_____
Тэйка училась у Нуарии уже третий год. Ноб, которому госпожа дала артефакт, позволявший переместиться в замок из любой точки мира, обычно объявлялся в начале весны. Если к этому времени у кошки уже начинался эструс, они с удовольствием имели друг друга, после чего парень задерживался на пару-тройку дней и надрачивал в зачарованные флаконы. Если же Тэйка ещё не хотела секса… происходило всё то же самое, только они с Нобом не трахались. Но в любом случае парнишка был желанным гостем. После Нуария телепортировала его назад в его деревеньку. (Артефакт умел отправлять только в замок и больше никуда). Запасов Нобовой кончи хватало, чтобы унимать эструс весь тёплый сезон, а с наступлением холодов желание размножаться само засыпало в Тэйке, и она могла спокойно учиться. Только было обидно за госпожу: жалкое зрелище — тёмная эльфийка, вынужденная пробавляться редкими поспешными перепихонами, чтобы поскорее вернуться к ученице. Лишь иногда колдунья устраивала себе и Тэйке каникулы. Кошка навещала родной прайд, а Нуария оттягивалась со старыми приятелями вроде Моргенвальда и Кохондира. (Тёмный эльф, как выяснилось, всё-таки тяготел к Наивысшим Искусствам и нашёл себе другого наставника — не такого опытного и могущественного, как Нуария, зато абсолютно гетеросексуального гнома, который не стеснялся вломить адепту, когда тот пытался его домогаться)._____
Тэйка побежала навстречу гостю. Нуария, запахнувшись в шубу, брела следом. Ноб плёлся, спотыкаясь через шаг: телепортационным артефактом были красные туфли госпожи на высоком каблуке — каблуками нужно было щёлкнуть, чтобы оказаться в замке, — собственные же валенки парня висели у него на плече, связанные шнурками. А носил он потёртый овчинный тулуп. Ноб немного подрос. Рыжие вихры на непокрытой голове, как всегда, торчали в разные стороны, однако смуглое лицо уже нельзя было назвать юношеским. Хотя до морщин ему было ещё далеко, оно казалось как-то чётче очерченней и жёстче. Молодой мужчина брил бороду по заведённой привычке, оставляя только аккуратные бакенбарды в дань уважения людским традициям лицевой растительности. — Привет! — Тэйка прыгнула на него, обняв за шею и уткнувшись носом в щёку. — Привет, — Ноб отвечал мягко, но кошка чувствовала, что его тело в её объятиях непривычно сковано; он почесал подруге за ушком и отстранил, поклонился подошедшей Нуарии: — Здравствуйте, госпожа. — Ноб, добрая встреча! Хоть мы и ждали тебя недельки на три попозже… — с радушного тон эльфийки сменился на обеспокоенный: — Что-то случилось? — Да, — вымолвил он. — У меня есть… новости._____
Хозяйки провели гостя в кухню. Тот оглядывался, будто видел это место впервые, и в то же время как-то тоскливо. Нуария, по-прежнему закутанная в шубу, под которой были только обрывки платья, разжигала печку. Тэйка изводилась: «Наверняка деревню Ноба сожгли злые захватчики, и он явился, чтобы всё-таки научиться магии — стать сильнее и отомстить врагам!» К сочувствию другу примешивалась слегка постыдная радость: если страшная догадка верна, Тэйка сможет видеться с ним каждый день, а потом они будут вместе сражаться с ордами супостатов! И прославятся! — Весной я женюсь, — наконец, выдал Ноб. — Не стану утомлять вас рассказами, как встретил свою невесту… ну, в общем, я крепко её люблю, и совесть не позволяет мне распутствовать с другими женщинами, как раньше. Моя суженая тоже меня любит, но знает о моих похождениях — деревенька маленькая, шила в мешке и утаишь — и шибко ревнует, а я не хочу, чтобы она терзалась. Поэтому сегодня я пришёл в последний раз. Прости, Тэйка, запас спермы, который я наберу для тебя нынче, больше уже не пополнится. Кошачье сердечко ёкнуло. — Как же так? — воскликнула она. — Не ты ли некогда рассуждал, что ревновать скверно? Так возьми да отучи свою зазнобу от собственничества! Или приводи её сюда, я сама ей растолкую! — Я говорил, что глупо ревновать тёмных эльфов с их необъятным либидо, — поправил Ноб. — А у людей иначе. Не серчай, пожалуйста. Уверен, госпожа Нуария найдёт тебе другого поставщика. Ноб просительно взглянул на колдунью, и та кивнула: — Найду непременно. — Мне не нужны другие противные самцы! — закапризничала Тэйка. — Я… я привыкла к Нобу. — Тебе необязательно с ними трахаться, — утешила Нуария. — Ты даже их не увидишь. Покидая замок, я буду брать флаконы с собой и наполнять их семенем своих любовников. — Ноб, ты предатель! — прошипела Тэйка, прильнув к госпоже; мокрая шуба пахла дохлым зверем. — Ну и не нужен ты нам! Мог вообще больше тут не появляться! Иди, уходи! Кыш! — Ну, ну, не бушуй, — сказала наставница, поглаживая золотую голову ученицы, и дружелюбно обратилась к Нобу: — Она скоро остынет. Ступай пока в комнату, которую я отвела тебе в прошлый раз. Вечером я принесу флаконы. Стыдливо поглядывая на Тэйку, Ноб снял красные туфельки и поставил их под стол: — Возвращаю вам, госпожа. Влез в валенки и вышел из кухни. Тэйка плюхнулась на табурет и, царапая когтем столешницу, заныла: — Я скучала по нему. Он, в отличие от вас, мог меня приласкать без риска, что набросится и попытается отыметь, когда мне не хочется. Я скучала… а он явился и сразу заявляет, что больше не придёт! — Всё течёт, — глубокомысленно сказала Нуария, тоже присев. — Тут ничего не попишешь. — Почему вы не злитесь на Ноба за то, что он нас бросает? Неужто… он вам совсем безразличен? — спросила Тэйка с запинкой; её вопрос явственно подразумевал, что ей-то Ноб дóрог, раз она так на него сердится. — Мне… — тихо начала Нуария; оконное стекло пронзительно задребезжало под порывом зимнего ветра, заглушив несколько слов: — … лет. Я рассталась со столькими друзьями и любовниками, что чувство утраты притупилось. Кто-то назовёт это признаком силы и независимости, кто-то — душевной чёрствостью. Но я усвоила одно: всё течёт, всё меняется, и остановить мгновенье никто не властен. Время — кровь, что струится по венам вселенной: если оно перестанет течь, мироздание сгниёт, подобно трупу. — Я и не хочу останавливать время, — жалобно заканючила Тэйка. — Я просто хочу, чтобы всё было, как раньше: вы, я, и Ноб навещает нас весной. Весну за весной, поняли? Время не остановится. — То-то и оно, — печально сказала Нуария. — Так не лучше ли нам запомнить Ноба таким, какой он сейчас? Едва перешагнувшим порог зрелости, полным сил заботиться о близких, а не… Наставница осеклась, и ученица машинально спросила: — А не каким? — А не дряхлым стариком, навеки засыпающим у меня на руках, — прошептала Нуария; рубиновые глаза эльфийки смотрели за окно, но не во двор, а куда-то дальше, далеко-далеко. — Я никогда не рассказывала, почему решила стать колдуньей? Первая половина моей жизни состояла лишь из бесконечных плотских утех: любовники и любовницы сменяли друг друга, я помнила вкус их губ и форму гениталий отчётливее, чем лица… А потом я влюбилась не телом, а душой. Признаться, я уже даже забыла, как это вышло. Он был оборотнем — настоящим зверем в постели, а также магом, слабеньким, скорее теоретиком, чем практиком, но поистине горящим Наивысшими Искусствами. Тогда он казался мне гением, его увлечённость передалась и мне… Я и моргнуть не успела, как вдруг его шерсть стала совершенно седой, а член перестал вставать. Но я всё равно ухаживала за ним до его последнего часа, не убегала развлечься на стороне, потому что не желала упустить ни единой минутки из тех, что нам остались… Похоронив его, я захотела пойти по его стопам и поступила в Колдовской Университет Наивысших Искусств. В горле Тэйки встал горький комок, на глаза навернулись слёзы, рождённые противоречивыми чувствами. Она соболезновала утрате госпожи, пусть и давней, гордилась тем, что наставница настолько доверяет ей, что поведала свою историю… и впервые задумалась о собственной смерти. По сравнению с эльфийским долголетием жизнь кошки — краткий миг. Тэйке словно наяву представилось, как её золотистая шёрстка выцветает, белея, как морщится кожа и болят суставы… а госпожа, такая же прекрасная, как сегодня и сто лет назад, но неспособная остановить ход чужого времени, смотрит на неё с беспомощной виноватой жалостью. Тэйка бросилась в объятия Нуарии, крепко стиснула её осиную талию, уткнулась носиком под пышные мягкие груди и зарыдала навзрыд: — Госпожа, позвольте мне остаться с вами навсегда, не прогоняйте, когда доучите. Обещаю, вам не придётся ухаживать за мной-старухой, я не буду вам в тягость, не причиню боли. Почуяв, что мой срок близится к концу, я уйду, как уходят все кошки, и вы запомните меня сильной. Нуария прижала Тэйку к себе, погладила по голове, плотно давя ладонью на затылок, поцеловала в макушку. Сказала нежно: — Конечно, ты можешь остаться, малышка. Извини, что расстроила. Я лишь хотела проиллюстрировать, что как бы мы ни дорожили кем-то, мы не властны над течением его жизни. — Я пойду помирюсь с Нобом, — пробормотала Тэйка, отстранившись от госпожи, шмыгая носом и утирая личико волосатыми тыльными сторонами ладоней. — Потом приходи во двор, — деловито велела наставница. — Ещё потренируешься управлять големом. Ничто так не избавляет от мрачной рефлексии, как сосредоточение на любимой работе. — Угу, — Тэйка растянула покрасневшие щёки в улыбке: — Хотите, возьмём для нового снеговика баклажан? Или новую морковку? — Нет необходимости, — Нуария поёрзала на табурете, всунула ладонь под шубу, коснувшись промежности, и лукаво подмигнула: — У меня ещё старая с собой. — Госпожа! — возмутилась Тэйка. — Серьёзно? То есть, вы тут изливали душу, доводили меня до слёз — и всё это время держали морковку во влагалище? — Одно другому не мешает, — беззаботно пожала плечами эльфийка._____
За три дня Ноб заполнил спермой все флаконы — на сей раз совершенно без помощи Тэйки, — и пришла пора прощаться. Парень неловко переминался с ноги на ногу у щели во вспоротом Нуарией воздухе, синеватый в звёздном свете снег поскрипывал под валенками. Колдунья протянула ему руку, и он пожал её. Затем Тэйка последовала примеру наставницы. — Ты точно больше не сердишься? — заискивающе спросил Ноб, сжимая кошачьи пальчики. — Нет, — мотнула головой Тэйка и не удержалась от шпильки: — Хотя какая тебе разница? Мы же больше не увидимся. — Ну… будущая жёнушка не пустит меня к вам в замок, — пробормотал парень. — Но, может, согласится когда-нибудь позвать вас в гости. Так-то ей любопытно поглядеть на колдуний, да ещё и диковинных рас. — Сам ты диковинный, — беззлобно огрызнулась Тэйка; скрестила руки на груди и гордо вздёрнула носик: — Мы с госпожой, вообще-то, слишком заняты, чтобы по гостям шляться. Но если выдастся свободный часок, так и быть, навестим тебя… — и, уронив лицо, кошка с надеждой посмотрела снизу вверх на эльфийку: — Навестим же, да? Когда-нибудь? Нуария согласно склонила голову. Ноб помахал подругам на прощание и полез в портал. Когда он скрылся, Тэйка проговорила: — Госпожа, вы ведь уже многому меня научили. Давайте прозанимаемся, пока не кончатся запасы Нобовой спермы, а потом я срублю свой дубок, выстругаю посох и пойду на экзамен. Думаю, я сдам на низший разряд по магии, а то и чуточку выше. Этого же достаточно, чтобы вас признали способной передавать волшебные знания и произвели в доценты, дав право запатентовать вашу колдовскую книгу? — Пожалуй, — поджала губы Нуария. — Но разве ты не мечтала стать могущественной чародейкой? Твоему посоху ещё расти и расти. — Раньше я верила, что успехи в магии принесут мне почёт и уважение, и это меня осчастливит, — вздохнула Тэйка. — Думала, что, постигая Наивысшие Искусства, я иду к счастью, и не понимала, что сама же постоянно откладываю его: дескать, вот доучусь, и тогда-то заживу по-настоящему. Но я не эльфийка, мой век слишком короток, чтобы уповать на будущее. Я не хочу тратить время на подготовку к счастью, я хочу его прямо сейчас, — студентка подняла умоляющий взгляд на колдунью: — Я люблю вас, госпожа, и мне надоело, что мы обе вынуждены сдерживать свои порывы друг к другу. Вы наверняка прославитесь своим изобретением, а мне славы не нужно, мне довольно быть вашей кошкой. Нуария опустилась на колено так, что её рубиновые глаза, наполненные щемящей нежностью, стали вровень с изумрудными. Взяла розовую ладошку ученицы в свои горячие серые ладони, понесла к лицу и поцеловала костяшки. — Будь по-твоему, Тэйка, — сказала она. — И спасибо тебе за это._____
Весна и лето прошли в усердной учёбе без выходных и каникул. Тэйка регулярно принимала горькую Нобову сперму из склянок, чтобы эструс не отвлекал от занятий. Нуария натаскивала студентку для экзамена, ни разу не ускользнув из замка ради встречи с любовниками. Она так сосредоточилась на уроках, что однажды даже целый день не мастурбировала. Вспоминая об этом невиданном прецеденте впоследствии, тёмная эльфийка сама себе дивилась и цокала языком: «Расскажи я об этом на родине — никто не поверит!» В конце сентября Тэйка выпила содержимое последнего флакона, а через пару недель осень стала холодной, и эструс прекратил её тревожить. Остаток осени и зиму эльфийка и кошка продолжали учиться, как проклятые. В начале марта, когда ещё лежал снег, Тэйка отправилась в оранжерею, таща за верёвочку ящик с инструментами. Он парил над сугробами под действием Печати «Перо», которую она нанесла сама. Дуб дотянулся почти до высокого стеклянного потолка. Тэйка вошла под раскидистую крону, обняла мощный ствол, огладила тёплую кору. Было боязно вот так взять и срубить дерево, напитанное её кровью и воспоминаниями. Кажется, ещё вчера оно умещалось в кадушку, а теперь росло в земле, пустив глубокие корни. Кошка привыкла навещать дубок, который неизменно ждал её здесь, и дремать в его тёплой сени. Пусть Тэйка не покинет ставшего родным замка Нуарии, но дуба здесь уже не будет. Вернее, он обратится посохом. — Всё течёт, — тихонько повторила Тэйка. — Сегодня ты изменишься, мой кровный побратим. Но мы останемся вместе. Она начертила на земле Круг «Сделай сам», потребный для создания магических жезлов, и взялась за топор. Нуария стояла снаружи, у дверей оранжереи, ибо наставники не смели вмешиваться в сакральный столярный процесс — он был только для мага и его посоха. Учительница волновалась едва ли не больше ученицы. У неё сосало под ложечкой, иногда она глубоко и тяжко вздыхала да нетерпеливо посматривала, как по небу ползёт яркое солнце. К вечеру Тэйка вышла из оранжереи, неся прямую толстоватую палку ростом с неё саму (считая уши). Посох был украшен затейливой резьбой и умащён маслом. Наверху имелся узкий паз для магического самоцвета, который должны были выдать за успешную сдачу экзамена. — Какое странное чувство, — проговорила Тэйка, стискивая посох. — Я будто держу себя за руку, ощущаю его как часть тела. — Значит, ты всё сделала правильно, — сказала Нуария. — У тебя есть неделя, чтобы освоиться с посохом, а затем ты предстанешь перед Жюри Оценки, Проверки и Учёта Мастеров Наивысших Искусств._____
Вслед за наставницей Тэйка вошла в сумрачный зал, озарённый синими, зелёными и пурпурными огнями кристаллов на глянцевитых стенах. Перед колдуньей и её ученицей, одетыми в форменные плащи и шляпы КУНИ, за полукруглым столом восседало Жюри. Тэйка робко оглядела коллегию, припоминая, кто есть кто, по рассказам Нуарии. В центре сидела бледная до голубизны ундина. Её предлинные русые волосы покрывали каменную столешницу, словно тина — прибрежные валуны. Мокрый сетчатый саван облеплял тугие груди. Мёртвые рыбьи глаза вцепились в Тэйку крючками. Слева от неё через два пустых кресла расположился ректор КУНИ — внезапно человек. Вытянутое безбородое лицо с глазами-угольками и орлиным носом казалось молодым, однако волосы были седыми, с редкими чёрными прядями. Госпожа Нуария полагала, что архимаг настолько преисполнился в познании, что стал бессмертным, ну, или почти бессмертным. Во всяком случае, он прожил гораздо дольше, чем отпущено людям. При виде давней подопечной он кивнул сдержанно, но благосклонно. Ещё через три кресла восседала осанистая стройная женщина, чёрноволосая, в закрытом белом платье с широкими рукавами. Посоха при ней не было, а на шее висел треугольный медальон. «Храмовница, — догадалась Тэйка. — Их приставляют к магам следить, чтобы те не слишком увлекались вызовом демонов». Наконец, кошка посмотрела направо, чего ей очень не хотелось, поскольку она знала, кто там. В пяти пустых местах от ундины устроился треклятый ректор МИНЭТа! Арахнид постукивал по столу длинными чёрными пальцами, закованными в хитин, словно в латную перчатку. Его гуманоидный торс покрывала грубая чёрная кожа с жёсткими серебристыми волосками. Голова, заросшая седыми патлами, тоже была человеческой, если не считать гроздей мелких антрацитовых глазок и не знать, что под сивой бородищей скрываются жвала. За столом было не видно огромной паучьей задницы, из которой росли шесть тонких членистых ножек. — Конклав архимагов собрался в неполном составе, — мелодично проговорила храмовница. — Ведь повод собранья сегодня отнюдь не велик. Достойна ль эльфийка из КУНИ научного званья? Достоин ли магом назваться её ученик? — Ученица, — шепнул ректор КУНИ, наклонившись к храмовнице. — Да вижу я, не слепая, — приглушённо процедила та, размыкая лишь левый уголок губ. — Но «ученица» не рифмуется. — Для начала вольная программа, — прожурчала ундина. — Которина-Оцелотия Тэйка, продемонстрируй нам три Круга и три Печати, которыми ты, по собственному мнению, владеешь лучше всего. Затем каждый из нас задаст тебе вопрос и даст практическое задание. Нуария смиренно отступила на несколько шагов. Ученица жалобно оглянулась на наставницу и сжалась, вцепившись в жезл, будто пыталась им заслониться; хвост тревожно подметал мраморный пол. Резное дерево под пальцами Тэйки вдруг почудилось тёплым и упруго пульсирующим, словно живая кожа: «Я не одна, — укрепилась духом кошка, — со мной мой посох. Ведь это так просто: одно испытанье — двоим!» Поймав одобрительный взгляд храмовницы, Тэйка начала колдовать._____
— Атлична, атлична, тащемта, — искренне похвалил арахнид, когда студентка блестяще выполнила все задания. Они оказались совсем не так сложны, как воображалось Тэйке: воистину, тяжело в учении, легко в бою. — Поздравляю, — улыбнулся ректор КУНИ. — Жюри признаёт тебя лицензированной волшебницей, и для меня честь, что ты достигла этого под эгидой выпускницы моего Университета. — Однако ты могла бы обрести большее могущество, если бы не поспешила срубить своё дерево, — укоризненно заметила ундина. — Впрочем, дело твоё. Храмовница вышла из-за стола, приблизилась к Тэйке и вручила ей бирюзовый камень. Новоявленная колдунья с поклоном приняла его и вставила в навершие посоха: самоцвет вошёл как влитой и мягко засветился. — Что насчёт госпожи? — отважилась спросить Тэйка. — Вы присвоите ей звание? — Да, Нуария доказала, что владеет магической премудростью в достаточной мере, чтобы передавать её, — подтвердил ректор КУНИ. — Нуария, если угодно, я приму твою монографию о колдовских книгах к рассмотрению прямо сейчас. Лицо тёмной эльфийки просияло. Она распахнула плащ, подняла книгу, пристёгнутую к ремню цепочкой, и извлекла кипу листов, зажатую между страниц. — Сперва я должна ознакомиться с твоим текстом, чтобы проверить, нет ли в нём какого-нибудь хульства, — сказала храмовница, пытаясь забрать монографию; Нуария крепко держала пачку; ещё чуть-чуть — и женщины порвут бумагу, тяня её в разные стороны. — Не бойся. Если твоё изобретение пройдёт цензуру, патент тебе обеспечен. Никто его не украдёт, и порукой тому сие почтенное собранье. Храмовница тряхнула чёрными кудрями в сторону стола. «Почтенное собранье» важно закивало, и Нуария, наконец, выпустила листы. — Что ж, всё хорошо, что хорошо кончается, — сказала она. — Примите наши с Тэйкой благодарности и разрешите откла… — Тащемта, я бы хотел прогнать ещё одну телегу, мелкую такую, — перебил арахнид. — Успехи в магии — хорошо, похвально, да, называется. Но непохвально, преступно, например, воровать дубы из Институтской оранжереи, повреждать растущие посохи сокурсников и нападать на сторожа, да ещё и с дерьмом, называется, а не по-честному в кулачном бою, например. Тэйка прижала уши и втянула голову в плечи. За минувшие годы она успела выкинуть из головы события в МИНЭТе: ей казалось, что она всегда училась у Нуарии, и она думать забыла о прошлых неурядицах. Арахнид извлёк из перемётной сумы хрустальный шар, в котором возникла горбоносая гоблинская рожа. — Ага, вот эти девчата, — опознал их сторож. — Сисястая меня подло отвлекала, а ушастая дубинкой вырубила. Я даже кончить не успел! — Эй, я тоже не успела! — обиженно вырвалось у Нуарии. Храмовница, по-прежнему стоящая подле неё, поморщилась. — Так что мы квиты! — А по башке тебе эта кошка била? — осведомился гоблин. — Нет, — признала Нуария, потупившись, но быстро нашлась: — Зато за жопу кусала! Было больно! — Госпожа, вы вообще на моей стороне? — озадаченно прошептала Тэйка. — Ой, — сконфузилась Нуария. — Так или иначе, обвинения обоснованы, и свидетель есть, — веско сказала ундина и плотоядно облизнулась: — Которину-Оцелотию Тэйку надлежит наказать. Храмовница закатила глаза. Её красивое доброе лицо заледенело презрением, и она молча удалилась. «Значит, трахать будут, — обмерла Тэйка. — Жрицы-то в подобном не участвуют… Ну, хоть бы мы на пару деньков позже сюда явились — глядишь, у меня бы уже начался эструс, нутро стало бы смазанным и податливым… А сейчас… да мне ж там всё порвут!» Нуария отважно заслонила кошку и заявила: — Я подбила Тэйку на воровство, меня и наказывайте. Учителю подобает нести ответственность за ученика. Ректоры с ундиной переглянулись и хором сказали: — Да будет так. — Простите, госпожа, — Тэйка вцепилась когтями в подол её мантии. — Простите. Из-за меня вам придётся… — Глупышка, — улыбнулась эльфийка, погладив её щёку. — Я вовсе не жертвую собой. Наоборот, забираю всё удовольствие себе._____
Нуария быстро разделась, представ перед Жюри во всём своём пышном пепельно-плотском похабном великолепии. Тэйку никто не выпроводил. Она не знала, вправе ли уйти самовольно, да и не желала бросать госпожу, поэтому стояла в стороне, беспомощно взирая на происходящее. «Это моя часть наказания, — подумала она. — Я должна смотреть, как архимаги имеют госпожу». Арахнид проворно забрался на потолок и сплёл многогранную наклонную паутину, снизу крепящуюся к столу, сверху — к углу между потолком и стенами. Вырвавшиеся из паучьего пуза серые верёвки оплели запястья и щиколотки Нуарии, вздёрнули её вверх и распяли в центре узорчатых тенет. Ундина вылетела из мокрого савана, с влажным чавканьем упавшего на каменный пол. Улеглась на паутине и принялась целовать атласные щиколотки Нуарии. Вернее, так выглядело со стороны: на деле она отщипывала маленькими острыми зубками отмершие чешуйки кожи и ела их. С ундины непрестанно текло: вода струилась из русых волос, прилипших к спине, прокатывалась по бледной рыхлой попе и тонким ногам с перепонками между пальцев, но не лилась на пол, а обволакивала ундину, подобно одежде. Архимаг скинул мантию, обнажая могучее тело. Подтянутая кожа плотно прилегала к буграм мышц, однако кое-где виднелись стариковские пигментные пятна. Из-под серебристого куста на лобке топорщился толстый обрезанный член с заострённой головкой, увитый вздутыми венами. — Господин ректор! — воскликнула Нуария, увидев стояк. — Я глазам не верю! Неужели вы меня хотите? Я думала, вы отрешились от земного, ведь все годы в КУНИ вы были так холодны, так строго ругали меня, когда я пренебрегала учёбой ради потрахушек! А я так отчаянно вожделела вас! — А я — тебя, — сказал ректор, карабкаясь по паутине к эльфийке; крепкие ягодичные мышцы упруго перекатывались, мощный член рвал ячеистую сетку, которую арахнид тут же восстанавливал. — Но я укрощал свою похоть, ибо, в отличие от тебя, знаю, что такое профессиональная этика. К счастью, ты больше не моя студентка, и я могу не сдерживаться! Добравшись до Нуарии, ректор прижался к ней, плюща серые сиськи своим твёрдым торсом. Одной рукой он сминал задницу колдуньи, другой грубо схватил за волосы и намотал белоснежные пряди на кулак. Ректор впился в угольные губы эльфийики. Стояк дёргался вверх-вниз, постукивая её о промежность. — Вставьте мне, — промычала Нуария, не прерывая поцелуя. — Кажется, ты забыла, что это наказание, — расхохотался ректор и пополз выше. Обхватив рёбра колдуньи ногами, он всунул член между её огромных титек, сжал их широкими ладонями и задвигал тазом. Тем временем ундина добралась до внутренних сторон бёдер Нуарии, покрывала их щипучими поцелуями, массировала лобок, не касаясь клитора, а сама тёрлась вульвой о её колено. Один край паутины был обмотан коконом вокруг пениса арахнида. От метаний Нуарии и движений архимагов сеть содрогалась, и вибрация передавалась паучьему детородному. — Атлична-атлична! — кайфовал арахнид. — Дико угарная вечеринка, например! Трахая Нуарию между сисек, ректор КУНИ сжимал её соски большим и указательным пальцами, вызывая прерывистые стоны. Вскоре он окатил её лицо спермой. Эльфийка зафыркала (конча попала в ноздри), облизнулась и взмолилась: — Ну, теперь-то вы мне присунете? «Госпожа ведь так долго воздерживалась от секса, чтобы учить меня, — виновато подумала Тэйка. — Как же она сейчас изводится!» Не удостоив колдунью ответом, архимаг начал лобзать пепельные груди, шею, острые жилистые уши и с удвоенной силой крутить торчащие угольные соски. Между тем арахнид сплёл из паутины кнут и стегал объёмистые ягодицы — серая кожа чернела, наливаясь кровью. Ундина продолжала ласкать бёдра и живот Нуарии. Не прерывая порки, Ректальный Ректор подполз поближе и вонзил в эльфийский анус одну из своих тонких твёрдых ножек, однако не стал ей двигать, просто держал в кишке. Нуария истошно закричала. Тэйка зажмурилась и зажала уши, но снова заставила себя смотреть. Возбуждаемая с трёх сторон болью и томительной негой, раздираемая грубостью и нежностью, эльфийка извивалась и плакала: — Пожалуйста, потрогайте мою вагину! Чешется, чешется, напряжение, взорвётся… смилуйтесь, государи мои! Мой похотник… сикель… моя развратная писенька хочет кончить! Тэйка вдруг сообразила, что стоит, засунув посох между ног, и трётся об него промежностью, а промокшие трусики прилипли к половым губам. В чреслах клокотала жарища, по телу разливалась потная лихорадка. «Эструс пробудился! — возликовала кошка. — Проклятая настырная похоть, я никогда в жизни не была тебе так рада! Теперь я смогу помочь госпоже!» — Госпожа, держитесь! Я иду к вам! Я вас спасу! — воскликнула Тэйка, сдирая с себя одежду, и, обнажившись, побежала к наклонной паутине. — Не так быстро, — ундина преградила дорогу кошке. — Сперва тебе придётся пройти через меня! Тэйка карабкалась вверх по тугим подрагивающим тенетам, а истекающая водой ундина легко скатилась ей навстречу, расставив ноги, и врезалась промежностью точнёхонько в кошачий носик. Бледные мокрые ляжки стиснули пушистую голову, не позволяя двигаться дальше. Тэйка вцепилась когтями в бёдра утопленницы и принялась вылизывать её. Малые половые губы были, на самом деле, очень даже большими, вывороченными наружу, кожистыми и мясистыми. Тэйка лизала их, целовала, беззубо прикусывала, поднималась повыше и посасывала крупный клитор, свесившийся из-под капюшона, как головка члена из-под крайней плоти. — Вкусненькая рыбка, жирненькая, — урчала Тэйка, не забывая однако, что её цель — не ублажать ундину, а помочь госпоже. Когда утопленница утробно забулькала, будто полоскала горло, юная волшебница поняла, что она окончательно расслабилась от ласк и утратила бдительность. Кошка резко рванулась вверх, насквозь проколола синеватые соски ундины когтями-крючьями и бешено задёргала руками, вытягивая сиськи во все стороны. Она будто месила прилипшее к пальцам тесто. Бледная плоть сотрясалась, ундина охала и ахала. Одновременно Тэйка массировала её клитор коленкой. — Ты-по-бе-ди-ла! — выкрикнула ундина, плюясь в лицо соперницы водой, отдалась оргазму и безвольно повисла на паутине. Тэйка поспешила выше. Удивительно, но ректор КУНИ не стал ей мешать, а уступчиво откарабкался в угол, где угнездился арахнид. Возможно, «почти бессмертный» архимаг знал, кто кошка предпочитает самочек, и ему хватило учтивости не навязываться… Ведь чего он не знал, так это того, что ради госпожи Нуарии Тэйка была готова обработать хоть километр членов. — Я здесь, госпожа, я пришла, я сделаю вам хорошо, — жарко и жалостливо шептала Тэйка, прильнув к дорогому пепельному телу, измотанному, раздразненному, неудовлетворённому. Тёмная эльфийка пребывала в забытьи. Рубиновые радужки закатились, оставляя в глазницах лишь розовые белки. С угольных губ срывалось сипение: — Вставьте, вставьте… — Сейчас я полижу вам, сейчас помастурбирую, — пообещала кошка. — … так пусто во мне… чёрная дыра… она поглотит меня, сожрёт изнутри… заполните… вставьте… — бормотала Нуария. — Мне нечего, — всхлипнула волшебница. — Это же я, госпожа, ваша Тэйка. Не узнаёте Тэйку? — Вставьте… — Хорошо, — решилась кошка. — Я сделаю то, что вы однажды хотели. Золотистый хвост завернулся, прижавшись к промежности, и показался из-под лобка, будто длинный тонкий пенис. Тэйка взяла его руками, провела кисточкой по страждущему лону Нуарии, голодно разверзнутому, истекающему сладкой смазкой. Тэйка стала пропихивать его в госпожу против шерсти. Морщась от некомфортных ощущений, она гадала: «И почему парням нравится совать в нас члены? На них же, наверное, кожа натягивается… разве это не похоже на то, что я сейчас испытываю? Это же неприятно!» Арахнид уже давно вытащил из эльфийского зада ногу и перестал хлестать её ягодицы. Он услужливо обмотал член и яйца коллеги из КУНИ паутиной так же, как свои, и теперь оба самца наслаждались, улавливая гениталиями вибрацию сетей, в которых барахтались женщины. Хвост входил всё глубже, бёдра Тэйки и Нуарии прижимались всё плотнее. Когда дальше стало уже некуда, кошка принялась напрягать чресла, пытаясь подвигать в госпоже хвостом произвольно, а не рефлекторно. Мышцы влагалища крепко сжимали извивающийся хвостик, ему было горячо, тесно и мокро. Тэйка побаивалась, как бы не повредились позвонки, но ради госпожи не отступала от задуманного. Наконец-то она целовала вожделенные пепельные груди — огромные мягкие уютные подушки! Наконец-то приникала к сладким губам! Насытившись верхом госпожи, гибкая кошка согнулась, упёрлась затылком во впалый серый животик и, не вынимая хвоста стала полизывать набухший чёрножемчужный клитор. «Как приторно! — поразилась она. — Я уже забыла, каковы недра госпожи на вкус!» А ведь и вагина Тэйки зудела и пульсировала, требуя внимания. Кошка ласкала языком попеременно себя и госпожу, пуская слюни, обхватывала губками зараз оба их клитора, трущихся друг о друга. Оплетя ногами тонкую эльфийскую талию, она подмахивала бёдрами в надежде, что это заставит хвост подвигаться внутри госпожи. — Тэйка, — послышался сверху любимый низкий голос. — Золотце моё, ты вновь со мной. — Госпожа, вы очнулись! — кошка радостно задрала голову. — Продолжай, — прохрипела Нуария. — Ох, твой чудесный хвост! О… А! Из уст колдуньи вольной птицей вылетел страстный крик. Она кульминировала, забрызгивая Тэйку такими объёмами сладкого чуть вязковатого сока, что та не успевала облизываться. От восторга Тэйка тоже кончила. Она захлёбывалась, утопая в волнах оргазма, руки и ноги не чувствовались, будто отнялись от блаженной усталости. Как утопающий пловец, кошка шла ко дну, а по толще тёплой воды бежал пронзающий её колючий ток. Она тонула… и парила в вышине, не отягощённая никакими тревогами, освободившаяся от всего, кроме счастья быть с Нуарией. Она подалась вверх и снова стала целоваться с госпожой. Макушки колдуний и спину Тэйки жидкими хлыстами охаживали струи спермы, извергаемые ректорами КУНИ и МИНЭТа. Арахнид щёлкнул хитиновыми пальцами, будто ножницами, перерезая путы на запястьях и щиколотках Нуарии. Притянул к себе валявшийся на полу посох, очертил Круг портала и скрылся в нём. — Ну, развлекайтесь тут, дамы, — сказал ректор КУНИ. — Только имейте в виду, что через полтора часа придёт уборщик… Нуария, насчёт патента твоего изобретения. Кто-нибудь из архимагов свяжется с тобой в течение трёх дней, так что не отходи далеко от хрустального шара. Он пружинисто спрыгнул на пол, взял подмышку бездыханную ундину, под другую — оба посоха: её и свой, — и вышел в неприметную дверцу в тёмном углу, куда не достигало мерцание самоцветных светильников. Тэйка вытащила хвост из Нуарии, спустилась вниз и, неуважительно усевшись мокрой попкой на стол архимагов, принялась вылизывать слипшуюся от эльфийской влаги шёрстку. Нуария привалилась грудью к кошачьей спине, положила острый подбородок ей плечико и поинтересовалась: — Чем займёмся теперь? — С вами я займусь всем, чем угодно, госпожа, — муркнула Тэйка, потёршись носиком о впалую серую щёку. — Я спрашиваю тебя. И, Тэйка, не зови меня больше госпожой. Отныне мы равноправные колдуньи. — Как скажешь, Нуария, — неловко улыбнулась кошка, немного робея, что смеет обращаться к наставнице так запросто. — Тогда давай сходим в гости._____
На деревеньку Ноба опустился вечер. Сырой пористый снег на обочинах синевето поблёскивал под чистым звёздным небом. Ручьи, текущие из тающих сугробов, обращали улочки слякотными реками, а вдоль грязищи стояли опрятные избы с голубыми и белыми наличниками. Из труб тянулись тонкие струйки дыма, окна теплились дрожащим уютным светом. Две колдуньи, взявшись за руки, парили над распутицей, поддерживаемые Печатями «Перо». Это позволяло не запачкаться. Тэйка ещё не обвыклась и иногда неуклюже упиралась посохом в землю, чтобы сохранить равновесие. Наконец, эльфийка и кошка добрались до избы, где жил Ноб с женой. Нуария постучала, и через несколько мгновений дверь отворилась. На пороге стояла чернявая круглолицая молодуха в жёлтом переднике. Хотя гостьи не были нежданными (Нуария загодя деликатно связалась с Нобом и уточнила, можно ли прийти), крестьянка всё равно изумлённо охнула при виде необычных странниц. — Здравствуйте, сударыни, — с поклоном пролепетала она; нежный голосок осип от волнения. — Вы, верно, госпожа Нуария и госпожа Тэйка? Ноб… муж мой, — выделила она тоном, несмотря на некоторый трепет перед пришелицами, — много о вас сказывал, посему большая честь… А я, дозвольте отрекомендоваться, Агата. Нуария сгребла хозяйку в охапку и шагнула в сени, душа её объятиями. От удивления та потеряла дар речи. Эльфийка звонко поцеловала Агату в губы и поставила на циновку. Извлекла из-под плаща сверток, обмотанный подарочный лентой, и вручила: — Это тебе, Агата. Я рада, что Ноб нашёл с тобой своё счастье, а твоё счастье никоим образом омрачать не собираюсь. Сегодня уж мы с вами отужинаем, не обессудь, а если не приглянёмся тебе, то не станем вас с Нобом больше тревожить. Хотя я, признаться, надеюсь, что мы подружимся. — С-спасибо, — икнула Агата, хлопая голубыми глазами и поджимая раскрасневшиеся губы. — Открой, — предложила Нуария, вешая плащ на крючок в стене. Расстегнув ремень и цепочку на бёдрах, она положила колдовскую книгу на тумбочку и, как у себя дома, махнула Тэйке: — А ты что опять мнёшься на пороге? — Ой, госпожа, что это? Это?.. Ой, срам-то! — разорвав свёрток, Агата обнаружила кружевные алые трусики и зарделась. — Чем богаты, — усмехнулась Нуария. — Да входи же, Тэйка! — Да, заходите, госпожа, — спохватилась Агата. Тэйка переступила порог, сняла верхнюю одежду и отложила посох. Принюхалась: в сени из жилой комнаты тянуло жареным поросёнком с кучей приправ. — Госпожа Нуария? — тихо спросила Агата, глядя на подарочные трусы уже не с таким ужасом. — Получается, это вы научили Ноба… ну, знаете… целовать… ну, туда?.. Как бы… я… я, верно, должна поблагодарить вас за такие уроки… — Больше ему мои уроки не нужны, — заверила Нуария. — Практикуйтесь в своё удовольствие. — Да, только меня смущает… волосы же. Я пробовала стричь, а Ноб говорит, что я целиком ему нравлюсь, и с волосами тоже. — А хочешь, я тебя побрею? — доверительно предложила эльфийка, приобняв Агату за плечи. — Я люблю брить людей. «Всё, Нуария взяла её в оборот», — покачала головой Тэйка и, оставив женщин ворковать в сенях, пошла на запах. Ноб как раз вынул поросёнка из печи и нёс его к столу, на котором уже стояли чарки, пузатые бутылки вина, корзинка хлеба и миски с соленьями. — Добрейший вечерочек, Тэйка, — радостно улыбнулся он. — Как тебе бытиё полноправной волшебницы? — Недурственно, — важно ответила кошка, как вдруг её позвоночник пронзила боль. Она с визгом подпрыгнула и воззрилась вниз, на источник ощущений. На полу сидел толстый карапуз в ползунках. Он тянул ручки к метущему хвосту, который Тэйка вырвала из его хватки, и гулил: — Киса, киса… — Ноб! — опешила колдунья. — У тебя человёнок! — Ребёнок, — поправил отец, подобрав сынишку с пола и привычно сноровисто покачивая на руках. — Какие же люди глупые! Даже говорить правильно не умеют, — попеняла Тэйка. — Ежу же понятно: у кота котята, у человека человята… Погоди-ка… Она принялась загибать пальчики, считая месяцы, минувшие с тех пор, как Ноб сообщил о женитьбе, и подозрительно прищурилась: — Разве он уже должен быть таким большим? Признавайся, негодник, ты обрюхатил Агату и женился по залёту? Небось, мамка заставила? А нам-то с Нуарией вещал о большой любви! — Никто меня не заставлял, я сам! — возмутился Ноб и ехидно осклабился: — Просто повезло, что от меня забеременела именно та, которую я полюбил. — Дурак, — фыркнула Тэйка. Тут из сеней явились Нуария с Агатой. Гостьи и хозяева уселись за стол. Для начала выпили за знакомство. Затем обмыли патент Нуарии и магическую лицензию Тэйки. Потом пили просто так, кушали и болтали. Человёнок просился на ручки то к матери, то к отцу, и довольные супруги передавали его друг другу. — Кстати, как твоя матушка, Ноб? — осведомилась кошка и тут же прикусила язык, ощутив, как напряглась сидящая рядом с ней эльфийка: «Похоже, она боится услышать дурную новость. Ведь по сравнению с ней мы все живём так мало». — Прекрасно, — ответил Ноб. — Живёт в нашем старом доме на околице, я её каждый день проведываю. С тех пор, как мы с Агатой остепенились, она совсем перестала меня третировать. Говорит, я теперь в надёжных руках, и она за меня спокойна. Ноб посмотрел на жену с такой нежностью, что у Тэйки не осталось сомнений в искренности и глубине его чувств. «А на меня он так не смотрел, — невольно позавидовала она. — Пожалуй, даже на Нуарию так не смотрел… А вот Агата что-то слишком уж на меня таращится. С Нуарией она вроде поладила, а ко мне, может, до сих пор ревнует?» — Чего? — осторожно спросила Тэйка. — Госпожа, простите за дерзость… — голубые глазки Агаты забегали. — Позволительно ли вас… ну, как бы сказать… если это пристойно… погладить? «Всего-то!» — облегчённо выдохнула Тэйка. Пересела на скамью на человеческом краю стола и подставила пушистую голову Агате и дитю у неё на коленях. Женские и детские пальчики начали прочёсывать золотые локоны — мать следила, чтобы сын их не дёргал и не лез в большие чувствительные уши. Кошка упоённо замурлыкала и встретила рубиновый взгляд Нуарии, что осталась одна напротив четверых быстроживущих созданий. Эльфийка ей улыбнулась. «Пусть наш век — лишь миг для Нуарии, — подумала Тэйка, — но он ещё далеко не кончен. У нас полно времени, чтобы стать… нет, чтобы быть счастливыми». Комнату озаряло пламя свечей и камина. В тёмные сени проникали редкие огнистые отблески, доносились весёлые голоса, вскоре ставшие приглушёнными, ибо малыш заснул, и кошачье мурчание. На тумбочке под зеркалом, оставленные при входе двумя колдуньями, лежали книга и посох.