На краю

      Реабилитационный период Третьяковой, несмотря на весьма тяжёлый характер увечий, проходит быстро и незаметно. Девушка беспрекословно подчиняется всему, ведь рядом Лукина. Сложнее всего было только объяснить это все Татьяне, но даже тут Мария не обошлась без помощи Лауры, а ее великое воображение и бескрайние фантазии, в свою очередь, сыграли в постановке великую роль.       Впрочем, Третьякова даже рада, что все прошло так быстро: совсем вскоре девушка вышла на учебу, где наконец смогла расслабиться и получить бывалое удовольствие. Но, увы, не без пробелов в психике: как бы Марию не пытались вылечить, шрамы, которые девушка разглядывала на уроках, будто возвращали ее в тот день. День, когда все произошло. Лукина уже успела стать кем-то вроде персонального ангела хранителя, и даже мать Третьяковой успела поверить в преподавательницу, что, безусловно, не могло не радовать.       Очередной день, в который Татьяна задержалась на работе. Мария, в свою очередь, мирно потягивала крепкий чёрный чай, дожидаясь Лауру. Женщина тоже задерживалась, пытаясь уйти от непрекращающихся вопросов одиннадцатого «Б» класса. Ученики интересовались самочувствием Третьяковой, что само по себе умиляло. Но нужда бежать не оставляла за Лукиной права выбора, а потому, прорвавшись сквозь скопившуюся толпу, женщина быстрым шагом направилась к выхожу из здания. Добравшись до автомобиля, Лаура нажала кнопку на ключах, и, услышав звук разблокировки, села внутрь.       Дороги свободны, и добраться, на удивление, удаётся быстро. Достаточно опаздывать, Мария и без того ждёт уже более сорока пяти минут, а это, к слову, фактически половина занятия. Припарковавшись у знакомой многоэтажки, Лукина вышла из машины и направилась к подъезду, попутно блокируя средство транспорта. Злополучный лифт работает, чего о нем нельзя было сказать в тот день, когда он в действительности был необходим. Однако, отбросив негативные мысли в память о тех событиях, женщина добралась до нужного этажа. Звонить в дверь долго не пришлось, и уже спустя несколько секунд Третьякова, широко распахнув дверь и переступив через себя, улыбается, впуская преподавательницу в квартиру. Стянув с Лауры пальто, девушка аккуратно повесила его на вешалку. Женщина, разувшись, улыбнулась Марии и прошла на кухню, выуживая из кожаной сумки учебники. Тетради ученицы уже лежали на столе, томно дожидаясь своего часа. Третьякова догнала преподавательницу, садясь рядом.       Обменявшись парой слов исключительно ради приличия, Лукина приступила к объяснениям очередной темы, заполняя пропуски и пробелы в знаниях девушки. Схватывала Мария все буквально налету, но зарывалась в себя и свои мысли, откуда Лаура вытягивала ее с великим трудом и щелчками пальцев. Когда делать это порядком надоело, Лукина, закрыв учебник, громко ударила им об стол. Третьякова вздрогнула, тут же переводя взгляд на преподавательницу и спрашивая:       — Вы… Чего?       — Я чего? Это с тобой что-то не то, Маша. В облаках витаешь, — парировала Лаура с неким упреком, но постепенно оттаяла, аккуратно накрывая своей тёплой ладонью руки девушки, похолодевшие от волнения. Пальцы сплелись словно сами по себе. Вновь глаза в глаза, и Мария уже невластна над собой под взглядом нежных голубых очей. — Прости, я понимаю, как тебе тяжело, — однако Третьякова, не веря ни в единое слово, зажмурилась, словно от приступа невыносимой головной боли. Лукина разочарованно выдохнула, медленно убирая свои ладони от рук девушки. Та, вновь распахнув глаза, решилась заговорить аж спустя минут десять:       — Что с вами было на самом первом занятии? — вдруг спросила Мария, поднимая на преподавательницу требовательный взгляд.       — А что было? — уточнила Лаура, в недоумении вскинув бровь.       — Мокрый насквозь плащ и разбитая губа. Это… Муж? — ужаснулась Третьякова, буквально хватая женщину за руку и мысленно думая, как ее успокоить в случае крайней необходимости. Лукина, заметно помявшись, отвернулась, зажмуривая глаза и сжимая челюсть, словно стараясь заглушить нахлынувшую волну внутренней, душевной боли. — Если неприятно, то можете не отвечать, я ведь не изверг... Да и вообще...       — Нормально, — перебила Лаура, наконец переключая внимание на девушку и улыбаясь сквозь непреодолимую тягу к прорыву – слезам. Мария насторожилась. Но, твёрдо и вынужденно сдержавшись, как, впрочем-то, и всегда, женщина продолжила: — Да… Муж. Он в тот день нас с Егором выгнал из дома. Сказал, что не хочет больше видеть. Поругались жутко, посуду бил, — Лукина резким движением выхватила руку из хватки ученицы и, закатив рукав, оголила едва затянувшийся порез. Глубокий, покрытый запекшейся кровью… И фактически в том же месте, что у Третьяковой. — Осколок отлетел. Так что мы с тобой, по вине случая, фактически как сиамские близнецы, — Лаура ухмыльнулась, упираясь взглядом в стол, но продолжая рассказ, который Мария слушала с замиранием сердца. Сейчас женщина казалась совершенно иной. Не такой опустошённой и ненавидящей весь мир, как было до. Всегда холодная голова… И Лукина явно с трудом впускает в свою жизнь больше новых людей. И даже не из-за проблем с переизбытком недоверия… Скорее из-за черствых людей, которые раз за разом подставляли Лауру, ее жизнь и всех, кто так дорог, под удар. — Сына пришлось срочно везти к бабушке за город, а затем возвращаться. А плащ… Отдельная ерунда. У вашего дома какой-то урод на машине облил, но выглядело, как я полагаю, весьма… Неоднозначно, — Лукина усмехнулась, представляя себя в этом образе. Третьякова хихикнула и, пожалуй, настроение сейчас было значительно лучше, чем в последнее время. Женщина открывается с абсолютно новой стороны. Медленно, однако верно, оставляя за собой трепещущее чувство в груди.       За окном все медленно стихало. Даже первый снег, ноябрьский, не шёл, и Вселенная будто сама подстраивалась под дам, даруя все условия для обычной, спокойной беседы. А им, к слову, было, что обсудить.       — Мой вопрос может показаться некорректным, но… Вам приходилось терять близких? — спрашивает Мария, заглядывая преподавательнице в глаза. Лаура молчит. Долго и мрачно. Даже не стараясь подобрать слова. Просто молчит хотя бы потому, что тишина – штука весьма многословная. Опустив взгляд в пол, Лукина нервно усмехается, отвечая:       — Да. Очень много раз. И совсем недавно я едва ли не лишилась ещё одного человека, которого ещё хотелось бы узнать, — Третьякова машинально придвинула стул ближе к женщине, внимательно слушая. — Я про тебя, если ты не поняла. Впрочем, рассыпаться в сантиментах я не люблю, но…       — Мне жаль, что вы пришли в тот вечер, — перебила Мария, с неколебимой серьёзностью глядя в глаза преподавательницы. Лаура запнулась, сглатывая слюну и вновь нервно усмехаясь. Захотелось переспросить, но Третьякова притупила эту попытку, поднимаясь со стула и принимаясь расхаживать взад-вперёд по просторной кухне, сопровождая свои действия пламенной речью: — В тот момент, когда вы затягивали мои руки бинтами, я уже буквально видела отца. Он звал меня, я точно помню. Такое не забыть.       — Маш, ты бредила после этого всю ночь, — вставила свои пять копеек Лукина. — Звала меня, да и вообще всех. Кроме него. Когда он…       — В начале сентября, — бросила Мария, наконец останавливаясь и ударяя руками по кухонной тумбе. Конечности отозвались ноющей болью, и девушка взвыла, медленно опускаясь на пол. Лаура вмиг оказалась рядом, занимая место рядом с ученицей. Прижав Третьякову к себе, Лукина аккуратно провела рукой по ее светлой голове, шепча:       — Тише… Прошу тебя, не нужно. Иначе я тоже буду реветь. Ну? — проговорила Лаура и, обвив пальцами лицо девушки, вгляделась в черты, смахивая едва проступившие к ее глазам слёзы. — Каким человеком он был?       — Хорошим, — отозвалась Мария, едва сдерживая очередной поток слез. Лукина сжала руку ученицы в своей, внимательно слушая. — Всегда уважительно относился. Ценил, понимал. Любил нас… И я вообще не знаю, как без него дальше быть.       — А ты вообще когда-нибудь об этом задумывалась? — спросила женщина, одной рукой сжимая ладонь Третьяковой, а второй поглаживая ее по спине.       — Задумывалась, и не раз. Каждый заканчивался слезами и мольбами, чтобы он вообще не уходил из жизни. Но… Жизнь решила по-другому. Я так по-детски жалуюсь. Мои проблемы на фоне ваших выглядят ничтожно.       — Маша, девочка, запомни: ничтожных проблем не бывает. Выговаривайся мне, а я тебе. Будет легче переносить это все, — заверила Лаура, улыбаясь. Мария, доверившись, продолжила рассказ, и вовсе неизвестно, сколько времени в тот день они просидели на холодном полу, беспрестанно слушая друг друга. И это, к великому счастью, доставляло лишь удовольствие. Однако, как бы его не хотелось продлевать, все имеет свойство однажды заканчиваться, и Лукина, дождавшись приезда Татьяны домой, уезжает к себе, напоследок касаясь щеки Третьяковой-младшей. Не поцелуй, скорее жест доверия. И, обменявшись с девушкой ещё парой добрых слов, Лаура таки покидает квартиру, возвращаясь домой к тому моменту, когда уже даже няня спит с Егором в обнимку. Женщина, улыбнувшись, не будит ни сына, ни изрядно уставшую помощницу, оставляя их в своей же спальне. Сама Лукина перебирается в зал и фактически моментально засыпает.       Утром, не прикладывая при том особых усилий, Лаура проснулась без будильника. Им отлично послужил Егор, дергающий мать за руку и тихо хихикающий. Открыв глаза, Лукина резким движением натянула очки и пару раз тряхнула головой, пытаясь окончательно пробудиться.       — Ты чего, милый? Не спится с утра пораньше? — проговорила Лаура, улыбаясь и принимая положение сидя. Мальчик сел рядом. На пухлых губах вмиг вырисовалась загадочная улыбка. — Ну-у? — протянула Лукина, обнимая сына и взъерошивая его светлые непослушные волосы.       — А Маша ещё придёт к нам? — спросил Егор, прижимаясь к женщине и поднимая на неё свои ангельские глаза, явно передавшиеся по материнской линии. Лаура заметно замялась, но, вновь натянув на себя улыбку, ответила:       — Обязательно, дорогой, — и, чмокнув сына в висок, принялась подниматься с дивана. — Кушать будем, м? — спросила Лукина, наклоняясь к лицу Егора. Тот утвердительно кивнул и, радостно залившись смехом, впереди матери убежал на кухню. Лаура улыбнулась тоже: впервые за долгое время утро было необычайно прекрасным. Компания сына, согревающие солнечные лучи… Надолго ли счастье?       Школьный день учителя невыносим: беготня по классам, безумное расписание, бумажная волокита и… Тетради, тетради, тетради, которые необходимо проверять. Причём не кончающиеся по неведомой причине. Что уж говорить про директора? Лукина, недолго пообщавшись с сыном, передала его в руки няни и, наскоро собравшись, поехала на работу, не питая особой страсти к опозданиям, пусть и в последнее обстоятельства складывались таким образом, что без задержек никуда. Особенно неловко было перед Третьяковой. Каждый раз.       Третьим и четвёртым уроками в персональном расписании Лауры стояли лекции высшей математики у одиннадцатого «Б», буква которого отзывалась в душе приятной теплотой. Время за бумажками проходило также неумолимо, как и прежде, и Лукина не сразу замечает, как до занятия остаётся чуть менее пяти минут. Добравшись до третьего этажа пешком, женщина вошла в кабинет, где вовсю шло торжество: ребята, сдвинув пару последних парт, поставили стулья по кругу и, заняв места, неторопливо доедали праздничный торт, от которого заметно быстро оставались лишь свечи с цифрой семнадцать. Ученики даже не сразу обратили на Лауру внимание, но она поспешила спросить:       — Что за праздник?       Все вмиг затихли, оборачиваясь к женщине лицами и поднимая на нее глаза. Мария, широко улыбнувшись, уже было заикнулась, как одноклассник сказал всё за неё:       — Так день рождения у Третьяковой, — выкрикнул парень, глядя на девушку и подмигивая ей.       — Оо… — протянула Лукина. Уголки ее губ молниеносно тянутся вверх. — Могу я украсть именинницу на пару слов? — спрашивает женщина, кивая на дверь и поспешно покидая кабинет, толком не дожидаясь ответа Марии. Он и без того очевиден и весьма прозрачен. Оказавшись в коридоре, девушка оглянулась по сторонам, и тут же оказалась схвачена Лаурой под руку. Спустившись на первый этаж, дамы оказались в кабинете директора, и Лукина, ухмыльнувшись, обняла ученицу, шепча ей на ухо: — С днём рождения, крошка. У меня есть для тебя подарок, — высвободив Третьякову из своей хватки, женщина наклонилась к письменному столу и, открыв ящик, вытащила оттуда небольшую коробочку. — Держи, — проговорила Лаура полушепотом, вручая девушке подарок.       — Лаура Альбертовна… Я не смогу его принять, — ответила Мария, заметно замявшись. Лукина, отставив коробочку на стол, мягко положила ладони на плечи Третьяковой, едва сжимая их. — Правда. Спасибо большое, мне очень приятно, но...       — Не надо, Маша. Я понимаю, что тебе неловко. Просто возьми. Хотя бы из уважения ко мне, — парировала Лаура, слабо улыбаясь. Мария, заглянув женщине в глаза, расплылась в благодарной улыбке, и она сказала все за себя, за девушку – в том числе. Обняв Лукину, Третьякова зашептала тёплые слова. По коже преподавательницы пробежали мурашки. — Может, откроешь? — предложила Лаура, повторно протягивая коробочку девушке. Мария, улыбнувшись с хитростью лисы, потянулась пальчиками к подарку, аккуратно снимая верхнюю крышку. Внутри – белоснежные часы абсолютно новой модели, которые, очевидно, вышли Лукиной в копеечку. Однако дело не в стоимости, и Третьякова это прекрасно понимает. — Нравятся? — спросила женщина. Но, не ответив, Мария закрыла коробочку и переключила внимание на преподавательницу.       — Лаура Альбертовна… Мне кажется, между нами кое-что больше, чем просто общение педагога с ученицей.