— Добрый день, Аоко–сама, Гиндзо–сама.
Сагуру был ростом с Кайто, и у него светлые волосы. Этот парень вообще имел, скорее, западную внешность, чем азиатскую, будто банальный иностранец из аниме. А ещё на нём был обычный костюм, какой можно увидеть у бизнесмена на официальной встрече — весь такой с иголочки, хозяин своей жизни и совсем не похож на какого–то там дворецкого. Но главное — карие глаза, в которых улыбалась жизнь.
— Я Сагуру, вроде как дворецкий… но нет!
Он смеялся. Выражал эмоции. Очень вежливо помог снять верхнюю одежду. Показательно поклонился. Громко позвал Акако, будто это его сестра или девушка, с которой он живёт столько лет, что привык к ней. И прошёл в столовую, не дожидаясь других. Внутри он, впрочем, разлил по чашкам чай, но совсем не как прислуга, а как хозяин дома, приглашающий на дружескую беседу.
— Ой, опять ты тут хозяйничаешь! — Акако влетела в кухню вовсе не в прекрасном обличье. Нет, она всегда была красива, высока, привлекательна, но сейчас её тёмно–алые волосы растрепались, а очень короткий халат, который мог бы выглядеть сексуально, был очень плохо поглажен. Антуража добавляло лицо самой модели, превращавшее её в полную ярости горгулью.
— Акако–сама, сегодня синий! А что насчёт красного, который прозрачный?
— Ты вообще какого хуя не постирал моё платье?! Я твоего Ватсона в камин отправлю вместо дров!
Сагуру закатил глаза, а потом показательно вежливо контратаковал:
— В таком случае в качестве отплаты буду вынужден отправить туда весь ваш гардероб, Акако–сама.
— Вот видите, а? И где мой послушный раб, а?
Аоко, которая раньше стояла с лицом, вроде «я вам вообще нужна?», заняла один стул. Рядом — её отец, который секундой назад был готов уйти, но держался — тут присутствует очень важный свидетель. Пожалуй, даже единственный.
— Что ж, вы насчёт школы, верно?
В одну секунду нежный и тёплый «Эрл Грей» превратился в непонятное пойло. Никто не решался задать первый вопрос, потому пострадавший начал давать показания сам, по своей воле:
— Я не совсем сирота — моя бабушка проживает в Великобритании. Мне просто не повезло, — лицо дворецкого окрасила искренняя грусть. — Родители спешили в аэропорт на самолёт из Японии, и тут авария. Они умерли моментально, а дрожащего меня вытащила какая–то женщина. Мне было семь лет, я был сознательным ребёнком.
Все в комнате присмирели, и даже Акако показала добрую часть своего ледяного сердца, внимательно вслушиваясь в речь парня. Но тот, вдруг, рассмеялся и быстро бросил, будто это может разрядить обстановку:
— Ну, я уже связался с бабушкой, спасибо Акако–саме. Скоро я восстановлю свои документы, хе–хе.
— Я рад за тебя, Сагуру–кун, но я хочу узнать подробности. Ведь ещё суд будет.
Сагуру дрогнул, но кивнул. В его глазах кипела смелость.
— Да. Я главный свидетель, и я хочу присутствовать там.
— Не боишься? — парень замотал головой.
— После той школы? Чего бояться после этой школы? Да ничего!
Парень допил свой чай и отошёл к тумбочке. Взяв новый пакетик, он кинул его в чашку и залил кипятком. Потом бросил два кубика сахара и сел вновь, размешивая напиток.
— Мне не повезло с самого начала. Я встретил заместителя директрисы того самого детского дома. Она не поверила, что у меня есть живая бабушка.
Девушки переглянулись, и лишь Накамори согласно кивнул.
— Да, общался с ней, — сказал он. — Такая глухая женщина… ещё и самодовольная, и права всегда…
— Да, не больше, не меньше, — Сагуру отпил ещё немного. — В школу я пошёл сразу же. Вообще, эта школа, как школа, если вы не один из «
избранных».
— А как вас выбирали?
— Нам предлагали тест. Это было что–то среднее между тестом на IQ и на общую эрудицию. Ну и ещё за нами наблюдали, сколько я заметил.
— Да, это мы знаем… С чего начиналась сама терапия?
Парень на секунду замолчал и оглядел всех. Когда он убедился, что все смотрят на него, ждут и слушают, он начал говорить:
— Сначала это была совершенно нормальная программа по поддержке сирот. Нас таскали по каким–то развлечениям, отправляли на интересные конкурсы, что–то дарили по праздникам, — лицо Сагуру преобразилось за долю секунды. Внимательней всех за ним наблюдала Аоко, за его эмоциями, — как выкармливают скот на убой.
Вдруг чашка дворецкого снова оказалась пустой, но Акако заменила пакетик и долила кипятка. Потом встала и убежала, под печальный взгляд студентки полицейской академии. «Стоит Акако–тян растрогаться, она бежит скрывать эмоции. Надо сказать ей, что и у меня чай закончился, чтобы разрядить обстановку».
— Аоко, допей мой.
Вдруг к девушке подвинулся недопитый чай её отца. Он уже остывал.
— Спасибо. Сагуру–кун...
Они были одного возраста, но почему–то Аоко ощущала такую пропасть между ними, будто они из разных веков.
— Прости, что заставляем тебя вспоминать.
— Нет, я должен. Плюс, я хорошо разыгрывал дурачка, мне досталось меньше всех, — он глубоко вздохнул, когда Акако вернулась и поставила чайник, — Правда, была особенность: конкурсы и призы никогда не были коллективными. Не было конкурсов на сплочение или чего–то того. Нас разобщали, мы потихоньку лишались возможности говорить и доверять друг другу. Сначала к тем, кого мы и так не жаловали, потом потихоньку ко всем остальным.
— Да, это серьёзно. Дальше?
— С нами работали дипломированные психиатры. Благодаря слежке, они находили подход к каждому. Одной женщине я даже верил… сначала. Потом я понял, какую цель она преследовала, и стал наблюдать за другими мальчиками и поведением сотрудников, чтобы переиграть их.
— Хорошая тактика, должна признать.
Сагуру мягко улыбнулся Акако. Вот что разрядило обстановку на то время, когда быстро закипевший кипяток вновь заваривал ещё несколько пакетиков, так это такой милый комплимент.
Потом в воздухе вновь замерло напряжение.
— Были все стандартные методы: иллюзия выбора, повторение, контроль информации. В некоторых случаях использовалось хирургическое вмешательство.
Дворецкий осёкся. Он говорил всё показательно сухо, но, кажется, с каждым новым воспоминанием, его лицо дрожало всё больше.
— Побои тоже… были методом.
Остальные замерли на своих стульях. Никто не решался прервать дрожащий голос свидетеля тех событий.
— Знаете, я даже… по детской дурости завидовал другим. Им так мозги отшибло, что они почти не чувствуют боли. Я ведь всё ощущал.
Холодильник запищал, но тут же прекратил, а Сагуру снова нелепо захохотал:
— Ну, я… Блин, простите, что я постоянно смеюсь. Просто снова быть на свободе после…
этого.
— Мы понимаем, Сагуру–кун, — инспектор Накамори перекинул руку через весь стол и поддерживающее похлопал парня по спине. Тот улыбнулся. — Но я хочу знать ещё кое–что. Ты знаешь, какими становятся дворецкие после промывки мозгов?
— Ах, да. У них в сознании куча вещей. Конкретное количество зависит от уровня памяти конкретного индивидуума, — парень собрался долить себе чая, будто кому–то всё ещё есть до него дело, но чайник уже остыл. Пришлось ставить снова. — Они не думают и не чувствуют ничего, по большей части, кроме некоторых базовых вещей.
— Можешь под диктовку?
— Да. Они запоминают дорогу до дома, его номер, расположение комнат, расписание дня. Им можно доверить заботу о финансах, охрану драгоценностей. Ещё они легко могут запомнить пароли от социальных сетей, даже если там череда беспорядочных символов и цифр, — девушки переглянулись.
— Сагуру–кун, это тоже для разрядки обстановки?
Парень посмотрел на дам с лукавой усмешкой.
— Нет, это правда. Но заходить туда они не будут, по крайней мере, без приказа.
— Знала бы, не покупала.
Вдруг рука дворецкого приобняла его хозяйку за плечо, и послышался самый искренний хохот за вечер:
— А в какой социальной сети можно оценить Вашу фотосессию в стиле ню, Акако–сама?
В секунду напряжённое настроение почти испарилось. Сагуру и Акако походили на будущую парочку из типичной романтической комедии. Аоко выключила чайник, который кипел уже некоторое время, и заварила ещё несколько пакетиков. А Накамори сидел над блокнотом, но не читал ничего из написанного.
На долгие минуты комнату окутало спокойствие, умиротворённость, передышка, которой все ждали. Никто не решался что–то говорить, как–то прерывать это перерыв. Никто, кроме того, кто занимал здесь главную роль.
— Аоко–сама, я периодически смотрел на Вас. Знаете, не похоже, что Вы просто пытаетесь закончить дело.
Аоко бросила взгляд на парня. Её выражение лица было потерянным, непонятным, неопределённым, но в нём точно не было того «позитива» от смеха над давней подругой и её незадачливым дворецким.
— Как бы сказать… папа?
— Я не мог просто так арестовать их, поэтому мне пришлось купить у них одного дворецкого… Это он нас на тебя вывел.
В секунду на лице Сагуру появилась наивно–детская надежда, а его лицо заметалось между отцом и дочерью.
— А? Кто–то тоже в сознании?! — но инспектор замотал головой.
— Нет. Но волей случая мы задали ему пару вопросов, и он упомянул тебя.
Парень внимательно посмотрел на новых знакомых. Он мог назвать много имён и точно ждал любое, кроме…
— Кайто.
В секунду Сагуру преобразился. Его брови сместились к переносице, губы искривились, глаза зажглись, но ничего из этого не означало что–то позитивное. Наоборот, его лицо стало разозлённым и сильно разочарованным.
— Кайто… Затычка в каждой бочке. Он был одним из самых долгих проектов, — сейчас дворецкий практически не моргал, а его взгляд упёрся в неизвестную точку на дне чашки с остывающим чаем. — Многие ненавидели его за элементарное.
— Элементарное?
— Поскольку он нас раздражал, психиатры использовали вторую тактику — втирались в доверие. С ним очень хорошо обращались, а он, после нас, потихоньку начинал в это верить, — парень допил последнюю кружку чая, — но всё равно он был такой… «сам по себе»?.. Вы не представляете, что я чувствовал, когда увидел его в
том состоянии. Я ненавидел его, как и многие, но с другой стороны, чтобы они справились с ним… Ай.
Сагуру отложил свою кружку, махнув рукой. Больше в него не лезло, и он поднялся над столом.
— Не думаю, что он хочет меня видеть, да и это взаимно, но я был рад помочь всем остальным, — и опять хохоча, будто рассказывает анекдот, ещё раз уточнил, — кроме него!
На этом главный свидетель по делу удалился.
Для инспектора это была полезная встреча. Осталось только разговорить его на подробности, некоторые имена, маленькие факты, что будет просто, ведь он выглядит не глупым. Да, Накамори жалел его, искренне, но каждый ценный свидетель для полицейского — это уже не соломинка, а целый плот, который может не просто вытащить из воды, а доплыть куда нужно.
Акако же, не отрываясь, смотрела в спину своего дворецкого. Ей Сагуру объяснил тему мельком, а потом оставил наедине с телевизором и разоблачающим репортажем о школе. Сейчас же девушка услышала больше и всё её настроение, вся её злость, вся её обида испарились в момент. Нет, наверняка через минут пять она снова прикажет ему гладить её одежду, но уже как–то мягче… Хотя она за него деньги заплатила, потому никакой мягкости! Эта модель такого характера, что поделать?
А вот Аоко не сдвинулась с места ни на миллиметр. Её взгляд прожигал спину дворецкого, но она жалела не его, а своего, Кайто. Она смотрела на Сагуру и хотела задать вопрос «почему?», «за что?», «что он вам сделал?», но держалась… Нет, не выдержала.
Студентка встала и выбежала из столовой.
***
— Сагуру–кун… почему? Почему вы так ненавидели Кайто? — Аоко ждала объяснений, но Сагуру посмотрел на неё с усмешкой. В его взгляде она увидела необоснованный хохот.
— Разве для этого нужна причина? Это не всегда так работает. Скажу честно... я с другими детьми дрался, как с ним бывало... Или участвовал в побоях скорее?
Слова повисли в воздухе, а потом растворились, повышая в напряжение в несколько тысяч раз. Парень смеялся, смотря на девушку, а девушка смотрела на парня с раздражением, растущей ненавистью и презрением.
Аоко хотела, требовала, но не получила ответов.
Сагуру просто не смог их дать.
— Папа! — вдруг Аоко закричала в сторону кухни, — я собираюсь и еду в больницу. Вернись домой и позаботься о Киде!
— Что? Сейчас?! — Накамори быстро выбежал в гостиную, но девушка уже скрылась в прихожей. Далее она кричала оттуда:
— Да, сейчас! Теперь я ещё сильнее переживаю за Кайто. Он даже в такой ситуации успевал улыбаться, а из него сделали… ох, мне нужно поговорить с Даичи–саном! Надеюсь, когда–нибудь он пойдёт на поправку… Нет, он пойдёт на поправку!
И Аоко открыла дверь гостиной. В синей куртке, с улыбкой на лице, не отпуская дверной ручки, она подмигнула всем и весело прокричала, на миг вернувшись к детской привычке говорить о себе в третьем лице:
— Аоко гарантирует!
А потом девушка скрылась за дверью, убегая вдаль.
***
Аоко прибыла к больнице к половине второго. Она уже плохо помнит, как открылись входные двери, как за поворотом исчезла регистратура, как она забежала на второй этаж и нашла нужную палату. Важно девушка открыла белую дверь и увидела его.
Кайто не смеялся. Не выражал эмоций. Ничего не говорил. Он смотрел в окно безразлично, без интереса, будто та фотография весёлого мальчика из файла не его. «Кайто…», — всего за несколько мгновений Аоко оказалась на стуле напротив пациента.
— Снова здравствуй, Кайто.
Дворецкий смотрел на неё внимательно, изучая. В его глазах что–то мелькнуло, но вновь не смогло полностью овладеть им, его воля до сих пор подавлена. Он не знал, что сейчас может поднять руку. Он не знал, что мог бы что–то сказать. Он не знал, что он человек, а не…
Вдруг уголки его губ поднялись. Под удивление хозяйки, лицо дворецкого окрасила нелепая улыбка. Он медленно сказал:
— Доброе утро.
Всего через секунду девушка залилась смехом.
— Доброе… что?! Сейчас половина второго, идиот! Это «добрый день»! — в её словах не было издёвки, лишь бесконечный хохот. Студентка не могла остановиться и еле–еле сдерживала себя ладонью у рта, но это не работало. Руки склонялись к животу, чтобы схватить его.
Вскоре, её смех полностью заполнил палату, а Кайто снова улыбнулся. На этот вышло чуть удачней, но всё ещё не искренне, для галочки:
— Добрый день.
Собрав все силы в кулак, Аоко прекратила хохотать и улыбнулась дворецкому в ответ.
— Добрый день, Кайто!
Впервые, всё замерло на по–настоящему хорошем моменте.
