даже если хотелось. Эту игнорировать буквально невозможно, потому что она стреляет в каждую частичку тела, будто разрывая мышцы ножницами наживую. Уже на поверхности утёса падает на землю и мычит в себя. Тэхён подползает к льющему слёзы омеге и, невзирая на возражения, коих и не поступает, захватывает в свои объятия, обнимая его, как никогда в жизни. То, что тот живой, дарит ему облегчение и спокойствие. Он даже представлять не хочет, что было бы, сорвись этот омега вниз. Не простил бы себе этого. А Джина, своего лучшего друга, честно, убил бы тут же, пустив пулю в голову. Плевать на всё. Пусть живёт, пусть детей растит, пусть любит кого угодно, спит с кем угодно — плевать. Просто лишь бы жив был. Ладонью в волосы уже давно сухие зарывается, носом к виску прижимается и усиленный от страха запах сливочного мороженого с банановым топпингом вдыхает. Такой родной… — Тэхён?.. — всхлипывает младший, шмыгая носом. — М? Чимин поворачивает голову, заметив со стороны Чонгука какое-то действие. — Я тебе не верю. — Чонгук! Нет! Тэхён чувствует, как к животу что-то прижимается. Прикрывает глаза. — Прости, — и стреляет. Тело в его руке, которой он осмелился взаимно обнять, вздрагивает. Чонгук медленно отстраняется. Из приоткрытых губ судорожное дыхание вываливается, слёзы, скатываясь, разбиваются о руку, держащую пистолет, что до падения омега убрал в задний карман брюк. Окровавленная тёплой кровью ладонью рука дрожит, оружие выпадает. Чонгук аккуратно кладёт обмякнувшее, но ещё в сознании тело мужа на спину, что прикладывает вмиг окрасившиеся ладони к смертельной ране, шмыгает носом, рвано вдыхая колющий лёгкие воздух, и снова шепчет искреннее «прости». За что только… Тэхён его от смерти спас только что, — за это? — а Чонгук ему её подарил. И вот она старая с косой рядом бродит, выжидая конца. Чонгуку кажется, что смеётся над ним — дурным, всё прощающим и извиняющимся. Потому что всегда в последний момент буквально всё прощает, всё забывает. Действительно — глупый. Из уст мужа вздохи обрывистые, тело периодически вздрагивает судорожно, а губы окрашиваются краской. Чонгук свои слёзы с губ облизывает, глотает с горькой победой и плачет всё больше. У него на душе огромная дыра образовывается, укус на плече ноет и стреляет в самое нутро, в самое сердце, обливающееся кровью. Каков дурак, каков дурак… — Виноградных листьев студёные кольца, — тихо напевает песню детства, ложась к боку мужа и положив ладонь на чужую, что на ране. — Я знаю, что пытка скоро закончится, уже очень скоро ты поцелуешь меня. Такая радость была только в детстве: твои глаза — черника и перец, черника и перец — страх каждого дня.

Ты влюбляешься внезапно, Будто ток перекрывают И втыкают в горло розу, На обед шипы с ткемали, Вьёт круги змея по сердцу, Водит, гладит медным жалом, По окоченевшим венам Нежность яда побежала, И на мускулы-деревья Падает ментол мороза, Ты как будто засыпаешь От слоновьего наркоза И спускаясь ниже-ниже Сердце давит на колени, Ты цепляешься за воздух, Млея… млея…