Когда настанут холода

Рина летела по глухим коридорам дворца на Вильгельмштрассе. Под сердцем разливалась тяжёлая жёлчная боль - не то от бега, не то от известий, ударивших под дых. “Эрика Мальцман, младшая эвакуационистка. Полина Хазина, младшая эвакуационистка. Эбигейл Коукс, младшая эвакуационистка...”, - упорно чеканил воспалённый мозг имена, услышанные в душной спальне, воздух которой казался раскалённым от новостей, пока в нём не грянуло громом последнее имя. Дина Несыпова. Личная политическая советница Либкхнехта. “Русский Энджел Берлинского университета”. Питомица Шюттевского лауреата. Веберовская и люксембурговская стипендиатка. Убита в ночь с 15 на 16 января 1919 г. “Если они не пощадили политическую, что будет с нами?” - этот вопрос заставил оцепенеть в мрачной задумчивости почти каждую “вильгельмовскую” эвакуационистку. Из всклокоченного вороха мрачных мыслей то и дело вырывались, скользя шепотком по спальне, слухи столь же жуткие, сколь и нелепые. - Если правительственные войска убили политсоветницу, значит, с нами точно церемониться не станут. А ведь мы потенциально подрывной элемент - так охрана дворца говорила! - Несыпову прикончили неспроста - скорее всего, она спартакистов подначивала вместо того, чтобы сдерживать и избегать кровопролития. Прецедент паршивый - после такого и выслать всю миссию со всеми инспекторами и эвакуационистами не грех. - А вы уверены, что Несыпова на правительственном штыке оказалась? У местных левых раскол - любимый вид досуга. Может, её кто-то из своих добил? Тогда до прочих добраться им будет совсем просто! - Своих? Издеваешься? Политсоветницы для них чужачки - как, впрочем, и мы все. Одной больше, одной меньше - всё равно через полгода новую пришлют! Рине была омерзительна атмосфера паники, липнувшей к коже и сжимавшей горло, и всё же сильнее паники давила на неё неизвестность - холодная, мрачная и мглистая, как январская ночь за окном. Новости о Несыповой донеслись до младших “вильгельмовок” после отбоя - это значило, что неизвестность готовилась глодать Рину до утра, если не дольше. Конечно, эту вечно голодную тварь можно было прикончить одним ударом - но для этого нужно было, наплевав на режим и угрозу получить выговор с нарядом, прокрасться мимо охраны в председательские покои. Рина неохотно вытащила ногу из-под колючего одеяла. Наказание за нарушение режима её не пугало - в конце концов, разве не благодаря вопиющей строптивости её выпроводили из инспектрис приюта святой Магдалины из Дерри, а после “за лихость и дерзость” приняли в эвакуационистки? Тревожило другое - что, если слухи не так уж и нелепы? Что, если бежать надо вовсе не в председательские покои? “Пока не проверю - всё равно не узнаю. Да и в покои, и из Берлина бежать риск - так не лучше ли сначала испытать себя на малый риск, чтобы быть готовым к большому”. Выбраться из комендантской мансарды не составило труда - труднее оказалось дождаться, пока тощих, наспех бритых солдатиков у перехода в “мейснеровский флигель” сморит сон. Едва это препятствие было преодолено, Рина, кравшаяся к флигелю тихой медленной мышкой, понеслась по коридорам, беззастенчиво шлёпая босыми ногами по паркету. Мелькнули комнаты главы канцелярии, просторная зала для гостей, библиотека. Впереди ободряюще замерцал свет президентского кабинета, как вдруг чья-то холодная рука схватила Рину за запястье. - Ну-ка стойте, mein junges Fraulein! - грозно раздалось у эвакуационистки над ухом. - Не соблаговолите объяснить, куда это вы направляетесь в столь поздний час? - Оставь её в покое, Фанни, - сонно протянул голос невдалеке. Прищурившись, Рина разглядела его обладателя - потасканного вида мужчину в распахнутой, несмотря на холод, полудублёнке-полупальто. - Не видишь, что ли? Это эвакуационистка Совета Европы, а не террористка какая-нибудь. - А вы уже научились распознавать на глаз террористов, герр конвертант? - язвительно огрызнулась женщина, всё ещё сжимавшая запястье Рины. - “Конвертант?" - содрогнулась эвакуационистка. - Я совершенствую этот талант, раз политическая жизнь лишила меня времени и сил на совершенствование в музыке, - хмыкнул мужчина. - Поэтому хочу испытать. Пусть она войдёт к Эберту с нами. Если она и правда террористка… что ж, Густаву после сегодняшнего уже определённо нечего терять. - Ну ладно, но если с вами что-то случится, я снимаю с себя всякую за это ответственность, - Рину дёрнули за запястье. - Вперёд! Не каждый день тебя на аудиенцию к председателю приглашает… - Несостоявшийся председатель, - вздохнул мужчина. - Теперь я понимаю, насколько мне повезло. Точнее, повезёт. - Вы так беспардонно раскрываете развилку, Вальтерхен! - Уолли звучало лучше, - снял мужчина шляпу, из-под которой показались редеющие седые волосы. - Так и будем стоять здесь? Председатель ждёт известий. “Председатель? Известий? Ну и дела”, - теперь Рина была, пожалуй, рада попаданию в этот переплёт. Лампы кабинета ослепили эвакуационистку, чьи глаза успели привыкнуть к густой полуночной тьме. Едва привыкнув к свету, Рина принялась разглядывать свою конвоиршу, к тому времени отпустившую девушку, но подозрительно косившуюся на неё из низкого кресла. Внешность Фанни - нежные золотые волосы в соблазнительно растрёпанной гибсоновской причёске, зелёная лента-пояс вокруг тонкой талии, свежий и юный цвет лица, бодрый румянец щёк - ни единой деталью не намекала на грозный голос, жёсткую хватку и почти фамильярные отношения с “герром конвертантом”. Кем был последний, Рина так и не догадалась, сколько ни вглядывалась в его утомлённо-бесчувственное лицо с бледными растрёпанными усиками. Это лицо не выдавало возраста - оно могло принадлежать и юному, но истощённому штудиями законнику или химику, и недавно перешагнувшему за тридцатилетний рубеж отцу большого и неспокойного семейства, и моложавому шестидесятилетнему холостяку. По одежде - поношенной шляпе, рыжему пальто с меховым воротником, наскоро глаженым брюкам со следами грязи и крови и летним ботинкам - также было не понять, был ли конвертант министром, бедным профессором, конторским служащим или выбившимся в бригадиры рабочим. Одно показалось Рине несомненным - в этом мужчине успели сгореть, оставив после себя горстки горького пепла и безжалостно разбередив старые раны, все яркие чувства. На конвертанта косился, раздувая ноздри, председатель. Этот крепко сложенный мужчина с бычьей шеей, натёртой жёстким воротником, и обвислыми щеками нездорового оттенка, изо всех сил напускал на себя медлительное, почти аристократическое по нынешним временам, безразличие. И всё же глаза, в которых читалось отчаяние раненого зверя, выдавали его. Напротив председателя раздражённо ёрзал на резном стуле бледный, как полотно, брюнет в круглых очках, походивший одновременно на Киплинга и первого (и единственного) президента рининой родины. “Густав Носке, - промелькнуло в мыслях у Рины. - Это он отдал приказ стрелять по спартакистам и советнице. Интересно, что с ним теперь будет? За убийство работницы гумслужбы Совета Европы по имперским законам была положена виселица. Но что положено сейчас? И что достанется отдававшему приказ? В конце концов, не сам Носке заколол штыком или застрелил Несыпову”. - Ну что, герр… какую фамилию по отношению к вам использовать, - горько усмехнулся Эберт, - отцовскую, материнскую? - Думаю, обойдёмся без фамилии, - тряхнул головой конвертант. - Итак, сегодня во время, гм, усмирения бунта левых под правительственные пули попало семь эвакуационисток и две политсоветницы - Несыпова и Халеди. - Есть доказательства того, что это были наши? - встрепенулся Носке. - Что, если это изменники из коммунистической партии или вообще несчастные случаи? - Пабст бравировал этим перед своим отрядом и перед всем “Эденом”, - бесстрастно ответил конвертант. - Есть вероятность, что эвакуационистки не соблюли все правила самозащиты… - Нахман, - презрительно процедил Носке, - называйте вещи своими именами - попытались отбить у правительственных войск мятежников! - Это не давало войскам права стрелять по ним. Эвакуационная служба неприкосновенна - так же, как и инспекторская, расчётно-развилочная и политико-консультативная. Поэтому давайте начистоту - вы как военный и морской министр отдавали приказ стрелять по эвакуационистам? - Это допрос? - скрестил руки на груди Носке. - Это попытка выяснить, что нас ждёт, - конвертант оставался диссонирующе спокоен. - Если вы отдали приказ, вы тоже подлежите ответственности. Если наше молодое государство попытается защитить вас, может разразиться скандал, и мы останемся без инспекторов, эвакуационистов и некоторой доли гуманитарной защиты от верхних. В нашем положении это крайне тяжёлые последствия. Медицинские инспекторы уже... - Медицинские инспекторы? Мне кажется, Вальтер, что вы берёте на себя слишком много, - откинулся в кресле Эберт. - Вам кажется, - прищурился конвертант. - Канцлер и президент - а вы сейчас аналог обоих - отвечают за страну перед народом и его нынешними поколениями. Конвертанты Совета отвечают за страну перед Советом и будущими поколениями народа. - Вы, как всегда, невыносимы в своём либеральном пафосе! Видимо, даже конвертантство не выбило из вас этого сахарного идеализма, - съязвил Носке. - Возможно. Но вернёмся к нашим восставшим - Пабст во время ареста голосил, что это вы, герр министр, отдали приказ стрелять на поражение по сопротивлявшимся, а вы, герр председатель, этот приказ одобрили. Это правда? Если это ложь и бахвальство, кто может опровергнуть слова Пабста? - Я не отдавал приказа стрелять по эвакуационисткам и политсоветницам, а Фриц ни за что бы такого приказа не подтвердил. Что же до опровержения, то его опровергает презумпция невиновности, - рыкнул Носке. - Или господину высокообразованному конвертанту не известны такие элементарные вещи? - Что ж, если этот вопрос улажен, то перейду к следующему, - голос Вальтера был сух, но поджатые губы и поглаживания короткой бородки говорили об обратном. - Кто-то из вас отдавал приказ насчёт, гм, эвакуантов? - Каких ещё эвакуантов? - прищурился Эберт. - Если вы про себя, то… - Я не про себя. Я про Либкнехта и Люксембург. Последняя, кстати, тоже конвертантка. Услышав последнее слово, Носке начал стремительно бледнеть. Казалось, что круглые очки дрожали на его римском носу, точно от землетрясения. Рина никогда не думала, что военный министр, прозванный “кровавой собакой”, способен опуститься до нервозного покусывания манжетов и трепета перед разбитым полурабочим-полупрофессором в летних ботинках. Этой ночью ей пришлось убедиться в обратном. Свинцово тяжёлая тишина душила всех присутствовавших в кабинете. Даже Вальтер в свете ламп казался ещё более вымотанным. Наконец тряхнула плотно завитыми кудрями в высокой причёске Фанни. - В пансионе мне говорили, что я обладаю эффектной внешностью, но сегодняшний день убедил меня в обратном. Ваш рыцарь белого фрайкора Пабст, вероятно, не заметил на чёрной лестнице горничную - не слишком молодую, не слишком старую, немного смазливую, но не настолько, чтобы в пылу боя бросаться на неё. Возможно, поэтому он, считая эту горничную разновидностью мебели или вовсе пустым местом, безо всякого стеснения, не жалея почти севшего голоса, говорил с… - Хватит! - вскочил Носке с кресла. - Умоляю, перестаньте! Я требовал от Пабста необходимых мер - в пределах разумного. Приказа стрелять по арестованным не было! - Видимо, у Пабста были другие пределы разумного, - в интонации Вальтера послышалась ирония. - Что ж, такое нельзя трактовать как прямой приказ, но… Стеклянная дверь кабинета внезапно распахнулась настежь, накормив светом хищную черноту коридора. На пороге стояла совсем юная девушка, почти девчонка. В сползших на щиколотку чулках, коричневом шерстяном платье, по-видимому, одолженном у какой-то фабричной работницы, институтской пелерине, посеревшей от копоти и пыли, она смотрелась ещё более жалко и беззащитно. На мгновение Рина удивилась тому, что эту нелепую замарашку вообще пустили во дворец. - Младшая политическая советница Рокотова, - отрапортовала девушка. - Советница Кайзенгер сказала, конвертант Нахман здесь. - Я к вашим услугам, - покосился на неё Вальтер. - Я от фрау Марианны. Она просила передать, что фрау Люксембург... Лязг тормозов на нечищеном льду выдернул Марку из сна. С трудом подняв тяжёлую голову с плеча Рокотовой, эвакуационистка осторожно покосилась в окно. Ядовито жёлтые глаза высоких окон впились в неё, проникая в душу. Марка торопливо отвела взгляд, но тяжёлое ощущение слежки её не покинуло. Боковую дверь автомобиля медленно и осторожно открыл обходительный мужчина в кожанке. - Приехали, барышни. Добро пожаловать на Малую Никитскую. - Не граждане, - хмыкнула сзади Марион, - а товарищи. По крайней мере, товарищ Рокотова. За мной. Нарком не любит ждать.