***
Елейная мягкость одеяла и подушки не отпускали девушку, настойчиво обнимая и лишая возможности подняться. Аня уже час лазила по популярной социальной сети, общаясь с друзьями, наслаждаясь долгожданным отдыхом в одиночестве. Глобальные планы по изучению новой темы по фармакологии, подготовке к мануальным навыкам по пропедевтике внутренних болезней и отработке по оперативной хирургии были вычеркнуты из списка важных дел. В конце концов, у нее еще будет вечер субботы, а в воскресенье она согласилась на полдня подменить заболевшую санитарку. Маша на выходные по обыкновению уехала домой, в далекий подмосковный город, оставив для соседки огромную упаковку чипсов с паприкой и булочку с ветчиной и сыром. К слову, они заменили Ане завтрак и претендовали на обед, так как мало-мальски нормальная еда закончилась еще в пятницу перед дежурством. От неожиданно раздавшейся трели звонка и вибрации девушка выронила телефон из рук. Остатки сна, словно обветшавшие засохшие листья, мимолетно смело ураганом мыслей, налетевшим из льдов разума. Какая же она дурная. — Аня, тебя ждать? Конечно, Варламова привычно забыла поздравить дружелюбного одногруппника с днем рождения, в третий раз за три года дружбы, зато он не забыл позвать ее на вечеринку в его честь. И конечно же она еще не задумывалась над подарком. — Да, Дань, я приду. Только, — девушка подскочила с кровати и уставилась в зеркало, отмечая губительные последствия бессонной ночи, — к каким часам? — К шести. — М-м, я могу опоздать. — Жду. Черт. За три часа ей необходимо привести себя в порядок, что, судя по отражению в зеркале, сделать будет почти невозможно: стоило помыть, высушить и уложить волосы, закрасить синяки под глазами, накрасится, одеться… и полететь в ближайший торговый центр, чтобы прикупить какой-нибудь особенный подарок, который покажет Дане, как много он для нее значит.***
Из прошедшего печального опыта Аня знала, что пить на пустой желудок лучше не стоит. Но если бы девушка задержалась еще на полчаса в торговом центре с дорогущим по ее меркам подарком, ожидая заказ и торопливо его уминая, она бы себя не простила. Она много за что себя не могла простить этим сумасшедшим днем: например, за короткую юбку с опасным вертикальным разрезом спереди, которую додумалась надеть в ужасающе холодную погоду, памятуя, что от метро до квартиры одногруппника идти добрых пятнадцать минут, за то, что забыла заказать подарок заранее по интернету, сэкономив бы не одну тысячу рублей. Приехав на полтора часа позже назначенного времени, запыхавшаяся и уставшая, она с радостью обнаружила последний кусочек пиццы с ананасами и полную тарелку фруктов, которую гости настойчиво обходили стороной, предпочитая чипсы. Но еще больше радости доставила счастливая улыбка Дани, которому для полной коллекции миниатюрных фигурок из известной киновселенной не хватало того самого персонажа, подаренного Варламовой. Она умела слушать про бесконечные увлечения друзей и запоминать особенно важные для них вещи, любила радовать их подарками, попадавшими в самое сердце. И любила отдохнуть в хорошей компании, не считая количество выпитого алкоголя. Особенно если алкоголь был хорошим виски, разбавленным колой. Спустя несколько часов юбка казалась уже не такой короткой, чтобы тихо сидеть за столом, вынесенным в просторную гостиную, и общаться с Ксюшей про миеломные болезни, самый сложный раздел патологической анатомии, и стыдливо прятать ноги под скатертью. Спустя шесть стаканов терпкого напитка современная музыка не казалась такой посредственной и оскорбительной, чтобы не танцевать под нее вместе с разношерстной компанией Дани. Спустя пару личных разговоров с одногруппниками, не боящимися доверить ей свои секреты, личные границы и дистанция между ними стерлись, оставив после себя размазанное пятно, неприглядностью портящее репутацию. Многие песни играли еще на выпускном, до дыр натирая куплетами память. И она танцевала в такт оглушительной музыке, двигаясь плавно и беззастенчиво, забывая про проблемы, клубившиеся в мыслях отравляющим метаном, не замечая две пары глаз, так по-разному осуждающих ее с дивана, ей уже было плевать, что песни становятся все более сексистские и что вела она себя так же, как и девушки в них. Ветрено. Безответственно. Не так, как воспитывали родители. В какой-то момент Аня остро почувствовала — еще пару минут в душной наводненной людьми комнате, расплавляющейся от изобилия запахов дорогих и не очень духов, еды и алкоголя, и она потеряет сознание. Стало вдруг слишком жарко и сперто, слишком многолюдно и тесно. Отшучиваясь и пошатываясь больше от головокружения, девушка проникла в ванную комнату, опираясь руками о приятно-прохладную каменную раковину. Вдыхала свежий воздух, оттесняя рациональностью липкую патоку, склеенную с сознанием. Отважилась посмотреть в зеркало, расчесала чужой расческой растрепанные волосы, подправила макияж. Матовая помада к неожиданности стерлась и вновь кропотливо подкрашивать резко очерченные губы не имело никакого смысла. Она и без нее выглядела достаточно хорошо, чтобы чувствовать себя уверенно среди толпы знакомых и не очень людей. Давно она не давала себе расслабиться и забыться такими приятными и — казалось бы — безобидными способами. Учеба, работа, отработки, какие-то мелкие обязанности, сон занимали каждый долбанный час в критически коротких сутках, поэтому этот глоток воздуха был необходим, без него она буквально задыхалась, медленно и незаметно умирала. Стук в дверь заставил вздрогнуть. — Да. Девушка в спешке развернулась и застыла, не зная, куда и как исчезнуть. Варламова почти забыла, что Леша тоже являлся неотъемлемой частью вузовской жизни Дани, что он тоже здесь, в квартире, и что он, черт возьми, унывно сидя с Ксюшей на диване, неотрывно наблюдал за ней. Она замечала и чувствовала испепеляющий блуждающий взгляд. Неравнодушный. Но такой одновременно ненужный. — Что с тобой? Короткий вопрос, произнесенный спокойным бесцветным голосом. Только Варламова успела заметить, как в бездонном океане глаз разразился шторм. Воздух вокруг стал электризоваться, неприятными разрядами давая по нервным окончаниям. Расслабься. Вы умеете общаться так, словно ничего и никогда не было. Словно те грязные вещи, которые вы делали друг с другом для удовольствия, или те грязные слова, которые вы высказывали друг другу, чтобы ножи в спине приносили больше боли, были искусно выстроенной иллюзией. — А с тобой? Бросила стерто и на выдохе, выпуская последний оставшийся воздух из легких. Боялась вдохнуть и отравиться новой порцией летучей… Что это кстати? Обида, ненависть? К чему бы эти вопросы? К чему он тут? — Ты чувствуешь? — тихо, чтобы слышала только она, и по-особенному акцентно, чтобы разобрала тоже только она; сделал несмелый шаг ближе. Девушка, наклонив голову вбок, вскинула на парня глаза, внимательно изучая игру мимических мышц, стараясь найти в их напряжении подсказку. Если ей действительно не показалось, если она верно истолковала прошедший опыт, если он облизывает губы не потому что они ссохлись, то сейчас произойдет нечто настолько неправильное, что Варламова больше не сможет смотреть в глаза Ксюше. «Ты тупая эгоистичная самовлюбленная сука». Она зачем-то помнила содержание их последнего диалога в качестве пары. Помнила, насколько больно было слышать от такого по-опасному близкого человека слова, что он процеживал сквозь плотно сжатые зубы. Помнила обжигающее желание отомстить ему, растоптать, заставить чувствовать то же самое. Аня, поднявшись на носочки, оперлась бедрами о холодный металл высокой раковины, ровняясь ростом с Бондаренко. Приоткрыла рот, наблюдая за ним полуприкрытыми глазами. — А ты? — он был все ближе, медленно сокращая расстояние редкими мелкими шагами, и, пускай под кожей зарождалась настоящая паника, Аня решила пойти до последнего. — Ты что-нибудь чувствуешь? Когда Леша, наконец, оказался на расстоянии вытянутой руки, Варламова подняла ногу, упираясь согнутой острой коленкой в твердый живот одногруппника, а носком в промежность. В кипящей синеве глаз будто взорвалась петарда, просвистев в воздухе между ними. Она бойко вскинула брови. Что это могло быть: предупреждение, угроза, страх? Нет. Она заигрывала, испытывала, проверяла свои теории. Пускай думает, что ему все позволено. Пускай глубже увязает в грязи собственной болезненной самоуверенности и чувстве исключительности. Леша впервые опустил глаза и обхватил тонкий голеностоп рукой, влажной и вязко-теплой. Надавил, заставляя тылом стопы сильнее упереться в пах. — Я чувствую, что это еще не прошло. Варламова, быстрым движением облизнув нижнюю губу, ядовито усмехнулась, вклиниваясь призывным взглядом в глаза одногруппника. И несмотря на то, что его рука пришла в движение, перемещаясь выше к коленке, не доставляя удовольствия, а только нагнетая панику под каждой клеточкой тела, девушка дышала тяжелее и глубже, опуская взгляд на пухлые губы. Как он только мог не помнить всю ту грязь, что вылил на ее голову махом, сразу, без предупреждения. Просто потому, что захотел сделать больно. Сделал. Очень. Больно. Медленное и плавное движение, решиться на которое ее заставила обезображенная тугими рубцами гордость, и она обвела ногу вокруг талии одногруппника, позволяя ему почти вплотную прильнуть к себе. Прикрыла глаза, выгнулась, касаясь грудью его тяжело вздымающейся груди, и, эфемерно проведя кончиком носа по шершавой щеке, потянулась к уху: — Что «это»? Приоткрыла глаза, стараясь следить за каждым его раскованным движением, опаляла дыханием покрасневшую кожу щеки. Он всегда краснел в подобных ситуациях. Так обманчиво мило. Она знала по собственному опыту, насколько концентрированный яд закипает под его кожей, циркулирует по многочисленным витиеватым сосудам, оплетая каждый миллиметр тела. «Как ты меня затрахала, мне абсолютно пофиг на тебя». Леша склонил голову, прикрывая глаза и на выдохе произнес тихо-тихо, в самое ухо: — Я все еще не могу тебя отпустить. Его рука мягко легла на боковую поверхность шеи, моментально обжигая и расплавляя ткани, позволяя панике просочиться сквозь открывшиеся обширные раны. Аня практически поддалась губительным чарам слов, произнесенных интимно тихо и в самое сердце. В сердце, в котором еще что-то имело наглость по-глупому теплиться. Она почти наступила в собственноручно расставленные замаскированные капканы. Почти. Мирно посапывающая все время гадливая мстительность выстрелила в мыслях, сотрясая разум и отрезвляя настолько, что девушка задвигалась инстинктивно, не отдавая отчета своим действиям. Руку, только что до обеления костяшек сжимающую уголки раковины, ошпарило болью. Хлопок был настолько сильный, а удар настолько мощный, что Ане оставалось только гадать, не выбила ли она Леше зубы только что влепленной пощечиной. Она отлетела к двери быстрее, чем парень успел скривиться от неожиданной боли. Парадоксально, что все месяцы разрубающего надвое одиночества, зализывания ран и восстановления из кучи неоформленных осколков она постоянно крутила в голове миллионы высокопарных слов, что выплюнет ему в лицо, которые также ножами вонзятся в жизненно важные органы и вызовут массивные трудноостанавливаемые кровотечения. Но теперь в мыслях заходились лишь раскаты сокрушительного победного смеха. — Мне плевать на твои чувства, Леша. Варламова не хотела смотреть на него, не хотела ощущать его даже молчаливое присутствие, все о нем отравляло жизнь, мысли и чувства. Ее секундное промедление, позорная мимолетная слабость практически до основания разрушили бетонные стены, за которыми она прятала болезненные воспоминания и разорванные в клочья чувства. Зачем в ней столько всего из прошлого? И почему это еще не умерло где-то в темноте? Она огненной стрелой вылетела из ванной комнаты, надеясь, что из-за оглушительной музыки и непрекращающихся громких разговоров никто не услышал и не узнал о случившимся. Но оставаться в одной квартире с Лешей ей совершенно не хотелось. К счастью, Даня нашелся быстрее, чем Бондаренко успел оправиться от нанесенного ему оскорбления и выползти из ванной комнаты. Она довольно быстро распрощалась со всеми новоприобретенными знакомыми, сегодня считающих ее лучшей женщиной на планете при этом даже не знающих ее имя, и выбежала на улицу, вдыхая свежий воздух только что наступившего ноября.***
Настроение было по-особенному паршивое: изнутри разъедал термоядерный микс из тяжело прошедшей операции, отголоски которой душат уже третий час, волокиты с бесконечным потоком бюрократии, зловонные мысли о Стасе, беспечно нежащегося под жарким египетским солнцем с главными неотделимыми частями жизни Антипова. Десять минут до начала плановой операции пациента с отягощенным анамнезом, а руки еще потрясывает. Горький кофе обжигал слизистые не столько кипятком, сколько терпкостью. Хотелось плеваться и материться, но мужчина послушно глотал. Так по жизни. Послушно и терпеливо. Он поймал себя на мысли, что ищет встречи с ней, и лукаво усмехнулся. Он не знал, есть у нее смены по воскресеньям, поэтому бесцельно просиживал свои хирургические штаны между отделениями. Просто зачем? Чтобы что? Отравить концентрированной желчью настроение кому-то, кто существенно ниже него и не представляет особой угрозы? Зарядиться чьей-то обидой и злостью? Неожиданно проскользнувшая двусмысленная доброта и выходящие за рамки попытки прикоснуться испугали его достаточно, чтобы переосмыслить их неоднозначное общение. Он преподаватель. Пускай и не очень профессиональный. А она студентка. Пускай и не очень примерная. Антипов поморщился, вскочив с лавки, на которой совсем недавно так безмятежно посапывала Варламова, и выкинул недопитый кофе в мусорное ведро. Запустил руки в волосы, запутываясь и сжимая кулаки. Больно. Когда Аня, по обыкновению нагруженная охапкой бесполезных с практической точки зрения документов, вышла из отделения реанимации, Антипов уже миновал шлюз.