Отработки

Холод скреб острием бритвы по щекам и пальцам, искусно срезая нервные окончания, запускал ледяные руки в волосы, морозил внутренности, превращая их в легко бьющиеся стекляшки. Над головой сгущались по-осеннему бесцветные облака, низкие и тяжелые от влаги. Андрей не любил это время года. Осень казалась ему унылой и грязной, накрывала промозглым одеялом меланхолии и одиночества. От сгущающегося выцветши-серого холода некуда было скрыться: он настигал всюду, даже под теплым пледом. Потому что он закрадывался в душу. И мужчина всюду носил его с собой. Дима шнырял по детской площадке вместе с остальными детьми, что своими яркими дутыми куртками радугой выделялись на фоне окружившего их октябрьского уныния. И стоило мимолетно отвести взгляд от детей, как он заметил приближающуюся к нему пару. И сжал с трудом гнущиеся пальцы в кулаки. Карина знала, как только своим появлением в компании по-свински улыбчивого Стаса сделать Антипову больно. Он чувствовал, как нестерпимо-медленно гниет плоть где-то над самым сердцем, когда рассеянный взгляд цепляется за их переплетенные руки, как ожогом на сетчатке остаются их улыбки. Черт. Возможно, Костя прав в очередной раз. И Антипову необходимо найти себе кого-то, кто хоть сколько-нибудь сможет завладеть толикой того внимания, что неизменно достается Карине. Хотя бы начать оглядываться по сторонам. Хотя бы высунуть нос из угрюмой черноты своей берлоги. Они приближались, и, чем явственнее теплые чувства проступали на их лицах, тем глубже отмирали ткани на грудной клетке. Вот-вот и под грудиной уже нечему будет биться. — Привет! Она улыбалась, нежно и мягко, забавно супившись от холода, однако тепло эфемерно коснулось внутренностей, растапливая чувства. Андрей улыбнулся в ответ и почти инстинктивно пожал руку Стаса с большей, чем требовалось, силой. — Как Дима? Карина нетерпеливо выискивала сына, временами вставая на носочки. Андрей не мог поручиться о его местонахождении: стоит на несколько секунд отвести взгляд, как проворная компания детишек скроется в дальнем углу площадки, решая, во что играть на этот раз. — Замечательно. Ближе к пятнице уточнишь, во сколько его забирать? Мне нужно знать заранее: я… — О! — неловко воскликнула Карина, переводя виноватый взгляд на бывшего мужа. — Знаешь, я не знала, как тебе сказать, и, в итоге, дотерпела до последнего, как обычно… Женщина нервничала, комично улыбаясь, и Антипов сцепил челюсти, когда Стас в поддержку обнял ее за талию. Рука протестующе сжимала лямки рюкзака с домашней одеждой и развивающими книгами сына, который он приготовился отдавать чете. — Мы уезжаем в четверг на десять дней в Египет вместе с Димой. Это спонтанное решение, мы сами до конца не были уверены, что получится. — Но получилось, — докончил Андрей, покачивая головой, не имея сил поднять глаза на бывшую жену. — Спасибо, что сказали сейчас. А не в четверг из аэропорта.

***

— Ты сегодня неприлично много улыбаешься. Все-таки забрала документы из ВУЗа? Из всех студентов третьего курса лечебного факультета, что взвалили на неокрепшие плечи тяжкий груз ответственности и работали младшим медицинским персоналом, Максим был самым забавным. Когда изредка их смены совпадали, он часто шутил, заставляя до глупости печальные мысли рассеяться в громком хохоте, приносил ей концентрированный кофе с сахаром, с гордостью утверждая, что оно отгоняет сон намного действеннее. И просто был рядом, когда хотелось видеть хоть кого-то рядом. — Нет, — Аня шутливо боднула его в плечо, — я закрыла все отработки и теперь сплю почти шесть часов. — Прямо все-все отработки? Конечно, Максим не поверил. Варламова рассказывала про количество отработок с таким остервенением и драматичностью, что казалось, будто проще достать до дна бездны Челленджера рукой, чем закрыть их до конца года. Он открыл перед девушкой дверь в коридор между хирургическим и реанимационным отделениями, ярко освещенное люминесцентными лампами и совершенно безлюдное в полдвенадцатого ночи. — Ну-у, отработки по оперативной хирургии не считаются полноценными, — важно произнесла Аня и, развернувшись, для большей убедительности подняла указательный палец. — Они никак не зависят от моей готовности к устному ответу: они появляются на каждом занятии. Они подошли к окнам, занимавшим большую половину стены, и завороженно уставились в непроглядную черноту ночи. Над голыми неподвижными ветками деревьев путешествовал по небосклону скрюченный месяц, а за пределами больницы рассеянным оранжево-пламенным светом горела столица. Горела, жила, веселилась так близко и в то же время так недоступно, что невольно наворачивались слезы. Аня шумно сглотнула слюну, горькую от кофе и от неожиданно настигнувшей грусти, представляя, насколько будет разбита завтра субботним утром, когда, едва отойдя от тяжелого сна, с бесконечно пульсирующей головой сядет за фармакологию и ОПХ. — Наверное, чтобы отработки не появлялись, стоит посещать занятия. Думаю, Андрей Александрович оценит. Варламова резко развернулась, внимательно и с толикой осуждения глядя в янтарные глаза товарища. Он хотел пошутить в своей привычной манере: елейно, беззлобно, может назидательно. Но попал в больную точку, вызывая гримасы боли и слезы. Вызывая не самую лицеприятную защитную реакцию. — Поверь мне, он ничего не оценит. Он не оценивает меня как студентку в принципе. И уж тем более не оценивает мои попытки закрыть хотя бы одну несчастную тему, по которой я могу диссертации писать. По резекции ребер я могу пособия выпускать, да самостоятельно проводить операции уже в состоянии. — Господи, да не заводись ты. Может, ему просто нравится твое присутствие на отработках. Варламова незаметно для себя перешла в то растревоженное расположение духа, когда невинным окружающим людям приходится терпеть ее бессильные нападки и непомерное ехидство. Она набрала полные легкие воздуха, чуть не подавившись его количеством, и готова была обрушить на Максима убийственные потоки злобы, но двери реанимации распахнулись и товарищей настигла сила, в несоизмеримое количество раз превышающая их возможности. Пылающая яростью фигура старшей медицинской сестры разразилась упреками: — Вы где пропадаете столько времени?! У вас мало работы? Нечем заняться? Немедленно за мной!

-

Аня ошибочно предполагала, что самое тяжелое времяпрепровождение — это уныло сидеть на занятии по оперативной хирургии и пожирать взглядом умиротворенно-уверенное лицо преподавателя без возможности выплюнуть ему в лицо самые грязные и омерзительные слова и пожелания, клубящиеся в мыслях. Нет. Самая тяжелая в ее жизни ночь ознаменовалась бесконечной выматывающей беготней между этажами, корпусами и отделениями, сжимая руками бесчисленные охапки документов, мытьем палаты, сменой постельного белья и многое то другое, что не давало возможности присесть и отдохнуть, собраться с силами. Шесть тягостных часов психологического и мышечного напряжения отпечатались спутанностью мыслей, вялостью и готовностью уснуть в любом положении и в любом мало-мальски подходящем месте. А все потому, что в отделении реанимации и интенсивной терапии ночью у недавно прооперированного пациента открылось внутреннее кровотечение. Дежурному хирургу, закончившему ординатуру лишь год назад, боялись доверить пациента с отягощенным анамнезом и в тяжелом состоянии. Из-за этого все пошло вверх дном, будто подобное никогда не случалось. Аня знала, кого посреди ночи разбудили внезапным неприятным звонком и вытянули из теплой постели прямо на операцию. Она видела, как преподаватель влетел в коридор между отделениями, полный сил, уверенности и хладнокровия, будто все, что ему необходимо сделать — это подкрутить пару болтов на расшатавшемся унитазе. Он жил достаточно близко — подлетел как ветер, пока пациенту экстренно проводили премедикацию и делали наркоз. Для Ани и Максима нашлась работа менее престижная и ответственная, но не менее тяжелая и изнуряющая, поэтому к пяти утра девушка едва сумела доползти до лавки в коридоре. Их отпустили на полтора часа раньше, но это не играло большой роли: Варламова слабо представляла, как в таком состоянии доберется до общаги. — Я тебя провожу. Доеду с тобой, это не так далеко. Максим допивал шестой за ночь стакан обжигающего кофе, с сожалением понимая, что напиток не окажет благоприятного эффекта. Но ничего не мог с собой поделать: он засыпал при моргании и в бессилье прильнул головой к острому плечу Ани. Она пахла едва уловимым запахом жасмина и гелиотропа, вкусно и убаюкивающе, забирая с собой в лето с солнцем и золотистым загаром, в тишину и покой. — Не стоит, — слова утонули в протяжной зевоте, с которой не было сил бороться. — Я вызову такси. Здесь не так далеко, как от деканата. Парень прыснул и невероятным усилием воли открыл глаза. Он пообещал отругать себя за то, что втайне надеялся на ее отказ, потому что после он бы не смог доехать до дома: прилег в ближайшем парке, подсунув объемный рюкзак под голову и накрывшись тяжелой согревающей усталостью. — Я не хочу вставать. — Тебе придется. Давай, — она с силой пнула его по плечу. — Иди. Спишемся потом. Варламовой было стыдно признаться, что от ломающей кости усталости она не сможет ни доехать до общаги, ни встать с лавки, что она обоснуется прямо здесь, среди коридора, как только за Максимом закроется двери на лестницу. — Почему ты не идешь со мной? Вместе бы дошли до парадного. — Потому что мне еще вызывать такси. Давай, иди… Она легко подтолкнула его к выходу, сгорая от нетерпения принять горизонтальное положение, наблюдая за тяжелой поступью из-под опущенных ресниц. Дверь за ним захлопнулась с ласкающим слух скрипом, и Аня с облегчением завалилась на лавку.

-

Внеплановая операция отдавалась пульсирующей болью в висках, жжением в пальцах и тяжестью в пояснице. Сосредоточенность и внимание, с которыми он вошел в операционную, дорого обходятся при выходе из дверей хирургического отделения. К счастью, пациента вел не Антипов, поэтому дальнейшая его судьба будет касаться Андрея Александровича лишь поверхностно, лишь ближайшие несколько суток. Его нещадно ломало последние сорок минут, когда основная часть работы уже была сделана, поэтому он позволил молодому хирургу зашивать рану самостоятельно. Антипов лишь раздраженно дергал ногой, сидя на небольшом стульчике на колесиках, стеклянными глазами уставившись в монитор телевизора, выводящего операционное поле. При выходе из отделения внимание привлек едва балансирующий на спинке лавочки черный шоппер со знакомым минималистичным рисунком, из которого почти вывалился наспех скомканный хирургический костюм. Скользнув взглядом ниже, Антипов невольно усмехнулся, запустив руку в спутанные после одноразовой шапочки волосы. Варламова мирно посапывала, подложив ладони под щеку и свернувшись клубочком на узкой жесткой лавочке. Молчаливая, оттого и совершенно безобидная. Антипов облизнул губы в совершенном неведении, что необходимо делать в подобных ситуациях. Вообще совершенно не представляя, что ему позволено делать в подобных ситуациях. На ватных ногах он добрел до лавочки, наплевав на кофе и приземляясь совсем рядом. Девушка была совершенно вымотана, несмотря на худобу едва ютилась на узкой поверхности. Идеально прямые волосы были разбросаны по всей поверхности сидения, плечам и лицу. Андрей Александрович, не отдавая отчет в своих действиях, мягко убрал пряди, эфемерным касанием проводя по нежной коже щеки, чуть не поранившись о точеные скулы. — Варламова, — сначала прошептал, словно это неуверенная догадка. — Ань, Аня. Произносить ее имя при сложившихся обстоятельствах было странно до мурашек. Казалось, что он делает что-то настольно противозаконное и неправильное, что инстинктивно даже оглянулся. — М? — она осторожно пошевелилась, слегка потянувшись, медленно приходя в себя. — Андрей Александрович, вы чего хоть? Он заметил густой, словно сладкая вата, туман в полуоткрытых глазах и осыпавшуюся на скулы тушь. Заметил надламывающую и без того тихий голос усталость. Господи, она бегала из-за маленьких поручений ленивых медсестер по больнице всю смену? А сколько она тут? Поежился при мысли, что так мирно спящей ее мог заметить кто-то другой. — Я тебя довезу до дома, хорошо? Только, пожалуйста, вставай. Мужчина, поднимаясь, взял Аню за руку, неспешно помогая сесть. Он видел, как трудно ей дается сменить положение тела, поэтому продолжал держать вязко теплую ладонь. И держал он ее только поэтому, других причин бережно гладить большим пальцем нежную кожу не было. — Вот вы вечно мешаете спать, Андрей Александрович. Всегда так, — пробухтела, не открывая глаз, и обессиленно положила голову на плечо преподавателя. — Дурная привычка. Мужчина умиленно улыбнулся, закидывая тяжелый раздутый шоппер на другое плечо поверх собственного рюкзака.

-

Монолитно-серое здание общежития, уходя ввысь, сливалось со свинцовым тяжелым небом, грозящим свалиться на жителей мегаполиса и задавить их своим равнодушием. Высокий кованный забор, оплетенный голыми ветвями плюща, придавал высотке особую неприглядность. Будто в нем затаилось древнее зло, бережно и терпеливо вынашивающее планы по уничтожению мира. Антипов изменил угол наклона пассажирского кресла, и Аня уснула почти сразу же, как машина тронулась. Поездка заняла не более двадцати минут — в столь раннее время субботнего утра люди законно отдыхают в собственных кроватях. Но, припарковавшись чуть поодаль от ворот общежития, не желая быть замеченным даже охранниками, мужчина почти без движений сидел минут семь, послушно упиваясь запахом жасмина и гелиотропа, смешанными с морозным воздухом из приоткрытого окна. Так странно. До неверия. Протяни руку — и уже дотронешься до нее, усталой и мягкой, до шоколадных волос, прямых и шелковистых, до плеч, острых и хрупких. Она настолько близко, что сводит пальцы. Антипов прикрыл глаза, выдыхая. Еще несколько недель назад отсутствие Варламовой на паре или очередное игнорирование отработки вызывало гадкую усмешку и… что-то похожее на недовольство сминало грудь. А еще месяц назад на этом самом месте под ребрами гнездилось прохладное равнодушие. Откуда взялось все то, что бьется сейчас вместе с сердцем? Что-то так нагло и неизбежно растапливало изнутри. Что? Жасмин? Или гелиотроп… Она отрывисто шевельнулась в тот момент, когда преподаватель почти решился ее разбудить. Медленно открыла, а затем с силой зажмурила глаза, потирая лицо руками. Выпрямилась на сидении, заторможено оглядываясь. Дезориентированная или удивленная?.. — Который час? Пришибленно и разбито, словно от голосовых связок осталось лишь едва живое месиво. Преподавателю пришлось напрячь слух, чтобы услышать. — Почти шесть. Аня скривилась, царапая взглядом сумку, расположившуюся на заднем сидении. К своему неудовольствию Антипов едва заметно вздрогнул, когда потрескавшийся шоколад глаз посыпался на него, а аккуратные губы тронула легкая улыбка: — Спасибо, Андрей Александрович, — она вновь протерла лицо, стыдливо пряча сонные глаза и не убирая ладони от щек, продолжила, — не знаю, как бы я сама добралась до общаги. Он тихонько кивнул, улыбнувшись, и потянулся за шоппером девушки. Когда она спала, неловкость не разъедала язык, сковывая его и заставляя молчать. Когда она спала, ситуация казалась намного проще. Не такой неправильно-двусмысленной. — Кстати. Михаила Афанасьевича переводят в кардиологию, — в голосе звучали победные нотки, столь привычные для нее, что пробило на усмешку. — Видимо, вы ошиблись насчет его неутешительного положения. — Я рад, Варламова. Они сцепились взглядами, стараясь разгадать друг друга, но безуспешно. И девушка улыбнулась, в благодарность ли или из-за чувства собственной правоты, но вышла из машины с гордо поднятой головой. Антипов завел машину, чувствуя жгучую боль в прикусанном языке, с которого норовила слететь до жути обидная правда — старика перевели в кардиологию только потому, что в реанимации не хватало мест.