К звёздам!

-…как вы считаете, с нашей последней встречи что-нибудь изменилось? — психолог ни на минуту не отводит от меня взгляда. — Не особо… — у меня дрожат руки. То ли от таблеток, то ли от напряжения. — Мне постоянно снится тот сон… — Сон? Вы не говорили про сон. — А, да? — как же я устала… опускаю голову и подпираю её руками. В последнее время мне трудно смотреть людям прямо в глаза. Из-за ощущения, что они всё обо мне знают. И осуждают. — Я стала такой забывчивой… Всё время хожу в полудрёме… А нормально почти не сплю. Так, проваливаюсь на пару часов, и снится всякий ужас. — прямо как в детстве. Когда я выпадала из жизни и существовала, ничего не запоминая. — Можете пересказать ваш сон? — девушка слегка наклонилась ко мне. Но показалось, что она сейчас поднимется с места, нависнет надо мной и закричит. Что я допустила гибель Эри. Что я не достойна почувствовать себя лучше. Как часто я вижу огромные, ругающие меня фигуры… В каждой тени, силуэте, в собственном отражении. — Ну… Сперва я вижу Германа и Эри… — они выходят из бара и медленно бредут по узкой улице. Под их ногами хлюпает слякоть, на волосы ложатся тающие хлопья снега. — Потом появляется их одноклассник. — как он выглядел я не знаю, поэтому черты его лица размыты. А Эри и Гер наоборот как настоящие. Дайс громко, зло кричит что-то невразумительное, грубо задирает рукава и… — Он толкает парня на дорогу, хватает его за волосы и бьёт головой о бордюр. — Пахнет алкоголем и кровью. Так сильно, будто я сама в них перепачкалась. Слышится ругань, треск черепа. Эри пытается оттащить брата, умоляет его остановиться, но получает удар в живот. — Всё очень реалистично. Как будто я сама там нахожусь. Потом я чувствую сильную головную боль и попадаю на крышу. На краю — Эри. — а перед ним — бесконечность. Высокое серое небо, и тёмная улица где-то внизу. Я не вижу лица моего друга, ведь стоит он спиной, но слышу всхлипы. Проклятый сон… Почему я не могу смотреть на его лицо как можно дольше?! Видеть его плачущим невыносимо больно, но я хочу видеть, чтобы не забыть… — Пытаюсь схватить его за талию и потянуть к себе, но не успеваю. — И, кажется, что целую вечность смотрю, как он летит вниз. Хлопок. Такой оглушительный, что закладывает уши. — Снова запах крови… и изувеченное тело моего друга… — всё это время я держалась за волосы, но лишь сейчас почувствовала, что сжала их до боли. — Хотя, разве я имею право называть его другом.? — Да, конечно… — на лице врача промелькнуло сострадание. Притворное. Обычно психологи остаются беспристрастными: нельзя слишком проникаться проблемами пациентов, а то сам в депрессию впадёшь. Ну… только такого сострадания я и заслуживаю. — Виктория, вы не виноваты в произошедшем. Как вы сами думаете, могли бы вы повлиять на ситуацию? Что можно было сделать? — Обратить внимание на то, как Гер обращался с ним. — Ваше состояние не позволило вам этого сделать. Вы говорили, что были без ума от Германа. Люди, недополучившие любви от родителей, склонны идеализировать партнёров и не обращать внимания на их ошибки и недостатки. Мне не становится легче от её слов. Я допустила смерть человека. Это — не незначительная ошибка, которую можно оправдать проблемами с головой. — Виктория, вы не планируете написать песню или альбом о вашем друге? Недавно я слушала ваш последний релиз. — с выхода «Принцессы и Дракона» прошло чуть больше полугода. — Красивый. И, главное, он вам помог. Может вам станет легче, если вы выпустите что-то про Эри? — Я пыталась. Несколько дней не спала, сочиняя ноты, но… Знаете, это выглядело, как будто я пытаюсь откупиться. Раз написала альбом — я больше не виновата. И могу забыть обо всём и жить дальше. Но я должна сделать больше, чтобы заслужить его прощение… — и при этом мне ужасно стыдно, что я не могу посвятить Эри ни строчки. — Сеанс почти закончился. И я не уверена, что приду в следующий раз. Моё состояние не меняется. — Виктория, мне нужно задать вам последний вопрос. — киваю. — С какой целью вы посещаете психолога? — Чтобы… — почувствовать себя лучше? А я это заслужила? Будет неправильно, если я буду радоваться жизни, пока Эри лежит в холодной земле… — Не знаю. У людей с депрессией принято ходить к психологу. — Вы не ставите целью выздоровление. Поэтому и не идёте на поправку. — Мне кажется, что я не достойна стать здоровым человеком. — но если моя депрессия усугубится — до самоубийства не далеко. А когда я умру, кто же будет вспоминать Эри? Кто мысленно вытащит его из холодной земли и задержит в мире живых хотя бы в форме воспоминания? — Знаете, я буду ходить на эти сеансы. — к тому же, у меня ещё есть здесь дела. Пожалуйста, не дайте мне скатиться до желания умереть. — вторых «проклятых душ» точно не будет. — Конечно… — подбадривающую речь, которую она, судя по поднявшимся вверх бровям и улыбке, приготовилась произнести, я оборвала. — И, можно, пожалуйста, заменить мне таблетки? — «улыбашки» мне заменили. — Ладно, если бы они просто притупляли мои эмоции… — когда боль и тоска изматывают, этот эффект — благодать. Так спокойно становится. Всё тебе не важно. Весь мир, ты сам, минувшие события. Но долго в таком состоянии пребывать невозможно. Жизнь надоедает. Хочется просто выйти в окно. И не останавливает ничто: страха смерти нет. — Меня от них ужасно тошнит. И давление скачет. Недавно кровь носом ка-ак хлынула… — и я долго лежала в кровати, смотря, как красные струи бегут сначала по моим пальцам, потом — заливают простыни и подушки. Я несколько дней не могла заставить себя их выстирать. — Можно попробовать вернутся к прошлому препарату… — то есть «улыбашкам». — Но не сразу. Резкая отмена лекарства может сильно ударить по нервной системе. — Это да. — надо же… мои чувства, мысли, а значит и сегменты личности, могут изменить какие-то пилюли… Раз люди изобрели антидепрессанты, то и до создания приворотного зелья нам недалеко. Я бы подмешала его Герману. Чтобы любил Эри. Выхожу из кабинета. Во всём теле — тянущая к земле слабость. Хочется сползти вниз по стене и тряпкой упасть на пол. Но я машинально переставляя ноги, плетусь по коридору. Какой же он длинный… Кажется, что я рискую остаться тут навсегда, не дойдя до лестницы, если не напрягусь. Нужно сходить на кладбище, навестить Эри. Мы давно не виделись. Я просто не могла найти в себе силы прийти к его могиле. А похоронен он на нашем любимом кладбище. Похороны проходили в ясный день. Небо выглядело бесконечно-высоким: в нём, насыщенно-голубом, не было ни облачка. Деревья сияли из-за налипшего на ветки инея, от чисто-белого, но отражающего синеву снега хотелось жмуриться. Мороз щипал щёки, а слёзы согревали их, оставляя на коже влажные дорожки. В прозрачном воздухе то и дело появлялся пар от частого, сбивчивого дыхания. На похоронах были только родители Эри и я. Никогда не забуду длинный чёрный ящик на белоснежной земле. Это походило на минималистическую абстрактную картину. Есть «Чёрный квадрат», а вот «чёрный прямоугольник». Такой простой, лаконичный. Но сколько в этой простоте скорби.! Мама Эри лежала на крышке и плакала. Требовала открыть гроб, но тело было в таком ужасном состоянии, что сделать это нам не разрешили… Я даже не подержала Эри за руку в последний раз. Родители — не поцеловали. Женщина чуть в могилу за гробом не прыгнула. Извинялась за то, что не сумела дать Эри достаточно любви, и волновал её только его гендер. Будь она внимательнее, он, может, не привязался бы к Герману настолько болезненно. Наверное, она тоже отчасти виновата… Виктория, какая же ты сволочь. Винишь потерявшую ребёнка мать. Потому что винить себя одну — слишком тяжело… Белокаменный памятник помахал мне издалека. Я, наверное, с любого края кладбища его увижу. Могила находится в новой его части, и фигура гордого ангела с поднятыми крыльями величественно возвышается над почти одинаковыми геометрическими надгробиями. Родители Эри настояли на чём-то таком грандиозном. Хотели выразить ему всю ту любовь, что не успели при жизни. Мне нравится памятник. Пусть все знают, что Эри существовал. Эри. Не марионетка Германа, не образец для изучения «отклонений»… а верный друг, сиблинг, дитя. Прекрасный музыкант, чьи ритмы я с гордостью слышу в своём первом альбоме. Очень добрый человек, искренне поддерживавший меня. Эри, бледный, хрупкий, с по-детски нежной улыбкой. С пушистыми ресницами и глубокими тёмными глазами. — Я тебе сок принесла… — ставлю перед памятником пакет томатного сока. Он его просто обожал. Поправляю цветы на могиле. Надо бы купить новых, эти совсем завяли. «Сегодня» полностью отличается от дня похорон. Небо мутно-серое, плоское из-за отсутствия формы облаков. Вокруг слишком пусто и просторно: из-за тумана деревья и дома бледнеют, визуально отдаляясь. Влажно. Словно после слёз. И дрожь проникает глубже костей. Свет фонарей, рассеивающийся в дымке, делает всё размытым, как во сне. Эри, приснись мне. Пожалуйста, поговори со мной, позволь обнять тебя, извиниться… Тишину кладбища пронзает звон мобильного. — Кто ещё? — хотя ответ я уже знаю. Никто, кроме Хельги, мне не звонит. — Да? — Ви-ик… — с рёвом растягивает гласные. — Я это… Забыла, как домой идти. Отведёш-ш-шь? — шипит, словно её заклинило на последней букве. Пьяная. — Ладно, ты где? — либо на студии, либо в каком-то баре. Если второе — хрен я её найду. Не думаю, что Йегер в состоянии назвать адрес. — Студень… Студент… Ст… — значит студия. Ура. — Сейчас буду. — вешаю трубку. — Извини меня, Эри. — я и так редко прихожу, оправдываясь, что мне тяжело. — Скоро я ещё раз тебя навещу. Как же ты там? Тебе не холодно в могиле? В гробу жёстко, или он развалился под тяжестью глины? Ты уже стал единым целым с землёй, или твоё тело пока не сгнило? Кладбище большое, наверное, у тебя там много друзей… Может, побыть с Эри ещё немного? Может, он почувствует моё тепло сквозь землю? Нет… Я не смогу облегчить его страданий. А вот Хельге можно помочь. В последнее время, она стала часто прикладываться к бутылке. Это бесит и пугает. Сначала поводы были серьёзные. Первый раз она напилась, когда узнала о своём бесплодии. Владек, свадьбу с которым они сыграли месяцем ранее, активно её поддерживал. Я удивилась, когда они поженились, потому что не замечала между ними никакой химии. Бойкая Хельга, словно лишённая привязанности в угоду бизнесу, тихий и спокойный Владек… Представить не могу их в паре. Никогда не видела их обнимающимися или любовно воркующими. Но по словам Йегер (фамилию она решила не менять), у них комфортные и здоровые отношения. Видимо, чтобы быть счастливым в браке, не обязательно носить парные футболки и 24/7 клясться друг другу в любви. Мы с Германом вели себя так. И чем всё кончилось… А Герман даже из следственного изолятора умудрился меня достать. Отправил мне письмо с манипуляциями, давлением на жалость и просьбой распространить информацию о гибели Эри в интернете, дабы привлечь внимание к группе. Этот урод надеется выйти и продолжить заниматься музыкой. Ничего подобного. Меня вызывали в суд для дачи показаний, и я добивалась того, чтобы к статье за убийство ему впаяли ещё доведение до суицида. Письмо Гера поставило под вопрос его вменяемость. Так что, приговор ему не огласят, пока не будет готова психологическая экспертиза. Мне всё равно, сгниёт он в тюрьме, или станет овощем в дурке. Лишь бы мучился долго и сильно. Я не навещала его в участке. Но увидь я его гадкую рожу — придушила бы на месте. Было ещё разбирательство по делу Агаты… И я хотела наврать, что именно Дайс подбил её на поджог церкви, чтобы ему добавили лет в колонии. Но всё же сказала правду: за дачу ложных показаний можно схлопотать проблем. Агату отправили под домашний арест. Зря. Кончилось это крупной дракой между ней и её родителями. Нагрянули органы опеки. Я связалась с Цюрих по телефону, чтобы выяснить, что у неё, да как. Да уж. Агатины угрозы впечатляют куда больше, чем нападки Германа: в них больше кровавых подробностей. После нашей «беседы» я узнала всё о человеческих внутренностях и способах их извлечения. Надеюсь, это пустые слова. Агата, судя по её реакции на ужастик, который мы смотрели вместе, получает удовольствие от вида крови. Надо сказать следователю, чтобы направили её к психиатру. Теперь я вряд ли могу помочь чем-то большим. Надо было раньше открыть глаза на её проблемы, а не за Гером бегать… Вот я и у студии. Интересно, по какой причине на этот раз напилась мой продюсер? Лишь бы ничего серьёзного у неё не произошло. Хотя, если повод для пьянки — бытовая мелочь, тоже хреново. Так и до алкоголизма недолго. — Привет! — кричу я, оказавшись в студии. Сперва тишина. Потом — слабое мычание из кабинета. — Хельга… Твою же мать. — переступаю его порог, и в нос бьёт сильный запах спиртного. Пол завален какими-то бумагами и банками из-под пива. Хельга разлеглась в кресле, вяло свесив руки и запрокинув голову. — О… Вики… Хеллоу… — как-то стыдливо говорит девушка. — Привет. Что у тебя произошло? — надо бы прибраться. Поднимаю пустую банку и со звоном кидаю в мусорку. Нет, у меня не хватит сил убрать всё. — Вики! Прости меня! — я не ожидала такого резкого крика и вздрогнула. — Мы вот давно дружим. И я, вроде как, единственная твоя подруга, да? — Да. — И я тебя совершенно не понимаю! Вот слушаю твои альбомы и в ступоре: чего там у тебя на уме, как тебя поддержать?! — Да ничего… — я не в обиде. Все люди разные, и по-разному воспринимают друг-друга. Кто-то поймёт меня, кто-то нет. Может, я ещё найду такого человека… — Бывает. Ты поэтому напилась? — Да… Вот я безвольное существо. Ною, и, чтобы не мучиться, напиваюсь. Ты молодец, решаешь свои проблемы. А я бегу от них и бухаю… — Ну, ты свою проблему понимаешь. Это уже хорошо. Можешь что-то с ней сделать. — поддержала я подругу. — Ой! — Хельга схватилась за голову. — Я ж денег должна! — Сколько и кому? — судя по голосу — три миллиона. — Пять евро. На пиво не хватило, меня попросили занести. — показывает на окно. Имеет ввиду продуктовый в двух домах от нас. — Сейчас схожу… — Сиди, бестолочь. Ты в таком состоянии до магазина не дойдёшь. Я отнесу. — Вики! — Хельга вновь в слёзы. — Ты настоящий друг! А я… я, наверняка, друг плохой! — Нет… Мы с тобой — совершенно разные люди, и ты, должно быть, находишь меня странной. — иногда Йегер с большим удивлением реагирует на мои идеи. — Но, несмотря на это, не отвергаешь меня. Спасибо. — а вот я бешусь из-за Хельгиной меркантильности, хоть и пытаюсь войти в её положение. Я ужасный друг. И для неё и для Эри. Нужно исправить это. До магазина я дошла быстро. Не люблю его. Во-первых, здесь просто отвратительный чай. Во-вторых, грубые продавцы. Им, видите ли, не нравится, что я покупателей распугиваю. А вот пусть привыкают, что я такая. Под их вкусы я подстраиваться не собираюсь. От мерзкого блёклого освещение болят глаза. Так ещё и какой-то ребёнок ноет, прося купить конфет. Раздражает… — Здравствуйте. — подхожу к кассе. — Хельга Йегер, — её имя здесь знают все, так как Хельга — постоянный покупатель. Наверное, поэтому ей разрешили принести деньги позже. — вам пять евро должна. Вот они. — Благодарю. — тётка за прилавком берёт у меня банкноты, брезгливо осматривая ногти, стараясь их не задеть. Как меня достали подобные взгляды! Подумаешь, пятисантиметровые ногти! Не понимаешь — не осуждай! Хельга тоже считает меня странной, но принимает. Почему нельзя так же спокойно относиться к тем, кто отличается?! И ладно взгляды. Слова — вот, что ломает. Сколько оскорблений я выслушала от незнакомцев, одноклассников и «семьи»?! Сколько раз Хельгу обзывали нищебродкой, а Эри — «червём-гермофрадитом»?! Из-за них он так нуждался в Германе. А потом… Больше никогда сюда не приду. И накатаю гневный отзыв на их сайте — Мамочка, ну купи… — продолжает вопить ребёнок. Неужели так сложно заткнуть его этими чёртовыми конфетами? — Ну тише… — зло шипит мать. Идя к выходу, я приближаюсь к семье и слышу женщину, даже перешедшую на шёпот. — Будешь капризничать, отдам тебя злой ведьме. — краем глаза вижу, что показывает она на меня, а мелкий испуганно замирает. Ей не объясняли, что тыкать пальцем в незнакомцев — не прилично?! Хочу крикнуть, что я всё слышу. Нет, нужно быть спокойнее. Нельзя показать людям что они способны вывести меня на эмоции. — Правильно. — нужна злая ведьма — нате. — Я люблю детишек на завтрак. Сколько за него хотите? — и тяну руку к ребёнку. Лицо мамаши вытянулось от удивления. Сперва повисла тишина, нарушаемая лишь вознёй продавца за кассой, а потом ребёнок завыл с новой силой: — Мамочка, прости меня, пожалуйста! Я больше не буду капризничать! — аж в ушах звенит. — Вы… — женщина отдёргивает сына от меня. — Вы… — ух как зло пыхтит. Что, слов нет? Я тоже молчала, когда меня атаковали. Теперь — ваша очередь, проклятые людишки! Не могу сдержать смех и выхожу из магазина, зажимая рот рукой. Даже с улицы слышно, как мелкий плачет. Жаль, что не его мамаша. Надо было нормально воспитывать ребёнка и во время его утихомирить. И купить эти дурацкие конфеты. Не разорилась бы. И не искать «ведьму», как только ребёнок… …перестаёт быть удобным. Хм… она чётко дала сыну понять, что он нужен ей, только когда слушается. Сколько ему лет? Шесть? В этом возрасте, вроде, нормально капризничать. Дети не умеют контролировать эмоции. А за их проявление следует наказание. Ведь они раздражают. Их не хочется понять. Они никому не нужны. Как и настоящий, живой ребёнок. Только тот, что подстроился под родителя, будет любим. А иначе — к ведьме. И я помогла укрепить в нём это осознание. Такими темпами, у меня появится конкурент.

***

Я вызвала такси и проводила Хельгу до дома. Потом вернулась на студию, потому что Йегер упомянула о куче пришедших ей интервью. Я не общалась с журналистами со смерти Эри. «Принцесса и дракон» так и не были объяснены публике. Может, оно и к лучшему… Пусть анализируют сами. Но я должна заняться новым альбомом. Для этого нужны деньги. Для денег — переиздание старых работ. А переиздания нужно продвигать с помощью интервью. — Госпожа Виктория! — письмо журнала пришло месяца три назад. А остальные ещё раньше. Хельга понимающе о них молчала. Ничего, это на пользу. Все ведь так любят мою скрытность и загадочность. — Ваш новый альбом кардинально отличается от прошлых работ. Слушатели приятно удивлены таким экспериментом. Позвольте задать несколько вопросов о нём. — Не позволю, блин. — В прошлых интервью, — о, как давно это было! — вы говорили, что были на грани самоубийства. И «проклятые души» это отражают. Сейчас, судя по звучанию альбома, вам лучше. Вы справляетесь только с помощью музыки, или ходите к психотерапевту? Если второе, то как относитесь к самолечению? — Музыка — моя терапия. Я привыкла решать свои конфликты самостоятельно. Но указывает на наличие конфликта — врач. Самолечение… Если у вас нет возможности попасть к мозгоправу (допустим, вы ребёнок, или у вас банально нет денег) это хорошая идея. Прислушайтесь к себе, почитайте книги по психологии. — жалею, что у меня таких книг не было. Возможно, имей я пару томиков Фрейда, обошлось бы без «гроба». До сих пор от того дня мурашки. — Попытайтесь себе помочь. Но осторожно. А то поставите себе шизофрению, когда её и в помине нет. — Фото к альбому похожи на кадры с мюзикла. Какие ваши любимые? — Кошки и Призрак Оперы. — в детстве я видела их по телевизору, но хочу посмотреть и в живую. — Расскажите об образах в новом альбоме. Почему именно средние века, принцесса, дракон, принц.? — Они пришли мне в голову совершенно случайно. В отличие от «душ», которых я продумывала долго и тщательно. — чтобы сильнее запугать себя смертью. — Альбом напоминает десткую сказку, пусть и печальную. Выбор такого стиля обусловлен тем, что и проблема берёт начало в детстве. «Принцесса…» — это произведение о преодолении токсичного чувства долга. Дракон заботится о героине, но ограничивает её свободу. Ей хочется бежать, но она не может бросить родителя, без которого бы не выжила. Во многих семьях присутствует подобная модель воспитания. И, как объяснил мне психолог, она приводит к общению со всякими… «принцами». — Кто из музыкантов, которых ты нанимала для работы над альбомом, запомнился тебе сильнее всего? С какими людьми тебе приятно работать? — Кто-то хочет прийти на прослушивание и понравиться мне? Я люблю, когда человек без лишних эмоций выполняет свою работу и готов к тяжёлому труду. Я очень требовательна. Изначально я не представляю, каким будет альбом, и, если результат мне не подойдёт, вам придётся всё переделать. Но мы всегда оплачиваем эту работу по-достоинству. Про запомнившихся музыкантов… говорить не буду, потому что их лучше забыть. — Хотите иметь детей? Никогда! Нанянчилась уже! — Нет. Я пожалуй, займусь спасением планеты от перенаселения. — и ребёнка от травм. — Теперь вопросы от слушателей. Ваша любимая еда? — Младенцы. — Вы правда живёте в склепе? — Конечно, тут прекрасная акустика. И прохладно. — Удобно с такими ногтями? — Вполне. — Какой способ вы бы выбрали для самоубийства? Вот оно. То, что привиделось мне на концерте. Как некоторым людям хочется поковыряться в твоих ранах! — Способов много, и я желаю автору вопроса поскорее воспользоваться одним из них! Мир лучше станет. — Почему вы выбрали жизнь? В чём её смысл для вас? А действительно. Что держит меня здесь кроме страха смерти? Раньше это было желание принести людям пользу. Ведь воспитали меня так, что любви (родительской и своей собственной) я заслуживаю, только если делаю что-то для других. Теперь я, к счастью, от этого ушла. К чёрту людей. Я живу, потому что… Кто-то должен поддерживать Матильду. Её отношения с мамой ухудшаются. Они начали чаще ссориться, меньше проводить время вместе. Мать зациклена на себе. Всё время шатается по клубам и любовникам. Про Арнольда тоже наверняка забыла. Он ещё не вышел из наркологии. Я хотела навестить его, но посещение оказалось запрещено, и мне пришлось ограничиться передачей конфет. Как же я их брошу? Выходит, я так и не научилась жить ради себя и получать от жизни удовольствие. Нужно научиться любить её. И себя. А не просто терпеть. — Это очень личное. — И последний вопрос. Когда нам ждать следующий альбом? — Возможно, через год. На создание уйдёт время, но необходимость в нём есть уже сейчас. Изначально альбом должен был научить меня защищаться, не вредя безобидным людям по неосторожности. Теперь к этому добавилась ещё одна цель — полюбить свою странность. Общество всегда будет меня отвергать. С этим нужно смириться. И не ненавидеть особенности, за которые меня хотят сжечь на костре. Я индивидуальна. Я не подстраиваюсь под стандарты. Нужно этим гордиться. Сохранить свою личность в таком-то социуме — особый труд. И я должна наконец получить своё вознаграждение.