На краю

      Дни для первокурсницы Третьяковой летели совершенно незаметно. Все знания девушка схватывала налету, и учеба давалась легче, чем когда-либо. Особенно если вспомнить первую четверть одиннадцатого класса... В воспоминания ударяться совершенно не хотелось, однако Мария очень ценила возможность, за которую удалось ухватиться и познакомиться с Лукиной. Лаура отличаться не стала. И обе, безусловно, продолжали любить друг друга, несмотря даже на тот факт, что дел стало в три раза больше: у женщины – новые одиннадцатиклассники, у девушки – новые сострадальцы, путь с которыми только начинается. Только… Было одно животрепещущее "но", которое никак не давало Лукиной покоя. И в один из дней, когда всё, казалось бы, шло хорошо, директор решается поднять эту тему.       Дамы сидят у телевизора, смотря какой-то мультик. Инициатором весьма неподходящего к возрасту занятию стала Третьякова, решившая таки удариться в глубокое детство. И песня из нашумевшего в своё время мультфильма про мамонтенка окончательно рушит надежды на светлый финал. Мария по обычаю лежит на коленях женщины, и слёзы с глаз девушки скатываются по щекам, падая на пол и отзываясь глухим звуком. Лаура, улыбнувшись, ловко смахивает их большими пальцами, заключая в руках лицо возлюбленной.       — Ну? Ты чего? — шепчет Лукина, пробегаясь пальчиками от ключиц до талии, и, спустившись к бёдрам, медленно их поглаживает. Третьякова садится рядом с директором, утыкаясь носиком в ее плечо. — Маша, — твёрдо и строго произносит Лаура, буквально вынуждая девушку посмотреть себе в глаза.       — Все нормально. Грустно просто. Из-за… Мультика, — проговаривает Мария сквозь слёзы, а затем заливается смехом, осознавая абсурд всей ситуации. Мгновение – и дамы, поймав взгляд друг друга, смеются вместе. Однако Лукина вмиг становится серьезной, парируя:       — Я хотела поговорить.       — Давай, — отвечает Третьякова, заключая пальцы их рук в крепкий замок.       — Ты меня любишь? — вдруг спрашивает Лаура. Челюсть ее непроизвольно сжимается, и едва слышен скрежет зубов друг о друга. Мария смотрит прямиком в глаза, даже не думая их отводить, словно стараясь выискать причину столь внезапного и весьма важного вопроса. На него девушка без колебаний может ответить, но такое поведение более, чем волнует, заставляя не на шутку разнервничаться. — Маш…       — Люблю, — твёрдо бросает Третьякова, понимая, что молчание затянулось. Примерно в тот момент, когда брови Лукиной в негодовании поползли вверх, натягивая мышцы лица с несоизмеримой силой. — Люблю, — повторяет девушка, будто в бреду. — Люблю, конечно люблю! — продолжает Мария, поднимаясь с дивана, выдёргивая свою руку из ладони возлюбленной и принимаясь расхаживать по гостиной взад-вперёд. — Ты же знаешь об этом. Зачем спрашивать? — спрашивает Третьякова, явно негодуя и разводя руками в разные стороны.       — За тем! — повышает тон Лаура, буквально вырастая перед возлюбленной и скрещивая руки на груди. Мария повторила жест женщины. — Маша, долго мы ещё будем скрываться? Мне это надоело, честно. Я тебя люблю до сумасшествия, хотя и не люблю бросаться громкими словами. Знаешь ведь: предпочитаю делать; но… Либо мы расстаёмся…       — Либо? — нетерпеливо перебивает Третьякова. Лукина горько усмехается, заглядывая в карие глаза.       — Либо ты наконец ко мне переезжаешь, и детский сад кончается, — продолжает Лаура. Мария молчит с секунду, но тут же смеётся, обвивая руками шею женщины.       — Глупая моя… Конечно, я согласна, — шепчет девушка, целуя Лукину в губы. Та отвечает, подталкивая Третьякову ближе к дивану, и, таки оказавшись в горизонтальном положении, нависает сверху, ехидно ухмыляясь. Лаура уже стремится покрыть поцелуями все тело бывшей ученицы, не упуская ни единого сантиметра, как вдруг Мария упирается руками в плечи директора, разрывая поцелуй и препятствуя дальнейшим действиям. Лукина негодующе вскидывает бровь, вновь оказываясь над девушкой, словно тёмная туча посреди чистого неба. — Раз уж мы вышли на новый уровень… Может… Поужинаем с моей мамой? — предлагает Третьякова, проводя рукой по голове женщины. Лаура тянется за очередным поцелуем и, получив его, расплывается в довольной улыбке, требуя ещё и ещё… — Лаура! — грозно бросает Третьякова. — Соберись уже! — на что Лукина закатывает глаза. Вновь оказавшись в вертикальном положении, женщина стягивает с себя очки, сжимая их в руке, и задумчиво потирает переносицу, пытаясь представить в голове свой график, распланированный до минуты.       — Хорошо, — наконец отвечает Лаура, поворачиваясь к девушке полу-боком. — Но тогда мы живем без секса две недели, идёт? — ставит условие женщина, протягивая Марии руку. Брови Третьяковой стремительно ползут вверх, достигая крайней точки, и девушка уже было возникает, однако Лукина смеётся, прерывая ее негодование: — Шутка и проверка на то, насколько тебе это важно. Ладно, так и быть, лишние полчаса найду для семейства Третьяковых. Пусть и не в полном составе, но это не твоя вина, — парирует Лаура, разводя руками в разные стороны.       — Ненавижу тебя, — рычит Мария на ушко женщине, отчего та явно заводится и вновь оказывается сверху, даже не подозревая о том, что совсем скоро ситуация кардинально изменится…       Свидание с Татьяной Викторовной было назначено на следующий же день в ресторанчике, расположенном неподалёку от дома Лукиной, что в очередной раз сыграло дамам на руку. Дамам, но не Третьяковой-старшей, ведь вновь добираться с одного конца Москвы на другой – удовольствие сомнительное, чего уж там таить. Однако других вариантов, как и следовало ожидать, не предложено, а стало быть, стоит смириться и принять, как есть. Ради дочери Татьяна вытерпит. Сможет.       Вся суматоха начинается ещё утром: Лаура поднимается гораздо раньше будильника – около пяти часов показывают настенные ходики. Да и вообще, в последнее время без противного сигнала ей пробуждалось гораздо лучше, нежели с ним. Кошмары мучают ее уже достаточное количество времени, но Лукина не видит нужды обращаться к специалистам. Покуда не стало хуже. С ее "размеренным" образом жизни ухудшения произойдут крайне скоро. Расположившись на кухне, Лаура уперлась спиной в холодную стену, подбирая колени под грудь и обхватывая их руками. Прикрыв глаза, женщина попыталась справиться с очередным приступом пульсирующей головной боли, но в этот раз не помогло. И настал таки день. День, в который всё начало обостряться. С трудом поднявшись с места, Лукина, пошатываясь, подошла к навесным шкафчикам. Открыв дверцу одного из них, директор судорожно порылась по содержимому в поисках таблеток. Руки тряслись, не слушались, и движения становились беспорядочнее.       — Вот же… Сволочь, — выпаливает Лаура, сжимая ладони в кулак, и, уперевшись руками в кухонную тумбу, опускает голову вниз, непроизвольно сжимая челюсть. Запустив пальцы в волосы, женщина неаккуратными движениями взъерошила шевелюру. Мария, обнаружив, что директора нет рядом достаточно давно, отправилась на поиски и вновь настигла возлюбленную в интересном состоянии.       — Лаур? Ты как? — спрашивает Третьякова, аккуратно проводя рукой по спине Лукиной. Женщина невольно жмурится, шипя от боли, но таки проговаривает:       — Хорошо… Все хорошо… А ты чего не спишь, родная?       — Я заметила, что тебя нет, вот и… Да не важно, — отмахнулась Мария, вместо придумывания оправданий размышляя, чем бы помочь директору. Лаура оборачивается, прижимаясь к тумбе ягодицами, и, бросив на девушку усталый взгляд, тяжело продолжает:       — Всё хорошо, — вторит женщина, словно в глубоком бреду. — Иди спать. Скоро приду, — уверяет она. Третьякова неохотно верит, но спорить она сейчас не в силах. Чмокнув возлюбленную, девушка удаляется в спальню. Лукина вздыхает, опускаясь на пол. Тело трясёт. Мышцы ослабевают, и голова безумно кружится. Трудно устоять на ногах, но Лаура справляется. Приступ продолжается ещё долго, но, справившись, женщина возвращается в ложе, где Мария всё также не спит. Заняв свою половину, Лукина сжалась в комок, закрывая глаза. Третьякова заботливо укрыла женщину одеялом, поглаживая по плечу.       — Лаура… — шепчет Мария, оказываясь совсем близко к возлюбленной. — Давай сходим ко врачу?       — Нет, — уверенно отчеканивает Лукина. — Я справлюсь, — добавляет, после чего реплик от девушки больше не следует. Третьякова лишь прижимается, утыкаясь лбом в спину директора.       Проходит ещё пара бессонных (для Лауры) часов прежде, чем она наконец встаёт и собирается на работу, пока Мария, несмотря на также пережитый стресс, сладко спит в той же позе. Закрыв за собой дверь, Лукина медленно спускается вниз и решает на сегодня воспользоваться услугами такси, дабы не перенапрягаться, хотя она, увы, слишком поздно спохватилась. Вызвав машину, женщина терпеливо дождалась и поехала в учебное заведение. Третьякова проснулась несколькими часами позже. Вновь не обнаружив директора рядом, девушка вздохнула, но что еще остаётся? Только терпеливо ждать встречи вечером и надеяться, что всё в силе.       К третьей паре, что Мария отсиживает в своём институте, от Лауры новостей по-прежнему не прибавляется. А потому девушка, удалившись на улицу во время перемены, набирает номер возлюбленной. За пределами здания фантастически красиво: желтые листья мало-помалу опадают на землю, оставляя за собой лишь голые деревья. Мимолетный осенний холод пробирает, забираясь под легкую весеннюю курточку, но Третьякова терпит, не боясь и даже не жмурясь. Гудки… Долгие… Девушка уже собирается сбрасывать, как вдруг на том конце провода слышится родной голос Лукиной:       — Да, Маш? — произносит женщина с тенью усталости, потирая глаза.       — Привет. Как ты? — интересуется Мария, по-детски радуясь даже тому, что директор попросту ответила.       — Пойдёт. Учишься? Тебя забрать потом? — любезно спрашивает Лаура.       — Нет, спасибо, у меня потом ещё дела. Ты же помнишь, что мы вечером идём с моей мамой ужинать? — уточняет Третьякова, прищуриваясь.       — Конечно, — отвечает Лукина, выдержав неловкую паузу. — А во сколько?       — Лар… Давай сегодня ко врачу, а с мамой... Как-нибудь потом увидимся, м? — предлагает Мария, покуда волнение за возлюбленную одолевает ее сполна. В голову лезут самые противные мысли, с которыми девушка попросту не в силах справляться.       — Нет, — твёрдо бросает Лаура. — И давай больше не возвращаться к этой теме.       — В пять, — наконец отвечает Третьякова, недовольно закатывая глаза.       — Вот и все. В пять буду на месте, не паникуй. Целую, пока, — проговаривает Лукина, после чего кладёт трубку, оставляя девушку наедине с самой собой.       Мария по неведомым причинам освобождается раньше и даже успевает сделать всё намеченное до встречи с матерью. Девушка не испытывает абсолютно никакого желания как-либо пытаться достучаться до Лауры, трезво оценивая шансы и понимая, что ни к чему хорошему это не приведёт. Вот так запросто один берег реки поделился сразу на два, причём абсолютно противоположных. Любят друг друга до жути, но именно сейчас Третьякова решается проявить стальной характер.       Лукина уже опаздывает. Проходит сорок минут, и девушка совершенно не знает, какие ещё сказки поведать матери, дабы как-то разнообразить их диалог. Тем для разговора в последнее время у них не было, и Татьяна то и дело поглядывала на часы, надеясь, что Лаура вовсе не придёт. Мария нервно постукивает пальцами по столу, пытаясь справляться с нарастающей паникой. Учитывая картины минувшего утра… Вполне уместно. Однако Лукина в ту же минуту появляется. Словно по волшебству. Заняв место рядом с девушкой, директор приветливо улыбается.       — Ну что, Татьяна Викторовна, давайте знакомиться вновь? — предлагает Лаура, протягивая женщине руку. Третьякова-старшая скептически оглядывает преподавательницу с головы до талии (ибо ниже не позволяет сидячее положение), а затем недовольно фыркает:       — Мы с вами уже знакомы.       — Не согласна, — протестует Лукина. — Вы знакомы с великой и ужасной Лаурой Альбертовной – учителем математики высшей категории. По совместительству – бывшим научным руководителем вашей прекрасной дочери, — Лаура глядит на возлюбленную, но лишь на миг, после чего вновь впивается взглядом в собеседницу. — А меня можно просто по имени. Я, собственно, избранница вашей любимой и единственной наследницы.       — Не страдаю от раздвоений личности. Так что продолжим так, как начали, — отвечает Татьяна, едко ухмыляясь. — Какую цель вы преследуете в этих отношениях? Для чего они?       — Вам нужен полный план, продуманный до мелочей? — уточняет Лукина. — Я люблю вашу дочь. Горы ради неё сверну. Что ещё вам нужно для того, чтобы наконец понять, что ей хорошо?       — А вы с чего взяли, что ей хорошо? — интересуется мать, и улыбка не спадает с ее уст.       — Слишком громко стонет по ночам, — абсолютно серьезно бросает Лаура, скрещивая руки на груди. Татьяну, как, впрочем, и Марию, одолевает культурный шок. Воспользовавшись моментом, Лукина продолжает: — Ах, ну да. Помимо стонов есть ещё сладкие слова о том, как ей со мной хорошо. А мне – с ней. Достаточно? Или вам доказательства предъявить?       — Мне сполна хватило вашего самодурства, — бросает Третьякова-старшая, резво поднимаясь с места. — Я рассчитывала на диалог со взрослым человеком. Всего хорошего, — и женщина стремительно направляется к выходу из заведения, оставляя дам наедине друг с другом. Мария поворачивается лицом к возлюбленной, с позором прикрывая глаза и переваривая услышанный поток информации. Они молчат ещё некоторое время прежде, чем девушка решится заговорить:       — Ты с ума сошла, скажи мне? — спрашивает Третьякова, крепко сжимая кулак. Сейчас ее переполняет что-то между гневом и абсолютным недопониманием всей ситуации. — Что это за представление? Ты понимаешь, что она теперь о тебе подумает?       — Понимаю. А теперь подумай, не плевать ли мне, — отвечает Лаура, глядя прямиком в глаза. Ее не мучает совесть, и пока кажется, что всё сказанное – железная правда.       — Я в курсе, что тебе до чужого мнения нет никакого дела. В курсе, поверь мне. Но она – моя мать, черт возьми! — переходит на крик Мария, не обращая внимание на людей, с осторожностью косящихся в сторону столика дам. — И запросто может сделать так, что мы больше не увидимся, ты это осознаешь? Или мне твои выходки списать на головную боль?       — А что, поможет? — интересуется Лукина, подперев голову рукой. Женщину, кажется, весьма забавляет негодование Третьяковой, льющееся через край. — Я тебе нашкодившая первоклассница, чтоб меня отчитывать? Дома поговорим, — бросает Лаура, поднимаясь с места и накидывая на плечи пальто.       — Я не вернусь, — еле слышно шепчет Мария, упираясь взглядом в окно.       — Что, прости? — переспрашивает Лукина. В ответ следует лишь молчание, и директор, не выдержав, бьет руками по столу, громогласно заявляя: — Маша! Мать твою, повтори!       — Не хочу. Уходи, — заключила Третьякова, не поднимая на женщину своих глаз. Больно. Безусловно больно от подобного поведения. Но по большей части все же стыдно. Любовь Лауры – штука сложная, ее мало кому удаётся вытерпеть. А по сему директор старается не влюбляться и не делить своё логово с кем-либо. В последний год получается плохо. Подводит не только себя, но и принципы. Лукина молчит. Долго. Однако уходить не собирается, слушая повисшую тишину. Ее разбавляет лишь музыка из колонок. Что-то из разряда поп-рока.

«Секунду назад было нежно и тихо Летали, шептали, любили, затихли...»

      — Я люблю тебя, — шепчет Лаура, после чего таки разворачивается и уходит. Мария ещё долго смотрит ей в след, сжимая ключи от квартиры в руках. Однажды все кончится. Однажды. Но не сейчас… Нельзя, нет.       Лукина появляется дома около трёх ночи, когда тьма над городом медленно начинает сгущаться. Она, на удивление, не предаёт своих привычек. Нарушает только принципы. Третьякова тоже не лыком шита: ждёт женщину на кухне с восьми вечера, нервно постукивая пальцами по столу. Через некоторое время девушка все же невольно засыпает, подпирая голову рукой. Но, как только в замочную скважину (раза с пятого) попадают ключи, Мария подрывается, быстрым шагом направляясь в коридор. Лаура обводит возлюбленную торопливым взглядом и закрывает за собой дверь. Скинув пальто, женщина небрежно бросает его на вешалку и проходит в спальню. Забравшись в постель, Лукина сильнее кутается в одеяло. Третьякова догоняет и, заметив, что директор едва дрожит, прикасается ладонью ко лбу. Руку обдаёт неприятным жаром, и девушка тут же ее отдёргивает.       — Лаура… Ты вся горишь, — замечает Мария, ложась рядом. Лукина медленно открывает глаза и окидывает возлюбленную уставшим взглядом, парируя:       — Маш, уйди пожалуйста. Я устала и хочу спать, — прошептала женщина. Третьякова прижалась к директору, упираясь лбом в ее плечо. — Маша…       — Никуда я не уйду, ясно тебе? — резко ответила Мария, поднимая на Лауру глаза. — Не возникай. Даже не думай.       — До смерти меня будешь охранять, да? — спрашивает Лукина, тяжело выдохнув.       — Буду. Если будет необходимость. А возможность я всегда найду, — откровенно выпаливает Третьякова на одном дыхании. — Сильно болит? — интересуется девушка, нежно касаясь лба Лауры губами. Женщина невольно щурится от очередного приступа пульсации в висках. — Прости, прости...       — Все хорошо, — отвечает Лукина, словно эти два слова – заученный наизусть текст, въевшийся в корку мозга. — Не переживай, Машенька.       — Твоё "всё хорошо" меня не успокаивает, — бросает Мария, аккуратно проводя рукой по шелковистым волосам женщины, а затем переходит на шёпот, проговаривая: — Когда спадёт температура – пойдём ко врачу. Не спорь, пожалуйста. Для моего спокойствия.       Лаура вновь молчит. Долго. А затем, вздохнув, расплывается в улыбке и утыкается носиком в шею Третьяковой, невесомо покрывая ее поцелуями. Девушка улыбается, целуя Лукину в макушку и шепчет ещё что-то приятное вплоть до того момента, пока движения женщины не сходят на нет. Обняв Лауру за талию, Мария прижимается сильнее, умиляясь беззаботности и безмятежности ситуации, и засыпает.       Наутро Лукина даёт себе некую слабину и просыпается, на удивление, не в пять утра. Растянуть удовольствие сна удаётся до восьми часов. Женщину случайно будит Третьякова, уронившая тарелку на кухне. Посуда, как следствие, разбивается, разлетаясь на мелкие осколки. Лаура подрывается и спешит в другую комнату. Оглядев невеликий масштаб трагедии, директор томно вздыхает и сжимает в своей ладони запястье девушки. Мария шипит, наблюдая за медленно вытекающей кровью. В голову неприятно ударяет воспоминание о том, как она, находясь в предобморочном состоянии, лежала в ванной, наполненной алой жидкостью. Девушка до сих пор каждый день благодарит Лукину за свой новый день рождения. А та, в свою очередь, отмахивается, ссылаясь на то, что ничего героичного в этом нет.       — Доставай бинт, — командует женщина. Третьякова аккуратно тянется к выдвижному ящичку в кухонной тумбе и, выудив аптечку, одной рукой снимает крышку. Ловкие движения – и Лаура бинтует пострадавшую часть конечности девушки. Заключив Марию в свои объятия, директор медленно поглаживает возлюбленную по голове, шепча: — Мое ж ты горе луковое. Можешь хоть один день куда-нибудь не влезать, м?       — Ой, кто бы говорил, — упрекает Третьякова, ухмыляясь. — Садись давай, будем завтракать и лекарства принимать, — командует на сей раз девушка, буквально вынуждая женщину сесть за стол. Лукина недовольно ворчит, но Мария не слушает. Положив на тарелку яичницу в форме кривоватого сердца и пару помидоров, девушка поставила блюдо перед Лаурой, по бокам раскрадывая вилку и нож. Лукина неохотно приступила к завтраку: принимать пищу по утрам она совершенно не любит, предпочитая крепкий чёрный кофе. Однако нет никаких сомнений, что Третьякова превратит их совместное проживание в сплошной санаторий. — Я тебя записала ко врачу на три, — парирует Мария, не удосужившись даже спросить, есть ли у Лауры дела на назначенное время. — Сначала посетим терапевта, а потом посмотрим, — продолжает Третьякова, и Лукина лишь мрачно пережевывает в ответ, не находя в себе сил на спор.