Ты будешь принадлежать мне.

Полицейский перебрасывает меня через плечо и относит к своему автомобилю, усаживает на переднее сиденье, и бережно, как мне показалось, пристегивает ремнем безопасности.  Я слышу, как он заводит двигатель, чувствую, как авто трогается с места. Но я не способен произнести ни слова. — Где ты живешь? — спрашивает он. — Какая разница? — вяло огрызнулся я.  — Я должен знать, куда тебя отвезти, — произносит он улыбаясь. — Как будто ты собираешься отвезти меня домой, — фыркнул я.  — А куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез? — спрашивает он.  Коварный вопрос. Я облизываю пересохшие губы. — Может, отвезти тебя в полицейский участок? Посадить в камеру? — он хватает меня за руку и  притягивает ближе, шепчет на ухо: — Приковать наручниками к решетке и оттрахать? — Не надо, — отвечаю ровно. — Я назову адрес. И я называю.  К моему удивлению он быстро нашёл нужный дом среди, практически одинаковых осабняков. — Твой приёмный  отец занимается ценными бумагами. Серьезный игрок на бирже. — произносит он. — Откуда ты, — осекаюсь. — Кто ты такой?  Чёрные волосы, тонкие губы и серебристые глаза — это все, что я могу сейчас рассмотреть. Никаких шрамов,  морщин или других отличительных признаков. Возможно, он моего возраста, а возможно, гораздо старше, просто хорошо сохранился.  Остаток дороги проходит в молчании. Он действительно привозит меня домой. И я проклинаю себя за то, что испытываю разочарование. Так и тянет спросить: «— Это все?»  — Ацуши, — говорю я. — Что? — в его голосе звучит легкое удивление. — Меня зовут Ацуши. — повторил я.  Он ограничивается кивком словно моё имя ему совершенно не интересно.  А я не могу оторвать взгляда от его рук, от длинных пальцев, сжимающих руль. — Чего ты ждешь? — спрашивает он. «— Действительно — чего? Чтобы он спросил номер моего телефона? Пригласил на свидание?» — пронеслись в голове глупые вопросы.  Мой парень отдал меня ему. На ночь. Я стонал и извивался, как последний парень по вызову, когда он водил своей рукой по моему члену.   — Передай твоему приемному отцу, пусть не наглеет с воровством, — бросает мне вслед и резко замолкает.  Но я не придаю этой фразе никакого значения, а зря.  Я спешу поскорее добраться до ванной комнаты, сбрасываю одежду, становлюсь под горячие струи воды, отчаянно пытаюсь смыть с себя все эти противоречивые чувства. Но я все еще чувствую на себе его руки, причем везде и сразу.  Чуть позже я узнаю, что Эдриан запомнил номер полицейского авто, пробивал по базе, хотел поквитаться, но так и не нашел этого человека. Выяснилось, что авто с таким номером никогда не существовало.  Моему жениху не удалось отомстить. Точнее — моему бывшему жениху, ведь я расторг помолвку за неделю до свадьбы. *** «—Пусть твой приёмный отец не наглеет с воровством.», — его фраза отчетливо всплывает в моей памяти ровно через год, когда все наше имущество конфискуют, приёмного отца бросают в тюрьму за мошенничество, а меня и мою приёмную мать регулярно вызывают на допросы. Даже обидно. Я ушел из дома и с головой окунулся в самостоятельную жизнь. Наконец, обрел независимость, а общие неприятности все равно затронули. Еще и как.  Мой босс уже недобро косится на меня, когда я в очередной раз беру день за свой счет, вряд ли он станет воспринимать ситуацию позитивнее, если узнает о проблемах с законом и  хоть проблемы не лично у меня, это роли не играет. Приёмная мать считает, что трагедия должна всех нас сблизить и дать второй шанс, сплотить семью. А я считаю, тут ничего уже  не поможет.  Когда я отказался выходить замуж за Эдриана, приёмный отец отказался оплачивать мои счета, сразу перекрыл кислород, в финансовом смысле. Либо я должен связать жизнь с  его кандидатом, либо могу убираться куда подальше, ибо мне не светит ни гроша. Я решил, лучше жить в нищете, чем рядом с человеком, от прикосновений которого тошнота подкатывает к горлу. Я собрал самые необходимые вещи, нашел дешевую комнату в студенческом общежитии и занялся поисками работы.  Сперва устроился в дешёвом кафе, лишь бы деньги получать. Через пару месяцев устроился личным ассистентом адвоката. Все-таки я не зря столько учился, чтобы добиться красного диплома.  О прежнем уровне жизни, пришлось забыть, к хорошему быстро привыкаешь.  До десяти лет я жил в приюте, в нищете, потом меня забрали приёмные родители, которые заменяли общение со мной дорогими подарками. Друзья отвернулись от меня. Впрочем, были ли они настоящими друзьями, раз так легко вычеркнули из своей жизни.  А потом гром среди ясного неба: арест, допросы, угрозы, давление со всех сторон…  — Осторожнее с этим типом, — предупреждает меня один из подчинённых приёмного  отца перед очередным допросом. Счастливчик пока не арестован, очень переживает, будто я сумею пролить свет на темные дела компании. — Я не болтаю лишнего, — отвечаю раздраженно. — Неужели непонятно? — Ну, у вас такие сложные отношения с отцом. — Приемным отцом, — поправил я, наблюдая как он раздражённо отводит взгляд. — Но это не значит, что я дам против него показания или подставлю свою приёмную мать. — Я знаю. Только этот тип очень настойчив. — На мне его настойчивость не сработает. — Все равно будьте настороже. Он просто зверь. — В свое время даже приёмный отец меня не прогнул, — жёстко отвечаю я. Я захожу в комнату для допросов. Равнодушные серые стены, огромное зеркало, наверняка через него за мной уже наблюдают. Хитрое приспособление: с одной стороны зеркало, с другой — прозрачное стекло. Я стараюсь выглядеть расслабленно, сразу показать, что мне нечего скрывать. Хотя нервы как натянутые канаты, ведь несколько тайн все же есть. Валютный счет приёмного отца, который так никто и не обнаружил при расследовании махинаций. Приёмная мать, очень надеется заполучить данные средства. Дверь открывается, раздаются шаги.  Я не оборачиваюсь, не спешу взглянуть на противника. Незачем торопить события, нам и так предстоит схлестнуться. Его присутствие уже давит на меня, хоть он пока ни слова не произнес, ничего не сделал, но сзади будто наваливается каменная плита. Еще несколько шагов, а потом тишина. Он замирает за моей спиной. — Акутагава Рюноскэ, — произносит он.  Этот голос проникает в плоть и в кровь, пронизывает насквозь, точно электрический ток. — Ч — что? , — тихо спрашиваю я.  — Меня зовут Рюноскэ, — следует спокойное разъяснение. Теперь я вздрагиваю от каждого его шага и сердце колотится так сильно, будто жаждет разорвать грудную клетку. Я стараюсь успокоиться, только это совершенно не получается. Он обходит меня и усаживается напротив. Нас разделяет стол, но впечатление такое, будто этот мужчина держит меня за горло. — Вы нервничаете? — спрашивает невозмутимо. — Да, — перевожу дыхание, натянуто улыбаюсь, — ведь я опять на допросе, причем по непонятной причине. Он не сводит с меня тяжелого взгляда, а потом резко подается вперед, и я не отклоняюсь и не отскакиваю лишь потому, что целиком и полностью загипнотизирован, подчинен незримой силой по рукам и ногам. — Дыхание участилось, зрачки расширены, — он почти касается моих губ своими губами, когда говорит это. — Вы возбуждены или просто под кайфом? Я расстегиваю пиджак, снимаю, небрежным движением перебрасываю через спинку стула. — Хотите проверить мой пульс? — интересуюсь с издевкой. — Вы знаете, что здесь нет камер? — звучит как явная угроза. — Но кто-то есть за тем стеклом, — парирую я. — За нами наблюдает лишь  Бог или же Дьявол, — усмехается он. — В кого вы больше верите? — Это часть допроса? — спрашиваю я.  — Я проверяю вашу реакцию, — ответил он.  — Похоже, вас не смущает то, что я не отвечаю, — я все ещё пытаюсь успокоиться.  — Я и без ваших ответов все прекрасно понимаю, — произнёс он.  Во рту пересыхает. Жадно вглядываюсь в его лицо. Прежде та ночь казалась далекой и нереальной, а теперь я словно ныряю в прошлое и заново все переживаю. Рев сирены, ослепительный свет фар, битое стекло… Память оживает, картинка складывается воедино по фрагментам. Он худощав, но чувствуется в нем сила, способная сломать меня мизинцем.  Строгий костюм подчёркивает его фигуру, чёрные волосы имеют светлые порядки на концах, которые я не заметил той ночью. Возраст трудно определить. Двадцать? Тридцать? Может он ненамного старше меня?  Мой взгляд задерживается на тонких губах, что змеятся в усмешке, и сердце пропускает удар. — Вам нравится то, что вы видите? — спрашивает Акутагава. Я хочу дотронуться до него, хочу ощутить его в себе. Потребность на грани боли. Я пытаюсь обуздать собственные эмоции, только напрасно. — Не совсем, — отвечаю глухо. — Вас уже вызывали на допрос, — продолжил задавать вопросы он.  — Бесполезная трата времени, — отвечаю глухо, дрожь возбуждения так и не хочет проходить. Безумие какое-то.  — Не хотите помочь расследованию? — спрашивает он.  — Мне нечем помочь, — отвечаю коротко, как учили помощники приёмного отца.  — Выходит, вы не в курсе дел приёмного отца? — спросил он.  — Да, выходит именно так, — отвечаю я Вроде ничего особенно не произносим, но чувство, будто ходим по краю. — Я почти год не живу с приемными родителями, мы практически не общались. — И если бы не вся эта ситуация, вряд ли бы встретились снова, по крайней мере не в ближайшие несколько лет, — произношу я.  — Но раньше вы проживали вместе, — спрашивает он.  — Как и многие другие люди, — дрожь прошла, я смог практически успокоится.  — Вам могли открыться некоторые секреты, — продолжал давить вопросами он.  — Я ни дня не работал с приемным отцом. Никак не пересекался с его компанией. Оплачивал ли он моё обучение? Да. Содержал? Да. Были ли эти деньги грязными? Понятия не имею. Если честно, мне наплевать. Я ушел из дома и теперь я не отвечаю за действия приёмных родителей, — спокойно ответил я.  — Но год назад вы общались довольно тесно, — он продолжал заваливать меня вопросами.  — Приёмный  отец бы и близко не подпустил меня к документам, — ответил я.  — Значит, когда вам исполнилось восемнадцать лет, вы не летали с приемным отцом в одну экзотическую страну и не открывали там личный счёт? — этот вопрос он задал с отчётливо слышной издевкой.  Я стараюсь не показать волнения, но я задерживаю дыхание на пару секунд, и это не укрывается от моего дознавателя. Он называет дату. День. Месяц. Год. Четко, точь-в-точь. И я чувствую, как ледяной пот струится по спине, пробегает капля за каплей вдоль позвоночника. — Я не понимаю, о чем речь, — заявляю ровно. — Может быть, фотографии освежат вашу память? — и снова издевка в голосе.  Только сейчас я замечаю  папку в его руках. Он открывает ее, раскладывает снимки на столе. Я и приемный отец. В том самом банке, открываем тот самый счет. Но моё внимание быстро переключается с фотографий на пальцы, которые их держат: длинные, тонкие. Я облизываю губы. — Вы хотите посадить меня? — криво усмехаюсь. Он усмехается в ответ. — Следуйте за мной, Ацуши, — он произносит моё имя так, словно уже меня трахает. Раскладывает на столе в самых неприличных позах, вбивается вглубь, пронизывая насквозь, заполняя до отказа, наполняет диким желанием. — Куда? — тихо спрашиваю я. Он поднимается, берет меня под локоть, и моё тело охватывает дрожь.  — Туда, где нам никто не помешает, — прошептал он мне на ухо.