EDO 2103: эдомоногатари

персонажи: Сакура ► Попытка сбежать от реальности после смерти матери. Нынешние финансы позволяют сходить в не самый притязательный бордель на Аллее Снов без каких-либо проблем. Это секрет ото всех; маленькая слабость, шаг назад от собственных принципов. Тут… воистину продают сны. Грезы. Вроде как смиряешься со случившимся, принимаешь, но в голове все свербит и свербит та единственная мысль: можно было лучше, можно было иначе, все произошло только потому, что ты оступаешься. Не снимаешь розовые очки, как мать говорила… Веришь слишком сильно, и результат — вот он. Закономерность. Иногда думается: надо было оставить Амакусу в живых. Живым он был бы полезней. Это было бы правильно, не рационально, но… Какая рациональность? Он оставляет в живых его дочь, Таму. Тама, которая обещает лично его пристрелить, как только будет шанс. Как позволить гончей бежать по своему следу. Она всего лишь жертва внешних условий, не стоит злиться. Было бы рационально ее убить. Было бы… Это не про рациональность. Заказ: одна хангеки-нинге. Фальшивая кукла. Она способна имитировать человека в точности до привычек, если загрузить в нее нужную подпрограмму, но написать такую легко: анализируешь несколько видео, фото, записи; снимки с устройства с дурацким сложным названием, которое использует знакомая Широ риппер. И вот: фальшивка готова, почти настоящая, только все равно заметны несовпадения, попытки выстроить машиной личность на основе имеющегося там, где нет информации, повороты не там, какие-то мелкие слова. Все это так отвлекает… Очень… Вообще-то, это нездоровая тенденция, твердит благоразумие в голове. Стоит отвлечься, заняться другим. Чем? Чем другим? Нет ничего другого. Если бы ты не слепо молился на найденного отца, может, все могло быть иначе. Убей мать Амакуса, было бы проще: это была бы понятная злость, жизнь бы вернулась на круги своя… когда-нибудь. У Амакусы был повод. Но ее убивает не жажда мести, а чья-то попытка сделать… что? Чушь. Не какая-то цель, благородная или нет, какой-то неясный план. Это то, о чем тебе твердят, но ты все игнорируешь и игнорируешь. Окума говорит: я не хочу, чтобы кто-то выстрелил тебе в лицо, потому умирает не он сам — а мать. Из-за глупых идеалов. Просто так, по сути. Без повода. Модифицировать куклы запрещено, но это в «Йошиваре», на Аллее Снов делают что угодно: там слово клиента закон. Несколько секунд кукле требуется на загрузку образа, потом идет глитч по коже: настройка внешнего образа, и, когда она поднимает голову, то на него смотрит хорошо знакомое лицо. Да, волосы лежат иначе. Да, одеяние другое. Но это выражение, эти глаза, этот голос… Он тут почти постоянный клиент. Хозяева знают, как продолжать тянуть из него деньги. — Сакура, — произносит кукла голосом матери. Эти куклы созданы для плотской любви; они плохо понимают концепцию иной. Но можно научить, легко: вместе с образом с щепки в нее закачиваются настройки, которые выстраивает Кайя, как знаток. Она не спрашивает, зачем, но все понимает, и остается лишь благодарить ее за молчание, потому что другие бы начали, дескать, надо что-то менять, надо… Не хочется менять. Ничего не хочется. Руки у нее не такие теплые. Движения слегка скованные. Это просто машина с ее лицом, имитирующая поведение со старых записей и его же воспоминаний, она не способна стать полной заменой, так, игрушкой на один вечер, но он все равно подается вперед, когда ее пальцы пробегаются по волосам, за ухом и ниже. Заключает в объятиях, и он послушно кладет голову на плечо, прикрывая глаза. Как хорошо притвориться. Вот бы вернуться и все исправить… Не дать Амакусе застрелиться. Спрятать мать где-нибудь, где никто не достанет, кроме самых доверенных, кроме… Кроме кого? Отряда? Им можно доверять? Но даже самый новый — Широ — смотрит с сочувствием и не рассказывает о Таме никому. Он отстраняется от ее рук и берет за ладонь, после чего опускает голову на колени. По волосам пробегаются пальцы. Как когда-то давно… Они тогда еще в той тесной квартирке где-то в трущобах ютятся, совсем дерьмовой, те времена — как страшный сон. Если закрыть глаза, можно вообразить, что все это взаправду. Как в те далекие времена. Страшные. По-своему счастливые. Может, было бы лучше, не найди Окума его никогда. Может, лучше проживи он жизнь где-то там, вдали от успеха, в грязи… Зато мама была бы жива. Мама… Нет. Глупо. Надо не думать о таком. Ради Иккуко. Эскапизм — плохая привычка. Ради Иккуко… А ради себя — когда? Когда пожить? Соберись. Ради чего? Продолжать гарцевать по указке? Он убьет Окуму. Эта мысль звучит кристально ясно, но он не озвучивает ее пока никому. Хватит убийств. Пока что… он не готов. Не морально; просто нужно очень много времени, и он сделает все, что в его силах, чтобы поставить в этой истории точку. Раз и навсегда. — Прости меня, — произносит на выдохе, но в ответ — тишина, потому что мертвецам уже все равно.