Бамбук

      От свалившегося стресса на Жору, тот с каждым разом, когда судно немного приспускалось из-за порывов воздушного пространства – он со всей силы тянул его вверх за подлокотники. Это чувство преследовало его всю дорогу. Даже пару раз просил ребят, чтобы ему помогли, но всё это было расценено в безразличии к его положению.       Прошло пятнадцать минут с начала нахождения в воздухе. Мужчины уже привыкли к тому, что под ногами образовались километры и смогли расслабиться. Начали переговорить между собой, некоторые кушали, заранее выложенную еду из сумок. А Стас поняв, что лететь им долго закинулся сильным снотворным и, по просьбе Зины, передал ему таблетки. Но он не стал её сразу пить, а просто припас её на потом.       Мороз занял место у окна и полностью отвернувшись от всех уставился в круглуюю засьеклённую дыру, мысленно прощаясь с родиной на ближайший год. Саша и Шиза выслушивали крайне эмоционально-словесные ощущения никого бы то ни была, а именно Георгия, который уже не стеснялся осуществить брань речи русской.       — Ох... Тёмыч, что-то я не уверен, что буду понимать, что говорят эти японцы.       — Да, ладно! Чё там?!       — Ну как "Чё"? Надо-ж как-то там с окружающими взаимодействовать. Это-ж другая страна, другие нравы. — С пенившимся грустным настроение говорил Савинов.       — Ну у тебя был год подготовки...       — Ну был и что?       — Ой, да успокойся ты! — Сказал Артём с характерным цмоканьем. — Там говорить научишься. Тем более зная тебя-ты не сможешь с ними не общаться. Подцепишь там какую-нибудь тёлочку, нассышь ей что-нибудь в уши... П-пото...       — Я?! — Перебил его здоровяк.       — Потом-потом...       — Я понял.       — Потом... Потом… Приведешь её в общагу. Опять нассышь в уши. И всё! — Довольный собой закончил парень.       — М-м-м... Они же громко кричат.       — Да-да. — Со смехом согласился брюнет.       Артём был тоже не менее уникальным парнем. Начиная с того, что он был сторонником конспирологии. Он верил, что земля, хоть и не плоская, но она намного больше нежели чем сейчас. Что правительство скрывает все эти цифры. Он считал, что Тихого Океана нет. Что за место него открывается новые просторы. А корабли, которые по нему плавают идут по специальному маршруту, который не приближается к нему ближе к нему чем за десять километров. И все, кто плавали по Океану - на самом дели крутились не далеко от Северной Америки или Азии.       Так же он был убежден, что Теория заговора было верна. Что рано или поздно кому-то захотелось прибрать всё к рукам и управлять миром. Также считал, что человеку поместившему под кожу Био-паспорт промывают мозги и он не может развиться больше чем "Потребление".       И смотря на всё это он, в связи со своим юношеским максимализмом, считал самым верным выходом из этой ситуации-это подняться на самый верх. Туда где звёзды и самые большие знания о человеческом мире. Где ТЫ можешь увидеть истинную сущность мироустройства. Где мог подтвердить свои догадки и опровергнуть ложное представление. Также он понимал, что найти простой путь "наверх" будет не легко. Если идти на пролом тебя легко засекут. И чёрт его знает, что с тобой будет дальше. Он знал, что будет лучше если он будет как стервятник. Для начало поглощать факты, которые достаются всем. Потом поглощать те факты, которые остались от более продвинуты в этой сфере хищником. Затем начать охотиться самому. Научиться отделять гниль от достойного продукта. И так пока не дойдешь до самой главной цели.       Такие мысли крутились у него в голове. А чтобы всё так работало ему нужны были деньги. Вообще он считал, что те кто были на самом верху не сильно были зациклены на деньгах. "У них всё в шоколаде". Говорил он. "Денег у них до пятисотого колена есть".       Ярко-выраженный брюнет знал, что без денег ему не было куда деваться. Он часто встречался с людьми делового характера. Подыскивал себе подходящие бизнес-компании. "Которые не завянут ближайшие сто лет" Так он их называл. Понятное дело что он на занятиях мало появлялся. Но его это заботило ещё меньше. "В школе программируют – готовят биозомби". Когда ему нужна была пачка хорошей ассигнации, он не стеснялся и машины помыть и перебрать пять тысяч писем за ночь. Порог брезгливости в этом плане его мало интересовал. Конечно поскольку он жил в городе – он не работал в свинарниках или конюшнях. Хотя, можно сказать что и это его не чуть бы не смутило. Артём искал то место, где можно было раскрутиться. Он искал хороший для себя дело, но о своём не думал. Он как и его лучший друг, Данила, считал что строительство и недвижимость всё прошлый век и приковывает тебя к месту. Они же видели будущие в технологиях. Если Казначевич считал будущим цифровые коины, и всяческое программирование, то Савинов был зациклен на другом.       Ну для начала то что у самого высокого и тяжелого парня в группировке, была своя философия на окружающий мир. Можно было сказать даже своя собственная политика. И заключалась он вот в чём. Первое, что принял для себя каштановый это отречение от бога. Да не давних пор, лет ещё в пятнадцать он был не то чтобы верующим, но по крайне мери не отрицал его существование. А всё по собственной наивности. Но как только парень вырос, он понял, что это полная собачья чушь. Первым звонком был, когда он, будучи совсем маленьким. Лет пять не больше. Пошёл в церковь с бабушкой. И совершенно не понятным, для себя, образом очутился в храме Божьем. И видя этот высоченный позолочены потолок с какими-то людьми нарисованным на ней. С кучкой людей, которые шепчут себя под нос и расшибают себя лбы, плечи и живот ударами перекрещения. Всё это напугала маленького мальчика. Он попятился назад. Ему чертовски не нравились весь это золотые блики , из-за свечей, цветного металла и икон. Стоящих монахов, вечно бегающих туда-сюда людей, проговаривающих «За упокой».       Данила в тот момент попал как раз на службу, отступая назад от накатывающего страха из-за всей этой бесовщины, смотрел на людей широкими шокированными глазами. Но как только он услышал громкое, музыкальное пение, он тут-же перешёл на бег.       Развернувшись он увидел открытые двери храма и спокойные деревья колышущиеся на ветру. Вот оно "спасенье Божье", но грязные уродливые, злые бесы. В виде старух сидевшие возле этих дверей, схватили ничем не виновное дитя и приговаривали. "Куда-Куда? Молитва, сынок!" Они держали его за руки и не давали убежать. Всего их было по одной на каждую руку. Сердце ребёнка билось как бешенное. Оно было готово там разорваться. Ужас обхвативший мальчика, который думал, что они сидят от него слишком далеко. Раздался рёвам и острой болью в груди. Такой острой, что сводило все мышцы и кости. От чего страх с новой силой накатывал на мальчика. От чего ещё сильнее ломало тело.       Перебив слезами батюшку и весь стоящий позади народ обернулся взглянуть, что-же произошло. Но после опомнился, что это церковь и тут постоянно кричат дети. Что сегодня – что тысячу лет назад. Проклятые старухи и сейчас его не отпускали. На помощь пришла бабушка и вызволив его от рук бесов вывела его на улицу, чтобы не позориться.       Вторым "звоночком" стала для него его одноклассница, которая вообще объяснила для него кто такой атеист, которой и сама являлась. С того момента, тщательно всё обдумав, прочитав не одну книгу, прибывая в забвении фантазийд. Парниша с огромным для себя сожалением и позором, что не сделал это раньше, плюнул на всё и поставил окончательную точку в изучении святописаний и другой набожной чуши. Которая, как он стал теперь считать, нужна лишь для того, чтобы голова была забита всякими дерьмом и чтобы не думала о более важных вещях, которые насыщают этот мир.       Второе и третье – это прекращение всех воин и полное роботозамещение человеческого труда.       Савинов хотел, чтобы человечество создало для себя же утопию и жило в ней припеваючи. Где не надо было воевать и работать, по крайне мере физически. А деньги прекратили бы своё существование. Планета где у всех людей есть, дом, еда, образование. Где человечество жило бы в гармонии с природой и грамотно распределяла её ресурсами. Для человека с фантазией это выглядит чудесно и даже желанно. Будущее к которому можно было прийти уже завтра. И где освобожденные от работы люди могли заниматься поистине интересными для себя вещами. Но в глубине души, Савинов понимал, что он хочет в это прекрасное будущие, только по одной причине. Безработица.       — Ладно, Тёмы надо уже потихоньку уже ложиться.       — А может репчик послушаем? Савинов тяжело вздохнул и отвернулся к иллюминатору, сматриваясь в безжизненную холодную луну, чувствуя и вдыхая запах пролитого у кого-то горячего чая, пыльных сидений и пластиковых столиков. Его душа с каждой секундой вздрагивали и взлетала как листва под ногами. А всё от чувства открытия, которое не жалело его, уже окровавленные, ногти, чувство предвкушения нечто нереального. Но это было реально. Он летел в самолёте в абсолютно другу страну. Он специально отвернулся от Артёма, так как хотел обсмаковать свои чувства.       Но тут самолёт хорошенько тряхнула и Георгий пролил свой сок себе на белоснежную майку.       — Блять! Вот, Саня, почему именно я?! — злобно вымолвил он.       — Да потому что ты поц. — С характерным покрикивание между смехом ответил Александр.       — Сань, помоги пожалуйста. — Протягивая ему использованные салфетки произнес Жорик.       — Иди нахуй, я не буду тебе помогать. — Со смехом, отводя его руку произнёс Саша.       — Сань...       — Что?       Греко-грузинская фигура попыталась сделать жалостливые глаза. Надеясь, что это поможет и холодное сердце друга будет растоплено. Вся гримаса просила его сжалиться и протянуть руку помощи. Но поняв практически моментально, что его лицо его только раздражает. Он тут же сменил тактику.       — Будь другом, помоги. — Кивая на салфетки продолжил Нелысенко.       Саша в свою очередь опять громко засмеялся и спустил голову до уровня колен. Затем поставил на них локти и спрятал своё лицо. Спустя несколько секунд приоткрыл правый, кислотно изумрудного цвета, глаз. Жора, всё с тем-же лицом смотрел ему прямо в душу.       Блондин потёр нос и губы, и взял салфетки. А Нелысенко принялся любым способом убрать яркое-оранжевое пятно у себя на майки.       — "Сейчас бы взять и кинуть в него эти салфетки. Чтобы разозлился, за кричал, взбесился. О боже как я люблю его лицо, когда оно аж разрываеться от напряжения. От сдерженности. Прям и хочется на него смотреть. Боже, как я это люблю! Боже, как же ты это хорошо делаешь." — Затем Саша мысленно зарычал и продолжил "говорить". — "Неуклюжий, всё валится из рук. Взять бы да и кинуть. Взять да и кинуть, Взять да и кинуть. посмотреть на это смешное лицо."       Блондин стал бороться со своими желаниями. Бросить или нет. Бросить или нет. Вроде ничего такого. Не кидай и всё будет нормально, а с другой стороны кинул и кинул, ничего страшного. Но парень видел с другой стороны. В нем росло напряжение. Он знал что бросать нельзя, но так хотелось. Так хотелось. Он не моргаючи смотрел как Жора с ругательством просил у всех влажные салфетки и каждый раз, при отказе бесился ещё сильнее. Что ещё больше возбуждала Сашу. По его виску пробежал холодок от включенного кондиционера. Внутри он отдёрнулся как ошпаренный, а с наружи прикрыв рот правой рукой, молча наблюдал за Жорой. Он меньше всего хотел двигаться и мертвой хваткой вцепился в каждый миллиметр своего сиденья. Он остолбенел, но отрывал взгляда. Хотелось, но было нельзя. Хотелось бросить, но нельзя. От этого чувства скованности он меньше всего хотел сейчас избавиться. Он пошевелил правой ногой. Немного сдвинул её левее. Даже не зная почему он это сделал. Он был уверен, что он полностью обладает своим телом и сейчас он чувствовал боль как от сломанной ноги. Её как будто оторвало. Вот она была, а сейчас нет.       Саша молниеносно заметил, что напротив него. Сидящий у прохода старик, перед Загадкой, с полысевшими белыми остатками волос. И одним маленьким, почти не заметным, словно тигр в траве, цвета, как спелый каштан, волоском. Размером с четверть иголочки. Не мог разобраться с подлокотником. Они опускались - старик жал на кнопку правильно, чтобы они защелкнулись. Но никак не мог дожать её до конца. Он уже пять минут мучился и на шестой от бессилия, выкинул руки и откинулся в кресле.       Саша взорвавшись встал, положил в свой карман салфетки, приказал Жоре выпустить его и согнувшись, дожал до конца кнопку и спустил подлокотник. Интересно то, что это был тот-же самый пассажир, которого он чуть не уронил сумку.       — Сань, вот тебе не жарко в этой "хуйне"? — С забитым, от хронического насморка, носом спросил его Нелсысенко.       — А? Что? — Садясь обратно переспросил он.       — Не жарко говорю.       — А! Нет-нет. Всё заебись. Она наоборот охлаждает меня. Смотри… — Тут у его понесло и он начал описывать, и всячески хвалить свой гардероб.       —Это ж не комбинезон? — Перебил его в заде сидящий Кадик.       — Полу…       — Ты на мусора похож в нем. Александр встал коленями на мягкую сидушку и выглянул из-за спинки.       — Это оно и есть. Это специальное одежда для походов там всяких. Э-э-э... В страйкбол в ней можно играть. Ну, а вообще это, типо, специальная одежда для спецназа.       — Чёрненькая... Круто-круто. Мне нравиться. Сколько взял?       — Э-э-э... Без берцов 50 долларов. А с берцами 70.       — Так в ней можно хоть каждый день ходить. — Заметил Жора.       — Вот именно. Она мне поэтому и нравиться. Ходишь такой по райончику, а ещё. — Он достал, прикрепленному к ремню нож и продолжил выпрямив лезвие. — Ходишь такой-пугаешь внешнем видом шпану. А если кто-нибудь дернеться. Ты ему хоп и всё.       — Да, Саня! А потом хоп и пол жизни в тюрьме. Ахуенно? Ахуенно!       — Ну или так. — Спокойно ответил он пристёгивая свой нож к ремню.       Парни успокоили и стали не задавать уже никаких вопросов. Свет в салоне резко оборвался на ели-ели живое светило из синих полосок по всему солону. Всем стал ясно, что пора уже спать. Лететь долго, а сон единственная вещь помогающая сократить полёт. Хоть и в крови ещё бушевали чувства с адреналином и волнением.       Кто-то постоянно потирал подлокотники-пытаясь избавиться от скопившего пота на нем. Кто-то болезненно щипал себя за волосатую ногу, но не в силах этого прекратить продолжал дальше заниматься мазохизмом. Почти все были в сознании, кроме тех кто уже находился в объятьях сна или только-только с поймал это уносящие чувство мягкости и забывчивости. Все они держали глаза открытыми, но соприкоснуться взглядом для них было убийственно. Всё прониклись в свои думы и стали переваривать этот полёт.       Те кто сидел у окна, раздражались от того, что им видно отражение соседей, но со временем они стали неотъемлемой частью их картин. Наполовину бездна, наполовину свет.       Абсолютно любой, кто совершал горловое глотание излишка слюны старался это отложить на время крайней необходимости. Не хотелось совершать каких-либо телодвижений. Это отрывала их от раздумий. Не хотелось, чтобы кто-то кашлял или стюардесса проходила мимо. Но самым великим даром божьим для них было, чтобы у малолетних детей не выпала соска или не заложило уши.       Иногда было слышно запинающиеся вдохи с неуловимым посвистыванием однокомандников. Шипение штанов и крики обуви. А, не дай бог, услышать щелчок ремня или лязганье металлических кончиков. От этого можно было сойти с ума.       Каждый про себя возненавидел моргание и пыль стремящиеся в зрачки. Каждый про себя возненавидел отсутствие сонливости и наклонность в сон. Каждый возненавидел всё на свети и эти последнее несколько секунд перед тем как лечь спать. И безумно возлюбил эти уходящие моменты их раздумий в сон.       Горе тем кто уже спал. И хвала одновременна. Горе потому, что пропускают абсолютное уединение с самим собой. Пропускаю одиночество с холодным кроваво-металлических вкусом. Которого они может и ждали всю жизнь ради этого момента, чтобы побыть с собой. Чтобы принять какие-нибудь решения, которые будут вести их линию жизни. Которое они никогда не забудут, которые сделают их чуть взрослее, мужественней, серьёзней, жестче, хладнокровнее. Эти решения принятые на борту этого разваливающего на ходу корыта, могут навсегда изменить их жизнь. Корпус которого отрывался по полоскам словно лист бумаги. Сиденья отвинчивались как пробка на скорую руку закрытая на бутылке из под шампанского салфеткой. Крылья, взрывавшиеся как китайские пластиковые линейки. И эти последние секунды, когда они уже от всего отреклись, всё забыли, отказались от своего старого Я и имени, простились с родными, и лучшими друзьями. Они реши посветить его на сон. Только безумцы могли сделать этот безумный, нечеловеческий поступок. Против всякой морали и уважения. Против своей собственной души. — "Они убили себя заранее ". — Потирая свои, только день назад прорезавшие, усики, обдумывал Тубур. А черт с ними. Они выспятся уже на том свете.