Тени прошлого

      Расставшись с Харукой-самой, Наоко отправилась к тете Асами. Та встретила девушку со стильно уложенными волосами, в дорогой тунике элегантного фасона, словом, женщина прямо расцвела. Тем не менее в каждом ее движении сквозила нервозность. Тетя Асами приняла Наоко с не характерной для нее бурной радостью и тут же потянула на кухню пить чай. Наоко отказала ей, сказав, что у нее еще оставались важные дела в городе. — Важные дела... — раздосадованно вздохнула тетя Асами. — Как жаль! Она удалилась, а Наоко продолжила недоумевать, задаваясь вопросом, отчего тетя вдруг стала к ней так благосклонна. Скоро тетя Асами вернулась с зачехленной камерой. — Держи, Наоко. — сказала тетя Асами, вручая ее племяннице. Принимая камеру, Наоко невольно обратила внимание на модный маникюр тети. — "А ведь до встречи со своим бизнесменом она никогда не следила за модой." — усмехнулась девушка про себя, после чего коротко поблагодарила: — Спасибо. — Очень жаль, что ты не можешь остаться, Наоко, — сказала тетя Асами. — Я бы хотела поговорить с тобой. — Да, жизнь с Шуичи-саном, должно быть, очень интересна, — ответила Наоко, убирая камеру во взятый специально для нее рюкзак. — Я хотела поговорить о вас с Хиро, — серьезно сказала женщина. — Ведь ты ни разу так сама и не позвонила мне с вашего переезда. —"С каких пор вас волнует моя жизнь?" — с раздражением подумала Наоко. — Я уже говорила вам, что у нас с Хиро все просто отлично. Надеюсь, что у вас с Гендзиро тоже. — О, у нас с Гендзиро, — нервно засмеялась тетя. — Знаешь, я тоже так надеюсь. Наоко чуть не спросила у тети о смысле ее последних слов, но сдержалась. — Тетя Асами, мне нужно идти. Женщина взглянула на нее глазами, в которых читалось острое нежелание отпускать ее. — На записях с этой камеры все такие милые, — произнесла она с какой-то неловкой улыбкой. — Ты ни на шаг не отходишь от отца. Смотришь на него такими глазами... Отчего-то, пока она говорила, Наоко сделалось очень неприятно. Она упорно видела в поведении тети какой-то подвох. — Конечно, я хотела как можно больше времени проводить с папой. — спокойно ответила она. — Это неудивительно, — сказала тетя Асами. — Хироши редко появлялся дома. А после тех видеозаписей он... Тетя не договорила: Наоко уже не скрывала от нее презрения. Потупив взгляд, тетя Асами смущенно пробормотала: — Сама не пойму, что это такое на меня нашло? Больше не смею задерживать тебя, Наоко. Удачи в делах. — Спасибо, тетя Асами. До свидания. И Наоко вышла прочь из гнетущего ее дома. Короткой встречи с тетей Асами ей хватило для того, чтобы окончательно убедиться, как сильно она устала за день и хотела поскорее вернуться в Широипару.       Вернувшись домой, Наоко первым делом взялась за приготовление еды. За ужином они с Хиро совсем поговорили немного: после всего произошедшего за день Наоко не была настроена на беседу. Хиро это мало беспокоило, ведь ему было достаточно просто завороженно смотреть на мать. В другой раз Наоко бы обязательно рассказала сыну о камере, чтобы после ужина сесть вместе смотреть видеозаписи. Но в ту минуту она чувствовала, что записи с камеры относятся в первую очередь к ней, потому она должна посмотреть их в одиночестве.        Дождавшись, когда Хиро уснул (они ложились довольно рано), Наоко тихонько вышла из комнаты, достала камеру и вернулась на кухню. Это была действительно старая камера, которую на момент ее приобретения не каждый мог достать. По этой причине она стала предметом безграничной гордости дядя Шина, который и был когда-то ее хозяином. Вот и на первой записи, которую увидела Наоко, дядя красовался перед камерой, иногда обращая ее объектив к видам парка. — Только взгляните, какая здесь красота! — говорил он за кадром. — И все это будет на камере! Ну-ка, кто это там у нас? Он повернул камеру к шедшей позади него тете Рин, своей жене, — низкой женщине с крупными чертами лица, жидкими пепельно-русыми волосами и в мешковатой одежде. Они с дядей Шином были удивительно похожи друг на друг, как брат и сестра. Оказавшись в объективе, тетя Рин тотчас стала позировать с неуклюжей кокетливостью. Вдруг издалека долетел голос: — Шин, Рин, чего вы нас с детьми бросили?! Давайте сюда, тут столько уток! Наоко узнала в этом голосе своего отца. На записи замелькали ноги дяди Шина, быстро шагающие по тропинке. Наконец камера оторвалась от земли и сняла тетю Асами: та сердито нахмурилась и быстро отвела взгляд под смешок дяди Шина — она была именно такой, какой Наоко знала ее всю жизнь. Дядя повернул камеру, после чего в кадре показался пруд, на берегу которого вальяжно расхаживали утки и толпились ребятишки. Среди детей Наоко увидела себя — самую высокую девочку, внимательно следившую за тем, чтобы малыши не разбредались кто куда, не толкались и не бросались в уток огромными кусками хлеба. Тут же стоял Хироши и умиленно наблюдал за этим зрелищем. Наоко вдруг вспомнила, каким особенным для нее был тот день, как и вся неделя, когда отец был дома. В те дни девочка старательнее обычного помогала по дому и заботилась о братьях и сестрах, чтобы он видел, какая она у него хорошая дочь. Это воспоминание разлилось по ней знакомым теплом.       На следующей записи девушка увидела сцену, украшенную воздушными шариками, на которой исполняли плавный танец одетые в легкие разноцветные платья девочки, одной из которых была она сама. Это был танец бабочек из их школьного спектакля, который Наоко ждала всей душой, ведь на на него должен был прийти и Хироши. Она задумчиво наблюдала за собой на записи, девочкой, казавшейся самой счастливой, и с каждым мгновением уносилась все дальше и дальше в прошлое.       Наоко очень усердно готовилась к тому спектаклю. Пускай ее и поставили только в массовку, она была несказанно рада оказаться на сцене и погрузиться в неповторимую атмосферу. На репетициях девочка столкнулась с трудностями: в постановке присутствовали танцы, а Наоко была в движениях несколько скованной. Но она не сдалась и поставила цель как следует отработать танец, чтобы избавиться от неуклюжести. Каждый день, вернувшись из школы, она танцевала перед зеркалом, под счет внимательно отслеживая все свои движения и исправляя угловатости. Однажды, когда до спектакля оставалось совсем немного, Наоко точно так же репетировала, сосредоточенно считая: — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... — В танце не нужно так сильно напрягаться. Наоко вздрогнула: в отражении позади нее стоял ее отец, опираясь плечом о дверной косяк. Она развернулась к нему с густым румянцем на щеках. Хироши тихо усмехнулся. — Извини, не хотел тебя смутить. — сказал он, подходя к дочери. — Ну что ты, папочка! — воскликнула Наоко, махая руками. — Ты нисколько меня не смущаешь! — Это же танец из твоего спектакля? — становясь рядом с ней напротив зеркала, спросил Хироши. — Да, папочка. — почти шепотом ответила Наоко, зардевшись еще сильнее, и опустила взор. Мужчина улыбнулся. — Я случайно увидел, как ты танцевала и вдруг понял, чего тебе больше всего не хватает, — легкости! — Я знаю, папочка, — сказала Наоко, подняв на него взгляд, исполненный обожания. — Я немного неуклюжа, поэтому я стараюсь отточить свой танец до блеска. — В твоем стремлении к совершенству тоже есть проблема, — рассудительно произнес Хироши, — ведь в танце важны и техника, и душа. Ты концентрируешься только на технике, но ведь душа — это и есть то, что делает танец цепляющим. Наоко озадаченно посмотрела в зеркало и медленно прошлась глазами по себе сверху вниз. Хироши мягко опустил свои руки на ее плечи. — Тебе нужно расслабиться, — сказал он, поймав ее взгляд в зеркале, — ощутить легкость, получить удовольствие от танца! Не думай все время о том, идеально ли смотрятся твои движения. Просто представь себя на месте твоего персонажа, попробуй испытать то, что он чувствует, и раскованность сама придет. Он отошел в сторону, позволяя Наоко снова оказаться одной перед зеркалом. Девочка напряженно вздохнула и прикрыла глаза. Она увидела беззаботно порхающих над полянкой бабочек, таких легких и грациозных. Они перелетали с цветка на цветок, словно и в правду кружась в чарующем танце, и все вокруг них: трава и цветы, покачивающиеся на теплом ветерке, ярко-синее небо и солнце — так подходило их беспечности. Наоко плавно подняла руку, затем другую, покружилась... Весь последующий танец она представляла залитую солнцем полянку, проникаясь ее умиротворением. Когда ее тело начинало напрягаться, Наоко в то же мгновение расслаблялась, и ее воображение еще отчетливее рисовало танец бабочек. В какую-то минуту ей даже показалось, что она может своей кожей ощущать тепло летнего денька, так сильно она вошла в образ. — Браво! — воскликнул Хироши, громко аплодируя, когда Наоко замерла в финальной стойке. — Сейчас было намного лучше! Ты молодец, Наоко! Светясь от счастья, Наоко подбежала к отцу, который тут же взял ее за подмышки, но затем, не сумев поднять ее, спустил руки ближе к ее талии и, оторвав ее от пола, покружился с ней на месте. Они оба рассмеялись. — Ты так выросла, Наоко! — заметил Хироши с хрипотцой в голосе, поставив ее на пол. — Совсем уж у меня большая стала! Немного помолчав, Наоко вдруг спросила, глядя на него широко раскрытыми глазами: — Папочка, а ты точно придешь на мой спектакль? — Приду, приду. — вздохнул Хироши, улыбнувшись. Внезапно он принял задумчивый и даже серьезный вид. — Скоро ведь я могу вновь уехать, Наоко, — произнес он, присев на диван. — Если так и выйдет, это будет самая важная экспедиция в моей жизни. Наоко села рядом с ним на край дивана. Хироши неподвижным взглядом смотрел на свои руки, сжавшие колени. Впервые за их разговор Наоко обратила внимание на то, как он был бледен. Впрочем, она уже замечала это в последние дни. — Подумать только, — проговорил Хироши медленно, — то, к чему я всегда стремился, — и так близко... Девочка продолжала настороженно рассматривать отца: он едва заметно дрожал. — Папочка, ты себя хорошо чувствуешь? — обеспокоенно спросила она. — Да, да, дорогая, — его голос прозвучал как-то рассеянно. — Напротив, мне сейчас лучше, чем когда-либо. Но сейчас важно думать о твоем предстоящем спектакле. Хироши поднялся с дивана. Наоко тоже встала. — Я буду рад увидеть его, — сказал мужчина, глядя ей прямо в глаза. — Только выложись на сцене по полной. И повеселись от души! — Обязательно выложусь, папа! — пообещала Наоко. — Тебе точно понравится мое выступление! Хироши слабо улыбнулся и, потрепав Наоко по голове, вышел из комнаты. Она же снова взглянула на себя в зеркало. — "Я сделаю все, чтобы он гордился мной!" — подумала девочка, возвращаясь к своей репетиции.       Наоко сдержала свое обещание и в день показа спектакля выжала из себя все: она танцевала и играла так, будто была не в массовке, а главным действующим лицом. Девочка буквально жила на сцене, полностью слившись со своим персонажем, как ей и говорил сделать отец. Приходить в себя она начала на поклонах, когда ее блуждающий по аплодирующему залу взор зацепился за радостные лица дяди Шина с тетей Рин и тотчас стал выискивать Хироши. Тогда ей и пришло в голову, что сейчас, спустившись со сцены, она увидит отца, его улыбку и почувствует гордость от того, что он доволен ею. Убрав с другими ребятами сцену и переодевшись, она, сгорая от нетерпения, сбежала вниз, в холл школы, где ее ждали дядя Шин с тетей Рин. — Вот и наша звезда! — весело воскликнул дядя Шин, увидев Наоко. — Классно выступила, Наоко! Даже танцевала хорошо, а не как желе! Он громко расхохотался. Тетя Рин укоризненно шлепнула его по плечу. — Как грубо, Шин! — сказала она недовольно, после чего ласково обратилась к Наоко: — Ты действительно была прекрасна, дорогуша! — Но ты же сама так называла ее! — простодушно заметил дядя Шин, но тут же умолк под строгим взглядом жены. — Спасибо вам, тетя Рин и дядя Шин! — сказала Наоко со светлой улыбкой, полная искренней признательности. Сейчас ее слуху не были доступны никакие колкости. — А где же папа? Она оглянулась по сторонам и внимательно взглянула на тетю с дядей. Те вмиг растерялись, и спустя небольшое неловкое молчание тетя Рин сказала: — Понимаешь, Наоко... когда мы еще дома собирались на спектакль... в общем, папе позвонили по работе. Он потом лишь сказал нам, что ему нужно срочно бежать, так как должен решиться очень важный для него вопрос, и после этого он... после этого он уехал, дорогуша. В этот момент все остановилось. Звуки праздника стихли, и восторги прошедшего спектакля забылись. Все мироздание заполнилось лишь разлетевшимися эхом по застывшему пространству словами: он уехал... — Папа не пришел? — отстранено произнесла Наоко. — Велика беда! — отмахнулся дядя Шин и сказал не без самодовольства: — Я все снял на нашу новенькую камеру, так что Хироши тоже посмотрит, считай, и не уходил от нас никуда! Наоко не слышала его. В голове у нее бесконечно прокручивалось одно и то же: не пришел... он не пришел посмотреть на нее... — Не переживай, Наоко, — участливо сказала тетя Рин, положив руку ей на плечо. — Знаешь, мы с дядей Шином хотели тебе сделать подарок. Недавно новая кофейня открылась недалеко отсюда, думаю, там должно быть неплохо. Мы могли бы зайти туда прямо сейчас. Девочка подняла на тетю такой пристальный взгляд, что та даже вздрогнула и отвела от нее свою руку. — Папа не пришел ко мне. Это значит, что я... плохо старалась? Душераздирающая мука застыла в ее глазах, на которых выступили крупные слезы. Тетя Рин ответила, что она сделала все как надо и даже замечательно. После этого Наоко затряслась от нескончаемых рыданий. — Не пришел... папа... папочка... все плохо, плохо! — твердила она в исступлении. — Ну вот, еще этого не хватало! — рассержено промолвил дядя Шин. — Уже ведь не маленькая, чтобы рыдать! Плохо старалась, говорит, — он стал обращаться к начавшим обращать внимание на плачущего ребенка школьникам и их родителям. — Ну что за чушь иногда несут дети, а? Это-то здесь причем? Отец занятой человек, у него появились неотложные дела. Так происходит в жизни, и нечего думать, что мир должен вертеться только вокруг тебя! — То же мне, неотложные дела, — фыркнула тетя Рин, скрестив руки на груди. — В последнее время совсем на этом Континенте помешался, ничего дальше своего носа не видит. Слезы все падали и падали, Наоко больше не принадлежала себе. Все, во что она вкладывала душу, перестало иметь какой-либо смысл. Ей не было дела до зрительских оваций и похвалы тети и дяди. Они бы, может, и возымели вес, если бы среди зрителей она увидела своего отца, однако, его не было рядом.       Наоко сидела неподвижно. Взгляд ее был глубок и мрачен, в груди поселилась давно не ведомая ей тяжесть. Ее мысли беспорядочно разбегались в разные стороны, ни за одну нельзя было ухватиться. В это время, когда душа ее пребывала в таком странном и пугающем своей чуждостью состоянием, раздался телефонный звонок. На экране высветилось имя Батлера. — Здравствуйте, Такада-сан! — сказал мужчина. — Это Нилл Батлер беспокоит. Надеюсь, не разбудил. — Да, Батлер-сан, добрый вечер! — поздоровалась Наоко, устало протирая лоб. — Все в порядке, я не сплю. — Со мной связалось руководство заповедника, — говорил Батлер, — и нам разрешают провести исследования. Такада-сан, вы меня слышите? Такада-сан? — Д-да, я вас слышу, Батлер-сан, — с усилием взяв себя в руки, поспешно отозвалась Наоко. — Простите, я немного отвлеклась. Вы сказали, руководство заповедника дало разрешение? — Именно так, — ответил Батлер. — Как я уже говорил, мы выбираемся в эти выходные. Вы же точно сможете тогда, Такада-сан? Наоко ощутила нечто, сравнимое с нарастающим зудом: какая-то мысль все не давала ей покоя, пробиваясь из самых потаенных уголков души, обычно придаваемых забвению. Но губы будто сами по себе улыбнулись и твердо произнесли, обозначив конец внутренних противоречий: — Конечно, Батлер-сан.