***
Инспектор сделал пять глотков подряд и поставил жёлтую кружку на стол. Горький кофе казался ему сладким. Сегодня Накамори был очень спокоен — Мегурэ взял выходной ради больной жены и прекращения кошмаров, и полицейский штаб на некоторое время утих. Птички чирикали за окном, в соседней комнате слышались многочисленные визги принтеров, но отдохнуть так и не удалось. Сегодня в штаб пригласили ценного свидетеля, и, как Шиничи и говорил, он был очень громким. И настолько, что кансайский диалект дошёл до ушей полицейского, едва парень поднялся на второй этаж. Так, раздражая слух Накамори, приметный осакский говор приближался и приближался, перемешиваясь со спокойным тоном детектива Востока, пока дверь не распахнулась. За ней стоял знаменитый детектив Запада в его любимой кепке и очередном джинсовом комплекте, будто другой одежды у него не было. И это легко создавало контраст с Шиничи, который предпочитал официальный стиль и кучу разных рубашек. Забавно, как иногда обычная одежда помогает увидеть различия в характере. — Добрый день, инспектор–хан, я Хаттори Хейджи! — его весёлая улыбка совсем не шла под тот факт, что Шиничи рассказал ему о теме визита. Его коронное раздражённое выражение лица с полуприкрытыми глазами не пропадало почти минуту, а потом он смиренно сложил руки на груди и шепнул другу прямо в лицо: — Хаттори, ты взял дневник? Это совсем не изменило кансайца; он остался непоколебим. С таким человеком ничего не поделать. Может, это и к лучшему: нет вспыльчивого Мегурэ, который давно бы устроил всем разбор полётов за «улыбочки». — Вот. На стол Накамори лег синий дневник. Он был потрёпан, но, скорее всего, из–за того, что Хейджи хранил его около десяти лет, не зная, куда девать. Из основного в глаза бросался принт — Человек–Паук, выставивший руку вперёд, а на другом корешке были лишь две алые линии по бокам. Также отсутствовали закладки из ткани, замки и прочие штуки, повышающие стоимость «книжечки». — Обычный детский дневник, — придирчиво, но спокойно заключил инспектор. Он максимально аккуратно открыл первую страницу дневника под внимательные взгляды юных детективов. Первая страница не была чем–то особенным — на ней лишь имя владельца без фамилии или ещё каких–то данных. «Такое нужно сразу пропускать», — с такими мыслями инспектор перевернул страницу и побелел. Перед детективами было два рисунка. Начнём с первого: на нём изображён Сакай Уйтиро, завуч и спонсор школы. Дерзкий, болтливый и наглый, он стоял перед окном спиной к «зрителю» и опирался ладонью на стекло. Пусть за ним не было видно улицы, идеальная анатомия и магия естественных красок превращали красивый портрет в настоящую фотографию, как умеют искусно изображать лишь самые гениальные художники. Шингу явно имел талант к рисованию, но обстоятельства сложились не лучшим образом. И всё же второй рисунок беспокоил куда больше прекрасного первого. Нет, не «беспокоил». Пугал. Сюжет таков: на полу сидел мальчик с русыми волосами, поджав маленькие ноги под себя, а дрожащие руки сжав на грязных коленях, и плакал, обливаясь самыми горькими слезами. И они походили на настоящие столь же сильно, как и человеческие органы с огромными купюрами денег, испачканные в свежей крови, — эти предметы падали на обливающегося слезами мальчика, словно самый обычный дождь. Казалось, инспектор слышал стонущий плач с этой картины. — Продажа органов, — несдержанно пробурчал Шиничи. Страх пробрал даже его, но уверенный голос не колебался. — Значит, это завуч? — Видимо. Инспектор перелистнул страницу. Слева его встретил юный старик около пятидесяти лет, в позе мыслителя, а справа — графично выполненная гора трупов со вспоротыми животами. Их поразительное соответствие реальности, показанное в верных цветах и ровных формах, вызывало настолько сильный приступ тошноты, что Накамори махнул рукой, скидывая со стола ещё полную кружку прямо в сторону кансайца. К счастью, осколки не поранили парня, но пятно от кофе оказалось прямо на бедре. Обычно Хейджи бы вспылил, так как Казуха только вчера постирала одежду после другого дела, но и его голова поплыла. — Давайте следующую, пожалуйста... Страница перевернулась: слева — важный директор в вычурном кабинете, справа — рисунок целой кучи маленьких детей с полуопущенными лицами. Они стояли вровень, словно рота солдат, а их лица? Измученные зомби, которым не нужна сползающая кожа или пустые глазницы, — пустые детские глаза страшнее любой компьютерной графики или креативного костюма. — Вероятно, этот пацан обличал грехи других людей. — Да, похоже на то, — Шиничи взял дневник в свои руки с разрешения инспектора. На первых страницах были лишь преподаватели: кто любил грабить деньги, кто — обнажённых женщин, а кто — беспощадно пытать юных учеников. Следом появились и небезгрешные ученики: вот некий пацан–брюнет, на листе которого лежал мёртвый мальчик с торчащим во лбу гвоздём. Вот какой–то шатен, который играл в покер в подпольном казино. А вот совсем низкий русоволосый мальчуган, который разбрасывался шприцами непонятного содержания. В одном рисунке инспектор не сразу узнал Сагуру, — у него была другая причёска, странная фигура, и Ватсон имел совсем другой окрас. — Похож на Хакубу, но другой. — Кайто–кун сказал, что Сагуру–кун был в больнице весь год, пока там учился Шингу. Возможно, он нарисовал его по рассказу. — Вероятно, — согласился Хейджи, хотя волновало его совсем не это, — но кого он избивает? Мужчина пригляделся. Вдруг его пробрала дрожь. — Муку–кун? Это разве не Муку–кун? — Тот, у которого один из самых тяжёлых случаев? — встрепенулся Шиничи, странно махнув правой рукой. Пара лёгких папок слетели со стола даже от такого, но парень быстро их подобрал. — Да. А где он, я его пропустил? — инспектор не листал тщательно: листов было прилично, и сначала искали на последних страницах. Так портрет похожего на Кайто парня нашёлся почти в самом конце. Его второй рисунок был крайне необычным — на листе был изображён плачущий ангел. — Это что должно означать? — горячая голова Хейджи долго размышляла над этим. — Муку был добрячком? — Возможно. А может, в этом нужно искать некоторый смысл… Но дневник явно ценен! Ты молодец, что сохранил его, Хаттори. — Я честно хотел его вернуть, просто… забывал, ха–ха… Да и я не знал, что там происходит… Мужчина внимательно наблюдал за диалогом. Самые простые вопросы были важными, как никогда, потому, поднимаясь для сбора осколков, от которых свидетель отошёл, Накамори приступил к допросу: — Где вы встретились? — А, на улице. Я нашёл его в толпе. Он был очень испуган и потерян, потому я спросил, нужна ли ему помощь. Тогда он назвал адрес детского дома, и я отвёл его туда. По дороге и познакомились. — Каким он был? Как говорил? — Он выглядел нормальным. Даже кое–какие знакомые мне аниме смотрел. Если только, — Хейджи прижал руку к губам в задумчивом жесте, — смеялся странно. Фальшиво. — Ясно, — убрав осколки с помощью совка, который он вчера забыл вместе с веником и обещанием убраться здесь, мужчина отошёл к мусорке в глубоких раздумьях. Последний и главный вопрос задал Шиничи: — Хаттори, из–за чего вы поссорились? Лицо кансайца обрело самые неожиданные краски. Может, удивление и вправду было совсем не в тему, но вместо печали лицо перекрыл стыд. Тот самый, который приходит, когда ссоришься из–за лопатки, не поделённой в песочнице, в обидных, но не оскорбительных прозвищах; или из-за общей знакомой девочки, хотя до серьёзной любви ещё расти и расти. Но всё действительно оказалось весьма прозаично, когда Хейджи вытащил из кармана бумагу и разложил, показывая рисунок. В чертах маленькой девочки слабо различалась девушка, которую Шиничи знал, но неизменный конский хвост с бантиком оставался визитной карточкой Тоямы Казухи. Но каким был рисунок! такой влюблённый и чистый, словно у девочки вот–вот вырастут нимб и крылья, а потом она улетит далеко в небо, как ангел. Лучше всего были изображены сверкающие зелёные глаза. — То есть, — у инспектора, который только вернулся, задёргалась бровь, — вы поссорились из–за девочки? Серьёзно? В таком серьёзном деле вы поссорились ИЗ–ЗА ДЕВОЧКИ?! — Но он совсем не был странным, и я…! — Успокойтесь, — мягкий голос Шиничи чуть успокоил Накамори. Он сел на стул напротив письменного стола. — У Хаттори очень горячий нрав. И как вы умудрились поссорится из–за Казухи–тян? Хотя стоп. Не дав другу договорить, детектив замер. Он внимательно смотрел в направлении стены, но при этом не в неё, а в какую–то отсутствующую точку. Потом перевёл взгляд к кансайцу, и его глаза сузились. Этот осуждающий взгляд был лучше любых оскорбительных слов. — То есть они с Казухой–тян виделись, и ты даже не привёл её с собой? — Д–да, виделись! Я пригласил его к себе, когда увидел его в Осаке. Я его другом считал! — Хейджи замер. Он лишь рыл себе могилу поглубже. — То есть он приходил к тебе домой и твои родители его видели? — Мама, и всего раз! Она ничего не знает! А у Казухи сегодня чемпионат по айкидо, к которому она готовилась целый год! Я не мог её остановить! Шиничи вздохнул. Нет, он не был разочарован решением Хаттори — у самого было дело, когда совпали дача свидетельских показаний и чемпионат по каратэ у Ран, но такие факты добавляли лишь ощущения незавершённости. — Чёрт с тобой. Но это не что–то серьёзное, а то вдруг, — детектив улыбнулся, похлопав друга по плечу. Он повернулся к инспектору; тот держал в руках телефон. — Инспектор? — Алло, Кайто–кун? — после слов инспектора, парни внезапно напряглись. — Мы разговариваем со свидетелем Хаттори Хейджи. Даичи тебе говорил?... Да… Да, смуглый кансаец… Он говорит, что Шингу был в Осаке. Ты что–то об этом знаешь...? Нет...? Жаль… Спасибо… На несколько секунд диалог прервался, пока Накамори что–то слушал в трубке. Он не спешил обращаться к говорившему, но и важности в диалоге на том конце не видел. Лишь минутой позже он «поинтересовался»: — Аоко в магазин собралась?.. А зачем тебе дневник, тем более такой странный? Не помню, чтобы у нас такие продавали… Хм, ясно… Будь аккуратней. В моей комнате ваза запылилась… Спасибо, благодарен, — на этом мужчина положил трубку. — Этот «Кайто» попросил дневник? — тут же поинтересовался Хейджи. Почему–то его лицо немного сморщилось, но потом всё стало ясно: он чихнул. — Извините. — Да, с синими страницами, — инспектор обречённо уронил голову набок. — Почему синими? Вы видели где–нибудь дневник с синими страницами? — У Ран был дневник с красными, — вдруг Шиничи взял дневник Шингу в руки. — Этот Кайто похож на Муку, да? Он тут есть? — Ой, не уверен, что я хочу знать, но давай лучше я найду. Лист за листом, туда и сюда, вперёд и назад, — и портрет Кайто нашёлся в самой середине. Он улыбался, смотря вперёд — обычный озорной мальчишка в простой футболке и шортах, который готов убежать с картинки играть в футбол или прыгать по гаражам, но вряд ли у него была такая возможность. Да и на этот портрет никто не смотрел — все с непониманием уставились на правую страницу. Шиничи и Накамори не нашли слов, а Хейджи еле выдавил: — Это что… огромный знак вопроса?***
— Я дома! Кайто, как обычно, встречал Аоко с порога вместе с мяукающим и юрким Кидом. Стоять вдвоём в тесной гостиной с котом, трущимся о ноги, было чем–то истинно домашним, что с лёгкостью вызывало улыбку на и так счастливых лицах. — С возвращением! — после естественной фразы дворецкий почти сделал реверанс, хотя на деле лишь наклонился, чтобы подобрать выпавший из открытой сумки дневник с изображением неизвестной картины в жанре абстракционизма. Ну, или просто кружков и треугольников. — Весь район обежала; только здесь синие! — Спасибо, — в этот раз Кайто действительно поклонился, чудом избежав тумбочки с обувью. На его лице играла искренняя вежливость. — Ужин на кухне. А фломастеры? — Сейчас достану. Пачку с белым фломастером несложно найти, — девушка раскрыла сумку и вытащила из неё небольшую пачку фломастеров. В ней были все те, о который Кайто говорил: белый, зелёный, жёлтый, красный и чёрный. — Не пойми меня неправильно, но у каждого есть секреты, и это всё звучит слишком загадочно. Может, хоть намекнёшь? — В этом совсем нет ничего загадочного, — дворецкий приоткрыл перед хозяйкой дверь убранной гостиной, а затем и идеально вымытой кухни. По чистой комнате быстро распространился пряный запах мясного стейка, покрытого острым соусом, а затем ядовитый аромат фломастеров, который при этом побуждал принюхиваться к нему снова и снова. В этой странной обстановке Кайто невысоко занёс руку над бумагой, опустил вплотную к листу и беспорядочно начертил нечёткую белую линию наверху страницы, будто пытался нарисовать что–то вроде размытого заката. Нет, это даже не линия, а череда толстых кривых загагулин. — Может, лучше карандашами? — Да, Вы правы. Хотя верх лучше смотрится с фломастерами, подождите. — Кайто вернулся к «художествам». Аоко внимательно присмотрелась к тому, как дворецкий сосредоточенно чертил кляксы из других цветов на других листах: первым появился зелёный лист, за ним жёлтый, после — красный и чёрный. Так парень потратил пять листов, непонятно, на что. — Нет, это очень загадочно. — Ничего такого. Так один мой одноклассник делал, — Кайто честно не хотелось брать пример с Альберта, но его идея подходила его мыслям как нельзя кстати. — Лучше карандашами? — У меня где–то гелиевые ручки были, ими ещё круче! — так и не доев, девушка выхватила новенькие фломастеры и бегло исчезла за выходом. Первые секунды Кайто смиренно смотрел в сторону двери, затем опустился к дневнику. Он уже распределил имена по стопкам, осталось лишь зафиксировать их. Правда, некоторых фамилий он ещё не знал. «Нужно будет спросить», — улыбнувшись, парень повернулся на скрип. — Нашла! Как–то выиграла эти гелиевые ручки на каком–то школьном конкурсе. Приняв их, дворецкий просиял ещё сильнее. Аоко тоже улыбнулась, села на прежнее место, подняла вверх на вилке большой кусок мяса и выронила его, услышав внезапный вопрос: — Фамилия Нагисы? — А? Шимару. Медленными, выверенными движениями Кайто вывел: «Шимару Нагиса» на «белом листе». За ней последовали: «Накамори Гиндзо», «Абэ Даичи», «Коидзуми Акако» и, более чем внезапно, «Кудо Шиничи» и «Мори Ран». — Ты хочешь записать все имена, чтобы не забыть? — Вроде того, — хоть Кайто и был спокоен, кандзи «Ран» немного путался под пальцами и поддался не сразу. — Мило, но почему Шиничи–сан и Ран–сан? Ты их видел? — Только в ресторане, как и Вы. Просто чтобы не забыть, кто Вам нравится, — эти слова, вперемешку с удивительной ясностью и радостью на его лице, вызывали счастье и у хозяйки. — Спасибо. Аоко с чистой душой и сердцем вернулась к еде, будто её работа закончена, но это было ненадолго. Написав в зелёном списке всего одно имя, «Муку», Кайто посмотрел на жёлтый. — Аоко–сама, фамилия Вашего одноклассника Аки? — Меко, — нелепо ответила девушка, пока под жёлтым фломастером выводилось: «Меко Аки». — Ты всех решил записать? И что за списки такие? — Сложно сказать… А с кем Вы учитесь в полицейской академии? — Это похоже на допрос… — Простите. Хочется знать, кто это. — Ну, наша компания — это Хара Минами, Такаши Ута, Танака Рюдзи… А почему они в жёлтом списке? Что за секрет такой? Кайто издал лишь короткий неловкий хохот. Аоко по–детски надулась. — Кто ещё? — Такэути Саю, Харада Гаку, Араки Но. Ещё кто–то? — Нет, это всё. — Ладно. Но особо не секретничай, — Аоко встала из–за стола, доев. На Кайто она уже не смотрела, потому едва заметила, как он переворачивает лист. Хозяйка ушла. Рука дворецкого оторвалась от листа, и парень подобрал тарелку, направившись к мойке. Пусть он работал тщательно, взгляд не отрывался от дневника. Он же и привлёк внимание котёнка, который давно приноровился запрыгивать на стол. Кид понюхал бумагу, словно оценивая фломастеры и гелиевые ручки, но ничего не ощутил. Зато Кайто заговорил с ним вслух, подбирая алую ручку. — Такой список действительно полезен, согласись? В алом списке медленно появилось имя «Шингу». — Как там его фамилия? Хотя… Записав туда же имя «Сагуру», Кайто убрал гелиевую ручку в пачку. Он будто бы усмехнулся, правда, сухо и, как всегда, безэмоционально. Глаза медленно прошлись по готовым спискам. — В чёрном листе пока никого нет.