Обратная связь

       Все вокруг серое: небо над головой, поверхность моря кажется мраморной, под ногами пулеметными очередями перестукивается галька.        Волны набрасываются на берег, распугивая копошащихся на мелководье чаек, они почти задевают ссутулившуюся фигуру на камне, которая сидит почти неподвижно уже несколько часов.        - Ветер меняется, будет шторм, - едва ли сейчас уместно говорить о погоде, но нужно с чего-то начинать. Кисаме приподнимает фалды своего распахнутого пальто и садится на холодный камень рядом.        Ему не отвечают. Это уже их пятая встреча в этом месте, и ничего не меняется. Только чаек раз от разу становится больше. Он замечает придавленный камнем пакет из супермаркета, трепыхающийся на ветру, который служил одновременно и пепельницей и кормушкой для морских птиц - чайки любители копаться в мусоре.        - Когда ты в последний раз виделся с братом? - спрашивает Кисаме, смотря на набегающие волны.        Молчание.        - Тебе все равно, что с ним происходит? - еще одна попытка. Чайки слетаются к берегу с пронзительным криком.        - Он взрослый, - голос Мангетсу сиплый, прокуренный непривычно слышать его таким. - И мне не все равно.        - Шестнадцать лет - это еще не "взрослый", - возразил Кисаме. - Тебе нужно взять себя в руки, и начать проводить время с ним, а не здесь в компании чаек. Ты ему нужен, - он в который раз пытается преодолеть эту стену безразличия, выстроенную холодным взглядом и короткими, рублеными фразами. - Я тоже, знаешь ли, не рад, что наша группа распалась, - вздох. - И у меня тоже пока нет сил, двигаться дальше. Но ты занимаешься самоуничтожением уже на протяжении месяца, - он помолчал, ожидая реакции, но ее не последовало. - И у твоей апатии нет ни конца, ни края. Прости за мою прямоту, - Кисаме все же решился, - но тебе пора сходить к психотерапевту.        Ветер трепал волосы, Мангетсу вытащил из кармана куртки сигаретную пачку.        - Я справляюсь, - ответил он, закуривая.        - Хозуки, - Кисаме покачал головой. - Ты сидишь здесь часами под дождем и ветром, глядя в одну точку. Вчера ты сделал татуировку у себя на груди с надписью: "не реанимировать", - он покосился на черные контуры, букв, выступающие под рубашкой, готический шрифт на бледной коже тянулся к ключицам. - Это ты называешь "справляюсь"? - Мангетсу выдохнул дым и не ответил. - Мне не хотелось бы с тобой спорить, но люди, которые действительно справляются, так себя не ведут.        Мангтесу поморщился, как от зубной боли, и отвернулся от него. Наглая чайка запрыгнула ему на колено, он несколько раз провел ладонью по ее спине, прежде чем она улетела. Глядя на эту сцену, Кисаме понял, что ему не вытянуть Мангетсу из состояния застоя. Его абсолютно устраивает этот омут тоски и печали, и никакие слова Кисаме не смогут сдвинуть его с места, пока тот сам того не захочет.        - Фугуки скоро предложит нам работу, - Кисаме отбросил ногой разбитую ракушку. - Если ты к этому моменту не придешь в норму, я буду вынужден настаивать на прохождении тобой курса психотерапии.        - У Фугуки непомерный зад и непомерное эго, - Мангетсу выдохнул дым, который тут же подхватил ветер. - На какую карьеру ты рассчитываешь, после ухода Забузы? – Мангетсу, не мигая, уставился на него. - Это его голос собирал стадионы. Это благодаря его песням Фугуки зарабатывал миллионы. Все мы - фон, на котором выделялся Забуза. В группе всегда была только одна звезда, и без нее "Кири" больше не выпустит ни одного хита, - Мангетсу выбросил окурок, и закурил следующую сигарету.        Кисаме недовольно поджал губы - Мангетсу прав. Своей сольной карьерой Забуза перечеркнул все дальнейшее существование группы. Они больше не найдут такого сильного вокалиста, и ребята смирились, что с их карьерой в составе "Кири" покончено.        Амеюри успешно прошла кинопробы и теперь снимается в каком-то сериале. Кушимару и Джинпачи ушли в другой проект, где занимаются аранжировкой и пишут саунды для фильмов и игр. Джинин занялся ресторанным бизнесом.        Только Мангетсу не нашел себе никакого другого призвания, кроме музыки. "Кири" была для него смыслом жизни, которая с уходом Забузы рухнула. Теперь он гробил себя пагубными привычками и зависал в одиночестве на пустынном пляже.        - Я не хочу потерять и тебя тоже, - признался Кисаме.        Мангетсу отвел взгляд, поднялся с камня, и, обхватив себя руками за плечи, побрел вдоль берега, под нарастающим криком чаек, и шум волн.        Усилитель падает, не желая ровно стоять на влажном песке, Кисаме вешает на плечо гитару, ставит перед собой микрофон. Вместо переполненного зала перед ним неспокойное море, сотни чаек и одинокая фигура, сидящая на камнях у воды.        Он со своим бэк-вокалом не сможет спеть также, как Забуза. Также чисто, с таким же диапазоном, исполнить композицию так, чтобы на коже возникли мурашки, а сердце пропускало удары. Этой магией голоса владеет только Забуза, и, тем не менее, он поет.        Поет песню не из репертуара Кири, а старую, написанную еще в то время, когда Кисаме учился в школе, а Мангетсу вообще не родился. На нее записана куча каверов, она, и, правда, особенная.        Sing with me, sing for a year        Sing for the laughter, and sing for the tear        Sing with me, if it's just for today        Maybe tomorrow, the good Lord will take you away        Он чувствует, что местами фальшивит, не попадает в ноты. Ему ни за что не стать вторым Забузой. Но Забуза не любил эту песню. Во время этой песни Забуза не держал за руку любимого человека, глядя на новогодний фейерверк, Забуза не занимался любовью на заднем сиденье машины, пока эта песня лилась из включенной магнитолы.        Для Забузы это просто набор слов, а для них это воспоминания.        Sing with me, sing for a year        Sing for the laughter, and sing for the tear        Sing with me, if it's just for today        Maybe tomorrow, the good Lord will take you away        Мангетсу поворачивается на звуки музыки, он на мгновение зависает, в то время как сердце Кисаме ухает, и летит вниз, словно в лифте, у которого оборвались канаты. Чайки кружат над берегом, пока Мангетсу медленно идет к нему. Когда Кисаме ловит его взгляд, то понимает, что легкая дымка воспоминаний не сравнится с тем чувством, прекрасным и смертельным, когда ступаешь по лезвию бритвы, когда одно неловкое движение – и поранишься до кости. Вот какими были их отношения, до тех пор, пока они были "Кири", пока их жизнь не разбилась вдребезги.        Кисаме понимает, что одна песня не избавит их от проблем, но ее достаточно, чтобы подтолкнуть к их решению.        - Несмотря на татуировку, ты все равно сделал это, - Мангетсу уткнулся лбом ему в грудь.        - Надеюсь, доктора так же не учтут твои пожелания, - хмыкнул Кисаме, обнимая в ответ.        Слабый тычок под ребра заставляет его улыбнуться.