***
Утро выдалось пасмурным и тёмным. Ветер слабо качает деревья и высокую траву. Но дождя, по прогнозам, ждать не стоит. Вокруг как-то мертвенно тихо: птицы молчат. Слышно только шелест растений и звук не ритмичных шагов. Колонна минует лес и попадает на поле, где мы запланировали проводить погребение. Впереди идут двое парней с лопатами, за ними — Хельга и Владек. Оба одетые, мягко говоря, не по погоде. Йегер всегда носит недорогую, но стильную одежду. Сейчас на ней красная блузка с рукавами по локоть и приоткрытым декольте, чёрная свободная юбка по колено и высокие сапоги. Я бы не сказала, что в этом удобно ходить по лесу, но Хельга держится вполне уверенно. А вот Владек успел пожалеть, что надел свои любимые штаны в чёрно-белую клетку и розовую рубашку с футболкой под ней. Края штанин уже испачкались. Позади плетусь я, закутанная в самый тёплый дождевик, что у меня есть, и резиновые галоши. Это нужно, чтобы не замёрзнуть под землёй. А замыкают наш строй трое мужчин, несущих гроб. Вернее, просто длинный деревянный ящик. Потрёпанный и грязный, в некоторых местах потрескавшийся. Он явно не предназначен для закапывания. Застучали лопаты. Комья земли и глины были сложены в высокие кучи. Интересно, а из них получится слепить замок или снеговика? Я в миллионный выслушиваю технику безопасности. К моему рту будет подведена трубка, чтобы дышать. В крышке ящика сделано специальное круглое отверстие под неё. Но помимо этого, в «гробу» у меня будет противогаз, и я не задохнусь, если что-то пойдёт не так. Вот яма уже вырыта. Длинная, узкая, но не достаточно глубокая для могилы, и из-за она выглядит неестественной и жуткой. Неправильная какая-то яма. И открытый ящик, опущенный в неё, смотрится не на своём месте. В нём бы всякие вещи перевозить, а не людей закапывать. Всё в этих похоронах неправильно. Могила, гроб… Будто и не человека хоронят: никакого уважения к умершему. Нет цветов, никто не плачет, чёрная одежда только на мне. Это исключительно мой траур. — Вики, ты сразу говори, если плохо себя почувствуешь. — строго сказала Хельга, вложив мне в руку микрофон. — Когда закопаем, я протяну тебе провод через трубу. — таким образом микрофон будет подключен к портативной звуковой карте, лежащей в её рюкзаке. — И вот — даёт мне бутылку с водой. — Только пей аккуратно и не захлебнись. — Угу… — у меня почему-то нет сил говорить. — Ты только расскажи, как там всё… Ну, когда тебя раскопают… — Владек начал так суетиться уже когда я сказала, что собираюсь похоронить себя заживо. Он и сам хочет попробовать, но боится. — Хорошо-хорошо… — если у меня там не случится сердечный приступ. Опускаюсь в яму и ложусь в ящик, скрестив руки на груди. Крепко сжимаю в ладони плеер, на который записан минус треков, и наушники. На животе у меня лежат микрофон, бутылка воды и противогаз. Владек трясущимися руками достаёт из рюкзака большущую камеру, взятую в аренду, и несколько раз меня фотографирует. Прошлым вечером у меня была фотосессия. Изначально я не хотела сильно заморачиваться с оформлением альбома. Обложки было бы достаточно. Но Хельга заявила, что нужно обязательно сделать буклет с лирикой и дополнить его моими фото. Спорить с ней — себе дороже. К тому же, раз идея её, я не буду винить себя за траты на аренду камеры и печать буклетов. Поэтому я купила самый дешёвый чёрный балахон, порвала его в нескольких местах, немного обваляла в земле, и мы отправились на моё любимое кладбище. Возвращаться на него было больно. Слишком много тёплых воспоминаний. О Германе, Эри, Агате… Сделали около двадцати снимков. Осталось только их обработать и сверстать буклет. — Ну… С богом. — и когда это Хельга стала верить в бога? Она… побледнела? Или это просто свет так падает? Но если никогда не унывающая, способная выкрутиться из любой ситуации Йегер нервничает, то и мне не спокойно. Светлый прямоугольник, в котором маячили лица моих друзей и организаторов «мероприятия», превратился в небольшой кружочек. Расположен он на уровне моего рта, и, чтобы что-то разглядеть, нужно сползти немного вниз. Но у меня и так ноги в стенку ящика упираются, а колени согнуть не могу — «потолок» низкий. В отверстие со скрипом засунули трубу, и свет ещё сильнее отдалился. По крышке ударил первый ком земли. Или это вздрогнуло моё сердце? Звук был такой обречённый, отчаянный. Словно кто-то поставил последнюю точку в моей истории. Но потом застучало с новой силой. Я бы сравнила это с барабанной дробью, да только барабанщик отбивает ритм, а комья летят в ящик хаотично, перебивая друг друга. И на град не похоже: слишком громко. Как будто я тону в этом грохоте, и он моя неотъемлемая часть. Сперва стук был звонким и близким, но теперь звучит мягко и далеко. Комья бьют не по деревянной крышке, а по рыхлому слою земли. О боже… Неужели меня и правда закапывают заживо?! Неужели я сама этого захотела?! Всё постепенно смолкло. Только моё хриплое дыхание и стук крови в венах прогоняют тишину, показывая, что я ещё жива. В ящике тесно. Пол очень твёрдый. Больно упираться в него костлявой спиной. Кажется, мне под шею попал какой-то острый камешек. Но я не могу дотянуться до него и убрать. Так… обидно быть похороненной не в уютном гробу с мягкой обивкой, а в деревянной коробке из плохо обработанного дерева. Но я хотя бы могу дышать… Что-то коснулось моего подбородка! Червь?! Нет, оно попало сюда через трубу… Её что, засыпают?! — Вики! — восклик Хельги гулко и глухо загудел в трубе. — Ты как там? Возьми провод! Точно… Это всего лишь провод. — Всё нормально! — во рту ужасно пересохло. — С-спасибо! Света хватает только чтобы разглядеть очертания предметов. Дрожащей, скользкой рукой я хватаюсь за шнур, беру микрофон и пытаюсь соединить их. Никак не могу нащупать разъём… Может, попросить спустить фонарь? Но через несколько минут у меня выходит втолкнуть штекер в порт. Я нажимаю на кнопку запуска, и она загорается слабым зелёным светом. Так, что нужно петь? Я забыла собственные стихи. Ничего, нужно просто собраться с мыслями… Сначала выпью воды. Ставлю бутылку вертикально, чтобы ничего не пролить. Откручиваю крышку. Приподнимаю голову насколько это возможно и упираюсь в «потолок». Подношу горлышко к пересохшим от волнения губам и делаю несколько глотков. Теперь музыка. Вставляю наушники и включаю плеер. Вокруг меня в темноте разрастается ужасающий мрачный город. Его перекошенные, какие-то разбухшие здания криво поднимаются к низкому коричневатому небу. Они здесь самые разные: от некогда величественных средневековых храмов, до тошнотворно-одинаковых панельных домов. Ни в одном из их разбитых окон не горит свет, в стенах множество дыр, как от попавших метеоритов. Но в мрачном небе появился проблеск. Робкий, совсем слабый, и всё ещё дающий надежду. Слышится страшный утробный гул, шаркающие шаги, шорох одежды. Из домов выглядывают они — проклятые души. Они не призраки — у них есть плоть. Плоть, пронизанная ужасным физическим страданием. Эти существа не мертвы, но и жизнью их существование назвать нельзя. Они обитают где-то вне времени и пространства, связанные с этим вечно умирающим городом, этим недо-измерением. Пустые, иссохшие глаза следят за светом. Привычная усталость и скорбь сменились на чуждую и непривычную им надежду. Они выходят на узкие улицы, медленно переставляя, или вообще волоча окаменевшие ноги. Их поломанные, изуродованные конечности неестественно шевелятся, протягиваясь к небу. Существа криво открывают рты и поют. Им больно, но только песня способна пустить тугой, затхлый, пахнущий землёй воздух этого места в застывшие лёгкие. Пою и я. Услышав свою музыку, я вспомнила слова. Души облачены в рваное тряпьё, нужное, чтобы скрыть начавшее пожирать их тела гниение. Совсем скоро некоторые из них превратятся в разлагающиеся куски плоти. Но это вовсе не означает их смерть. Они продолжат существовать здесь и мучиться. Как? Никто не знает. И это чувство неопределённости ужасно пугает печальных созданий. На недавней фотосессии у меня получилось стать похожей на них. Я принимала позы, как будто мои кости переломаны. Обнимала кладбищенские памятники. Каменных беспомощных ангелов, со временем начавших терять свою форму. Все в сколах, шрамах, поросшие мхом… Они простоят сотни лет, но состояние их будет ухудшаться, пока они и вовсе не превратятся в куски камней. Статуи не могут это исправить. Но и на помощь извне не рассчитывают: никому нет до них дела. Чувства всех проклятых душ пересеклись в одной точке. Во мне. Я мучаюсь за сотни существ, но я не в обиде. Может, им станет легче, когда моя песня затронет и их эмоции тоже. Но флейта тонет в органных раскатах. Свет меркнет, и мученики падают, содрогаясь от боли, зажимают уши, защищаясь от мощных колокольных ударов. Город наказал их за надежду. Души проваливаются в вязкую рыхлую землю. Но у некоторых получается подняться на ноги. Они медленно приближаются ко мне. А я не имею права убегать. Ведь я оказалась среди них по собственной вине. Холодные, огрубевшие руки до боли впиваются в моё тело. Теперь мы словно единый организм, завязанный общей болью и отчаянием. Среди нас нет личностей. Мы не можем развивать черты своего характера: они обратились в бесконечное однотипное уныние. Наша процессия медленно бредёт по городу. Всепоглощающая музыка подавляет нас, таких жалких и нелепых, своей торжественностью. Одной громоздной, неприятной, сложенной из сотен затвердевающих тел конструкцией мы ползём среди бесконечных трупов зданий. Я не могу даже назвать их заброшенными, ведь выглядят эти уродливые строения так, словно люди никогда их и не населяли. Со скрипом открываются ржавые двери покосившегося готического замка. Витражи рассыпают по полу коричнево-серый, тусклый свет, не способный озарить всё помещение. Но я вижу сгусток темноты в середине комнаты. В полу огромная дыра. Меня грубо подталкивают к провалу. Это резкое напряжение, рывок, дорого им стоило: захрустели кости, затрещала лопнувшая, потерявшая эластичность кожа. Кривой купол здания отразили стон и обрушил его на нас. Стены угрожающе вздрогнули, пол просел, накренился и начал медленно рушиться, расширив дыру. Из тьмы как будто хлынула духота, смердящий воздух замка начал исчезать, обдав лёгкие жаром. Но петь я не прекратила. — У тебя в отличие от нас есть выбор! — рокочут души, и их измученные голоса смешиваются с моим в утробный вой. — Мы ненавидим тех, кто не решается его сделать и упускают шанс спастись! Сделай шаг вперёд, или ты потеряешь себя! — все они как единая субстанция… У них одни эмоции, одна измученная личность на всех. Даже в лицах сложно разглядеть индивидуальные черты. У всех усталые, испуганные глаза, искривлённые мукой рты, впалые щёки… И я скоро стану на них похожей. Музыка жарким вихрем врывается в зал. Словно воск плавит тела моих спутников. Я не хочу увязнуть в этой булькающей, конвульсирующей массе! А она хищно, ожидающе глядит на меня сотнями глаз, скрипит оставшимися зубами, крича, требуя наконец принять решение: прыгнуть в тёмную пропасть, или остаться с ними. Страшно… Что там в этой дыре?! Я разобьюсь, или она вообще не имеет дна? Где-то наверху ударил колокол. Всё замедлилось. Души тихонечко завыли. Очень тоскливо и отчаянно. Звон прогремел во второй раз, и грустная песня стала громче. Это гимн упущенной возможности спастись. Траурное предвестие надвигающейся безысходности. А вдалеке засмеялся энергичный оркестр. Инструментальные переливы издеваются над моим страхом. Неужели всё кончено.? Нет! Должен быть и третий колокольный удар! Я не хочу остаться здесь! Поэтому шагаю в пропасть. Тусклый свет, музыка, радостные возгласы душ стремительно несутся вверх. Словно я не падаю, а просто парю в невесомости. От страха не могу вдохнуть. Пытаюсь нащупать хоть что-то, но руки натыкаются лишь на пустоту. Я буду падать вечно.? Падать, окружённая темнотой и собственной песней? Нет. Чувство полёта сменяется давлением. Со всех сторон — твердь. Я вновь в гробу. Мне очень жарко. От пота порезы заныли сильнее, чем когда-либо. Наверное, снова начали нарывать. Как же тесно… Руки и ноги затекли. Сколько я здесь пролежала? Включаю плеер. Альбом почти закончился. А он идёт пятьдесят минут… Остался один трек, короткий, но важный. Кульминационный. Что-то промелькнуло сбоку от меня. А?! Кроме меня здесь не может находиться ничто, способное двигаться! Но моё боковое зрение снова улавливает что-то… Какое-то белое пятно… Лицо! На меня пристально глядят пустые глазницы иссохших, обтянутых кожей черепов. Мертвецы… вокруг меня и в тысячах километров под. Сколько же тел приняла в себя земля за своё существование? Миллионы. Миллионы несчастных существ, лишившихся способности видеть, чувствовать, думать… Даже у проклятых душ сохранилась эта возможность. Они… были в силах что-то изменить, пусть и не верили в это! Потому что были живы. Помощь бы не пришла, но они могли бы работать над собой и изгнать своё отчаяние самостоятельно! Отовсюду можно найти выход. Даже из мрачного мёртвого города. Даже из войда на краю вселенной: несмотря на то, что заветных звёзд оттуда не видно, ты можешь изучить множество путей, преодолеть тысячи световых лет, чтобы их найти. Но не из гроба. Земля не выпустит тебя к твоим звёздам. На грудную клетку что-то давит. Неужели крышка ящика сломалась под тяжестью глины?! Нет! Я не хочу умирать! Не хочу смешаться со сгнившими здесь телами! Я всё сделаю, чтобы вновь увидеть небо, мой родной город… Хельгу, Владека… И как я могла так холодно к ним относиться?! Они ведь столько для меня сделали, а я продолжаю страдать из-за Германа… Хватит, к чёрту его! Я стану счастливой. Научусь делать всё идеально и буду полезной. Только бы выбраться отсюда… К горлу подкатилась тошнота. Перед глазами замелькали мои собственные руки, царапающие крышку. Крик перекрыл мне оставшийся воздух. Тело начало бесконтрольно дёргаться, ударяясь о деревянные стенки ящика. Противогаз… Если надену, смогу дышать… Пытаюсь нащупать его, но руки не слушаются, сбивают не до конца закрытую бутылку, и вода проливается. А если про меня все забыли и ушли? Сколько я продержусь без воды? Слой земли рыхлый, может, я смогу прокопать его и выбраться наверх? А в какой стороне верх? Вдруг я перевернулась? Я ничего не понимаю! Что мне делать?! Что это за звуки? Голос Хельги и стук лопат! Меня сейчас вытащат отсюда… Я твёрдо решила покинуть город проклятых душ. И сейчас нужно закрепить моё намерение жить. Я отказываюсь от самоубийства. И поэтому, пытаясь привести в норму сбившееся дыхание, я пою. Пою, завершая альбом. Жмурюсь от хлынувшего в яму яркого света. Надо мной, как языки пламени, мелькают красная кофточка Хельги и ярко-розовый начёс Владека… Несколько пар рук хватают меня и вытаскивают из могилы. Ветер приятно треплет мои спутавшиеся, испачканные в земле волосы. Тяжесть в груди исчезает. Мне просто показалось, что крышка ящика сломалась. И лица мертвецов тоже привиделись из-за недостатка кислорода. А сейчас я дышу полной грудью, и от этого приятно кружится голова. Вокруг живая трава. Живое просторное небо. И пускай оно затянуто густыми тучами, я знаю, звёзды там, за ними… Я до них дотянусь. Потому что я живая. И всё в моих руках.***
Я свела треки сразу, как мы приехали с «захоронения». А потом проспала двое суток. За это время Хельга успела сверстать и распечатать буклеты, оформить диски и отправить их в магазины. Продажи, как я и ожидала, идут ужасно. Из двухсот копий за полгода были куплены только сорок. Даже Хельга огорчена. Её энтузиазм спал, и она с постоянной досадой высчитывает наши убытки, пытаясь придумать, как из восполнить. Однако попытки найти покупателя не прекращает. Однажды она, вырядившись как самый стереотипный гот, пошла продавать мои диски в готических клубах, и относительно успешно. Я не смогла присоединиться. С такими местами связано слишком много неприятных воспоминаний… К тому же у меня напрочь отсутствуют навыки общения с людьми. Я бы всех только оттолкнула. Сейчас моя главная цель — накопить на несколько сеансов у психиатра. Цены там, конечно, бешеные, но экономить я не стану: не доверяю дешёвым психотерапевтам. Мне однажды довелось побывать у школьного психолога. Он попытался вылечить моё «плохое настроение» внушением того, что подростки сами придумывают себе проблемы, и ничего страшного в моей жизни не происходит. Просто Анджела 2.0! Но, в целом, я не жалуюсь. У меня есть цель, представление о ближайшем будущем и уверенность в нём. Жить буду с Хельгой, может получу повышение и начну нормально зарабатывать. Я всё ещё чувствую ужасную усталость. По выходным целыми днями лежу в кровати, не в силах встать. Много сплю, и ем, только когда Хельга заставляет. Спасибо ей. А то я всё время забываю о еде… Депрессия, а мы с Йегер сошлись на мнении, что это именно она, не сильно мешает моей работе. Порой я нервничаю, общаясь с покупателями, и к концу рабочего дня чувствую себя выжитым лимоном. Было и такое, что паническая атака настигла меня прямо в разгар покупательского наплыва. Она была не такой сильной, как та, в гробу, но я несколько часов просидела в подсобке, приходя в себя. Ни с кем из коллег, кроме Хельги в Владека, я не общаюсь. С последним мы… Не сказать, что сблизились; после моих похорон он стал интересоваться мной сильнее, но до сих пор не решился расспросить о них. Видимо, боится задеть. Но однажды он, растеряв всю скованность, с которой обычно со мной общается, примчался в магазин в свой выходной и выдернул меня из-за кассы. — Вики! — его глаза хаотично забегали, нервно поблёскивая. Из-за толстенных линз очков в розовой оправе с рисунком Хеллоу Китти, и поэтому прозванных девчачьими, они выглядят через чур огромными. — Ты не представляешь, что я сегодня нашёл! — Владек дёргает меня за рукав, продолжая быстро и часто лепетать. Я и слова вставить не могу… — Смотри! — парень включает компьютер, быстро набирает что-то в поисковой строке и тащит меня к экрану. Хельга, заметившая нашу возню, тоже подходит. Владек наверняка покажет нам очередную статью про призраков. Ладно… Сейчас раннее утро, покупателей нет, и мы можем ненадолго отвлечься от работы. Сайт прогрузился.«ПРОКЛЯТАЯ МУЗЫКА»
— вопит заголовок статьи. Написан красными буквами на чёрном фоне. Аж глаза болят. Страница оформлена под фильм ужасов: летучие мышки, скелетики… и, какого-то чёрта, фото с обложки «проклятых душ». [Перед началом этого текста, я хочу предупредить читателя, чтобы он никогда не покупал CD, о котором пойдёт речь. Надеюсь, моя статья получит достаточное распространение, и убережёт людей от произошедшего со мной и моими друзьями. Близился день рождения моей близкой подруги. Она была той ещё фанаткой хорроров, мистики, всего готического… Ох, Лора-Лора… Кто бы знал, что твои родители окажутся правы насчёт губительного влияния всей этой гадости? Я зашёл в магазин всяких оккультных штуковин в поисках подарка. Лора повидала много всякой жести, а я хотел удивить её. Мой азарт привёл меня в самый дальний отдел магазина… Там, среди книг по чёрной магии и штуковин для вызова духов, лежал диск. Его обложка поманила меня к себе, я почувствовал физическое притяжение, и уже через несколько минут получил коробку с CD, завёрнутую в чёрную, состаренную бумагу, на кассе, и, довольный, пошёл на вечеринку. Вручил диск Лоре, покичился тем, что раздобыл нечто настолько мрачное, что даже она, ветеран ужастиков нашего круга, вздрогнула. А на утро получил звонок от Сэма, брата подруги. Он в панике объяснил, как у Лоры произошла сильная истерика. Её забрали в психбольницу, потому что на расцарапала себе руки и лицо в кровь. Я тут же поехал к Сэму: утешать и выяснять подробности. И всю дорогу у меня перед глазами стояла та жуткая бледная фигура с обложки. А потом представилась Лора. В такой же позе и одежде. Я долго приводил Сэма в чувства. Его ужасно трясло. Да и я был на грани срыва. Никак не мог поверить в случившееся: с чего бы моей всегда весёлой, сильной подруге сходить с ума?! Думал, это розыгрыш. К сожалению, нет. Мы пошли в её комнату, и Сэм сказал, что перед случившимся Лора слушала через наушники какой-то диск. И по валяющейся, треснутой от броска в стену коробке, я понял, какой… Сэм включил проигрыватель. Я попытался тут же его выключить, но музыка меня как парализовала. От этих ужасных, но в чём-то красивых звуков, я в подробностях вспомнил все самые худшие моменты моей жизни. И появилось твёрдое убеждение, что именно они сыграли в моей жизни решающую роль. А все хорошее — совершенно бессмысленно… На следующий день я узнал, что Сэм повесился. Я и сам едва держусь, чтобы не наложить на себя руки. Мир вокруг стал серым и безобразным. Я вижу во всём только плохое. Эта музыка искажает восприятие. Поэтому, никогда не включайте альбом «Проклятые души». В буклете к нему был список имён людей, работавших над ним. Всех музыкантов, фотографа… Но только не автора музыки и стихов. Вместо группы — «неизвестный музыкант». Я не удивлюсь, если автором этого кошмара является вовсе не человек, а мертвец, зловещая сущность… Чего она хочет? Открыть нам глаза на истинную суть этого мира? Избавить его от слабых? Я уже вряд-ли это узнаю. И вам не советую с этим сталкиваться…] — Кто, чёрт возьми, это выдумал?! — от злобы я вскочила со стула и чуть не пнула компьютер. Это же полный бред! Мои диски не продавались ни в каких магазинах «всяких оккультных штуковин»! «Избавить этот мир от слабых»… Кусок идиота. Я писала этот альбом с совершенно противоположной целью. Он не может подтолкнуть человека к самоубийству. Неужели, люди не способны понять мои чувства? Ну и зачем мне тогда пытаться распространять свою музыку, если никто не понимает её смысла?! Я не хочу заниматься творчеством ради одних денег. Да и какие тут деньги… Эта статья испортила мою и без того ужасную репутация. Теперь мои альбомы никто не купит… — Какой-то очень хороший человек! — рассмеялась Хельга и открыла комментарии к статье. — Так я и думала. Читайте! Я нехотя возвращаюсь к экрану и бегло просматриваю комментарии. [Я нашёл этот диск, и в первые три минуты прослушивания у меня случилась паническая атака. Никому не советую.] [Пф, да херня это всё. Я под подобную музыку своего шпица выгуливаю.] [Купила, послушала. Люди, пишущие про паничку, капец вы пуськи. Обычный darkwave осилить не можете XD] [Жуть какая… Мне уже несколько недель снятся кошмары. Никогда это не слушайте!] [Надеюсь, наш неизвестный музыкант напишет что-то ещё. Мне понравилось. Нашёл ещё один их альбом. Не так жёстко, но под конец рил депрессивно] [Ребята, у меня на канале скоро начнётся эфир с прослушиванием проклятого альбома! Вот ссылка…] — И что? Я вижу только кучку перепугавшихся и несколько адекватных, не поверивших в эту чепуху людей. — может, последние станут моей аудиторией? — Вики, ты станешь знаменитой! — кричит Хельга, тряся меня за плечи. Никогда не видела её такой возбуждённой. — Сейчас эти смельчаки скупят все диски, чтобы похвастаться, какие они крутые, раз слушают «проклятую музыку» и не боятся! Так… Нужно выпустить ещё. И на CD, и на винилах… — мне показалось, что в её глазах промелькнул знак доллара, как рисуют в мультфильмах. Не нравится мне всё это. Сейчас Хельга начнёт распространять этот слух. А я не хочу, чтобы моя музыка ассоциировалась с проклятьями, паническими атаками и Лорой, расцарапавшей себе лицо. Надо потребовать удаление статьи. Но это может только увеличить количество дрянных слухов. К тому же, и до других сайтов эта страшилка добралась. — Так, Вики. Ты больше не «неизвестный музыкант». Давай, придумай себе какой-нибудь псевдоним. Только потаинственнее. — Йегер, начавшая что-то строчить у себя в ежедневнике, нависла надо мной, встав на цыпочки. — Ладно… — я закатила глаза. Мне и впрямь нужен псевдоним. Только вот, я совсем не могу его придумать. Ну… Он должен отражать мою личность и цель написания музыки… А цель простая — найти звёзды. Изгнать разрушительные чувства и мысли, преумножить светлые. За два альбома я успела пересечь несколько галактик в поисках звёзд, попала в умирающий город, и выбралась из него. Через гроб, но победительницей желания умереть. Я путешествую, ища умиротворение и счастье. А музыка прокладывает мне дороги. Я менестрель, исследующая собственную душу. — Хорошо, тогда теперь я… Виктория… — мне нравится моё имя. Оно означает «победа», и даёт надежду. — Виктория Шпильман. Хельга не прогадала. Ещё через пару месяцев «Проклятые души» начали раскупать с завидной частотой. Мы выпустили тираж альбома на винилах, сперва двести копий, потом увеличили до тысячи. Слухи распространялись с бешеной скоростью. Кем я только не была: и медиумом, общающимся с мертвецами, и психически больной сбежавшей из больницы, и призраком, пришедшим с того света, чтобы предупредить, что ждёт людей после смерти. Я практически не слежу за новостями. Бредни, придуманные обо мне, только расстраивают. Неужели людям и правда интереснее верить во всякие страшилки, а не искать правду? Мне кажется, что она очевидна. Впрочем… Я и сама хотела бы поверить в сказки. В настоящую любовь Германа, в понимание людей. Закрыть глаза на реальные события и жить этой иллюзией. Мир неинтересный и мрачный. А легенды о проклятой музыке вон какие захватывающие. Однажды Хельга принесла мне журнал «Dark Scene», публикующий статьи о андеграундных группах и интервью с ними. С глянцевой чёрной обложки на меня смотрело моё же фото, да таким несчастным взглядом, что мне захотелось сжечь издание, уничтожив очередной виток лживых слухов. В журнале было опубликовано интервью с людьми, послушавшими «Проклятые души». У кого-то из них во время прослушивания «выбило пробки», у кого-то «умерла любимая кошка и безвести пропал родственник», кто-то выпендривался своей стойкостью и невосприимчивостью к «проклятью» альбома… А редакция журнала написала, что хотела бы взять интервью у лично меня. И по хитрому прищуру Хельги я поняла, что она уже с ними связалась, дала согласие, и выбора у меня нет. — Ну хорошо. — ответила я. — Но только ради того, чтобы помочь твоей семье. — моя популярность принесёт им немало денег. Хельга хороший человек. Меня не должна волновать её жадность, ведь она оправдана. И за своё раздражение её поведением мне стыдно. — Замечательно. Только побольше мистицизма, подруга. Всё, что хочет слышать твоя аудитория, это страшилки про мертвечину и убивающую музыку. Только тщательно её продумай. — она строго погрозила мне пальцем. — а то заметят несостыковки и обвинят во вранье. Нам это не на руку. Но я не собираюсь лгать. Правда отсеет любителей мистики от способных понимать искусство и чужие чувства. Именно о такой аудитории я всегда мечтала. Это интервью должно развеять все слухи. Вопросы пришли на электронную почту Хельги. — Здравствуйте, Виктория Шпильман! — с недавнего времени мои альбомы стали выходить под этим именем. — Ваш альбом «Проклятые души» можно назвать настоящим феноменом. Ни об одном музыкальном произведении ещё не ходило столько слухов, и ни один начинающий музыкант не становился столь обсуждаемым, как вы. — какая приторная лесть. «Обсуждаемая» я только в узких кругах. — Мы рады, что вы согласились дать нам интервью. Признаться честно, придумать для вас вопросы было нелегко. Но начнём со слухов: можете ли вы их подтвердить или опровергнуть? «Подтвердить» что? Что моя музыка и правда может навредить? Хочется обматерить людей, это придумавших. Но мне нужно быть вежливой, чтобы расположить к себе аудиторию. — Только опровергнуть. — набираю ответ в электронном письме. — Музыка не может подтолкнуть человека к самоубийству. Всё это выдумки. — однако мой альбом действительно очень мрачный. Какой ужас я пережила, когда его писала… Всё же мне стоит мягче относиться к людям, рассказывавшим про панические атаки. Они, наверное, просто впечатлительные. — Но «проклятые души» и вправду… — я несколько минут не могла подобрать слово, — угнетающие. Мне жаль, если кого-то они сильно напугали. Моя музыка совершенно безобидна. Не верьте легендам. Самовнушение — штука страшная. Следующий вопрос: — Расскажите о смысле вашей музыки. Связана ли она с оккультизмом? Что вы хотите ей донести? — Никакой связи с оккультизмом нет. Я использую мистические образы только, чтобы выразить свои чувства. — Легенды помогли в распространении вашего творчества. Вы этому рады? — Вы, наверное, удивитесь, но не очень. Я, думаю, эти байки скоро забудут, — по крайней мере, надеюсь, — и половина моей фанбазы уйдёт. Я бы хотела, чтобы моя музыка была известна среди понимающих и чутких людей. Известна благодаря красивому исполнению, а не слухам, сыгравшим роль пиара. — Кто-то из наших читателей выдвинул предположение, что вокал был записан в гробу, — вот это он, конечно, экстрасенс! — ведь на записи слышно эхо и, в какой-то момент, стук лопат. Это правда? Если да, то зачем? — Это правда. — я даже приложу фото, чтобы доказать, что говорю правду, а не распространяю очередной слух. — Ну, это был не гроб, а просто ящик, закопанный в землю. Понимаете… В моей жизни недавно закончился очень тяжёлый период. Я была на грани самоубийства, и хотела, чтобы оно перестало быть моей единственной надеждой на прекращение боли. И чтобы окончательно избавить себя от суицидальных мыслей, я ненадолго оказалась там, куда попадают все мёртвые. Я взяла с собой микрофон, чтобы не сойти с ума от переполнявшей меня паники и других чувств, а затем высвободить их в музыке. И, знаете, это сработало!!! Я начала так сильно бояться смерти, что почти больше не задумываюсь о самоубийстве и ищу другие способ бороться с моей болью!!! Очень советую этот способ! — в конце мне захотелось немного пошутить. Может, сделать сноску с надписью «Не пытайтесь повторить это дома и идите к психиатру!»? — Планируете ли вы выступать на концертах? — Нет. — все концерты, в которых я участвовала, провалились. — Я просто физически не могу повторить уже исполненную мелодию снова. — тем более на публике. Страх, что мои чувства могут высмеять, слишком силён. Конечно, люди могут насмехаться, слушая мою музыку дома, а не в концертном зале. Но я этого хотя бы не вижу. — Потому что эмоции, в неё вложенные, меня больше не беспокоят. — Будут ли ещё альбомы? — Скорее всего. — мои звёзды ещё не найдены. А значит, и мой путь продолжается. — Хотите что-нибудь сказать вашим слушателям напоследок? — о, это последний вопрос. Надо-как нибудь красиво закончить. — Желаю им никогда не сталкиваться с проклятыми альбомами. И я отправила ответы журналу. Хельга меня, наверное, убьёт. Но даже если люди разочаруются в легенде и перестанут покупать мои альбомы, придут другие, привлечённые популярным журналом. И только когда мою музыку будут ценить за её красоту и искренность, а не за приписанную ей мистику, я посчитаю это своей победой.