На краю

      Лукина уволилась. Эта новость прозвучала для сотрудников школы (как и, впрочем то, верных учеников) как гром среди ясного неба. Они пытались выискать причину, дабы хоть чем-то помочь, однако Лаура держала всё в строжайшем секрете, предпочитая отмалчиваться где-то в сторонке. Пост директора заняла давняя подруга Лукиной – та, что всячески помогала в поисках Третьяковой. Сейчас все свободное время Лаура проводит у врача, но уже в родном Калиниграде. Здесь всё шло всяко лучше, чем в городе, где для бывшего директора вовсе не осталось места: все будто пытались ее изжить всеми силами. Терапия наконец пошла на пользу, и головная боль в разы уменьшилась, упрощая тленность бытия. Болезнь медленно ослабевала. Страх смерти уже не казался непреодолимым. Всё в жизни циклично, и женщина старалась. Изо всех сил старалась не думать обо всем, что произошло в ее жизни за последние полтора года. Но пока старалась – полностью потерялась и в себе, и во времени. Лукиной казалось, что она забыла. Лишь казалось. В спальне на комоде до сих пор стоят их с Марией фотографии, напоминая о беззаботных временах, когда обе были в любви, и им думалось, что больше ничего не нужно. Только жить. И находиться рядом друг с другом, подпирая холод плечом.       Проще было свихнуться, чем до сих пор вспоминать те вечера, что они проводили вместе. Те ночи, наполненные страстью… Они не выйдут из головы ни-ког-да… Однако Лаура не из тех, кто ищет альтернативный вариант. Она помнит. Всё помнит. Потому что единственное, с чем женщина в итоге осталась – воспоминания. Наедине. И хуже, уже, кажется, не будет.       Как-то Лукина услышала фразу, что человек живет до тех пор, пока о нем кто-то думает. Грезит, мечтает наконец оказаться лицом к лицу, губы в губы… Только Лаура всё не могла понять: для кого жить? Для себя? Это глупая затея. Для всегда она не умеет. И учиться – уже поздно. К тому же, единственный человек, кто мог ей посодействовать, вероятно, и знать не хочет, чем Лукина живет. И живет ли. Так лишь кажется. На самом деле, всё гораздо прозаичнее.       С выпускного Третьяковой прошёл ровно год. Год с того момента, как Лаура, не испытывая ни малейшего зазрения совести, откровенно разглядывала девушку в обтягивающем платье, с трудом сдерживая себя и свои порывы непременно сорвать с Марии одежду, забыв обо всех правилах приличия. Жаркий июль повторялся из года в год. И всё, чем, увы, приходилось довольствоваться – засушливая погода, проявляющаяся в безбожной жаре. Подобное явление не обошло стороной и Балтийское побережье, на котором Лукина с огромным удовольствием расположилась, переехав в небольшой домик неподалёку от Янтарного.       Удобно разместившись на подоконнике ближе к вечеру, когда жара начала более-менее сходить на нет, Лаура расстелила тёплый плед и, сев на него, подобрала колени к груди, обхватывая их руками. Свежий морской воздух, дующий из открытого настежь окна, несмотря на погодные условия дня, приятно обдаёт лицо, и женщина в очередной раз радуется тому, как удачно вырвалась из запылённой столицы. На родине оно, наверное, всяко лучше. Ощущаются приливы некой силы. Морские волны с шумом ударяются об берег, и Лукина ловит себя на мысли, что сейчас настал тот момент, когда всё более-менее хорошо. Бушует море, но не душа. И это именно то, чего женщина ждала.       На самом деле, Лаура уже давно ни на что не надеется, здраво оценивая все свои шансы. Твёрдо знает, что Мария и близко к себе не подпустит. Знает. Однако фрагменты их безумной любви до сих пор не покидают голову ни на день. И, когда последняя надежда, казалось, утеряна, в кармане вибрирует телефон. Женщина, нехотя выудив устройство, оглядела дисплей. Номер не определён. Проведя пальцем по экрану, Лукина ответила на вызов:       — Да? С кем имею честь разговаривать?       — Вольно, Лаура Альбертовна, — отшутилась Ирина – новый директор школы, не так давно занявшая свой пост. — Как ты там поживаешь? Скучаешь по работе, небось.       — А то, — бросила Лукина, запуская пальцы в шелковистые пряди волос. — Что-то хотели, Ирина Александровна?       — Ах, ну да, — опомнилась Звягинцева, вспоминая, зачем все же побеспокоила бывшую коллегу, прекрасно зная ее отношение к подобным звонкам. — Спасибо, что напомнила. У меня тут… Небольшой сюрприз для тебя, раз уж я пропустила твой день рождения. Наслаждайся, моя золотая. С прошедшим праздником, — парировала директор и, улыбнувшись, сбросила вызов.       В дверь тотчас позвонили, и Лаура неприязненно поморщилась. Звук отдался противным звоном в ушах, словно сама женщина била в колокола. Спрыгнув с подоконника, убедившись, что ноги держат тело, Лукина зашагала в сторону входа, бурча себе под нос что-то несуразное. Тяжело выдохнув, Лаура дёрнула ручку, открывая дверь перед нежданным гостем.       Внутри что-то дрогнуло. Сердце неподвластно забилось чаще, будто пытаясь выпрыгнуть из грудной клетки. Лукина замерла, находясь явно не в том состоянии, дабы понять: наяву ли это? Или она провалилась в бездну глубокого бреда? В любом случае, безусловно хотелось верить в лучшее. Зажмурившись, женщина пару раз тряхнула головой, надеясь, что всё происходящее – лишь нелепый сон или, в крайнем исходе, просто галлюцинация, причём вполне вероятная после всего пережитого. Открыв глаза вновь, Лаура застала всё ту же картину. Только лицо Третьяковой стало источать обеспокоенность.       — П-привет, — неловко проговорила девушка, слабо улыбаясь. — Я… Пройду? — в ответ на что Лукина пару раз кивнула головой, все ещё не веря в реальность происходящего, и прошла вглубь дома, оставляя дверь нараспашку специально для гостя. Мария, войдя в помещение, захлопнула ее за собой и, догнав женщину, застала ее, сидящую на кровати, обхватив руками голову, нервно постукивая по ней пальцами.       — Тебя не было так долго… Зачем ты прилетела? — спросила Лаура, поднимая взгляд на девушку. Третьякова осторожно села рядом, аккуратно прикасаясь рукой к спине женщины. Лукина тотчас дрогнула, и девушка взволнованно отдёрнула руку, явно не желая резать по живому без наркоза. К тому же, чувства ещё явно преобладали, просто так это не пройдёт, только хотя бы потому, что Мария так не может. Взять и забыть… Не в ее компетенции.       — Я знаю, что тебе будет очень тяжело, но… Прошу, прости меня, — прошептала девушка, прижимаясь лбом к плечу Лауры. — Знаю… Знаю, как неправа. Но я очень хочу начать всё заново, позабыв о том, какую дрянь тебе наговорила тогда. Мне правда стыдно, — Лукина молчит. И тишина затягивается. Слёзы сами по себе катятся по щекам Третьяковой, отражая ее искренне сожаление. Девушка прекрасно осознаёт, насколько отвратительным выдался ее поступок. И насколько он разбил сердце Лауры.       — Ты сумасшедшая, Маша, — шепчет женщина, заставляя Марию поднять взгляд. Обхватив пальцами лицо девушки, Лукина разглядывает карие глаза, наполненные болью. — И точно сведёшь меня с ума однажды. Если я ещё сама не…       — Прости меня... Пожалуйста, — сквозь слёзы проговаривает Третьякова, перебивая и крепко схватывая женщину за плечи. Притянув возлюбленную к себе резким движением, Лукина оказалась сверху, доминантно оглядывая свою спутницу. Мария, смахнув слёзы, что уже успели заключить весь мир в полупрозрачную пелену, с глаз, прикусила губу, ухмыляясь и стягивая с бывшего директора верх, оставляя в одном лишь бюстгальтере. Кажется, она заметно похудела, однако красота ее по-прежнему несравнима. Лаура, вопреки собственным принципам, решает действовать быстро и жадно, рывком лишая девушку брюк и нижнего белья. Третьякова приподнимается на локтях, потягиваясь к губам женщины за поцелуем, и, получив его, расплывается в довольной улыбке. Лукина, проникнув пальчиками внутрь, проталкивает их глубже, прокладывая влажную дорожку на шее девушки. Жалобный стон вырвался из уст Марии, и она прогнулась в спине, надеясь почувствовать больше. Лаура, будто прочитав мысли возлюбленной, заглядывает ей в глаза, поддерживая зрительный контакт, и углубляет, аккуратно массируя. Третьякова, тяжело глотая воздух ртом, судорожно сжимает бёдра, подаваясь ими навстречу и будто крепче насаживаясь на пальчики женщины. Финальный рывок – и девушка впивается ногтями в голую спину Лукиной, оставляя после себя красные следы и кровавые подтеки. — Я тебя… — начинает было Мария.       — Я знаю, — перебивает Лаура, впиваясь губами в холодные уста, наконец чувствуя до жути родной вкус. Надев на возлюбленную трусики, Лукина спустилась ниже и сквозь ткань поцеловала все ещё пульсирующий орган. Заняв место рядом, женщина легла на спину, тяжело дыша. Третьякова, обхватив руками талию Лауры, легла головой на ее грудь. Лукина расположила одну руку на спине Марии, аккуратно водя вверх-вниз, а пальцами второй перебирала блондинистые локоны, занявшие добрую половину подушки.       — Кстати, — прервала тишину Третьякова, восстанавливая зрительный контакт. Лаура вскинула левую бровь, внимательно слушая свою суженую. — Давно хотела спросить, только всё не решалась… — медлила Мария, верно выводя бывшего директора из себя. Терпение и без того на пределе.       — Теперь то решилась? — спросила Лукина, по-лисьи ухмыляясь и целуя возлюбленную в лоб. Девушка недовольно цокнула, в ответ на что женщина лишь усмехнулась.       — Решилась! — вскрикнула Третьякова, приподнимаясь на локтях и заправляя прядь своих непослушных волос за ушко. — Что ты загадала тогда, на день рождения?       — Тебя, — ответила Лаура, не задумываясь. Мария, удивившись, искренне улыбнулась, нежно касаясь губ женщины своими. — Каждый год. Целых два раза, представляешь? — усмехнулась Лукина, не теряя привычную ей иронию, за которой она привыкла скрываться, даже сейчас. Однако в данный момент женщина чувствует себя, кажется, лучше всех. Вместе взятых.       — Не будь язвой, — фыркнула Третьякова, ударяя рукой возлюбленную в плечо. — Тебе не идёт.       — Да что ты? — удивилась на сей раз Лаура, покачивая головой из стороны в сторону. — Ая-яй… Значит, врала мне, когда говорила, что строгость мне к лицу? Плохая девочка, плохая! — отчитала женщина, ударяя девушку по ягодицам. Мария отвела взгляд, лишь изображая то, как ей стыдно. Не выдержав, Третьякова засмеялась, и Лукина счастливо улыбнулась. — Как же я скучала, — шепчет Лаура, целуя девушку в висок. Хотелось касаться каждого миллиметра кожи, совершенно позабыв о длительной разлуке.       — Я тоже… Очень, — признаётся Третьякова. — Все эти месяцы выдались для меня очень тяжелыми. Думаю, что тебе, к сожалению, пришлось не лучше моего. Кстати... Ты лечишься? — напрямую спросила Мария.       — Да, — ответила Лаура, горделиво вскидывая голову вверх. Девушка усмехнулась. — Никакого сожаления, Маша! Уже почти весь курс терапии прошла. Так что не переживай, скоро вернётся твоя любимая великая и ужасная Лаура Альбертовна, которой расставание, кажется, только на пользу, но не сочти это за намёк, поняла?       — Я тебя люблю любую, — прошептала Третьякова прямиком в губы женщины, аккуратно поглаживая ее по голове. Лукина, обхватив руками стройную фигуру девушки, притянула ее к себе, впиваясь в уста. — И очень тебе благодарна, — добавляет Мария между поцелуями и долгими объятиями. — Здесь очень хорошо...       — В этом доме прошла почти половина моей жизни, — сообщает Лаура, улыбаясь приятным воспоминаниям из детства. Когда все ещё были живы. Когда все ещё были рядом, согревая своими тёплыми руками и защищая от всего. Чтобы ни произошло – маленькой девочке всегда было, куда спрятаться. Годы идут. А полюбившееся однажды место не меняется, куда бы уже повзрослевшая Лаура ни приехала. Всё же тянет сюда, к родному до боли побережью, где песок приятно щекочет пятки, и солнечные лучи согревают, вне зависимости от времени года. Здесь хорошо всегда. Потому что мысли – ветреные. Не забита голова работой и прочими важными делами.       — Давай ненадолго вернёмся в Москву? Мне нужно кое-что доделать, и тогда сможем даже переехать сюда, — выдала Третьякова, запуская пальцы в шевелюру женщина.       — Смотря как попросишь, — заигрывает Лукина, ухмыляясь. Женщина уже наперёд знает, что безусловно согласится, однако желание восполнить так называемые "Пропуски", возникшие за время разногласий – непреодолимо. Девушка, приняв сказанное словно вызов, вмиг оказалась сверху, оглядывая желанное тело возлюбленной.       — А я попрошу... Очень хорошо попрошу, — замечает Мария, спускаясь всё ниже и ниже...