По маршрутам другим

— Какое плохое зло я тебе сделал? — страдальчески вздыхает Шастун, и Арсений невольно усмехается, открывая перед ним дверь такси. — Напомнить поездочку к твоей маме? — хмыкает он, кивает водителю и сам садится на другую половину сиденья, отделенную широким подлокотником. — За такое сжигать живьем нужно, не то что приглашать на элитный прием. С презентацией нового отделения фирмы, между прочим. Антон закатывает глаза так сильно, что, кажется, зрачки сделают полный оборот и покажутся с другой стороны. — Если это серьезный рабочий прием, то почему все бухают? И почему в Питере, если филиал вообще-то открывается в Сочи? У вас всегда такие беды с логикой? — Это у тебя беды с маркетингом. Где больше красивых мордашек собрать можно, там и бухают. И поправь бабочку, а то ощущение, будто тебя ей придушить пытались. Не дожидаясь ответа, он тянется к чужой шее, перегибаясь через подлокотник и едва не упираясь локтями в Антоново бедро. Тот очаровательно смущается, почти вжимается в дверцу машины, а во взгляде так сильно читается желание сбежать на необитаемый остров, что Арсения это почти веселит. — Арсений! — делано возмущается Шаст и пытается отпихнуть его локтем, но Арс умело уворачивается и успевает поправить пиджак, прежде чем вернуться на свое место. Ему хорошо — с тех пор, как они возвращаются из деревни, а Антонов Инстаграм взрывается восторженными комментариями из серии «Ух ты, котеночек гладит кролика», проходит буквально два дня, и Арс ходит по квартире, благодаря всех богов за центральное отопление, канализацию и водопровод. Даже отец не бесит так сильно — ну, ворчит и ворчит, зато на улицах есть асфальт, электричество подается без перебоев, и, конечно, не нужно играть влюбленную парочку и показательно позволять всяким наглым альфам целовать себя, куда им будет угодно. — Неудобно, — ноет Антон, но Арс только показывает ему язык и косится на явно удивленного водителя в зеркале заднего вида. — Мне тоже неудобно было, когда ты решил, что закинуть на меня ноги во время завтрака — классная идея! — Это была месть за то, как ты завалился на меня целиком, пока спал, у меня же чуть ребра не треснули! На это Арсу ответить нечего — все аргументы о том, что это произошло случайно, ну так получилось, и вообще, во сне люди себя не контролируют, Шастун слышал миллион раз, но продолжает подкалывать и шутить на эту тему, видимо, понимая, насколько Арсению неудобно. И если поначалу он смущается, вспоминая, что действительно перекрыл Антону кислород, то после — начинает беситься. Надо же, поймать его на единственном косяке и припоминать до конца жизни, учитывая, что Шаст весь — один сплошной косяк. — Я просто хотел быть к тебе ближе! — наконец сообщает он, часто хлопая ресницами: знает ведь, как Антона это бесит. — Так и скажи, что хотел придушить нахрен, я в это скорее поверю. — Такой кинк у меня тоже есть! Антон краснеет, как старшеклассник от перспективы впервые прикоснуться к чужому члену, и это само по себе странно. Арсению все чаще становится интересно, — конечно же, для науки, — какие у него вообще отношения с сексом, и какого черта он смущается, как мальчишка, от любого намека из этой области. В конце концов, они оба — взрослые люди, так что происходит? Не реагирует же Шаст так на него лично? Хотя это было бы лестно. Договорить они не успевают: такси подъезжает к высокой башне отеля, и Арс первым выскакивает, чтобы открыть Шастуну дверь. Это, наверное, странно — здесь же, мать его, высшее общество, за спиной мелькают вспышки камер, и он уже представляет завтрашние заголовки: мол, Арсений Попов вышел замуж за невежду, не умеющего ухаживать за своим омегой. Но Арс же, сука, не цветочек в горшке, чтобы за ним ухаживать. — Очень извиняюсь, а как ты здесь выживаешь? — шепчет Шаст ему на ухо, когда они под руку идут по какому-то подобию красной дорожки. — А еще гнал на мою деревню, там хотя бы тупо посрать негде, а здесь вообще не вздохнуть. Это почти правда: их облепляют сразу, и дело даже не в популярности семейной пары Шастунов-Поповых — просто места в зале почти не остается, а на входе и вовсе образуется серьезная давка. Арс закатывает глаза, — ну почему такая хреновая организация? — но не признается, что согласился на эту авантюру, только чтобы побесить Антона и отомстить за деревенскую вылазку. Поставить друг друга в неловкое положение — один : один, ставим галочки, переходим дальше. — Официальная часть начнется в четыре, — говорит Арс вместо этого, машинально пожимая руки знакомым, полузнакомым и совсем незнакомым людям, которые так и тянутся, будто он — какое-то божество, которого необходимо коснуться на удачу. — Я извиняюсь еще раз… — Антон тормозит посреди толпы, едва не врезаясь в стоящую рядом девушку, и та недовольно трясет рыжей шевелюрой. — А зачем мы проснулись в десять утра? — Как — зачем? А насладиться высшим обществом? Арсений не смотрит даже на Шастуна, но чувствует, что, если бы не толпа, ему бы сейчас прилетело. Странно, но так они и общаются: легкими подзатыльниками, тычками в бок и жмяканьем по носу, который называют теперь кнопкой отключения вредности. Причем это не обсуждается, не рефлексируется никак, — а Арс не уверен, что вообще хочет об этом думать, — но закрепляется как традиция, с которой никто не спорит. Должно быть, они просто превращаются в женатую пару. Жаль, что провокация кажется теперь неудачной. Антон таскается за ним с видом побитого щеночка, послушно пьет какой-то неприлично сладкий коктейль из бокала с высокой ножкой и стоит рядом, пока Арс мило улыбается чете Лазаревых и обещает обязательно заглянуть на ужин. Арсения тошнить начинает почти сразу, вся эта атмосфера осточертела ему еще лет в пять, когда отец решил, что пора посвящать будущего наследника в курс дела. Сейчас же он надеялся выиграть запас эндорфинов благодаря Антоновой растерянности, но внутри просыпается непрошеная жалость, и плохо получается всем. Торжественный обед подают ближе к двум часам дня. Гостей выводят на верхний этаж башни, где располагаются какие-то отельные номера и чертовски красивая крыша с панорамным видом и маленьким летним садом. Арс мысленно проклинает март, потому что, ну, стояли бы сейчас красивые и в цветах, но все-таки садится ближе к краю. Фокус не удается: отец, едва его заметив, машет рукой и указывает на таблички у соседних мест. «Антон Шастун» и «Арсений Попов» соответственно. — Не знал, что вы приедете, — говорит он, чопорно заправляя салфетку за воротник — жест скорее символический, мол, смотрите, какой я аристократ. У Арса вибрирует телефон. Он неуклюже достает его из неудобного кармана и читает на заблокированном экране сообщение от Антона: «Похоже на слюнявчик». Поднимает взгляд — и видит, что Шаст сосредоточенно копается в телефоне, а через секунду присылает фотографию. Арсений смотрит на афишу мультика с младенцем в костюме, поперек которой написано «Босс-молокосос», и едва сдерживает смех. Он, честно, не понимает, когда Антон стал делать его жизнь лучше — пусть даже в таких мелочах. — Ну, места-то приготовил, — парирует Арс, пытаясь удерживать фокус внимания на отце, хотя Шаст пихает его под столом, призывая заглянуть в чат. — Я просто не очень люблю людей. Думал, вы придете, а у меня тут будет два пустых стула. Сергей Александрович смеется раскатисто, громко, с таким видом, будто придумал очень смешную шутку, и самые близко сидящие гости вежливо хихикают тоже. Арсений даже не улыбается: понимает, что, скорее всего, так и было. Отец, несмотря на видимый успех, все еще не любит массовые встречи — если только не собирает их для того, чтобы его облизали с ног до головы и напомнили, какой же он все-таки классный. Телефон в кармане вибрирует снова, но Арс уже не спешит отвечать. Вышколенные официанты выносят блюда на золотистых подносах: он успевает разглядеть огромного краба, которого, видимо, при них будут разделывать по частям, миллион крошечных канапе, индейку — но куда больше бутылок с золотистыми этикетками, то ли шампанского, то ли вина. Будто всем мало того, что подают в баре. Арсению это решительно непонятно. Встреча — хоть и наполовину, но официальная, и он знает, что отцу предстоит еще читать речь и, кажется, даже показывать презентацию, чтобы убедить будущих инвесторов запредельным процентом выручки. Он уже перестал считать, что еще купило семейство Поповых — последнее, о чем Арсений слышал, был какой-то отель с развлекательным комплексом в Сочи, но Арс, как ни старался, так и не смог понять, с чего вдруг отель называют дочерним по отношению к их нефтяному королевству. Официанты суетливо раскладывают блюда по тарелкам. Смешно: Арс не слышал, чтобы кто-то выбирал, чем хочет обедать, а значит, меню было либо заказано заранее, либо, что куда более вероятно, его отец включил режим диктатора даже в таких мелочах. Впрочем, сегодня об этом можно не думать. Перед ним ставят блюдо с индюшачьими ножками, чем-то, отдаленно напоминающим фуа-гра, и несколькими устрицами — и с этим можно жить. У Арсения давно не осталось сил, чтобы спорить с семьей в таких незначительных вопросах. В конце концов, смешно возмущаться, что хотел не овощи, а какое-нибудь пюре, если недавно тебя по контракту выдали замуж. Арс судорожно вспоминает, что из этого и как нужно есть. Происходящее напоминает экзамен у репетитора по этикету: тарелка с разномастной едой, четыре ложки, четыре вилки, четыре ножа — и все это похоже на разобранную головоломку, которую нужно сложить заново. Но, пока он выбирает между двумя почти одинаковыми вилками, лишь краем глаза замечает Антона, который заносит над индюшачьей ножкой голые, черт возьми, ладони. Арсений пинает его под столом так сильно, что попадает, видимо, и отцу, потому что тот молниеносно оборачивается и оценивает обстановку острым взглядом — и, конечно, видит Шастуна, чьи пальцы, точно соколиные когти, так и остаются занесенными над едой. Сергей Александрович хмурится, выжидает секунду, будто надеясь на Антоново благоразумие, и спрашивает свистящим шепотом, наклонившись так близко к Арсу, что между ними не остается и миллиметра: — Ты что, ничему его не учил? — Недовольство слышится даже на минимальной громкости. — А как вы ели все это время? Арсений ехидно думает, что к их еде за последние несколько дней прилагались пластиковые вилки и соус в пакетиках, а до этого они и вовсе устроили суточный марафон шавермы вперемешку с пиццей. Арс, утомленный изысканным отцовским меню, легко поддается на провокацию: Шастуну достаточно изумленно спросить, мол, ты что, никогда не ел шаверму? — и Арс уже несется в ближайший ларек, предварительно выяснив, где вкуснее. А теперь — это. — Не учил, — честно отвечает он, будто это и так не было очевидно. Отец смотрит на него с таким видом, будто до этого всерьез предполагал, что у них на каждом ужине лежит все многообразие столовых приборов. Арс в принципе не понимает, как и, собственно, нахрена он вообще должен кого-то учить. Антон — не собачка, которая нуждается в дрессировке, не неразумный ребенок и не нагадивший в углу кот. В конце концов, он же не умственно отсталый, чтобы Арс был обязан подтирать ему задницу и следить, чтобы Антон вместо Лиговского проспекта не улетел в какой-нибудь Липецк. У Арсения миллион аргументов — но в них нет смысла, да и времени у них сейчас нет, и приходится прикусить язык и посмотреть на отца с виноватым видом: мол, не уследил, извините, пожалуйста. Сергей Александрович косится на него сердито и переводит взгляд на Антона, который так и застыл, видимо, понимая, что сделал что-то не так — решай, мол, это твой придурок. Арс замечает, что на них уже косится сидящая неподалеку дама, с ног до головы увитая жемчугами, а с другого конца стола слышится смешок — кажется, от крошечной рыжей девицы. Она кажется Арсу настолько неуместной на этом вечере, насколько чужой, что его взгляд задерживается на причудливой прическе и чересчур откровенном вырезе черного платья. Арсений готов поклясться, что оно едва доходит до середины бедер. Ему неиронично кажется, что Шаст просто прикалывается. Он не удивился бы, узнав, что Антон понятия не имеет, какая именно ложка для чего предназначена, но прийти на званый обед, где все сидят в смокингах и вечерних платьях, и есть мясо руками, как чертов неандерталец? Какой цирк. Он хмурится, но все-таки достает телефон и пишет Антону: «Возьми вилку, придурок». И, подумав, добавляет: «Любую, только не жри руками». Шастун смотрит на него так, будто ему открыли великую тайну вселенной, но у Арса нет сил разбираться. Эти сборища и так забирают слишком много сил, и он может только сидеть прямо и восторженно хлопать, когда отец произносит тост. Шампанское, едва попадая в организм, делает ситуацию лучше, но ненамного — все еще хочется сдохнуть, и Арс сейчас согласился бы на Антонову деревню с туалетом с дырой в полу, только бы не здесь. Когда обед заканчивается, — Шаст просиживает все время, почти не притрагиваясь к еде, а от причудливого десерта шарахается, точно от ядовитой кобры, — Арс физически ощущает облегчение. Будто гора с плеч падает. Он даже собирается сходить в туалет — и это достижение, учитывая, что Антон останется в зале один, но не тащить же его в отдельные туалетные комнаты. Отец, должно быть, потерял бы половину волос сразу, если бы узнал об их выходке — да и перспектива ссать на глазах у Антона не радует совершенно. Поэтому Арсений умоляет его не влипнуть ни в какую историю, а желательно — вообще ни с кем не общаться или поддерживать разговор на нейтральные темы, и уходит, ощущая себя так, будто выпросил выходной от непослушного ребенка. Незнакомец попадается на его пути, когда Арс уже идет обратно по длинному темному коридору. Неясная фигура стоит в углу, и он сначала принимает ее за очередную богатую статую, но произведение искусства внезапно шевелится, поворачивается к нему лицом — оно сплошь залито причудливым чернильным узором. Не человек, а расписанный под гжель чайник. Парень, одетый в простую черную рубашку без галстука, хмурится, смотрит на него в упор и, усмехнувшись, достает из-за спины сигарету, затягивается так жадно, будто от этого зависит его жизнь. Арс оглядывается в поисках таблички «Место для курения» — не находит, — и кидает взгляд на противопожарную сигнализацию под потолком. — Тебе сильно повезет, если эта штука не заорет, — говорит наконец, ощущая необходимость сказать хоть что-то. — Тебе сильно повезет, если не заору я. От того, как я заебался. Арсений закатывает глаза. — Ну, я тоже заебался, и что теперь? Фраза слетает с губ неожиданно просто, будто он знает этого человека миллион лет, не меньше — так вольно выражаться он может только рядом с Сережей. Жаль, спустя мгновение Арса догоняет мысль, что напротив стоит незнакомец, который, возможно, работает в какой-нибудь желтой газетенке, а из его признания накрутят до статьи о депрессии нефтяного принца. — Не знал, что ты умеешь. — Незнакомец выглядит действительно удивленным и смотрит теперь пристальнее, глубже, в самую душу. Арсу становится неуютно. — Меня, кстати, Эд зовут. Арсений не очень понимает, почему «кстати», — фраза выглядит слегка неуместной, — но все-таки жмет протянутую руку и наблюдает, как Эд тихо сползает на пол, упершись лопатками в стену, и неаккуратно плюхается, вытягивая ноги в лакированных ботинках. Обувь у него дорогая, да и часы на запястье не из дешевых — за такие деньги купить обитый черным золотом циферблат не каждый может. Арс отлично знает, что такие вещи делаются для понтов — никаких особенных функций у этих часов нет. — Ты не знал что? Дело, наверное, в гипнозе. На мгновение Арс забывает и про оставленного в зале Антона, и про обязательства перед отцом: так и стоит, глядя на развалившегося по полу Эда, и это почти интересно. Во всяком случае, он выделяется на фоне одинаковых вылизанно-вежливых лиц. — Не знал, что ты можешь заебываться. Идеальный мальчик с идеальной жизнью, а теперь и с идеальным мужем… Или вы не женаты? Извини, запутался. «Я тоже», — чуть не брякает Арс, но вовремя спохватывается. — У всех бывают проблемы, — отвечает он максимально расплывчато. — У кого-то больше, у кого-то — меньше. «Ага, у меня вот дохуя», — отзывается ехидно-саркастичная сторона Попова, но годы жизни в стальной чешуе не рушатся так просто, и внешне он остается таким же беспристрастным — или надеется, что остается, потому что Эд неожиданно кивает и хмыкает с таким видом, будто понял что-то важное. — Да, например, то, что ты его не любишь. У Арса вся кровь с лица уходит — он, должно быть, по цвету сравнивается с белоснежным воротником. Не человек — вампир, восставший из гроба. — Извини, что? — Что слышал. Ты его не любишь. — С чего ты взял? — Арсений медлит секунду, но эмоции все-таки берут верх, всего на секунду, но этого оказывается достаточно для самого нелепого вопроса в мире. — И какое тебе дело? На секунду в коридоре повисает тишина — и в эту секунду Арс доказывает себе, что не сдался сейчас с потрохами. Из его слов никак не следует, что он действительно не любит Антона. Он просто хотел осадить человека, безосновательно сующего свой длинный нос в чужую личную жизнь, и считывается это именно так. Он не может позволить себе так легко проколоться. — Да, в общем-то, никакого, — говорит Эд таким тоном, будто его в принципе ничто в мире не волнует. — Просто интересно. Арсений Попов — видный жених, за тобой очередь стояла богатых и знаменитых. Чего один Лазарев стоит, а по нему течет половина Питера, хоть дамбу на Фонтанке ставь. А ты выбрал курьера? Чтобы что? — Ты ничего не знаешь о чувствах, — фыркает Арс неубедительно даже для него самого. — Как раз знаю, поэтому и вижу, что случай не тот. И мне жутко интересно, зачем тебе все это. Чтобы сбежать от папочки? Не сходить с первых полос газет? Ты даже не похож на того, кто любит внимание. — Извини? У Арсения едва заметно дергается глаз. Эд читает его насквозь — как открытую книгу, даром что знакомы они буквально три минуты, и это страшно. Откуда он такой взялся? Что забыл на этом приеме? И почему, черт возьми, не срабатывает пожарная сигнализация? Эд встает на ноги удивительно грациозно, даже не пошатнувшись, пока стоит на одной ноге, и делает один, но чертовски широкий шаг к Арсу. — Вот здесь, — он легко тычет пальцем в грудь, — прячется что-то интересное. Там, за десятью слоями брони. И здесь, — палец перемещается на Арсов лоб, — тоже. А я давно не видел интересных головоломок. — А я не гребаный кубик Рубика, — выдавливает из себя Арсений, но не может себя заставить отодвинуться ни на миллиметр: змеиные глаза напротив прожигают его насквозь. — Само собой. Ты куда интереснее. — Эд выдерживает театральную паузу. — И, надеюсь, не продаешься за сто рублей. С Арсением такое бывает редко, но сейчас, в эту секунду, он абсолютно не знает, что ответить. Так и стоит, глотая губами воздух — все вокруг пахнет табаком с каким-то лавандовым привкусом, Арсу нестерпимо хочется выпить и целоваться, необязательно с Эдом (вернее, точно не с ним), просто, ну с кем-нибудь. Жаль, что при этой мысли память не подкидывает ни одного кандидата. Звонок отца в этой ситуации кажется спасением. Арс послушно берет трубку после первого же гудка, наконец отходит от Эда, долго выслушивает нотации о том, куда он вообще запропастился, и наконец узнает, что ему нужно было еще десять минут назад зайти в номер за какими-то документами. — Извини, нужно идти, — говорит он Эду, когда наконец понимает, чего от него хотят и куда нужно бежать. — Смешной у тебя папаша. — Парень усмехается и слегка прикусывает губу. — Срочно, срочно… Если так срочно, че тогда орал десять минут? — А ты любишь подслушивать? — А ты не любишь громкость с десятки убирать, — парирует Эд. — Пойдем, если я правильно понял, нам на два этажа выше. Арсению — странно. И то, как Эд уверенно цепляется за его рукав и тащит вперед, едва не сшибая плечами углы; и то, что часть здания, по которой они идут, пустует — это к лучшему, потому что он искренне не знает, как объяснялся бы перед прессой, если бы их поймали в таком виде, но все равно удивительно. Впрочем, сейчас — плевать. Судя по голосу отца, у Арсения есть пара минут на то, чтобы найти бумаги и телепортироваться в холл, и он влетает в номер с небывалым энтузиазмом — благо, дверь призывно приоткрыта, видимо, отец заранее планировал послать его сюда. — О, какой вид. Арс успевает только выудить нужные документы в стопке других, судя по всему, менее важных, а Эд уже стоит на балконе — хотя непонятно, можно ли назвать балконом огромную площадку с выходом на крышу, на которой, судя по размерам, можно играть в футбол. Арсений вздыхает. — Еще один непослушный ребенок на мою голову. Иди сюда, чудовище. И это почти не преувеличение: Эд действительно выглядит пугающе, особенно когда хмурит увитые татуировками брови, но зачастую в его взгляде горит такой озорной огонек, что бояться не получается. Это как большой пес: страшный внешне, сладкий пупсик — в душе. И плевать, что Арс подозревает: если он назовет Эда пупсиком, тот откусит ему какую-нибудь часть тела. — Это ты иди сюда! — кричит тот чересчур громко, так, что слышно, кажется, даже в коридоре. — Тут охуенный вид, и ты ничего не потеряешь, если выйдешь на пару секунд. Арс вздыхает: кажется, ему действительно проще подчиниться сейчас, чем ругаться еще минут десять — и все равно подчиниться. Он прижимает документы к груди так сильно, будто от них зависит его жизнь, и выбирается на открытую террасу. В горле встает ком: вид на город действительно потрясающий, вдалеке можно разглядеть Лахту, ближе — купол Исаакия, и все это заставляет сердце остановиться, отдышаться немного и снова пойти, но им все-таки нужно уходить. — Очень красиво, — говорит он торопливо, доходя до самого ограждения и вставая рядом с Эдом. — Пойдем, пожалуйста. Если хочешь, я потом тебя сюда приведу. Последняя фраза слетает с губ неожиданно, но, кажется, работает: парень наконец отлепляется от панорамного вида и возвращается к двери, но зависает и вздыхает так громко, что Арсу становится страшно. — Здесь закрыто. — Извини, что? — Что слышал. Арсений не обращает внимания на грубый ответ: не до этого. Он несколько раз нервно дергает ручку, будто она может признать ошибку и гостеприимно распахнуться обратно, но этого, конечно, не происходит. — Да твою мать. У Арса, кажется, отключаются последние работающие участки мозга, потому что он вздыхает, смотрит на чертову дверь, раздумывая, не снести ли ее, — но за это ему влетит от отца больше, чем от отеля, — и нервно кидает бумаги на пол. Те на удивление падают ровной стопкой, но наверняка намокают — а впрочем, похуй. Сейчас — похуй. — Телефон есть? Эд подходит сзади, кладет руку ему на плечо, в очередной раз демонстрируя полное непонимание концепции личного пространства. Арса так и тянет спросить, всегда ли он такой тактильный и как часто моет руки, но времени нет. Словно под гипнозом, он достает мобильник, поставленный на беззвучный: звонков от отца больше десяти, и первый порыв Арсения — позвонить и объясниться, но что толку? Тот будет дольше орать, чем помогать, а уж когда найдет его запертым с незнакомцем… Возможно, весь вечер окажется под угрозой — а значит, нужны другие варианты. — Отцу звонить нельзя. — Нельзя, — просто кивает Эд. — Ну, набери мужа, если он у тебя не сильно ревнивый. «Кого?», — чуть не спрашивает Арсений, но мозг включается быстрее, заботливо подсказывая, что речь идет об Антоне. Арс едва не подпрыгивает на месте: он успел забыть о существовании Шастуна, погрузившись в привычную работу на благо фирмы. — И что я ему скажу? Эд смотрит на него, точно на умалишенного, и явно гадает, когда Арсений успел стать таким… таким. — Не тупи, — без лишних сантиментов говорит он, — если номер не закрылся автоматически, он просто придет, повернет вон ту ручку с той стороны, и мы выберемся. План простой и элегантный. Звони. Или мне позвонить? — А у тебя вообще тормозов нет? — спрашивает Арсений, когда тот уже тянется к его телефону, заметив секундное замешательство. — Если я поссать захочу, за член меня держать будешь? Он и сам толком не понимает, что несет, вот только скопившийся за последнее время стресс так и выплескивается наружу — увы и ах, грубостью в адрес человека, который совершенно этого не заслужил. Хотя Эд ведь тоже не ангел: из-за него они оказались в этой ловушке, а значит, дикий взгляд исподлобья и нервный шаг в сторону — вполне нормальные средства. — Ты, конечно, красавчик, и я бы подержался за твой член, но в чужие отношения не лезу. Арсений давится воздухом, но умом понимает, что времени на споры нет. Экран мобильника загорается: Отец пытается дозвониться в одиннадцатый раз, и Арсу страшно представить, что случится, когда они все-таки встретятся. Он отворачивает экран телефона, чтобы не продемонстрировать случайно, что любимый муж записан у него просто «Антон Шастун», и набирает в надежде, что тот сидит и ждет именно его звонка. Антон отвечает со второго раза. За это время на Арсеньевской голове появляется несколько седых волос, и он не может даже одернуть Эда, который, точно довольный кот, прохаживается у ограждения, разглядывая вид на город. Чертов эстет. Арс в нескольких фразах описывает ситуацию, приправляя таким количеством мата, что Шаст, видимо, успевает заподозрить неладное, потому что лишь уточняет, где именно они находятся, и обещает примчать побыстрее. Арсений начинает верить в богов — плевать, в христианского или в языческих, только бы вытащили да побыстрее. И, как назло, небеса отвечают ему сгущающимися тучами и первыми робкими дождевыми каплями, затекающими за воротник: мол, не обольщайся, хрен тебе, а не божественное снисхождение. — Что-то в твоем «Пиздуй сюда быстро» не было особой нежности, — хмыкает Эд, пытаясь то ли разрядить обстановку, то ли выбесить еще сильнее. — Хотя что одинокому волку знать о любви… — Этот телефон стоит под сотку, но мне похуям, я кину его тебе в еблет, — раздраженно отвечает Арсений. — Какая тут любовь, если вот-вот в жопу выебут. — А разве не в этом суть? — Без смазки, Эд, без смазки. Арсению пацана хочется убить, ну, или хотя бы дать звонкую пощечину, стирая с лица странную смесь похуизма и самоуверенности. У Эда, кажется, броня толщиной сантиметров в десять — все отлетает, не добравшись до цели, и Арсу уже становится интересно, можно ли сквозь нее пробраться внутрь. — Если любишь, то и смазка всегда будет, — выдает Эд с таким видом, будто он по меньшей мере эксперт в сексологии. — Ага, и хуй всегда встанет, и деньги не закончатся, и дождя не будет, — хмыкает Арс. — Бля, кстати о дожде… Небо выплевывает на него новую порцию холодной воды, и Арсений машинально жмется к стене, хотя козырек там — от силы сантиметров пятнадцать, но все-таки лучше, чем ничего. И думает, что сейчас он по-настоящему рад будет увидеть Антона — когда тот наконец появится, потому что, ну, где его вообще носит? Парадокс: Эд, бесячий донельзя, все-таки успокаивает, и каждая тупая шутка ложится бальзамом на убитые Арсовы нервы. Он слушает эту чушь про трах, течку и прочее, о чем могут шутить нормальные, прости господи, пацаны, и отвлекается от семейного давления, от кризиса самоопределения и всех остальных возможных кризисов. Не человек, а кот, которого к ранам души прикладывать можно. — Слушай, — говорит он, когда Эд на мгновение замолкает, прерывая тираду про жесткий секс на полуслове, — а ты все это говоришь, чтобы выглядеть больше… ну, похожим на альфу? У пацана глаза на лоб лезут — будто Арсений говорит что-то невероятное. — Как ты вообще узнал? К жопе моей принюхивался? — спрашивает он злобно, но видно ведь, что смущается. — А как обычно об этом узнают? По запаху. — Арс пожимает плечами. — Ты же понимаешь, что идеальных таблеток пока не придумали, и, как ни крути, от природы не убежишь? Хоть весь чернилами облейся и надень костюм волосатой гориллы сверху. — Зато мне мозг не ебут. — Эд впервые за все время выглядит неуверенным, вот только Арс что-то не рад. — Омеги то, омеги се… — По-моему, куда круче оставаться собой, а не влезать в эту стереотипную хрень и прятать свою сущность. — По-моему, тебе стоит думать только о жопе своего мужа, а не о чужих, — закатывает глаза Эд, вновь обрастая непробиваемой чешуей. — И, желательно, не строить из себя психолога, особенно если знаешь человека полчаса. Тебя никто не просил. Арсений мог бы продолжить спор, напомнить, что Эда тоже никто не просил совать нос в чужие отношения и вынюхивать, кто кого как любит на самом деле. Мог бы сказать что-нибудь обидное — спасибо отцу, генератор дерьма у него работает исправно, и при необходимости он может стать такой мразью, что все вокруг в ужасе разбегутся. Вот только он никогда этого не хотел. — Прости, — только и говорит он, поведя плечом. — Это тяжело, когда тебя всю жизнь тычут носом в то, что ты омежка, а значит, ты хуже всех, а тут кто-то стыдится этого, и это как бы все подтверждает. — Я думаю, если кто-то живет не так, как ты, это абсолютно нормально. Прикинь, люди разные, у всех свое счастье. Арсений фыркает: ему бы хоть какое-то счастье, любое, не важно уже, чье именно. Наверное, к лучшему, что он не успевает сказать ничего больше: за стеклом мелькает двухметровая фигура, и Антон, заметив их, рвется к двери, распахивая ее с такой силой, что та едва не отлетает в стену. — Ты прям телохранитель на задании, — вставляет Эд. — Не, Супермен, пришедший на помощь. Только плаща за спиной не хватает. Шастун окидывает его таким взглядом, будто тот в принципе недостоин внимания, и Арс теряется даже: не помнит, чтобы Антон на кого-то так смотрел. В его взгляде — что-то грубое, почти злое, и в то же время… пофигистичное? Так смотрят на жужжащую муху: вроде бесит, но не настолько, чтобы встать и прихлопнуть. Арсений срывается неожиданно. Почти отталкивается от земли в прыжке, вешается Антону на шею, будто рад видеть его больше всего в жизни — почти правда, учитывая, что дождь превращается в ливень, а ливень — в ураган, разносящий город в щепки, а где-то вдалеке слышится гром. Арс прижимается губами к Антоновой щеке, но через секунду отступает, будто стесняясь своего порыва. Впрочем, радостную улыбку с губ так и не убирает. — Спасибо, что пришел, — улыбается он, подавляя желание покоситься на Эда: вот, мол, смотри, у нас такая любовь, что тебе и не снилась. Но это было бы слишком карикатурно и глупо. — Это ты так извиняешься за то, что я тебя нашел непонятно с кем на гребаной крыше? — хмыкает Шаст. Арс теряется ненадолго, но быстро соображает: Антон не знает Эда и входит в роль примерного мужа. И это правильно, да, но почему тот выглядит сердитым по-настоящему? «Потому что ты вытащил его с приема спасать тебя от гребаного конца света, идиот», — иронично отзывается внутренний голос, и Арсений легко соглашается с ним: просто, понятно, логично, он готов поставить этой версии десять из десяти. — Ребят. — Эд прерывает их, и Арс ему почти благодарен. — Я все понимаю, вы влюбленные нищенки, все такое, но давайте кто-то отнесет эти чертовы бумаги? Он передает документы Арсению, и они выходят из номера все втроем — гребаная команда Мстителей, и не важно даже, что двое успели промокнуть до нитки, а у третьего галстук надет криво, а из-под штанин выглядывают носки с задницами единорогов. Арс замечает это — и, черт, почти завидует. На пороге номера Арсений на мгновение зависает: малодушно, глупо, но идти туда совершенно не хочется. Настолько, что так и тянет лечь на пол и бить кулаками по алому ковру. Нет сил ни смотреть отцу в глаза после почти двух десятков пропущенных вызовов, ни общаться со знакомыми и незнакомыми, ни объяснять, как и почему он промок до нитки. Арс смотрит на Антона совершенно щенячьим взглядом, делает шаг ближе и улыбается так елейно: — Не передашь отцу? Хочу слегка просохнуть. — Двусмысленно, — хихикает стоящий сзади Эд. Арсений закатывает глаза — плевать, что тот этого не видит, — и, будто решившись на что-то, подходит к Шастуну почти вплотную, задирает голову. У Антона во взгляде — непонимание вперемешку с ужасом, но видно, что он еще держится. Арс улыбается и чмокает его в щеку, делая вид, что просто дурачится. — Пожалуйста! И ровно в эту секунду чертовым взрывом бомбы за спиной щелкает яркая вспышка. Шаст жмурится, Арсений инстинктивно — откуда только успели взяться такие инстинкты? — прижимается к чужой груди, пряча лицо в вороте Антоновой рубашки. Вспышка мелькает еще раз, запечатляя, как они жмутся друг к другу, точно два потерянных щеночка. Арсению почему-то стыдно — хотя он запоздало понимает, что это пойдет лишь на пользу их имиджу. Может, малолетние фанаточки напишут еще сотню-две идиотских фанфиков. — Юля Пчелкина, журналистка, — раздается за спиной женский голос, и Арс сразу отмечает, что конкретное издание никто не назвал. — Пару вопросов? — Говоришь, документы нужно отнести? — спрашивает Антон и, не дождавшись ответа, забирает стопку бумаг и размашисто шагает вдаль по коридору. Арсений понимает его чертовски сильно. Самому бы сбежать, и, желательно, из страны — но он заставляет себя обернуться, выдавить натянутую улыбку и кивнуть. Он, честно, почти не удивляется, когда видит ту самую рыжую девицу — по ней видно, что границ и барьеров для нее не существует. Могла бы — сняла бы их и в процессе полового акта. — Арсений Попов. — Да, я знаю. — Девчонка улыбается во все тридцать два, трясет шикарной шевелюрой. — А вы — Эдуард Выграновский, верно? Сын нового инвестора Поповых? Эд кивает — и теперь Арс удивляется по-настоящему. Чей сын? Инвестора? А почему он тогда выглядит так, будто только что сбежал из-под стражи? «Ой, дорогой, а кто-то был против стереотипов», — иронично замечает внутренний голос. — В семье не без урода, — пожимает плечами тот. — Но, Юленька, это не под запись. Подмигивает хитро — и, похлопав Арса по плечу, шепчет, склонившись над самым ухом, свое «Еще увидимся», и исчезает вслед за Антоном. Арсения жрет зависть: какого черта он может быть таким свободным, таким, сука, искренним, не придавленным насмерть родительской волей и навязанными обязательствами? Хотя, может, у каждого своя клетка. — Что я должен сделать, чтобы вся эта чушь никогда не попала ни в какие газеты? — вздыхает Арс, оборачиваясь к Юле. Ну должен же хоть кто-то из этой журналисткой акульей братии быть человеком. — Не попадет, — улыбается та, подходя ближе. — Вы мне нравитесь, Арсений… И вам достаточно просто ответить на пару вопросов.