Наоко сидела за учительским столом и медленными глотками пила кофе, смакуя его терпкий вкус. У нее было "окно", то есть, он была полностью свободна весь текущий урок и до начала следующего. Времени девушка даром не теряла: она просматривала на компьютере список работ, демонстрируемых на грядущей конференции, посвященной адаптации в обществе Магических животных или же выживших муравьев-химер, на которую ее пригласил Итикава-сама и на которой он обещал познакомить ее с "заинтересованными лицами". Изучая информационные карточки работ, Наоко все больше убеждалась, что почти все ниточки в трудах выступающих так или иначе вели к Темному континенту, и все сильнее ее мучил вопрос: почему даже образованным, умным людям так трудно признать важность его изучения?
Из размышлений девушку выдернула другая учительница, зашедшая в класс, — высокая черноволосая женщина сорока с небольшим лет, одетая в костюм.
— Такада-сан, я могу забрать из стола одну бумажку? — вежливо спросила она, подойдя к Наоко.
— Конечно! — улыбнулась девушка в ответ и, не вставая, отодвинула кресло, чтобы освободить своей коллеге проход к ящикам в столе. В следующую секунду в класс пожаловали мальчик и две девочки-близнецы и сказали хором: — Здравствуйте!
— Здравствуйте, ребята! — с улыбкой поприветствовала их Наоко. — У вас ведь уже закончились уроки?
— Закончились, Такада-сенсей, — ответил мальчик с важностью того, кому поручили держать слово. — Мы захотели повидаться с вами.
— Повидаться со мной? — польщено сказала Наоко. — Как это мило с вашей стороны, ребята! Вы знаете, я всегда вам рада.
На лицах подростков отобразилось смущение. Минуту они мялись и ничего не говорили, а Наоко с интересом ждала.
— Если уж вы пришли поболтать со мной, — заговорила она, — то берите тогда пластиковые стаканчики, — она повернулась к учительнице, все рывшейся в ящиках, — Араки-сан, нам же можно воспользоваться вашим чайным набором?
— Разумеется, Такада-сан, используйте на здоровье! — с улыбкой отозвалась женщина. Наоко достала плоскую коробку с пакетиками самого разного чая и, раскрыв ее, протянула ребятам со словами:
— Выбирайте, что понравится!
Ученики растерянно забегали глазами по содержимому коробки и, определившись, робко взяли по пакетику. Затем каждый из них заварил себе чай в кипятке из кулера, и они разместились за партами, близко к учительскому столу, и устремили к Наоко горящие взоры.
— И о чем же поведем разговор? — спросила она. Девочки одновременно посмотрели на мальчика, и он, важно кашлянув, сказал, впрочем, не без робости:
— Сегодня на одной перемене вы упомянули о древних цивилизациях. Еще вы сказали, что расскажите нам подробнее, когда будет время. Мы выяснили, что вы сейчас свободны, и подумали... подумали, почему бы нам не зайти?
— Мы бы очень хотели послушать вас, — тихо подала голос одна девочка, застенчиво улыбаясь.
— Вы очень интересно рассказывали! — воскликнула тут же вторая.
— Вот в чем дело, — ласково усмехнулась Наоко. — Древние цивилизации — это очень обширная тема для разговора, мы с вами просто не уложимся в такое короткое время, ведь у меня сегодня еще один урок. Вот если бы вы могли задержаться после уроков в пятницу...
— Мы можем, — со значительным видом сказал мальчик. — Мы убеждены, что свободное время нужно проводить с пользой.
— Вот и прекрасно! — улыбнулась Наоко, отхлебнув кофе. — А пока расскажите мне, как у вас дела.
— По алгебре снова столько домашки... — проговорила одна сестра, сокрушенно опустив голову.
— И не говори! — сразу вздохнула вторая.
— Уже лето, а нас не перестают мучить, — пробурчал мальчик. — Поскорее бы каникулы!
— Не забываете, что у вас потом еще летняя практика! — предупредительно сказала Араки-сан, разгибаясь с найденным листком в руках. Послышался дружный разочарованный вздох.
— Я подумываю над тем, чтобы создать в каникулы что-то в духе клуба любителей истории, где мы с вами могли бы погружаться в прошлое и потом проводить викторины, — обратилась Наоко к расстроенной троице. — Вам интересна такая идея?
— Да! Ну конечно! Еще как интересна! — отвечали ей наперебой.
— Тогда буду дальше думать в этом направлении. — спокойно заключила Наоко.
Они поговорили еще немного, после чего ребята, допив чай и от души поблагодарив Наоко, ушли.
— А они просто обожают вас, Такада-сан, — улыбнувшись, сказала Араки-сан, — и это при том, что вы работаете здесь совсем недавно! У вас, должно быть, талант ладить с детьми. Думаю, вы станете замечательной матерью!
Наоко улыбнулась, тотчас представив взирающее на нее с обожанием лицо Хиро.
— Никакого таланта, — сказала она и снова задумчиво отхлебнула свой кофе. — Просто я с ранних лет занимаюсь детьми.
Возвращаясь домой, Наоко вспоминала посетивших ее учеников. Она была счастлива видеть их любознательность, их стремление к познанию.
— "И ведь за этими детьми стоит будущее, — размышляла она, — отчего следует еще сильнее поддерживать их интерес. Как бы хотелось, чтобы они росли и формировались без влияния предрассудков и пережитков прошлого, стесняющих разум! Ведь главным образом ради них мы обязаны усердно трудится, чтобы заложить прочный фундамент, на котором они потом смогут построить лучшее общество. А для того, чтобы так и было, нужно продвигать идеи в массы, избавлять народ от суеверий (многие до сих пор думают, что неизвестный мир — это и есть ад, куда попадают грешники!!!), показывать, что мы неразрывно связаны с Темным континентом, что мы произошли с него, поэтому не стоит его бояться. Глобальное просвещение — вот что необходимо современному обществу."
Вдруг ей позвонили. Достав телефон, Наоко настороженно нахмурилась: это была тетя Асами.
— Алло!
— Приветик, Наоко! Это я, тетя Асами! — раздался напыщенно беззаботный голос женщины. — Давно с тобой говорила, как твои дела?
— Здравствуйте, тетя Асами! Спасибо, у нас с Хиро все хорошо, — ответила Наоко, придав своей речи интонацию холодной вежливости. — Как вы с Гендзиро?
— Тоже неплохо, вроде бы, — сказала тетя Асами с нервным смешком. — На самом деле, я хотела кое-что рассказать тебе, Наоко. Видишь ли, на днях я прибиралась и вдруг нашла цифровую камеру старой модели, которую еще дядя Шин купил, помнишь? Я просмотрела видеозаписи на ней, и на некоторых из них есть вы с отцом...
Наоко вздрогнула. Она вспомнила записи, о которых рассказывала тетя: они были сделаны незадолго до гибели ее отца.
— Я подумала, что они должны заинтересовать тебя, — говорила тетя Асами, — ведь ты стремишься ко всему, что связано с Хироши. Может быть, когда тебе как-нибудь понадобится в город, зайдешь домой? Я бы отдала тебе камеру.
На слове "домой" губы Наоко скривились в такой усмешке, что ей тут же стало противно от самой себя. — "Как хорошо, что она не видит меня." — пронеслось у нее в голове. Поспешив успокоиться, она сказала самым доброжелательным тоном, на который была способна в ту минуту:
— Послезавтра мне действительно нужно будет по делам в город, тетя Асами. Если вы будете дома, то я, конечно же, зайду.
— Значит, послезавтра. Очень хорошо, — по голосу тети Асами было слышно, что она пыталась все время улыбаться. — Тогда я жду тебя! До послезавтра, Наоко!
— До свидания, тетя Асами.
Наоко облегченно выдохнула. Она давно не испытывала такого напряжения, как при разговоре с тетей. И все же ей было любопытно, отчего тетя Асами сделала свое предложение, проявив неожиданную заботу о ней. — "И еще ее голос, — думала Наоко, — он звучит совсем по-другому: не холодно, не отстранено... У них там явно что-то не так." Но тотчас все перекрыла мысль: — "Мне даже не стоит думать об этом. Если у тети и в правду что-то не так, то ее покровитель сумеет найти решение, верно?" И она вернулась к прежним размышлениям о своей главной цели, хотя и не смогла полностью заглушить оставленный разговором неприятный осадок.
— Ох, Наоко-сан, и интересной же обещает конференция! — без конца восторгалась Харука-сама. — Мне ведь еще никогда не доводилось воочию видеть этих муравьев-химер! А ведь они могут быть очень разумны, прямо как люди.
Встретившись в оговоренном месте, они с Наоко шли к университету, где и была назначена конференция. Вид по-детски зачарованного предвкушением лица Харуки-самы вызывал у девушки теплую улыбку: она была очень тронута тем, что женщина нашла свободное время и тоже пошла на конференцию, чтобы поддержать ее.
— Я тоже очень жду конференцию, Харука-сама, — сказала она взволнованно. — Итикава-сама хотел познакомить меня с людьми, увлеченными так же, как я, Темным континентом. Вот бы мне сойтись с ними! Я уже сгораю от нетерпения приступить к интенсивной работе!
— Не беспокойся, Наоко-сан, — добродушно сказала Харука-сама, — ты обязательно встретишь своих людей, даже не сомневайся.
— Я хочу думать так, Харука-сама, — сказала Наоко. — Каждый день я представляю, как мы будем исследовать, публиковаться, выступать на конференциях. Ведь только так, Харука-сама, я и могу жить: в работе да в работе.
— Я знаю, — проговорила Харука-сама и внезапно посмотрела на нее с какой-то грустью и досадой. — Правда, каждый раз, когда ты так говоришь, я вспоминаю Хиро... Один ведь снова будет мальчишка.
— Не переживайте за Хиро, Харука-сама, — улыбнулась Наоко. — Ему у Горо-сана и Аки-сан очень понравилось, а сами они пришли уж в полный восторг — все говорили мне, какой он милый и славный мальчик!
Харука-сама ничего на это не ответила и, вздохнув, устремила взгляд вперед.
— Вот мы практически и на месте. — сказала она при виде университета и в следующее мгновение воскликнула: — Смотри, Наоко-сан, это же Итикава-сама нас поджидает!
Наоко тоже посмотрела вперед: у широких ступеней университета стоял профессор Итикава, держа руки в карманах и запрокинув голову.
— Чего это с ним? — удивилась Харука-сама. — Задумался о чем-то, что ли? — ее рука взмыла ввысь, — Здравствуйте, Итикава-сама!!!
***
Итикава Кохэку с детства был тем, кому во всем сопутствовал успех. Обладая привлекательной внешностью, большим умом и обаянием, а также стремлением к порядку, он легко добивался расположения и нередко находился в центре внимания. Еще подростком он отличался солидной неспешностью и рассудительностью, что позволяло ему всегда быть лидером среди его сверстников, вызывающим уважение, а у кого-то — и страх.
Кохэку прекрасно учился: по всем предметам у него были только отличные оценки, и на уроках ему нередко становилось скучно. Учителя пророчили ему блестящее будущее, видели его непременно математическим гением, однако после окончания школы Кохэку избрал другой путь: главной страстью его были история и искусство, в которых он разбирался ничуть не хуже, чем в точных науках.
Взбирался по карьерной лестнице Кохэку стремительно. В тридцать лет он уже был известен и успешно преподавал в разных университетах, разрабатывая свои авторские курсы. У него было
много друзей и поклонников, знавших его как человека, неустанно стремившегося ко всему новому, но всегда сохранявшего хладнокровие. Были и те, кому Итикава казался излишне важным, и оттого высокомерным, что пробуждало в них открытую неприязнь, усиливаемую чувством зависти. Впрочем, молодой профессор едва придавал немногочисленным недоброжелателям минимальное значение, продолжая вести себя так, как считал нужным.
Женился он рано на своей сверстнице — тихой и скромной девушке, по внешности и повадкам которой можно было точно утверждать, что ей суждено стать верной хранительницей домашнего очага. В обход окружавших его красоток Кохэку выбрал ту, которая лучше всех могла обеспечить ему надежный тыл. В начале их супружества он не сомневался: главное для решившего достичь карьерных высот, чтобы отношения были стабильными, пускай и без головокружительной страсти, но дающими уверенность в завтрашнем дне и возможность перевести дух.
Жена родила от него дочь, чему Итикава очень обрадовался и сам дал девочке имя — Минори, однако с каждым годом он уделял им все меньше и меньше времени. Семейная идиллия с женой-хозяюшкой и дочкой, преданно ждавшими его, Итикаву более чем устраивала. Но однажды он понял, что все, о чем он мечтал, было им достигнуто, а он был еще молод и полон сил. Кохэку не отчаивался, ведь был уверен, что в жизни всегда найдется, к чему стремиться. Поэтому затишье в профессиональной сфере он благодушно расценил за возможность уделить внимание своей семье, в полной мере ощутить себя ее главой. Вскоре с женой и Минори, которой было уже двенадцать лет, они собрались в отпуск на тропический курорт.
В той поездке Итикава и почувствовал что-то неладное. Семья, долго бывшая для него тихой и уютной гаванью, показалась ему чем-то наподобие лазарета, в котором боец с горячим сердцем вынужден проводить долгие дни лечения, мучаясь от ран и неспособности дальше участвовать в сражениях: все было слишком гладко, слишком благостно, прямо-таки стерильно. Даже на отдыхе заботливая супруга вертелась вокруг него, беспокоясь о его комфорте, говорила с ним только ласковым голосом, ни о чем не спорила, ни о чем не просила. Минори тоже была идеальным ребенком, всегда скромным и послушным. Итикаве то и дело становилось неловко с ними, от их чрезмерной покорности ему. Он впервые не понимал себя, задаваясь
вопросом, почему он несчастлив в совершенном мирке, который сам и создал. В первый раз он испытывал сильное уныние и буквально считал дни до конца отпуска, после которого он мог бы вернуться к работе.
За пару дней до отъезда с ним случилось обстоятельство, сильно повлиявшее на его дальнейшую судьбу. Одиноко прогуливаясь по территории отеля, Итикава наткнулся на группу молодых людей и девушек. Среди них он и встретил светловолосую красавицу с поразительными зелеными глазами, которая вновь наполнила его жизнь красками. Она была милой и веселой в общении, невероятно стройной и очень, очень красивой. Итикава влюбился в нее по уши с их первой встречи. За короткое их знакомство он пережил больше эмоций, чем за все годы своего супружества. Вернувшись к жене, он еще острее ощутил жажду чувств, жажду страсти, которую игнорировал в юности.
Познакомившись с блондинкой, Итикава беспрестанно сравнивал с ней жену, и брезгливое раздражение душило его. По приезде из отпуска он решил доказать себе, что после случившегося они с супругой все еще могут быть счастливы. Он стал выбираться с ней на разные мероприятия, заваливал ее подарками, страстно признавался ей в любви, как мальчишка, и осыпал бесчисленными ласками, силясь разбудить в ней пламя страсти. Но в кротком сердце женщины просто не было места для таких чувств, она любила тихо, нежно и трепетно. Итикаву ужасно злило, что она не может удовлетворять его желания. С досадой он думал о том, что годы с ней безжалостно перечеркнули его раннюю молодость. Это же убеждение дало начало первым в их семье слезам и ссорам.
Когда по удивительному стечению обстоятельств он снова увиделся с красавицей с курорта, он действовал незамедлительно. Повстречавшись с блондинкой всего несколько недель, он решил уйти из семьи. Его жена с Минори были безутешны, но мужчина остался непреклонен и стал жить со своей молоденькой пассией.
Никогда в своей жизни он не любил так сильно. Блондинка заполнила весь его мир, заставив померкнуть даже науку. С ней Итикаве казалось, что он чудесным образом помолодел. Его подруга обожала вечеринки и брала на них его с собой, где он мог общаться с молодым поколением и даже гордиться тем, что не чувствовал себя лишним в их компании. Но время шло, праздная жизнь стала утомлять Итикаву. Ему хотелось побольше бывать со своей любовью дома, чтобы они наслаждались друг другом в спокойной обстановке. Заметила перемену в нем и сама блондинка, после чего быстро охладела к нему. Ей не пришлось долго искать Итикаве замену: она всегда была окружена мужским вниманием.
Измена возлюбленной разбила Итикаве сердце. Он долго пытался вернуть ее, но красавице уже не было до него никакого дела. Итикава погрузился в глубокую тоску. Спустя некоторое время он осознал, что оказался в ситуации, в которой по его вине была его жена, и в его душе поселилось искреннее раскаяние. Он пришел к своей жене и стал просить у нее прощения. Она же не могла долго держаться с ним холодно и вскоре простила, и они снова съехались.
К тому времени Минори уже училась в средней школе. Она мало менялась и была все такой же скромной и тихой, как ее мать. Глядя на нее, Итикава думал: — "А ведь будет потом от неудовлетворения, как я, мучиться." Ему не хотелось, чтобы его дочь впустую растрачивала свою юность, дичась окружающих и закрываясь от мира, и решил заняться ею.
Итикава записал дочь на различные курсы, стал выводить ее в свет, сам постоянно занимался с ней, заботясь об ее интеллектуальном развитии. Он желал, чтобы его девочка была активной и общительной, строила в будущем собственную карьеру. Замечая, что его планы на нее были Минори не по душе, привыкшей к спокойному, одинокому досугу, он испытывал досаду и раздражался. Надеясь убедить дочь в своей правоте, он начал критиковать ее внешность, одежду, интересы, невольно вспоминая модную и веселую блондинку. С началом критики отца Минори перестала быть застенчивой девочкой: теперь она часто закатывала истерики и ругалась с родителями и стала еще более замкнутой.
Итикава не мог терпеть, когда шли против его воли, и тогда он взял жизнь дочери полностью под свой контроль. С тех пор Минори общалась только с теми, кто нравился Итикаве, занималась лишь тем, что он считал достойным, и после школы поступила туда, куда он ее направил. Даже став молодой женщиной, Минори не избавилась от отцовской власти. Пропасть между ними все росла и росла, и впереди были лишь боль и пустота... Но в один день Минори устала терпеть.
***
— Здравствуйте, Итикава-сама!!!
Мужчина обернулся: к нему приближались Наоко с Харукой-самой. Последняя весело махала ему рукой. Он приветственно улыбнулся.
— Здравствуйте, Ямамото-сан! Такада-сан! Благодарю, что пришли пораньше. — сказал он, бросив взгляд на свои ручные часы.
— Мы знаем, Итикава-сама, что вы всегда предпочитаете перестраховаться, особенно если дело касается времени, — улыбнулась Харука-сама, переглянувшись с Наоко и подмигнув ей.
— Спасибо, Итикава-сама, что пригласили на конференцию! — с поклоном поблагодарила девушка. — Ваша помощь бесценна для меня!
— Вы слишком много благодарите меня, Такада-сан, — ответил Итикава с мягкой улыбкой. — Все-таки мы с вами теперь одна команда, так что в том, что я помогаю вам, нет ничего выдающегося.
Наоко хотела возразить, но вместо этого слегка покраснела от смущения, но затем взгляд ее стал воодушевленным и решительным.
— Раз команда в сборе, — бойко подхватила Харука-сама, — то предлагаю не медлить и идти внутрь!
Так они и поступили и зашли в университет.
