9
Лит Нарибу любил свой пост и дорожил им. Он стал Канцлером по праву преемственности власти от прежнего главы Синклита, Канцлера Саттра. Единственное, что его волновало — возможность править вечно. Или, хотя бы, как можно дольше, желательно до самой смерти, хотя он и сознавал, что придется уступить место своему преемнику, когда придет время. Впрочем, об этом он старался не думать. Сейчас он был в расцвете сил, ему было всего пятьдесят с небольшим, смерть казалась далекой-далекой перспективой, особенно с высококачественными новейшими медикаментами, которые его двор закупал у Лукаша Ирвина. Канцлер действительно больше всего хотел только править. И все, что он делал, было направлено исключительно на продление своего правления. А что для этого нужно? Люди. Вымирание населения сильно действовало на нервы — понижение рождаемости стало сильно заметным еще полвека назад, в 2683 году, но исправить тенденцию так и не удалось, так что теперь ситуация была уже стабильной — детей не рождалось вообще. В 2690 году Канцлер Саттр запустил программу по искусственному воспроизведению популяции. Тогда юный Лит стал свидетелем того, к чему привел первый бум искусственного пополнения населения, еще до введения государственной монополии. В Синклите в то время начался самый настоящий бардак. Государство буквально наводнили первые андивайны — их производили все, кто мог организовать производство. Никто не учел факта, что искусственно созданные особи не располагают ни интеллектом, ни опытом, по сути являясь новорожденными детьми. Выращенные сразу взрослыми, они по уровню развития не отличались от младенцев, соответственно не были социализированы, не могли работать, даже есть их приходилось учить. Искусственные люди только вначале казались истинной панацеей, но не прошло и полгода, как Канцлер Саттр осознал свою ошибку, потратил уйму денег на программу принудительной социализации взрослых андивайнов и законодательно запретил производство искусственных людей в возрасте старше трех лет. По сопутствующему указу, всем коммерческим производителям было приказано в течение месяца свернуть свои производства и продать оборудование государству. За неподчинение предусматривалась высшая мера наказания — изгнание за стену. Те события и знаменовали введение государственной монополии на восполнение популяции населения, которую теперь ревностно охранял Канцлер Нарибу. Кроме того, выпускать из рук демографический контроль для него было непозволительной роскошью. Стране нужны граждане, а не скот в человеческом обличии, а для этого их нужно воспитать с детского возраста, всему обучить, пропагандой сделать из них преданных граждан, на которых может опереться режим. Еще двадцать пять лет назад, только придя к власти, Нарибу запустил государственную социальную программу укомплектования семей. По ней каждой семье полагался как минимум один искусственно выращенный ребенок. И, едва женившись, люди вставали в очередь в районных префектурах, чтобы однажды получить долгожданное чадо. Да, не рожденное самостоятельно, но это был настоящий ребенок, живой, крохотный, которого можно воспитывать как своего. Этой программой Лит очень гордился, она была грамотным политическим ходом и купировала все неуклонно нарастающие проявления проблемы рождаемости. Конечно, от этого сама проблема никуда не девалась, но так Нарибу снижал эмоциональную напряженность населения. Пока люди получают своих детей, никто не выходит на улицы с криками: «Когда уже мы снова сможем рожать?!» Предыдущий Канцлер не оказался настолько дальновидным, чтобы повысить лояльность населения к себе таким образом, а Нарибу смог. Кроме того, он предпринимал попытки решить проблему рождаемости, но пока его исследовательские лаборатории ни на шаг не приблизились к ответу, что же мешает людям размножаться. Этим утром Лит Нарибу проснулся как обычно, в одиннадцать утра, под очаровательную мелодию, которую проигрывало специально разработанное лично для него устройство. Он не вдавался в подробности, знал лишь то, что этот будильник использует не только обычные, но еще и ультразвуковые волны, отчего пробуждение получается легким и приятным. Он любил поспать. Все, от обслуги до знатных друзей, знали, что он встает ближе к полудню, и уже давно подстроились. Привычно приняв контрастный, по заверениям врача, повышающий мужскую силу, душ, Канцлер вызвал своего верного прислужника, Тиена. Он мог бы одеваться и сам, но ему нравилось, когда слуга подает ему вещи одну за одной, начиная бельем, заканчивая кашне и шляпой. Лит очень любил такой головной убор и единственный во всем Синклите носил шляпы с перьями. Очень ревнивый к своим личным «ноу-хау», он бы никогда не позволил никому из своего круга одеться так же, как он сам, и узкополые шляпы с вороньим пером были его личной фишкой. Он считал, что эти черные, четко очерченные, острые перья подчеркивают его суровость и категоричность как правителя. Тиен вошел в роскошную спальню Канцлера, совмещенную с ванной комнатой и гардеробной: — Доброе утро, господин Канцлер. — Сдержанно проговорил молодой человек. — Как пожелаете выглядеть сегодня? Канцлер не мог не заметить, что Тиен, обычно улыбчивый и добродушный, сегодня определенно выглядел подавленным. — Что-нибудь неброское хочу. — Ответил он и, когда прислужник уже скрылся в гардеробной, добавил, — а ты чего такой прибитый? Тиен появился в спальне с «неброской», по желанию Канцлера, одеждой — коричневыми брюками, бордовым пиджаком, темно-серой рубашкой и шоколадной шляпой. Кашне Тиен принес две штуки на выбор — нежно-розовое и светло-серое. — Оставь серое кашне. — Скомандовал Канцлер и приготовился одеваться. — Так что стряслось? Тиен лучше других знал, насколько неприятно огорчать Канцлера. Импульсивный и несдержанный, он часто срывался на гонцах, принесших дурную весть, а иногда даже опускался до рукоприкладства. — Вас уже ожидают, господин Канцлер. Прибыли господин Винс, господин Фрост, господин Даск и господин Бродко. — Отведя глаза, ответил Тиен. — Они по поводу нового теракта мятежников. Канцлер переменился в лице. Только этого не хватало! И ведь уже год как ничего не было! Нарибу был уверен, что после последних кровавых чисток никто уже не захочет примкнуть к «борцам против режима», но сегодняшняя новость все перевернула с ног на голову. Значит, год копили силы, чертовы тараканы! — Проводи их в мою личную переговорную. — Протараторил Лит. — И давай сюда вещи, сам оденусь. Иди! Тиен покорно поклонился и поспешил покинуть спальню первого лица страны, а Канцлер начал спешно натягивать на себя переданные вещи.10
Канцлер едва не вбежал в переговорную. Конечно, он затормозил перед дверью и вошел степенно, как подобает невозмутимому правителю, но весь путь до нее он проделал почти бегом. Его буквально прожигало негодование, смешанное с любопытством. Личная переговорная Канцлера и переговорная в управлении юстиции были одинаково безопасны — та же звуконепроницаемость и та же защита от радиосигналов — только здесь убранство отличалось большей помпезностью — черные матовые стены местами обтянуты тканевыми вставками цветов гербовой символики — красного, коричневого и золотого. Лакированная мебель — несколько трибун для ответчиков и трон на возвышении напротив, для Канцлера, выполнены из темного дерева и инкрустированы чистым золотом. На стене сбоку висел огромный широкоформатный плазменный монитор так, чтобы его могли видеть все присутствующие. Четверо высокопоставленных членов партии уже ожидали Канцлера за трибунами, переминаясь с ноги на ногу. Лит Нарибу прошел по комнате и занял трон на возвышении напротив. Секретное совещание могло считаться открытым. — Здравствуйте, господа, доложите обстановку. — Начал он строго. — Господин Винс? — Сегодня около семи утра произошла атака мятежников, господин Канцлер. Радиоуправляемые дроны разбросали над Зеленым и Желтым секторами бумажные фигурки, напоминающие аистов, на каждой такой имеется надпись «Дайте нам детей». — Старший инспектор юстиции указал на висящий на стене монитор, на котором высветилась фотография фигурки из лаборатории. — Эти аисты изготовлены фабричным способом… — Господин Бродко, каков ущерб? — Канцлер бесцеремонно прервал речь Альфа и обратился к следующему ответчику. — Что с лояльностью населения? — Процент разговоров о проблеме рождаемости повысился до рекордной за последний год отметки в восемьдесят процентов. Лояльность по Зеленому сектору упала несильно, на три процента, а вот в Желтом секторе — мы потеряли двадцать процентов. Люди сильно недовольны текущим положением, в частности, количеством выдаваемых семьям детей. — Господин Даск, что вы делаете для урегулирования ситуации? — поинтересовался Канцлер у телевизионщика. — По этому поводу… — замялся трусоватый Нивель, — разрабатывается новостной сюжет о государственном производстве андивайнов, направленный на демонстрацию населению, как мы стараемся, чтобы удовлетворить нужды каждой семьи. Но… — Что «но»? — Канцлер потерял терпение, вспылил. — Что еще вы мне недоговариваете?! — Час назад по федеральному каналу было пущено следующее видео, — мрачно ответил Винс, сообщая то, что не успел, когда Канцлер перебил его, и включил воспроизведение на мониторе. Плазменный экран отобразил рисованную анимацию — маленького мальчика, стилизованного под привидение, сквозь эфемерное тело которого просматривались объекты на заднем плане, а именно — оживленная детская площадка с играющей и смеющейся ребятней. Мальчик грустно смотрел с экрана первые тридцать секунд, а потом начал говорить. — Мама, папа! Я хочу быть с вами! — голосок был тонкий, явно детский, и очень жалостливый. — Я хочу обнимать, хочу радовать вас, хочу заботиться о вас, когда вырасту… Но больше всего я хочу… жить! — рисованная фигурка грустно замолчала на несколько секунд. — Я могу быть вот таким, — картинка сменилась — в кадре показался младенец в пеленках, смешно дергающий ручками, а закадровый голос продолжил, — я могу быть таким, как сейчас, — младенец превратился в прежнего мальчика, только не бестелесного, — я даже могу быть сразу взрослым! — видеоряд показал зрителям уже половозрелого юношу, на комбайне собирающего урожай. Затем картинка снова сменилась, и зрителям представился прежний призрак на фоне детской площадки. — Я могу быть любым, но Канцлер Нарибу не дает мне быть! Не дает мне жить! Мама, папа, помогите мне! Винс остановил видео. Полоска воспроизведения подошла почти к концу, так что ничего существенного в оставшейся части записи уже не было. Канцлер сидел белый от ярости и ничего не говорил еще пару минут, а потом все же спросил. — Что сделано по этому эпизоду? Господин Фрост? — Значимые свидетели задержаны, господин Канцлер. — Ответил тот. — Оба теракта связаны и ставят целью снятие монополии на производство андивайнов. — Оставьте при себе свои домыслы, господин Фрост. — Фыркнул Нарибу. — Господин Винс, есть какие-то зацепки? — Пока нет, господин Канцлер, — обреченно проговорил Альф. — Отпечатков пальцев еще не обнаружено, место подключения к сети вещания тоже пока вычисляется, геликоптер, использованный для разбрасывания фигурок, собран из компонентов, которые можно найти в свободном доступе, так что на покупателя или собиравшего его радиотехника не выйти. — То есть, тупик со всех сторон! — вскричал Канцлер. — Господин Бродко, утройте количество выборочных проверок. Привлеките столько людей, сколько нужно, и увеличьте прослушивание разговоров на сто процентов! Мистер Даск, в дополнение к сюжету о производстве, выпустите исторический ролик о смуте и бардаке, когда андивайнов делали все, кому не лень. А вы, господин Фрост, лично найдёте козла отпущения среди наших исследователей, обвините его в халатном отношении и выкинете за стену. Люди должны знать, что проблема рождаемости решается, и виновные в отсутствии результатов платят суровую цену. — Он оглядел присутствующих пронзительным взглядом. — Господа, мы стоим на пороге катастрофы. Таких нападений давно не было, и нам нужно оперативно взять ситуацию под контроль, вычислить террористов во что бы то ни стало и примерно показать им самим, что такое террор. На этом Канцлер предпочел закончить совещание — покинул свое место и не прощаясь вышел. Инструкции розданы, ничего нового он уже не услышит — можно было идти к себе и пытаться успокоиться. Удивительно, за один спокойный год Нарибу размяк, расслабился, и этот теракт начисто выбил его из колеи. Он потребовал у Тиена принести ему бутылку сладкого шоколадного ликера и устроился на внутреннем балконе. После такого нервяка не грех и выпить пару шотов.11
На стоящем посреди влажных коллекторных катакомб сварном грубом столе красовались две заполненных пепельницы, валялось несколько пустых банок из-под дешевого пива и громоздилась куча бумажных аистов. Сводчатые стены, местами облепленные небольшими сталактитами, а где-то поросшие мхом, освещались тусклым светом единственной лампочки, к которой тянулся, казалось, совершенно бесконечный электрический провод. Он шел с самой поверхности, несколько километров от аккуратно замаскированного входного отверстия. Этот коллектор считался нерабочим и в свое время был законсервирован. Он не использовался, в основном, по причине повреждения некоторых труб и заражения воды сквозь трещины. Досконально обнаружить все поломки не удалось, так что почти полтора столетия назад было принято решение выстроить новый более технологичный и занимающий меньше места коллектор из новейших материалов, а этот запломбировать. Вряд ли кто-то сомневался, что найдутся желающие откопать и сделать удобные входы в систему подземных коммуникаций, но какое властям дело, населяют это место маргиналы или нет? Если сто лет назад кто-то еще помнил об этом коллекторе, то теперь совсем позабыли. Но такие сооружения не могут оставаться бесхозными, так что теперь это место нельзя было назвать заброшенным. Вокруг стола собралось трое мужчин. Один из них, одетый в фермерскую простую одежду, сидел за столом, мрачно глядя на груду свернутой бумаги, второй, рослый и крепкий, в черной кевларовой робе, стоял у стены, третий, в форме сотрудника контрольно-пропускной службы, откинувшись на стуле, смотрел на мокрый потолок и думал о своем. Дальше по коридору, куда не доставал свет лампы, в густом мраке послышались приближающиеся шаги. Присутствующие оживились, ожидая четвертого участника встречи. Пограничник поправил одежду, а тот, что в кевларе, расстегнул куртку и уселся за стол. В сводчатое помещение вскоре вошла девушка. По виду она больше напоминала цыганку — разноцветные одежды, ленты в темных, почти черных волосах, яркий макияж и челка, зачесанная с макушки, закрывающая левую половину лица. — Привет всем. — По-деловому поздоровалась она и заняла место во главе стола. — Все понимают, что произошло, да? — Нас подставили. — Отозвался фермер. — Теперь начнутся облавы. — Я смогу предупредить. — Проговорил мужчина в форме пограничника. — Да, спасибо, Поль. Об облавах мы будем предупреждены. Важнее, как нас подставили. — Заговорщическим тоном ответила девушка. — Они выдвинули требование. В ролике. — Дать детей? — угадал боец в кевларе. — Производить больше андивайнов и любого возраста! — Поправила цыганка. — То, что это не наших рук дело, знаем только мы, но это означает, что у Канцлера появились враги посерьезнее, чем кучка несогласных граждан. — И что? — мрачным тоном протянул фермер. — Может, это еще одна группа таких же мятежников, как и мы, о которой ты не знаешь? — Я бы знала, это первое. — Возразила девушка. — А во-вторых, сам посуди. На первый взгляд, теракт сделан в нашем духе. Давить на жалость и жажду потомства, чтобы сплотить народ выйти на улицы. Но тут акценты другие. Мы бы потребовали обнародовать исследования, предоставить технологические новинки народу, облегчить жизнь, ввести пенсии. А здесь проблема рождаемости используется, чтобы вынудить Канцлера снять монополию на андивайнов. Никто из обычных граждан не считает это правильным, как и мы, наоборот, все за нормальную рождаемость. Так что этот теракт заказали какие-то влиятельные люди, сильно теряющие из-за запрета на производство андивайнов. — Может, это к лучшему, Маят? — спросил мужчина в кевларе. — Во дворе Канцлера началась возня, можно попробовать нанести удар, поднять мятеж. — Его подавят. Нужно посмотреть, что будет дальше. Понаблюдать за жителями. С момента смерти Фокса прошел год, за который мы не провели ни единой акции. И мы по-прежнему не готовы. Нет явных козырей. Маят не хотела этого говорить — пришлось. И признавать освободительное движение раздавленным ей не нравилось, но это было правдой. В прошлом году был казнен их лидер, в результате чего она получила свой пост и теперь пыталась вывести организацию из тупика. — Скажи, что нужно, чтобы свергнуть ублюдка, и давай двигаться к этому! — горячо произнес фермер. — Мы не умерли вместе с Фоксом и должны закончить дело! — Нужно, чтобы люди снова пошли за нами. — Отрезала Маят. — Без убедительных доказательств вины Канцлера в отсутствии детей мы ничего не можем. Уже нет. Повисла неприятная пауза. Все осознавали, что Маят права, сказать в опровержение ее слов было нечего. Молчание прервала сама цыганка. — Ферн, на тебе разговоры. Слушай эфир. — Она обратилась к фермеру. — Нам нужно хотя бы приблизительно знать, готовы ли люди вообще выйти на улицы. — Маят перевела взгляд на пограничника. — Поль, сообщишь, если пойдут искать мятежников, постарайся разузнать о расследовании. — Она, наконец, посмотрела на человека в кевларе. — А ты, Шоко, продолжай усердно охранять префекта. Если удастся, попытайся стать его личным водителем. Чем мы ближе к нему, тем лучше. — Напоследок Маят окинула мужчин серьезным взглядом. — И еще раз. Ничего не предпринимать, будем ждать развития ситуации, всем понятно? Мужчины почти хором отрапортовали, что приказ принят. Короткое совещание было завершено. Маят покинула коллектор первой, следом за ней в темноту сырого тоннеля отправился Шоко, еще двое остались за столом.12
Шоко из всей этой компании был завербован последним и пребывал в рядах мятежников всего пять лет. До того он трудился на добывающем предприятии и, когда жена умерла от рака из-за вредных выбросов в атмосферу, сильно запил, даже думал о том, чтобы самостоятельно покинуть страну и закончить свою жалкую жизнь в пустоши. В один из мрачных вечеров, когда, напившись, он стоял у помоста, с которого за стену вышвыривали изгнанников, его и нашла Маят. Тогда она выглядела почти так же, как сейчас, начала кружиться, танцевать вокруг него, приговаривая и нашептывая что-то о судьбе. Она ему нагадала семью и ребенка, а еще миссию и значимую роль. Ее слова упали, как семя, в плодородную почву сомнений и страданий, и Шоко пошел за ней, позабыв свое горе, открывшись новым надеждам. Маят вытащила его с того света, как он выражался, и потому он верно служил силам мятежников и их квинтэссенции в ее лице в частности. Шоко действительно верил Маят и считал ее слово непререкаемым. Остальные двое не отличались подобной стойкостью веры. В организации они пребывали почти десять лет и участвовали в подготовке прошлогоднего мятежа плечом к плечу с Фоксом, бывшим лидером восстания. С тех пор, как он погиб, они вынужденно приняли главенство его сестры. За нее проголосовало большинство, но для них она оставалась все той же пятнадцатилетней девчонкой, а потому не являлась авторитетом. Маят придерживалась плана обезоружить Канцлера при помощи технологий и гласности. Ферн и Поль не понимали, как из этого может что-то получиться. Фокс пошел в лоб, мятежники пробили ворота и дошли почти до самого дворца. Но мятеж провалился, всех предводителей движения арестовали, а лидера расстреляли на месте. Шедшие за ними люди в панике побежали. — И что, сидеть сложа руки?! — с нажимом спросил Ферн и закурил самодельную папиросу. — Мы же решили, что дадим ей шанс. — Ответил Поль. — К тому же, в ее словах есть истина. Люди отвернулись от нас, нас уже не поддерживают, скажи спасибо, что не сдают. Подготовить еще одну операцию и снова провалить — так у нас самих людей не останется. Ферн фыркнул. Он стал фермером не по своей воле, а попал в немилость к Канцлеру Нарибу и вместо изгнания за стену был отправлен в Желтый сектор без права возвращаться в Зеленый. Вся та история произошла лет пятнадцать назад, но в памяти Ферна была свежа, как вчерашний вечер. Он считал, что был обвинен незаслуженно, и точил зуб на Канцлера, но факт оставался фактом, он был вынужден перепрофилироваться в фермера, когда в Зеленом секторе сидел бы в управлении юстиции и занимался бы непыльной бумажной работой. Ферн не отличался дипломатией, ровно как и умом, ему по душе были прямые и жесткие методы, поэтому когда на пороге его фермы оказалась группа мятежников с раненым на руках, он предпочел не сдавать их за право вернуться в Зеленый сектор, а примкнуть, чтобы впоследствии уничтожить режим. Так уж вышло, что его ферма располагалась в стратегически важном для мятежников месте, так что стать одним из них удалось сравнительно просто. А вот отомстить Канцлеру — наоборот, сложно. Надежды на скорую революцию не оправдались. Имей он склонность жалеть о содеянном, он бы уже сто раз пожалел и проклял тот день, когда согласился вступить в ряды мятежников. Сейчас он погряз в их незаконных делах настолько, что уже ничто не смогло бы отмыть его в глазах Канцлера, и возврат в Зеленый сектор был возможен только после свержения существующей власти. — Все равно не понимаю, чего тут ждать… — риторически изрек Ферн и встал из-за стола. — Чтобы провести акцию, достаточно учесть ошибки Фокса. — Фокс не делал ошибок. — Глубокомысленно протянул спокойный и рассудительный Поль. — Ему веса не хватило пробить брешь. Как и сейчас нам не хватит веса. Нас просто расстреляют, а если очень повезет, арестуют, но мы даже не прорвем защиты Зеленого кольца, не говоря уже о том, чтобы дойти до дворца. Здесь нужна не сумеречная надежда на изменение ситуации с рождаемостью, а лютая лавина гражданской ненависти. И пока мы не подорвем пропаганду, нечего и кулаками махать, если не хочется остаться без них. Поль договорил свою тираду и потянулся на жестком под стать столу металлическом стуле. На работе он обычно сидел и уже привык время от времени разминать тело, не вставая. Он работал на контрольно-пропускном пункте со стороны Желтого сектора в Зеленый. Работы у него было немного — серьезный досмотр въезжавших проводить не приходилось, документы проверять тоже не требовалось, знай себе, ставь магнитную метку в идентификационные карты гостей сектора. На обратном пути приходилось лишь ставить метку о выезде, поскольку своих въезжающих «Зеленые» пограничники проверяли самостоятельно. Поль любил свою работу, но еще больше ему нравилась роль двойного агента, которую он играл. Завербованный, будучи клерком в префектуре, он с удовольствием откликнулся на зов мятежников о помощи, но у префекта его карьера не заладилась. Перевелся в пропускную службу и стал еще более значимым членом освободительного движения — человеком, который мог сообщить о готовящемся рейде, поскольку автомобильные ворота между Зеленым и Желтым секторами по ряду причин были только здесь. И хотя его сообщение скорее ставило перед фактом, чем давало мятежникам подготовиться или спрятаться, это все равно было лучше, чем не знать или светиться, выставляя у ворот своих шпионов. Ферн не ответил на последнюю тираду — он понимал, что пока склонить соратника на сторону действий за спиной лидера не удастся, но он пока и сам не знал, готов ли что-либо предпринимать. Выяснил принципиальную позицию Поля, остался недоволен, но что же, время покажет, кто прав. Собственно, Маят не продержится на троне долго, если не покажет никаких серьезных результатов. — По домам? — спросил Поль. — Мне завтра работать, так что поспать бы нормально. И так засиделись. Ферн молча кивнул, и они оба отправились по тоннелю в сторону выхода из коллектора.