По маршрутам другим

С недавних пор у Арсения внутри, прямо за ребрами, поселяется бомба. Совсем небольшая, уютно ложится где-то под диафрагмой, фитилем в сторону легких, так что дышать иногда становится тяжело от фантомного дыма. Иногда бомба искрит, и всегда — тихо, почти неслышно тикает где-то внутри. Арсений слышит ее во сне, отмеряет по ней ритм ходьбы и даже, кажется, ритм собственного сердца — и это, признаться, чертовски напрягает. Он ждет — день, два, три, потому что не может быть все хорошо, где-то обязательно должно рвануть. Парадокс в том, что до сих пор Арс, честно, считал себя если не оптимистом, то хотя бы махровым реалистом, но теперь рамки адекватности размываются, и становится непонятно, где ждать подвоха. Но проходит неделя, и отец почти все время молчит, лишь изредка сухо спрашивая, как дела, и комментируя ту или иную сторис. Оксана, напротив, почему-то активно хвалит каждый их шаг, а за интервью местячковому паблику ВКонтакте и вовсе присылает ворох радостных стикеров — Арсений сохраняет себе русалочку-скелета, а Шаст долго ворчит, что теперь еще и в этом ребусе придется разобраться. Юля Пчелкина не появляется, зато стабильно лайкает каждый новый пост, так что Арс привыкает к ее присутствию и не нервничает так сильно, тем более, что они, кажется, пришли к условному перемирию. И даже Антон, с этим его «А почему мы не трахаемся?» — и тот ведет себя культурно, видимо, действительно давая время на подумать. Арсению объективно не из-за чего переживать прямо сейчас: все запланированные дела идут своим чередом, вопросы с кофейней решаются (очевидно, куда быстрее, чем у простых смертных, потому что за деньги можно купить если не все, то почти все), и даже гнилая пассивная агрессия отца не сидит глубоко в сердце. Арс давно привык эти атаки отражать, а все «Ты ничего не добьешься без моей помощи» делить не на два, а на сорок два. И все-таки именно эта безмятежность рождает глубоко внутри ощущение, что вот-вот что-то пойдет не так. Не зря же вся его жизнь — сплошная пирамидка, игра, где нужно вытаскивать один за один деревянные брусочки. Арс уже порядочно натаскал из самого основания башни, и теперь все качается, шатается, и каждый чих выглядит опасным. Верить в хорошее, правда, хочется сильнее — поэтому Арс позволяет себе насладиться этой тишиной, тем более, что в любой момент жизнь может покатиться кубарем в неизвестном направлении. Он встречает Антона в гостиной — и это само по себе необычно, потому что, ну, суббота, восемь утра, так какого черта? Еще необычнее тот факт, что Шаст сидит, закинув ноги на подлокотник, в какой-то совершенно немыслимой позе, и — читает. Причем — так увлеченно, что даже не оборачивается, когда Арс, нарочито громко шаркая пятками по полу, подходит совсем близко. У Арсения внутри — целый океан чувств. Ну, может, не океан, а скромное озерцо, небольшая бухта неподалеку от напрочь замерзшего когда-то сердца — но все еще больше, чем положено, учитывая рабочий характер их отношений. Арсению хочется Антона обнять, отругать за нелепую позу, напомнить о возрастных болях в спине, а еще — укусить за пятку, поправить слетевшую на глаза челку и заглянуть сзади, только бы рассмотреть, что же он там читает и какие строки подчеркивает неоново-желтым маркером. Антон ведь — не то чтобы глупый и необразованный, но Арс чаще видит, как он скачивает книги на свежекупленный планшет или листает статьи с мобильника, пока они стоят в изматывающих пробках, а здесь — бумага, еще и несколько маркеров, рассыпанных по дивану, и, конечно, отдельно от колпачков. Арсений фыркает, зачем-то тормозит взглядом на рисунке на шортах — серьезно, персики? — и как-то невольно оценивает красоту Шастуновских ног. «Совершенно неуместно», — тут же комментирует внутренний критик, на что Арс возражает, что этот самый человек предложил ему секс без обязательств, так что уж оценить красоту его тела — это теперь почти обязанность, но легче от этого не становится. Даже наоборот: раньше Антон сыпал налево и направо сальными шуточками и то и дело подкидывал глупые подкаты, как дельфин — мячик, мол, на, давай в это поиграем, вашей маме зять не нужен? Теперь, с момента того самого разговора, он будто специально вычищает свою речь, держит дистанцию, и Арсений за это искренне благодарен — но всю эту пикаперскую чушь хочется нести уже ему, и от этой мысли все его принципы гомерически смеются, показывают язык, переворачиваются с ног на голову — и убегают куда-то вдаль. — Доброе утро, — наконец говорит Арсений и, не сдержавшись, все-таки тянется пощекотать босую пятку. Антон дергается, едва не задевает его ногой, книга, проехавшись по ковру, отлетает в угол. Арс ставит еще одну галочку в списке бесполезных знаний о своем ненастоящем муже: он чертовски боится щекотки. — Доброе, — отсмеявшись, отвечает Шастун, и по-тюленьи сваливается на пол, подбирает книгу и крышечку от маркера, которую до сих пор держал в зубах. — Ты чего так рано? — Спрашиваешь так, будто не я встречал тебя на кухне последние… — Арс картинно хмурится. — Сколько мы там живем вместе? Так глупо: до сих пор он (почти всегда) успешно игнорирует омежью природу и громче всех кричит, что стереотипное поведение — выдумка блогеров, почему-то называющих себя психологами, но при виде Антона, смешно распластанного по ковру, мысль о том, чтобы усесться на него сверху, всплывает сама собой. А может, природа и ни при чем вовсе, потому что Арсений думает даже не о сексе: куда сильнее хочется щекотать мелькающий из-под края футболки бок и слушать заливистый хриплый смех. И все это звучит немного как проблема. — Так я понятия не имел, во сколько ты просыпаешься, если честно, — фыркает Антон. — А сегодня… Он запинается на полуслове, и Арсений почему-то подозревает худшее. Мозг накидывает все новые варианты того, что и где могло пойти не так в те несколько часов, что они не виделись, но Арс выцепляет взглядом обложку книги и перечитывает заголовок дважды: ему (почему-то) не верится. — Давно ты читаешь бизнес-литературу? Шастун — слишком очаровательно — хлопает ресницами, вот только почему-то не взлетает. — С тех пор, как твой отец сказал, что тебе некому помочь. И с тех пор, как ты не делишься со мной деталями своего бизнеса, а я не хочу, чтобы он был твой, я хочу, чтобы он был наш. И это не про деньги, просто… ну, я же должен приносить пользу? — Этого нет в твоем контракте, — отвечает Арсений быстрее, чем успевает сообразить. Антон смотрит на него жалостливо: побитый щенок, выброшенный на обочину, или зайка, которого бросила хозяйка, — выбирай, что лучше звучит. Так или иначе, во взгляде у него столько тоски и характерного «Ты что, придурок, что ли?», которое в какой-то момент становится у них крылатым выражением, что Арс в кои-то веки понимает его без слов. — Ты серьезно? — Да причем тут контракт? — спрашивает Антон почти обиженно, но еще и неуверенно как-то, будто сам не верит, что говорит именно это. — Я хочу тебе помочь, потому что это я, а это ты, и ты заслуживаешь, чтобы у тебя за спиной кто-то стоял. За это даже не нужно доплачивать, если тебе интересно. У Арсения неожиданно проскальзывает здравая мысль, что им нужно бы поговорить. Вот просто сесть и обсудить все, что накопилось, без всяких увиливаний — вот только он сам не знает, что именно хочет сказать, как собрать неясные пока ощущения в буквы, слова и предложения. К тому же, для этого нужна готовность услышать честное мнение другой стороны. Не хочешь срать — не мучай жопу, не хочешь правды — не задавай неудобных вопросов. Арсений (пока что) не задает, но как-то неуловимо плавится от накативших ощущений. Жар в чужом голосе, когда Шаст доказывает, что Арс заслуживает помощи, и, кажется, искреннее возмущение: причем здесь контракт? Он сам себе додумывает непроизнесенное «Трахаться мы тоже по контракту не обязаны», но Антон этого не говорит — только улыбается и косится виновато, будто извиняясь за чрезмерный пыл. — И как, интересно? — кивает Арс вместо всего этого, переводя диалог в максимально нейтральное русло. — Нихуя не понятно, но очень интересно! — довольно кивает Антон и все-таки возвращается на диван. Они обсуждают что-то еще, Шаст рассказывает основы экономики с таким видом, будто вовсе не учился в школе. Из Арсения так и рвутся язвительные комментарии — с другой стороны, не все готовятся быть наследниками великих корпораций, и кто вообще слушает на уроках по экономике, если только не заканчивает профильный класс пафосного лицея. Антон и без этого — умный, замечательный, тонко чувствующий, эмпатичный… Арс спотыкается об эти мысли, будто о неожиданно выросший посреди тропинки поребрик: ощущение, будто он действительно пропахивает носом землю и сдирает колени, так неожиданно все происходит. Антон все продолжает и продолжает, приводит примеры из той же книги — «Озон» и «Инстаграм», маркетплейсы — современные рынки, и все остальное. И — начинает каждое предложение с восхищенного «А ты знал, что…». Арсений — знал. У него биографии известных людей в детстве были вместо колыбельных, а позже, в подростковом возрасте, он читал их уже по настоянию отца — вот, мол, на кого нужно равняться. Смешно: ужасные отцовские предрассудки о том, что ему нужно выскочить замуж и рожать детей, никак не клеятся с его же амбициями. Арсу нужно быть всем и сразу: умным и успешным, как настоящий альфа, но покладистым и домовитым, как положено омеге. Жуткая несправедливость. В восемнадцать Арсений устает, окончательно выгорает и разочаровывается в семье, но как-то механически катится по заданной траектории, как тот шарик из задачи по физике, который столкнули с наклонной поверхности под углом в тридцать градусов, и можно считать синусы и косинусы, но в физике есть только сила тяжести и сила трения, а силы воли, чтобы шарик мог развернуться и сменить маршрут, — увы, нет. — Только вот одна проблемка, — говорит Шаст, когда поток восторгов все-таки утихает. — А? Арсений отзывается вроде бы сухо, но на самом деле готовится ко всему — от потопа до наводнения, потому что взгляд у Антона очень уж жалостливый, пристыженный даже. Арс под таким вспоминает все свои ошибки, неосторожно брошенные слова, снова зачем-то воскрешает в памяти тот неуклюжий разговор про секс. Это тоже показательно: Арс впечатлен даже не самим предложением, хотя и им — тоже, но куда сильнее цепляет бережное отношение и тот такт, который Антон все-таки проявил. Арсений думает, что, если бы тот просто зажал его в углу, все закончилось бы долгим разбором полетов, потому что какого черта (даже если он был бы не против на самом деле), но это в какой-то степени простой вариант. А теперь, когда выясняется, что Шаст не только милый, как можно сказать про котенка или щенка, а еще и заботливый и умеющий говорить словами, не давящий и искренний, — Арсений тонет. И думает, что нужно бы взять пример — обязательно, как только он сам со своими мыслями разберется и уложит их в нужном порядке, чтобы не зацепить случайно чужое сердце. — Ну, я не думаю, что после этой ерунды, — Антон взмахивает книжкой, — смогу чем-то реально помочь больше, чем смог бы до этого. Там же нужно целую библиотеку вычитать, чтобы шарить, что происходит, а я… тупой. — Ты не тупой, — с жаром возражает Арсений. — Я видел, как ты читаешь на английском! — Это был Гарри Поттер! — А до этого? — А до этого — Агата Кристи, но она адаптированная, и вообще, мой английский все еще в сто раз хуже твоего. Антон смешно чешет кончик носа. Арс держится, чтобы не закатить глаза. Не хочется верить, что Шаст действительно считает себя глупым или переживает из-за Арсеньевских знаний. Это правда: у него в голове — целая библиотека, там не то что английский, есть еще немецкий, латынь и щепотка старославянского, но никто же не должен равняться на токсичные стандарты Попова-старшего, которому вдруг захотелось сделать из сына — сверхчеловека. — Это потому что меня дрочили на то, чтобы понимать зарубежных партнеров, — отмахивается Арс, — и я до сих пор думаю, что лучше нормальное детство, чем эта срань. А ты все равно полезный. — Он тормозит на секунду, обдумывает что-то. — Хочешь, погнали сегодня смотреть помещение? Антон кивает часто-часто. — Если можно. — Он смущенно опускает взгляд. — И вообще, если тебе не сложно держать меня в курсе… Я правда хочу помочь. Обои там выбрать, на что я еще сгожусь… Арсений вспоминает его слова про помощь, про то, что Арс заслуживает, чтобы за его спиной кто-то стоял, и даже то самое «Твой папашка — мудила», которое Антон бросает после злосчастного интервью, и только головой качает. Шастун, кажется, искренне не понимает, что делает куда больше, и помощь его — не в расчетах прибыли и доходов, а в чем-то, что намного важнее и глубже всей этой экономической чуши. Но, к сожалению, без экономики работать тоже не получается — поэтому Арс готовится сидеть над унылыми табличками. С другой стороны, хоть где-то все это должно ему пригодиться.

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Они собираются торопливо, путаются в одежде друг друга, и Антон все-таки влезает в рубашку от Крида — Арс сдерживается, чтобы не пошутить, мол, он сдался этим вашим дурацким дизайнерам, но слишком боится Шаста спугнуть, поэтому даже не сообщает, что тот по ошибке взял очень похожую, но Арсеньевскую рубашку с квадратами на локтях. А может, ему просто хочется думать, что это не ошибка вовсе, — ну, нельзя же не заметить, что плечи здесь уже, а на воротнике треугольники вместо кругов, — и он просто любуется тем, как Антон носит его одежду, и пищит куда-то в себя от того, как правильно это выглядит. Забавно: если поначалу он, ладно, не возмущался, но не знал толком, как впустить в свой мир незнакомого человека, и все казалось непонятным и чужеродным, теперь они — буквально одно целое. Не в том извращенном смысле, который почему-то считают милым и романтичным, и у них, конечно, есть личное пространство, но в Арсовой машине сиденье отодвинуто под длину Антоновых ног, на балконе стоит фигурная пепельница в виде головы волка, в прихожей — полочка под кроссовки, которыми Шаст закупается с корпоративной карты с неожиданной для себя самого маниакальностью, а еще — Арс ежедневно возвращается мыслями к приближающемуся дню рождения Антона. Ему действительно хочется его порадовать — не для сторис и не по контракту, а от всего сердца, и он даже уговаривает Оксану не вмешиваться и дать ему решить вопрос самому: все должно быть достаточно шикарным, чтобы удовлетворить фанатов и журналистов, но также душевным, теплым и близким самому Антону. И эта задачка неожиданно кажется Арсению той самой, со звездочкой, олимпиадного уровня. Ну, он никогда не считал себя дураком. Они вылетают из квартиры, когда навигатор уже прогнозирует опоздание на восемь минут, и Арс отзванивается Эду, извиняется, просит их подождать. Тот в ответ шутит про бригадира, который теперь еще больше похож на нахохлившегося бурундука, чем при первой встрече, и Антон, слушающий диалог по громкой связи, отбивает шуткой про две полоски — значит, беременный. Арсений смеется так громко, что едва не бьется лбом о дверцу машины, и это тоже необычно: шутка не то чтобы на разрыв, да и беременность сама по себе, спасибо отцу, вызывает у него легкие рвотные позывы и панику, но Шаст так красочно разыгрывает сценку в лицах, что невозможно не улыбнуться. — Спасибо, что взял с собой, — говорит Антон, плюхаясь на свое законное место на переднем пассажирском: там, внизу, кажется, даже вмятины от тяжелых кроссовочных подошв — и те родные. Арсений фыркает, сдерживается, чтобы не закатить глаза. — Как мне вытравить из тебя это? — спрашивает, настраивая навигатор на планшете. — Что именно? — Это, — неопределенно взмахивает рукой Арс, и это — красноречивая иллюстрация того, что, прежде чем что-то сказать, нужно быть уверенным и сложить мысль в слова хотя бы у себя в голове. — Ты как будто все время извиняешься. Ну просто прибившийся щеночек, как будто ты… навязываешься, что ли, и лезешь, где не просят. Как будто ты нежеланный вообще. Антон пожимает плечами. — Я думал, ты понимаешь это ощущение, — говорит он и вздрагивает, будто запоздало осознав, что именно ляпнул. — Извини, я не хотел… — Знаю. — Арсений ведет плечом: его такое уже не задевает, это просто сухой набор фактов о его биографии. Он — нежеланный. — Поэтому и переживаю, и не понимаю, чем заставляю тебя чувствовать это. Я думал, мы общаемся, ну, как… друзья? Приятели? Что-то чуть-чуть больше, чем коллеги? «Конечно, больше, полено ты дубовое», — язвит внутренний голос, но Арс не думает сейчас про секс. Кто в кого вставит член и вставит ли в принципе — вопрос, конечно, интересный, но поверх этого он думает про их общий комфорт, про отношения, про близость, к которой оба подползают уставшими израненными котятами, принюхиваясь и вздыбливая хвосты. В конце концов, если им не будет хорошо и свободно рядом друг с другом, о каком сексе может идти речь? — Да ты не заставляешь, — отмахивается Шаст, пока Арсений пытается выехать с парковки: узкая дорожка, как назло, заставлена припаркованными машинами, и это бесит. Ну если есть деньги на такое жилье, должно бы хватить и на парковочное место? — Я сам с себя офигел, если честно, но это же правда другой мир. И деньги ты по-другому тратишь, какие-то ебенейшие суммы. Мы когда с Серегой ходили рубашки эти покупать — ужас, моя прошлая месячная зарплата! И правила здесь другие, вести себя надо определенным образом, по телевизору показывают… Я же там вести себя не умею. Недавно, прикинь, мама звонила, говорила, как круто, что нас в каком-то шоу показали, а мой мозг как будто вытеснил это все, чтобы не помнить тот позор. — Ничего не позор, отличный эфир, — вклинивается Арс, наконец выезжая на проспект. — И, Тох… — Он морщится: распахивать перед кем-то душу, даже в таких мелочах, все еще непросто. — Поверь, я тоже далеко не всегда понимаю, как работает этот мир. Для этого у нас есть Оксана, она корректирует курс в этом море желтой прессы. И отец есть, хотя он ту еще дрянь высирает периодически. — Арс усмехается: понабрался же от Антона выражений, за которые няня, наверное, поставила бы его в угол. — Мы росли в очень, повторюсь, в очень разных условиях, но это не значит, что ты — какой-то второсортный придурок, и что я тебе одолжение делаю. Ты мне… нравишься, в конце концов. Как человек, как собеседник, как… Антон моргает слишком часто, и это было бы забавно, вот только Арсений, засмотревшись, едва не въезжает в зад синему «Ниссану». — Что? — О, не делай вид, что не расслышал. — Арс тормозит: физически — на перекрестке, и метафорически тоже. — Или что ты вообще впервые это слышишь. — Да по тебе никогда ничего не понятно! Это правда: за годы жизни с отцом, интервью, конференций и мероприятий, где нужно светить лицом и изображать любовь к делу, которое тебе как минимум неинтересно, Арсений становится актером без «Оскара». У него на лице почти навечно замирает сухая вежливая улыбка, а при необходимости — есть целый спектр изученных эмоций, будто он не человек вовсе, а элемент умного дома от Яндекса. Не то что Антон — у того на лице даже малейший оттенок, например, симпатии, проступает слишком явно. Сейчас вот Арсений четко видит, как тот залипает на его лежащие на руле руки — и эта информация определенно из разряда той, которую он не то чтобы хотел знать. — Поэтому можно спросить, если вдруг, — мягко говорит Арс и, не сдерживаясь, мимолетно гладит Антона по колену. — Но я и так могу сказать, что с тобой я искреннее, чем буквально со всеми в мире, разве что Сережа вот еще и отчасти Эд, но его вообще ничем не удивить же. И если ты спросишь, я отвечу, во всяком случае, все, что знаю о своих чувствах. Антон смотрит на него взглядом, в котором безошибочно читается «А что, так можно было?». — Но я тебе почти завидую, на самом деле, — продолжает Арсений, — в том плане, что твое детство было реально лучше. Да-да, не смотри так. Я вырос с золотой ложкой в жопе, и это отчасти хорошо, но еще лучше, если бы мне вообще ничего в жопу не пихали. А у тебя любящая мама, природа, нормальное развитие. В конце концов, навыки, которыми я не обладаю. И кролики! Последнее, судя по всему, становится решающим аргументом, а еще — сводит серьезность диалога до приемлемого уровня, так что оба синхронно хихикают. Антон утыкается носом в ладони; Арс думает, что можно было бы подарить ему кольцо — во-первых, Шаст их явно любит, а так хоть носить будет не бижутерию среднего качества, а что-то достойное, но эта мысль кажется слишком провокационной. Слишком явно видятся заголовки, мол, нефтяной принц преподнес избраннику кольцо, а там — недалеко и до пересудов, мол, разве омежье это дело, такую инициативу проявлять, и все, конец, дискуссии в интернете не утихнут до самого лета. — Может, ты и прав, — медленно выговаривает Антон. — Но ваш мир — все еще что-то безумное, иногда реально до бреда. И интриги эти, журналисты, статьи… Кстати, ты не говорил больше с Пчелкиной? Насчет той клеветы? Арсений вздыхает: об этом говорить еще тяжелее, и он почти готов вернуться к сексу без обязательств, только бы не озвучивать очевидное. — Я боюсь, что это может быть и не клеветой. После этих слов мир все еще не рушится — и это удивительно. Хотя Арса все-таки пробирает неуместный стыд, и приходится напоминать себе, что он не отвечает за грехи отца, и, если тот действительно воровал и обманывал, этим должен заниматься суд, прокуратура, кто угодно еще, но не Арсений лично. С другой стороны, заранее ясно, что судить никого не будут — не тот масштаб, а денег у Поповых хватит на все суды мира. К моменту, когда они подъезжают к будущему кафе, камень с Арсового сердца почти спадает: Антон упорно доказывает ему, что мудачество не заложено в генетический код, а еще — подкидывает идею связаться с Юлей и поспособствовать хотя бы огласке происходящего. Арсению страшно, — все это попахивает полным отказом от отца, а это звучит как что-то невероятное, учитывая, что до сих пор он только и делал, что обслуживал родительские хотелки, — но он все-таки соглашается, что один разговор — не конец света. И вообще, ничто не конец света, кроме конца света, и все такое. Эд встречает их на пороге, улыбка его сверкает начищенным пятаком, он обнимает Арса пылко и горячо, а после — сгребает в объятия еще и Антона, несмотря на его протестующий писк. Арсений берет Шастуна за руку, сам себя убеждает, мол, это потому что Эд считает их настоящей парой, или должен так считать, или, или — но на самом деле так просто спокойнее и кажется, что они вступают в новую эру вместе. В помещении шумно, пыльно, а еще — почему-то очень жарко, и Арсений не сразу понимает, что дело в шпарящих батареях, помноженных на закрытую вентиляцию. Это почти забавно: можно быть миллионером, платить рабочим сильно выше среднего по стране, хоть золотой унитаз поставить — но на этапе ремонта все вокруг будет залеплено такими же газетами, которые пачками раздают у метро, и на головах у рабочих будут сложенные из тех же газет шапочки. Эд проводит им экскурсию, и Арс ощущает себя немножко частью престарелой женатой пары, приехавшей на отпуск в Милан, только вместо всемирно известных картин в галерее — голые стены и кривовато нарисованная разметка. Выграновский скачет вокруг, перешагивая через сложенные доски, коробки, какие-то заумные инструменты, и с воодушевленным видом сообщает: — Вот смотри, здесь, у окна, будет ниша, тут будет сиденье, врезанное в стену, и куча подушек, здесь — стол, тут уже вмонтированы столбы для будущего зонирования, сюда ебнем еще одну дверь, уже все согласовали, здесь — туалеты, барная стойка, правда, еще непонятно, будем ли мы продавать алкоголь. Будем же, да? — Не знаю, — говорит Арс, потому что действительно об этом не думал. — Вроде в концепте не предполагалось, и мы это не обсуждали, но если ты прям хочешь… — И готов получить отдельное разрешение, — вклинивается Антон. — Оно же нужно на алкоголь, да? — Да, а у нас в заявлении не указан код деятельности под торговлю алкоголем, — поддакивает Арсений. Эд фыркает. — Да там десять тысяч штрафа максимум! — И похеренная репутация, — снова влезает Шаст. Выграновский совершенно по-детски показывает ему язык и сворачивает за угол, меняя тему. — Так вот, здесь будет что-то типа отдельных столиков за ширмами, для компаний, на них отдельная бронь, там — кухня, стеклянные стены, прозрачность, все дела. Здесь на стенах будут панели, на кухне, ясно, плитка, а насчет большого зала… — Что? Арсений хмурится: он уже видел сегодня похожий щенячий взгляд, и если в случае с Антоном все обходится малой кровью, то от Эда можно ожидать что угодно. Арс в целом держит руку на пульсе: хотя конкретно сейчас ему стыдно, что он не следит за происходящим на объекте, и, пока они с Шастом отдыхали от мира, здесь уже успели построить половину необходимого, но в целом он в курсе дела, они с Эдом обсуждали каждый сантиметр пространства со специалистами, спорили иногда до хрипоты, а однажды — не спали всю ночь, после чего Выграновский уехал на студию. А теперь это «насчет большого зала…», мольба в глазах, и Арс боится, что тот сейчас предложит сделать здесь стриптиз, или пивнушку, или добавить в список услуг прокат лошадей с каретами. — Я подумал, может, сделаем арт на стене? Я мог бы попросить Крида, это пафосно, да и он твои фотки лайкает с тех пор, как вы стали таскать его шмотки. Вон, Тоха до сих пор в его рубашонке ходит. Арсений за его мыслью откровенно не успевает. — А вы знакомы? Я не знал просто. А дальше — происходит что-то совсем уж невероятное. Эд, которого если и можно смутить, то Арс не знает, чем; Эд, спокойно рассказывающий о том, как его накануне трахали (конечно, без имен), на что или на кого он дрочит, как его били и кидались книгами в детстве, как отец против его занятий музыкой, а он все равно готовится выпустить альбом, — словом, Эд, у которого Арсений так и не находит запретных тем, вдруг опускает взгляд и едва заметно краснеет. — Ну, мы не то чтобы знакомы. То есть мы знакомы, но недолго, и не прям друзья, но я надеюсь, что… — В смысле, надеешься его трахнуть? — спрашивает Арсений, за все время их общения привыкший к такой беспардонности. Эд смотрит на него странно — не обиженно, скорее, с видом, мол, ты ничего не понимаешь в этой жизни. — Речь идет о чувствах. Арс серьезнеет. Шутить про недостаток члена в заднице уже не хочется. — Если ты серьезно, то… ну, я уверен, все будет классно, тебе незачем так волноваться. — Арсений хлопает его по плечу, и Эд улыбается. — Правда, все еще не очень понятно, причем тут наша стена. Он разве не дизайнер? — Он еще и рисует классно! — с жаром сообщает Выграновский: будто успехами сына хвастается. — И стихи пишет, и музыку немного, и поет… В общем, большой молодец. — Большой молодец? — переспрашивает Арсений. — Звучит так, будто все действительно серьезно. Я даже готов ради этого пожертвовать стеной. Все для счастья молодых, так сказать. — Я знал, что ты меня поймешь! Эд кивает на Антона, и в целом мысль даже слишком понятна. Арсу даже не неловко — он просто ловит на себе заинтересованный Шастуновский взгляд, улыбается совершенно синхронно, сильнее сжимает пальцами чужую ладонь, и Антон сжимает его пальцы в ответ. И все вдруг кажется донельзя простым: и их отношения, которые зарождаются только-только, но уже греют сердце куда сильнее, чем грело что угодно до этого — да и чему было радоваться в жизни, доверху заполненной учебой, чужими целями, бизнесом, планами? С Антоном все оживает будто — ну просто художник, раскрасивший серый мир. Арс ведь от отца начал отпихиваться, только когда появился Шаст, и планы на эту чертову кофейню вытащил из дальнего угла в подсознании, того, где скопились несбыточные мечты. Не потому что это совсем невозможно — просто нужно тратить так много сил, отбиваться от отцовского скептицизма. Арсений думает, что, если бы не Антон, он привычно бы поверил в липкое «Ты сам ничего не можешь, сиди под моим крылом» — и остался бы, жевал эти гребаные отчеты и улыбался на интервью. Нефтяной, мать его, принц. А теперь, смотри-ка, стоит посреди собственной будущей кофейни, а Эд, спотыкаясь об очередную стопку досок, улыбается и предлагает: — А может, котокафе бахнем? На котов же не нужен отдельный код в реестре? Арсений смеется так громко, что рабочий, выравнивающий стену, отшатывается и едва не падает с низенькой лестницы. Смеется — и зачем-то ищет взглядом Антона. Без особой необходимости, но у него уже на подсознательном уровне чешется посмотреть, как тот отреагирует на смешную вещь, как засветятся искорками его глаза, как он прикроет рот ладонью, чтобы не смеяться в голос, и сталь колец будет блестеть в свете ламп. — То есть либо пиво, либо коты? — Причем именно в таком порядке! — поддакивает Шастун. — Интересный ты человек. Они переглядываются вот так, все втроем, и очередной проплывающий мимо рабочий смотрит на них, как на сумасшедших, но Арсу, честно, плевать: ему давно не было так хорошо. И хотя внутри еще лежат неподъемными булыжниками с десяток важных проблем, он вдруг позволяет себе поверить, что эта избушка наконец поворачивается к нему передом, к лесу — задом, и все будет если не замечательно, то хотя бы лучше, чем до сих пор было. Эд показывает им каждый уголок, и Арсению слегка стыдно: он вроде в курсе всей технической части, но не контролирует каждый шаг, понимая, что на Эда можно положиться. Поэтому на выходе он тормозит и спрашивает, положив ему ладонь на плечо: — Слушай, я не слишком тебя загружаю? Если ты уже заебался, скажи, а то ж… И это — уже шаг вперед, потому что спросить словами всегда (или почти всегда) проще, чем додумывать за другого. Другой вопрос, что слова иногда сами встают поперек горла неподъемными бревнами, и их не выдавить, как ни старайся. — Ты реально думаешь, что я бы впрягся в это дело, если бы не кайфовал? — спрашивает Выграновский в ответ, и это звучит так логично, но Арсу эту логику только предстоит освоить. — Вообще не парься, — улыбается и добавляет через небольшую паузу: — Но приезжать почаще можешь, тут прикольно. — Только пылью пахнет, — добавляет Антон. Эд почему-то смеется, почти как маньяк, вот только совершенно не страшно. У Арса изнутри вынимают еще один тяжелый камень, выкидывают куда-то на обочину, и дышать становится на какой-то процент легче. Он жалеет, конечно, что не все вопросы решаются двумя фразами, а какие-то — в принципе не решаются без тяжелых жертв. Например, идея встретиться с Пчелкиной тяжелая, как сразу десяток камней, и Арс катает ее на языке — мысль отзывается горьким послевкусием. Но это — потом, все — потом, сейчас же он прощается с Эдом, и тот снова обнимает его до хруста в ребрах, а Антон предлагает заехать в Макавто. Арсений бессилен ему отказать. — Хорошо, что Эд встретил этого Егора, — говорит Шаст, когда они загружаются в обратный путь. Антон на этот раз снимает кроссовки, упирается пятками в лобовое стекло, но Арс быстро заставляет его убрать их: не из вредности, просто перед глазами встают те жуткие кадры из новостей, где подушка безопасности складывает человека вдвое, и все это чудовищно и страшно. Хотя носки с авокадо его все-таки умиляют — особенно когда Арсений понимает, что они, в общем-то, тоже его, а значит, среднестатистический Антон Шастун на пятьдесят процентов одет в чужую одежду. — Чего это? — спрашивает он слегка удивленно. — В смысле, ты же говорил, что шмотки у него жуткие, и все эти треугольники?.. Неужели поддался на очарование знаменитости? Антон фыркает. — Ты реально думаешь, что я увижу смазливого мальчика и растаю? — Ну, кто тебя знает… Арс и сам удивляется, как чешется изнутри эта мысль. Не то чтобы болезненно и печально, но как-то тревожно: вот сейчас Шаст западет на кого-то еще, и конец их недо-отношениям, сексу без обязательств и всему остальному. У Арсения в голове вдруг всплывают картинки идиллического совместного будущего, где они — действительно семья, с усыновленными детьми, сетью кофеен и будущим домом, и это, ну, странно — спасибо, что все это не нужно решать здесь и сейчас. — Нет, я, конечно, рад, что Егор существует, у него хуева туча бабла, и, возможно, он прям рад тому, чем занимается, хотя это маловероятно, потому что большинство россиян, судя по опросам, недовольны своей работой, чистая статистика… — Антон выдерживает паузу, в которой явно слышится напряжение, — но я скорее о том, что Эд встретил Егора, понимаешь? — Нет, — честно признается Арс. Антон смотрит на него так, будто больше всего на свете хочет, чтобы мысль озвучил кто-то еще в машине, а вариантов, собственно, не так много, но Арсений только головой качает. Это не кокетство, не манипуляция, не попытка что-то вытряхнуть из собеседника, просто у него внутри — перекати-поле в пыльной пустыне и ни одной здравой мысли. — Эд о нем так говорит… ну, думаю, ты заметил, разве что слюной не капает. И — замолкает снова. Арс недоуменно косится на него и чуть не пропускает поворот. — Ты переживаешь за личную жизнь Эда? Как давно? Антон вспыхивает — и вываливает ворох слов сплошным потоком. — С тех пор, как вы начали проводить вместе хуеву тучу времени, и ты даже отдал меня Сереже вместо того, чтобы вдвоем таскаться по магазинам, а ты ебать как обожаешь магазины, и Эд оказался важнее, и не то чтобы я могу предъявлять претензии, а это, кстати, не она, честно, и ты имеешь право на, знаешь, настоящую личную жизнь, хотя будь осторожнее, если что, сам знаешь, папаша тебя в асфальт закатает, ну так вот, вы с Эдом постоянно вместе, и меня бы это больше волновало, но сейчас я увидел, что он буквально течет по этому Криду, а значит, не претендует на тебя, и это значит, что… Он замолкает на полуслове: не заканчивает мысль, а скорее выдыхается, как тот заяц из рекламы с неожиданно севшей батарейкой. Арсению одновременно смешно — и грустно. Ему чертовски сильно хочется спросить, с чего он взял весь этот бред, ну какие отношения с Эдом, а потом он вспоминает, что минутой раньше и сам допустил, что уже Шаст может в Эда влюбиться. При том, что у Арса есть от Антона целое предложение секса, а сам Антон болтается в неопределенности и ничего о чужих чувствах не знает. — Антон, — зовет он тихо, хотя тот, видимо, устыдившись неожиданного порыва, смотрит в окно и только дергается от звуков своего имени. Арсений кладет ладонь ему на колено и сжимает, выражая накатившую вдруг нежность. — Я не могу ничего обещать, знаешь, все эти сопли про любовь на всю жизнь — прям не моя тема, — говорит Арс, хотя, кажется, за всю жизнь впервые так близко подходит к этому состоянию, — но, если тебе интересно, меня не привлекает Егор. И вообще никто особо не привлекает, кроме одного человека, хотя я еще не знаю, что у нас с ним получится вообще, так что не беспокойся особо. Шастун смотрит на него так, что Арсений готов забрать назад все комплименты его уму. — Какой один человек? Арс возвращает красноречивый взгляд и через мгновение хмурится, закатывает глаза: серьезно? — Ты прикалываешься или реально не можешь допустить мысли, что я говорю про тебя? — А, — выдыхает Антон, и Арс почти может услышать скрип шестеренок в его голове. — Да? — Пизда, — не выдерживает Арсений. Ему-то собственная симпатия очевидна, да и окружающие то и дело подкалывают за влюбленные взгляды: взять хотя бы Комиссаренко на том чертовом интервью. А теперь оказывается, что единственный человек, для кого это должно иметь значение, тормозит, как «Жигули» с тремя подбитыми шинами, и смотрит на него с таким шоком, что становится почти обидно. Антон не отвечает — только отворачивается снова к окну, зато Арс успевает заметить краснеющие кончики ушей: значит, все-таки получилось Шаста смутить. Но за это почему-то совершенно не стыдно — даже наоборот, теперь, когда все невысказанное наконец высыпалось из него наружу, становится легче и еще немного теплее. — Я рад, — наконец говорит Антон, когда они уже подъезжают к окошку Макавто, и добавляет таким тоном, будто это и было его основной целью: — Возьмешь комбо с двойным чизбургером и креветки?