Darling Heart, I Loved You From The Start / Дорогая, я любила тебя с самого начала

Первый поцелуй с Гвендолин застал Милдред врасплох. Не само это действие — было очевидно, к чему идёт их встреча. Даже несмотря на обвинения и недоверие Гвендолин, связь между ними нельзя было отрицать. Это чувство медленно расцветало — с тех пор, как они вместе ели те устрицы. Внутри у Милдред всё кипело, и она не могла этому воспротивиться, как бы ни старалась. А она старалась, не желая смириться с мыслью, что она одна из тех женщин, которые предпочитают общество других женщин. В тот момент сама эта мысль была катастрофой. Милдред видела, что происходит с такими женщинами, и думала, что это не более чем психическое расстройство, которое нужно лечить. Она боялась, что если кто-нибудь узнает о её тайных желаниях, то она окажется запертой в больнице, где ей придётся терпеть обжигающе горячие ванны или, что ещё хуже, пройти через лоботомию, чтобы излечиться от безнравственных наклонностей. Она загнала свои истинные чувства так глубоко внутрь, что сумела убедить себя, что ненавидит таких женщин. Милдред заставила себя переспать с киллером в отеле, просто чтобы доказать себе, что она нормальная женщина с нормальными потребностями. Даже после того, как он унизил её, по крайней мере, оставался тот факт, что он был мужчиной. Она позаботилась о том, чтобы это было грубо и быстро — всё что угодно, лишь бы отогнать от себя образы каштановых волос и нежных рук. Теперь, когда Милдред смирилась с тем, чего хотела, приняла это и отпустила, она чувствовала себя глупо, что вообще пыталась обмануть саму себя. Гвендолин была нежной, её руки были такими же мягкими, как представляла себе Милдред, и она была настоящей. Милдред ощутила, как под её прикрытыми веками вновь появились слёзы, когда поцелуй из горячего превратился в осторожный и изучающий, как будто Гвендолин приняла во внимание, что это был её первый поцелуй с женщиной. Настойчивость, которую она почувствовала с первой встречи их губ, испарилась, превратившись в то, что, как Милдред могла лишь предположить, было любовью. Рука с её щеки опустилась на талию, и она застонала. Единственные руки, которые Милдред когда-либо на себе ощущала, были грубыми и жёсткими. Но это прикосновение не было похоже на них: оно не было сильным, оно было заботливым. — Эй, о чём ты думаешь? — мягко произнесла Гвендолин, отодвинувшись, чтобы перевести дыхание. Милдред сморгнула навернувшиеся слёзы, но женщина успела вытереть их с её щек другой рукой. — Ты в норме? Это нормально? — спросила она, ещё раз доказав, что не считает Милдред объектом для насилия. Что она видит в ней человека, что она ей небезразлична. Милдред кивнула, прежде чем заговорить. — Это более чем нормально, — с лёгкой улыбкой ответила она, вытирая остатки слёз. — Я просто не могу поверить, как мне повезло. Гвендолин на это улыбнулась, её голубые глаза смотрели на Милдред нежно и пристально. — Я люблю тебя, очень сильно люблю, — искренне произнесла она, отчего улыбка Милдред стала ещё шире. Они уже говорили эти слова до поцелуя, но она никогда не устанет слышать их. — Я тоже тебя люблю, — прошептала Милдред, а затем прижалась лбом к голове Гвендолин. — Прости меня за всё, через что я заставила тебя пройти. Я хочу всё исправить, хочу показать тебе, как много ты для меня значишь. Гвендолин что-то промурлыкала в ответ, и они ещё долго так простояли. Им было так спокойно и безмятежно, как будто у них было всё время в мире. Милдред попыталась отогнать все мысли о состоянии Гвендолин и вместо этого сосредоточилась на звуках её дыхания. Наконец тишину нарушил голос Гвендолин: — Скажи мне, что тебя тревожит. — Это не было вопросом, но и не было приказом. Она просто отметила, что Милдред что-то беспокоит. И Милдред знала, что если скажет, что не хочет говорить об этом, то Гвендолин не будет настаивать. Но после всего, что она сделала, она должна была говорить ей правду — с этого момента и каждый день, который они проведут вместе. Ложь — это то, что у Милдред получалось лучше всего: ей было легче солгать, независимо от сложности ситуации. Теперь она должна быть смелой, должна смотреть правде в глаза. — Это просто… — начала она и запнулась. Брови Милдред сошлись вместе, когда она попыталась сформулировать предложение в голове. Меньше всего ей хотелось выглядеть глупо. Но что бы она ни придумывала, звучало нелепо. На самом деле это было очень неловко — что женщина под сорок не может ответить на простой вопрос. Она почувствовала, как Гвендолин отстранилась, и запаниковала. Последнее, что хотелось Милдред — это снова напугать женщину. Поэтому она опустила руки с плеч и обхватила её за талию. — Всё в порядке, я никуда не ухожу, дорогая девочка, — успокоила её Гвендолин, и Милдред была благодарна её проницательности. — Ты можешь рассказать мне всё что угодно. Я хочу, чтобы с этого момента между нами всё было прозрачно, никаких секретов. Милдред снова кивнула и прикусила нижнюю губу. Спустя ещё минуту она наконец решила, что скажет. — Я н-никогда, ну, ты знаешь… н-не была с женщиной и не хочу, чтобы моя неопытность всё испортила. Я правда хочу, чтобы тебе было хорошо, хочу сделать тебя счастливой. Но я боюсь, что разочарую тебя. — Её взгляд сфокусировался на стене за спиной Гвендолин. Милдред почувствовала, как её щёки вспыхнули. Как бы унизительно ни было признаться в этом, она ощутила, что, по крайней мере, с её плеч свалился тяжкий груз. Гвендолин вздохнула, её руки снова оказались на щеках Милдред, заставляя ту посмотреть на неё. — Ты никогда меня не разочаруешь. — серьёзно сказала Гвендолин, и когда Милдред усмехнулась, это лишь сделало её тон более настойчивым. — Милдред, я никогда никого не хотела так, как тебя. И я говорю не только о сексе — на самом деле, данный аспект наших отношений, вероятно, наименее важен для меня. Я хочу знать тебя, тебя всю. Начиная с твоего любимого цвета и заканчивая твоим любимым временем года. Я хочу узнать, боишься ли ты щекотки, какую еду ты не любишь, я… полагаю, я пытаюсь сказать, что есть более значимые вещи, чем секс. И если тебя этот аспект тревожит, перестань волноваться прямо сейчас. Мы можем идти к этому постепенно. Милдред не знала, что ответить: никто никогда раньше не проявлял к ней интереса. Интереса, что не имел бы целью сексуальное удовлетворение. Начиная с того периода, когда она была ребёнком, над которым надругались приёмные родители, и заканчивая пялящимися мужчинами до настоящего времени. Какое-то чужое, незнакомое чувство снова превратило её в плачущую размазню. — С самого моего детства, с тех пор, как это случилось между мной и Эдмундом, я не… Просто у меня не очень хорошо получается… — Она вздохнула и попыталась взять себя в руки. — У меня просто не очень хорошо получается быть с людьми в этом смысле. Я… я начинаю бояться. — Говорить вслух правду о своей неуверенности было почти так же трудно, как и тогда, когда она рассказывала Гвендолин о самом насилии. — Именно поэтому я и сказала, что мы можем не торопиться. Для меня не настолько важна физическая сторона отношений. Я бы с удовольствием просто посидела за столом напротив тебя, пока ты ешь устрицы и пьёшь вино вместе со мной, — сказала Гвендолин, вытирая слёзы с лица Милдред. — Ты просто веди меня, а я пойду следом. Например, ты не возражаешь, когда я вот так тебя обнимаю? — Нет, мне нравится, когда ты меня обнимаешь, — быстро ответила Милдред, опасаясь, что женщина отстранится. — И… мне нравится целоваться с тобой, — тихо добавила она. Гвендолин ухмыльнулась, хотя это не выглядело снисходительно. Она лениво рисовала круги на коже Милдред большим пальцем правой руки. — Ну, вообще-то мне тоже очень нравится с тобой целоваться. — Голубые глаза посмотрели на диван, стоящий рядом, и карие глаза Милдред последовали их примеру, затем вопросительно взглянули на Гвендолин. Почувствовав себя смелой, Милдред взялась пальцами за запястья женщины и отвела их от своего лица, а затем отступила на шаг назад, потянув за собой Гвендолин к предмету мебели. Ощутив, как её икры ударились о препятствие, Милдред повернулась к дивану. — Садись. Гвендолин на секунду забеспокоилась: — Я же тебе сказала, что мы можем не торопиться. — Я этого и не делаю. А теперь, пожалуйста, сядь, — настаивала Милдред. Улыбнувшись, когда Гвендолин выполнила её просьбу, она, не теряя времени, села лицом к женщине на её ноги. Очень довольная своим выбором в этот день свободной юбки, Милдред положила ладони на плечи Гвендолин. — Поцелуй меня, — решительно попросила она. Вокруг её спины обвились тёплые руки, и Милдред взяла инициативу на себя, наклонив голову, чтобы встретить губы Гвендолин в страстном поцелуе. Они просто сидели на диване, целуясь, как парочка подростков. Милдред получала удовольствие от трения, вызванного одеждой между её ног. Время от времени она передвигала бёдра, постанывая от этого ощущения. Она понимала, что это не было сексом, но всё же было близко к этому. Однако Милдред забеспокоилась, что Гвендолин не понравится, что она трётся об её одетое тело, как гуляющее животное. Поэтому она расслабила бёдра и сосредоточилась на поцелуе. — Нет, продолжай это делать, — выдохнула Гвендолин между поцелуями. Она слегка переместила ноги, чтобы подбодрить Милдред. Та застонала от ощущения этого контакта, затем снова начала двигать бёдрами. — Тебе хорошо? — спросила женщина под ней в её губы. Милдред что-то промычала в ответ и крепко зажмурилась, когда всё вокруг исчезло, кроме пульсирующего чувства между ног. Она уронила голову на плечо Гвендолин, тогда как движения её бёдер стали безудержными. Милдред поняла, что задыхается, и Гвендолин начала нашёптывать ей всякие нежности. Такие слова, как «ты очень красивая», «никто больше не причинит тебе боли», «продолжай». Пока темноту за её веками не прорезала яркая цветная вспышка. Милдред громко ахнула и кончила в нижнее бельё, сидя на Гвендолин. Её тело содрогалось от толчков, пока она не навалилась всем своим весом на женщину, всё ещё тяжело дыша. Почувствовав, как Гвендолин под ней пошевелилась, Милдред осознала, что той, должно быть, неудобно, и начала сдвигаться, однако её остановили руки женщины: — Не надо, не сейчас. Давай просто посидим так немного. — Милдред хотела возразить, что это нецелесообразно. — Пожалуйста, дорогая. — Эти два слова заставили её замолчать, и она прижалась к Гвендолин. — Я никогда прежде такого не испытывала, — пробормотала Милдред, уткнувшись в шею Гвендолин. — Никогда? — эхом откликнулась женщина. — Даже сама с собой? Милдред покачала головой. — Никогда, — смиренно сказала она и почувствовала поцелуй на своей макушке. — Что же, привыкай к этому. Милдред улыбнулась и плотнее прижалась к Гвендолин. — Если ты хочешь, чтобы я ответила тем же, как полагается… ты можешь показать мне, что… — Ш-ш, не сейчас. У нас будет для этого достаточно времени. Это было о тебе, о том, что ты чувствовала себя готовой сделать, — перебила Гвендолин, и Милдред оставила всё как есть. С женщиной, обнимающей её, она хотела испытать всё, но знала, что на это потребуется время. — Гвен? — Хмм? — Мой любимый цвет — изумрудный, моё любимое время года — весна, хотя я также люблю осень, потому что мне нравится, как шелестят под моими каблуками сухие листья. Я не люблю мороженое, особенно с шоколадным сиропом, и я не так уж боюсь щекотки. Гвендолин крепче прижала её к себе. — Думаю, что последнее нам стоит проверить.