Мы все умрём

      И Тилль, похоже, не зря переживал. Из Ландерса как дух вышибли: стой он тогда на ногах, те непременно бы подкосились от шока, но сейчас он сидел, белый, как мел, и судорожно хватал ртом воздух — слова застряли в горле, а леденящий ужас целиком и полностью захлестнул его. Никто и сказать ничего не успел, как Пауль поднялся и, шатаясь, зашагал прочь, а за ним, не отставая, подорвался Кристоф и рванул следом. Останавливать их не стали — одного сейчас оставлять без присмотра было нельзя, а другой — единственный, кто мог бы с ним справиться. Только бы глупостей не натворили оба...       — Как бы он делов не наворотил, — с нескрываемым волнением за друга протянул Олли, но Шолле без задней мысли его успокоил:       — Да ну, я в него верю... — правда, во взглядах коллег настолько красноречиво читался откровенный скепсис, что пришлось немного исправиться: — Ла-адно, но я верю в Шнайдера.       Это всех более-менее успокоило — по крайней мере, альтернативы у них не было. Идти успокаивать Ландерса в таком подвешенном состоянии никто другой бы не взялся, да и Кристоф объективно справился бы с этим лучше всех. Рихард как-то с опозданием, но всё же отметил: никто и не удивился, что Линдеманн знал о мрачных секретах той экспедиции. А если так подумать, ребята вполне могли быть в курсе и того, что Тилль участвовал в ней сам: Пауль и Оливер знали точно, Флаке, скорее всего, тоже, а Шнайдер мог от напарника узнать или догадаться — Круспе, выходит, один был такой тугодум и в упор не видел очевидного. Обидно, но правда, и потому в два раза обиднее.       — И что теперь делать будем?       — А есть варианты? — хмыкнул Лоренц, пожав плечами и уже забив болт на очки, которые постоянно надо было поправлять. Очки — не крыша, съедут — не проблема. — Работы ещё месяца на два в лучшем случае.       — А дальше что?       — А дальше летим на базу, делаем грустные глаза, падаем в ножки и слёзно просим нас помиловать. Вон, у Тилля шикарно получается, обнять и заплакать просто.       Рихарду, по правде сказать, не очень улыбалась перспектива так унижаться, но... это же не только ради себя любимого, верно? Это и ради родных, и ради друзей — ради Линдеманна, в конце концов, и ради его дочери. Шолле в жизни её не видел и не очень хорошо представлял, но до того наслушался забавных и милых историй от напарника, что Неле для него стала почти как родная. Это была чудесная пухлощёкая крошка с очаровательной улыбкой и большими-пребольшими голубыми глазами — наверное, такими же красивыми, как у её отца. О матери девочки Тилль не сильно распространялся, но Круспе не настаивал: теперь, когда он мог обоснованно ревновать Линдеманна ко всем подряд, не очень-то хотелось слышать о его пассиях, пускай и десять раз бывших. Главное, чтобы с родными всё было в порядке, а они уж как-нибудь выберутся.       — А если не получится? — неуверенно спросил Олли, нервно постукивая пальцами по столу, и Флаке, как всегда в таких случаях, фыркнул и демонстративно закатил глаза, мол, совсем никто думать не хочет:       — Давим на жалость! Плачем, истерим, спекулируем грудными детьми и престарелыми родителями, лучше всё сразу... ну включайте голову, вы как вчера родились, ей-богу!       Чем красочнее Рихард это себе представлял, тем сильнее жалел, что они вообще все связались с этой шарашкиной конторой. Слетали, мать их, в космос — впечатлений надолго хватит, это точно...       — А что, если сбежать? — вдруг оживился он, загоревшись новой идеей, предварительно — гениальной. — Типа сбой в системе, курс сбился, мы куда-то врезались и умерли... а сами переждём где-то, пока про нас забудут, и вернёмся?       Остальные пока только глазами хлопали: Олли параноил, Тилль втыкал в гиперпространство, и вся неблагодарная работа по противодействию человеческой тупости взвалилась на хрупкие плечи припадочного медика.       — Ты ёбнулся? — для приличия уточнил Лоренц, хотя для него это было скорее утверждение. — Переждём где? На попутном астероиде? А питаться будем звёздной пылью?       — Но есть же...       — Нет, не есть, — даже не стал дослушивать Флаке, — тюбиков с едой у нас месяца на три от силы. А если подстроим отказ всех систем — не факт, что сможем их обратно запустить. Долго думал или вообще не думал?       Шолле интеллигентно промолчал, а про себя подумал, что всё-таки не у одного Ландерса фингалы заживали быстрее, чем ему бы того хотелось. Такой план зафукал — и хоть бы что предложил, козлина... Ридель тем временем быстро нашёл новый повод для волнения:       — А если Пауль отомстить решит? Ну, за родителей?       — Мне, хочешь сказать? — догадался Тилль, очень недоброжелательно глянув на Оливера, и тот сразу же сделал вид, будто совсем другое имел в виду. — Я не мог им помочь. Ты это знаешь, и он тоже, — уверенно, как мог, отчеканил Линдеманн, но Круспе слышал едва заметную дрожь в голосе, чувствовал, как рука напарника до побеления костяшек сжимает его собственную, и понимал: он винит себя в том, что случилось. И будет винить, хоть ты плачь. — ...Хорошо, что он не знает, как они погибли, да, Олли?       Это Тилль говорил уже шёпотом, так, чтобы услышал только Ридель, и Шолле чудом разобрал слова, а Лоренц и вовсе не заметил. Как они умерли? Рихард отлично помнил: их убили. Но при чём здесь Олли?.. И ведь ничего не ответил — побледнел даже, значит, тоже что-то скрывает... Эх, набухать бы их всех и допросить каждого отдельно, да нечем — не придумали ещё тюбиков со спиртным, чтоб их.       Флаке, недовольный, что втихаря от него шушукаются, разогнал всех по-быстрому и свалил по-английски к себе в медотсек. Олли от нечего делать поплёлся за ним, а Круспе, не успели ребята ещё скрыться в коридоре, поволок напарника за руку в каюту — всё равно никто не работал, а они что, самые правильные? Не-ет, у них тоже стресс, им нужен отдых. Работа, конечно, с такими “стрессами” потихоньку накапливалась, но чем идти работать, когда из рук всё валится, лучше не работать вообще — всё равно потом переделывать... да и потом, надо находить где-то время для простого человеческого поспать. Ну не ночью же это делать! Ночью есть занятия поинтереснее... жуткие истории, например, друг другу рассказывать, а не то, что вы подумали.       А в целом с того момента начало всё понемногу налаживаться. Олли окончательно вернулся в строй и полную боевую готовность, Пауль ещё не отошёл — от таких страшных новостей люди месяцами отходят, а то и годами, — но со Шнайдером общался, спустя пару недель даже немного стал шутить, а скоро и вовсе заговорил со всеми. Редко и по делу, но заговорил! Так хотелось верить, что теперь-то всё точно наладится...       Хотелось. Если бы ещё всё то сбывалось, что хотелось.       Шёл шестой месяц экспедиции “SKELD-93-13”, и маленький отряд был сплочён, как никогда. После стольких поворотов, драмы и неожиданностей пришлось научиться не только проверять, но и доверять: из-за собственной паранойи они не раз ошибались друг в друге. Сейчас, когда Олли стало намного лучше, а Ландерса поддерживали все, кто только мог, дела точно должны были пойти вверх, правда?..       Шёл очередной рабочий день. Задания у всех были свои: Флаке корпел над отчётами, Олли чистил фильтры, Пауль носился с канистрой топлива от склада до двигателей и обратно по натоптаной, а Шнайдер в теории должен был отстреливать на другом конце корабля астероиды, но на деле бегал туда-сюда вместе с напарником и помогал тащить всякую тяжёлую хренотень. Рихард и Тилль тем временем совершенно случайно, неожиданно и ни разу не нарочно оказались вдвоём в электроотсеке: с тех пор, как держаться за руки, пока никто не смотрит, стало совсем не страшно и вошло в привычку, Шолле своему ненаглядному строго-настрого запретил без него чинить провода. Правда, помощи особой от Круспе не было, но зато он был спокоен, что Линдеманн не замечтается в неподходящий момент и его не шарахнет опять током.       — Ну почему мы до сих пор в них паримся? — опять завёл свою шарманку Рихард, драматично откинувшись на стену, пока Тилль честно пытался соединить части нужного кабеля, не убиться самому и не убить Шолле. Да понятно, о чём он: огромный реактор работал не переставая, везде на корабле давно стало тепло, даже слишком, и в скафандрах было теперь жарковато. Но Флаке нудел, мол, техника безопасности, микрочастицы, все дела, а Линдеманн, зараза такая, ещё и соглашался с ним.       Да и потом, как-то у них всё не по-человечески получалось. За руки держались, да, целовались, пока никто не видел, в одной кровати спали, друг от друга ни на шаг не отходили — нет, Круспе не давало покоя другое. Химия между ними была, это ежу понятно, но обсуждать эту химию Тилль почему-то сам не спешил и Рихарду не давал. Кстати, насчёт “не давал”, тут выплывала ещё одна проблема, тоже напрямую связанная с Линдеманном, его сверхкосмическим упрямством и категорическим отказом ходить без защитных комбинезонов — хрен тебе, и хоть ты плачь... Но сейчас не об этом.       — Потому что мы в космосе, а не на курорте, Риш, — ворчал себе под нос Тилль, копаясь в электрощитке и не очень-то проникаясь страдашками напарника. — Правила не с потолка придумали.       — Не с потолка, ага, — угрюмо повторил Шолле, но возникать не стал: мысли у него были мрачные. Линдеманн либо его стеснялся, что даже звучит по-дебильному, либо снова что-то скрывал, что уже вероятнее. Они хоть раз друг другу в любви-то признавались? Да, в их плюс-минус скоро тридцать это казалось банальным и смешным, даже наивнее неудачных детских подкатов, но разве не на признании собственных чувств должны строиться здоровые отношения?       Круспе и так сам с себя офигевал: обычно с девушками у него было всё прямо противоположным образом — больше секса, меньше стресса. А сейчас что с ним стало? Ходит, как дурак последний, вздыхает, и про кого ни подумает — от сисястых воображаемых бестий так и воротит, а в мыслях один он — печальная улыбка, ссадины на ладонях и самые красивые зелёные глаза во всём космосе, такие же грустные, как и в день их первой встречи. И что теперь? Страдать молча? Ну нет, не для этого он всем своим принципам на горло наступил и сделал первый шаг, вот ни разу не для этого...       Из угла, где копошился Тилль, послышался взволнованный, едва уловимый шёпот:       — Всё хорошо?       — Слушай, я тебе этого, наверное, не говорил, — решился-таки Рихард, нервно сглотнув и подойдя ближе. Он осторожно, до странного неуверенно опустил руки на плечи напарника и проникновенно глянул в глаза: нет, не понимает... хочет, но не понимает. Боится немного — вдруг что-то случилось? — это видно. Линдеманн, чудная ты моська, ну откуда ты такой наивный?       — Что не говорил?       — Не очень вовремя, конечно... короче, Тилль, я тебя...       — Тихо, подожди! — Шолле так уже настроился на душевные признания, что даже обалдеть смог не сразу, когда его внаглую перебили и прижали палец к губам. Ну что за свинство, етитский богомол, он же почти... — Ты слышишь?       — Что слышу? — угрюмо буркнул Круспе, страшно расстроенный, что его прервали в самый ответственный момент. Но сердился он, похоже, зря: стоило прислушаться и присмотреться, как Рихард и сам заметил, что из коридора раздавался сигнал тревоги, а лампы мигали красным. А это могло значить только одно: случился форс-мажор, и одна из основных систем дала критический сбой. Твою мать.       — Это зна...       — Значит, пора по съёбам! — закончил за него Шолле, уже хватая напарника за руку, чтобы бежать с ним искать остальных, но не тут-то было:       — Куда?! Мне закончить надо, Рихард, оно бабахнуть может!       Взвешивать все за и против пришлось очень быстро и без подготовки, и именно поэтому Круспе принял самое дебильное решение: повёлся, не стал уговаривать и рванул на сигнал один. В конце концов, если Тилль побудет в относительной безопасности, пока ребята устранят поломку, так будет лучше, верно?..       Как же он, чёрт возьми, ошибался.       По велению стадного инстинкта Шолле рванул за маякнувшим в коридоре Шнайдером, Шнайдер — за Олли, Олли — за Флаке, а Флаке, слава ёжикам, единственный догадался посмотреть на планшете, где на карте корабля мигал красный треугольник, и бежал, куда надо — в навигационный отсек. Случился сбой в пульте управления, ракета стала сильно отклоняться от курса, но лечилось это простым аварийным перезапуском, и спустя пару минут всё пришло бы в норму... если бы за Рихардом не захлопнулась механическая дверь, как только он последним ввалился в отсек, хотя никто ничего не закрывал.       — Это что за шутки? — начал не то беситься, не то параноить Олли, обернувшись на резкий звук.       Вот тут-то беда с пультом и отступила на второй план: не прошло и секунды, как мигнул и погас весь свет — что-то накрылось уже в электроотсеке. Но разве Линдеманн не остался там как раз для того, чтобы такого не случилось? Погодите...       — Парни, а где Тилль? — спросил Шнай как бы у всех, хотя смотрел конкретно на Шолле и обращался явно к нему. От нервов у него дрожал и немного срывался голос: предчувствие было гадское...       Флаке времени не терял и делал какие-то свои выводы, а когда выводы догнали поток творческой мысли, испугался не на шутку:       — Тилль-то ладно, ребята, где Пауль?       И тогда Рихард, наверное, впервые почувствовал, как это, когда от ужаса бросает в дрожь, а сердце обрывается к чертям.       — Твою ма-ать... — озвучил их мысли припадочный медик с сильной поправкой на цензуру. — Это плохо, это очень-очень... да нет, это не плохо, парни, это пиздец!       В глазах Олли, Кристофа и Шолле читался немой вопрос, один на троих, но озвучивать его было теперь до нереального страшно.       — Вы не понимаете, перед этой хернёй, вот за минуту буквально, ИМП-80, он... он пропал! Этой зелёной фиговины не было в банке! — сорвался на истерический полувизг Лоренц, и тут-то всех накрыло масштабом трагедии: Ридель подумал, что вот-вот от переизбытка эмоций грохнется в обморок, Шнай был к этому реально близок, а Круспе рванулся против всех законов физики и здравого смысла выбивать дверь — ломанулся в неё с разгону, отлетел и разбежался снова. Еле удержали, и то общими усилиями.       Что это значило? Значило, что Тилля сейчас в лучшем случае замуровало в электроотсеке без единой живой души поблизости, а где-то по ту же сторону баррикады сновал разбитый страшной потерей, жаждущий мести и, похоже, теперь заражённый Пауль с оружием и большим преимуществом — Линдеманн не знал, что произошло и чего ожидать, а из-за сбоя предупредить его никто не мог. Их друг — а для кого-то намного больше, чем друг — остался один на один с непредсказуемым созданием, и одному космосу было известно, выберется он живым или нет.       Олли на всякий случай проверил вентиляцию, но открыть её было невозможно: решётка действительно оказалась припаяна к полу, причём на совесть, не расхреначишь. Рихард честно был на грани того, чтобы ломиться в эту чёртову дверь, пока всё себе не отобьёт, лишь бы не сидеть сложа руки, но тут Кристоф вспомнил:       — Карта! — он аж подпрыгнул, загоревшись новой идеей, со скоростью света начал тыкать что-то на планшете и победно воскликнул: — Есть! Смотрите, на карте в этом отсеке две вентиляции!       — Чего две? — ожидаемо неожиданно затупил Флаке, сбитый с толку внезапным энтузиазмом Шная.       — Два хода! Другой должен быть под...       У стены напротив стояли шкафы с бумагами и какими-то запчастями, и не не успел Кристоф договорить, как Шолле пулей метнулся к ним и упёрся, пытаясь сдвинуть. С помощью Риделя у него это с трудом, но получилось, и в кои-то веки всё пошло по плану: на полу, откуда сместили крайний стеллаж, действительно был ещё один вентиляционный ход, и ребята по одному спустились туда. Глупо? Да. Рискованно? Очень, но других вариантов не осталось.       Запах там стоял, конечно, редкостный (причём откуда он взялся — неизвестно), но ходы оказались для вентиляционных каналов непривычно широкими, лезть по ним было не слишком тесно даже Оливеру. И полгода не прошло, как показался свет в конце туннеля: путь был один, без ответвлений, и привёл искателей приключений на свои жопы в отсек отладки щитов. Это было небольшое и, слава ёжикам, проходное помещение — спрятаться негде, но можно быстро перебраться в соседний коммотсек и укрыться там. Тоже риск, но оправданный — так они и поступили.       Рихард времени терять не стал и тут же включил стратега:       — План такой, — со страшно серьёзным видом начал он, доверительно склонившись к ребятам, и те мгновенно прислушались. — Надо срочно найти Тилля, это главное. Мы с Олли идём за ним. Если попадаем на Пауля — отвлекаем его, разделяемся и бежим за подмогой. Вы двое, — Круспе кивнул на Шная и Лоренца, — сидите здесь и ждёте. Кто-то идёт — бьёте на опережение. Мы, если надо, кричать будем, или что... всем всё ясно?       Длинный монах и цветастый правозащитник нервно переглянулись и побледнели, но закивали почти синхронно. Флаке в своей привычной манере скрестил руки на груди и демонстративно закатил глаза:       — План — говно. Нам пизда.       Если бы на кону тогда не стояла жизнь Линдеманна, Рихард бы ему таки двинул, но на счету была каждая секунда, так что он благоразумно сделал вид, что не услышал, и натянуто улыбнулся:       — Как хорошо, что все согласны.       Возмутиться Лоренцу не дали — Шолле с Риделем тут же рванули в коридор: медлить было нельзя. Если Ландерс саботировал жизненно важные системы, каким-то образом похитил ИМП-80 прямо из-под носа у припадочного медика и просчитал всё так, чтобы именно Тилль остался один и без путей отступления, значит, кому-то пи... пикнуть не дадут — прибьют не глядя, и до свидания.       Именно об этом думал Круспе, когда так рвался чуть ли не на верную смерть: он не знал, что стало с Паулем, заразился ли тот вирусом, изменился ли от него, но какая к чёрту разница? Линдеманн у него такой хороший, но такой иногда чайничек... этот к нему с оружием заявится — а Тилль ничегошеньки не заподозрит. Пистолет к виску приставит — решит, что шутки такие... Нет, он, наверное, правильно делает, пытается хорошее видеть в людях, но выживают такие редко. Нельзя доверять всем без разбора.       — Рихард... Рихард, твою мотыгу! Ку... куда мы так... бежим! — пытался отдышаться и что-то при этом донести Олли, согнувшись пополам. Они оббегали уже все коридоры, намотали приличный такой круг, но так никого и не нашли. В электроотсеке не оказалось ни души — двери были открыты. Но почему? Это ведь идеальная возможность застать жертву врасплох — почему Ландерс ей не воспользовался?..       Мрак стоял по-прежнему непроглядный, но Шолле почему-то всё хорошо видел и разбирал дорогу — ночное зрение? Очередные сюрпризы от космической чумы? Хоть что-то в тему... а Риделю, похоже, с его побочками не так повезло — бедняга все углы на корабле пересчитал, практически ни в один поворот не вписался, сейчас вот чуть лёгкие не выплюнул... а Круспе что? А ему хоть бы хны! Всё никак не угомонится, ломится к напарнику — только бы успеть, только бы с ним всё было хорошо...       С ним-то всё, может, и в порядке, а вот им пора бы жопы спасать: едва парни успели добраться по коридору до верхнего реактора (на второй круг пошли, между прочим), как совсем близко, словно над ухом, раздалось тихое шипение, и они едва успели рвануть в разные стороны, как жуткий силуэт бросился следом — по злой иронии судьбы, за Олли. Рихард хотел помочь, честно, очень хотел, но чем? Бежать и кричать вдогонку “эй, сюда, говно со щупальцами!”, так, что ли? А щупальца-то были здоровые... нет, может, конечно, показалось так реалистично... но Ридель всё-таки знал, куда бежать и где подмога, а искать сейчас надо было Линдеманна. Вдруг он ранен? Что, если ему срочно нужна помощь?..       Разделившись с Олли, Шолле метнулся в сторону столовой, решил срезать через склад и почти пробежал по коридору мимо, но вдруг замер: чутьё ещё ни разу его не подводило. Сейчас оно почему-то подсказывало, что в отсеке управления кто-то был, и у этого кого-то бешено колотилось сердце. Рихард прислушался и уловил приглушённое дыхание — да, не показалось... И почему-то он даже не сомневался, когда шагнул во тьму — не думая, по внутреннему зову, как слепой ребёнок на голос матери.       Ещё мгновение, и Тилль бы закричал — не успел: напарник быстро зажал ему рот — грубовато, резковато, но что поделать — и притянул к себе близко-близко, совсем как ребёнка, что испугался игры теней в полумраке спальни и боялся теперь спать без света. Но зачем свет, если есть Рихард?       — Ш-ш-ш, всё хорошо, слышишь? Не бойся, — шептал ему на ухо Шолле, хоть и сам сбивался, путая слова от волнения — это же надо, какой ужас...       На Линдеманна и смотреть было страшно: весь побитый, растрёпанный, на лице кровавые ссадины, из рассечённой губы кровь стекала на подбородок, а взгляд был такой затуманенный, немигающий, прямо как у зомби... что же этот подонок с ним сделал? Не стрелял ведь — так напал, похоже, без оружия, зато с какой жестокостью... и за что? За то, в чём Тилль не был виноват? За то, что он выжил, а другие — нет? Как испуганный, зашуганный подросток вообще мог спасти целый экипаж от полоумного маньяка-мутанта?..       — Послушай, пожалуйста... только не перебивай, — зачем-то предупредил Рихард, хотя Линдеманн такими страшными глазами вперёд себя смотрел, что мог его и вовсе не слышать. — Тилль, я...       — НА ПОМОЩЬ, ПРЕСЛЕДУЮТ!       Орущий во всю глотку Олли пулей пронёсся по коридору, а за его шагами послышались другие — тяжёлые, гулкие и ни на секунду не отстающие. Да вашу ж через коромысло, нельзя было хоть на полминутки позже...       Шолле чертыхнулся и рванул следом, нервно шикнув на напарника, чтобы не рыпался и сидел, где сидит. Нет, он бы, конечно, остался и обязательно договорил, но бежал-то балбес этот с перепугу не к своим в коммотсек, а в прямо противоположном направлении. Значит, что? Значит, спасать надо: Ландерс уже почти его догнал, и на третий — или четвёртый? — круг Риделя просто не хватит. И так товарищ на пределе возможного.       — Риш?       “Ну что ж ты у меня такой тормозёнок”, — мысленно причитал Круспе, а на деле совсем не сердился — как можно, на такое-то чудо в перьях? Такое только любить можно. И обнять. И плакать.       — Рихард, мать твою, быстрее!       А... а, ну да. Они же от чудища заморского бегали, а он тут развёл свои монологи... жаль всё-таки Олли. Когда Шолле влетел на крик в столовую, он уже несколько раз успел спастись от неминуемой гибели, причём едва и чудом: какого-нибудь неудачника на его месте давно бы покромсали на части. А Ридель вполне неплохо держался, да ещё и против такой жути.       Пауль, похоже, не просто заразился — он с этой чумой слился в одно целое и нахватал побочек похлеще, чем даже у Круспе. На жутких чёрных щупальцах, что пробились сквозь защитный костюм, проросли короткие шипы, а ниже груди широким разрезом расходилась огромная зубастая пасть с острым, как копьё, языком. Глаза горели кровавым огнём, взгляд беспорядочно метался, и тут Ландерс замер, на губах заиграл свирепый оскал — заметил. И Рихард был уверен, что заметил именно его, пока не почувствовал, как ладонь до боли крепко кто-то сжал в своей — Тилль приплёлся за ним и ни в какую не собирался никуда отпускать.       — Уводи его! — опомнился Олли, заметив, кто привлёк внимание Пауля, но было поздно: если их засекли, бежать не выйдет. Надо защищаться... но как? Шипастые щупальца вились змеями, не давая приблизиться, а острый язык в любой момент мог метнуться и пронзить тело насквозь, как лезвие.       Шолле бросился вперёд, прямо на него, пробегая вдоль стены. Оливер рванулся туда же — лучше нападать с двух сторон, верно? Ландерс замер, прислушиваясь, и в последний момент увернулся — мощным прыжком ушёл назад и ринулся от окон к выходу. Рихард схватил, что под руку попалось, и швырнул — шипы на щупальцах проткнули пластиковый стаканчик, и Пауль тут же обернулся. Лицо его исказилось в хищном оскале, он напряжённо затих, а жуткие клыки опасно сверкнули в кровавом свете. Выжидает? Почему не нападает?       Теперь Тилль стоял за спиной у Ландерса — именно на него тот бросился. Он затаил дыхание, потянулся к столу рядом, выцепил с него другой стаканчик и рывком бросил вперёд, к центру столовой. Взгляд хищника тут же метнулся за ним, и в жуткой тишине раздалось тихое рычание.       Так он... не видит?       Вместе с этой догадкой у Шолле одна за другой стали возникать идеи и целые схемы: теперь у них было огромное преимущество! Намного проще завлечь в ловушку зверя, который полагается только на слух — его легко обмануть.       С языком жестов у Круспе было не очень, но Олли всё-таки как-то его понял, принялся хватать со столов стаканчики — в кои-то веки срач сыграл им на руку — и кидать ими во все стороны. Пауль, сбитый с толку и обезоруженный, лихорадочно бросался то туда, то сюда, и хищно шипел от раздражения, а Рихард мигом ринулся к напарнику, оттащил в сторону и усадил на пол — Линдеманн с трудом держался на ногах.       — Не суйся, понял? — шикнул на него Шолле, но Тилль совсем его не слышал. Или делал вид, что не слышал, чтобы потом всё равно сунуться. Что же с ним делать...       Ландерс на миг обернулся и невидящим взглядом опасно мелькнул в их направлении, но не атаковал: слух его безбожно подводил. Где они? Прячутся?.. Что это за шум? Он где-то снаружи или внутри, в его голове?!       Когда зверя застают врасплох, он становится непредсказуемым. Он загнан в угол, но его движения невозможно предугадать, и желание выжить затмевает рассудок — остаются только животные инстинкты. Пауль зажал уши руками, свирепо скалясь, и резко метнулся в случайном направлении — наугад, без задней мысли. Там билось чьё-то сердце, и он это чувствовал.       — Чёрт! — невольно ругнулся Олли, и это было ошибкой: его засекли. Он дёрнулся в сторону, поджал ноги и перекатился — ещё секунда, и кого-то бы точно порвали, как тузик грелку.       Пока Рихард пытался сообразить, как выручать этого несчастного, Тилль немного запаниковал и не стал терять времени — на столе очень в тему нашёлся жестяной поднос, он-то и полетел в Ландерса. Не очень, правда, прицельно — снаряд жахнул мимо, но брязг раздался такой, что Пауль даже шарахнулся. Олли, слава ёжикам, не затупил — успел отползти на безопасное расстояние, подняться на ноги и по стеночке крабиком пересечь столовую... но в одном Линдеманн ошибся: поднос — не стаканчик, воздух рассекает с характерным свистом, и хищник с его чутким слухом легко уловит, откуда бросали. Тилль и понять ничего не успел — Ландерс обернулся и кинулся на него, мощными прыжками перелетая над столами и разбросанной посудой.       Всё... теперь ему точно конец. Подняться он уже не сможет, увернуться — тоже. Перед глазами яркими вспышками проносились воспоминания: это уже было. Тринадцать лет назад, тогда он чудом спасся, но сейчас... нет, сейчас чуда не будет. Пауль с ума сошёл от боли и утраты, он никого не пощадит. Смерть слишком близко. Надо... зажмуриться и сосчитать до десяти, да, прямо как в детстве, и тогда... не будет так больно?       Гулкие шаги ближе и ближе, всё вокруг дрожит, как от землетрясения — это конец. И в последний момент...       — Тилль!       Больно не было. Совсем. Ни кровавого кома в горле, ни мучительного жжения в груди — только знакомое тепло сильных рук, горячее дыхание над ухом и стук живого сердца. И чужая боль.       — Рихард?.. — тихонько ахнул Линдеманн, распахнув глаза. В лицо ударил алый свет, и руки задрожали под весом тела — его тела, что безвольно оседало на пол.       Он... закрыл его собой?       Тилль испуганно посмотрел на Шолле, но тут же зажмурился от ужаса: Ландерс достал его — шипы распороли бок и впились между рёбер, язык острым копьём пронзил грудь, кровь раскалённым металом стекала вниз, а глаза... они были пустые. Стеклянные. Совсем как неживые.       Господи, он его убил!.. Рихард, он не может быть мёртв, он...       — Риш? Вставай... пожалуйста, Риша... — сдавленно шептал Тилль, судорожно прижимая любимого к себе. Он боялся открыть глаза, и силы покидали его. Стоило забыть о собственных ранах, как те заныли с новой силой — сердце сжалось от безумной скорби, раскроенное болью на куски.       И только одно не давало покоя, не отпускало, заставляя подняться на трясущиеся ноги вопреки невыносимой слабости. Пауль... как он мог? Как у него ни один мускул не дрогнул... и за что?.. Звериный оскал на миг сошёл с лица, а за кровавыми зрачками словно мелькнула искра сожаления, раскаяния, но Тилль этого не видел. Весь его космос умирал у него на руках... и будь он проклят, если сдастся сейчас.       — Ты... — Ландерс настороженно вскинул голову: он хорошо слышал этот ядовитый шёпот. Боль и отдавались скорбным эхом внутри него. — Ты убил его!       Рывок в сторону — тень мелькнула на стене. Линдеманн чудом увернулся от шипов и лезвий клыков, он не видел их — слёзы горечи стекали по щекам. Утрата сделала его безрассудным, отчаяние — неуязвимым... Новые ссадины впивались в кожу, но Тилль рвался, как зверь в клетке, ничего не чувствуя — он не хотел выжить, ничего не хотел, но Шолле не ради этого жертвовал собой! Он хотел подарить ему жизнь, отдав свою... нет, теперь умирать было поздно. Осталось только бороться до конца, до падения, до последней крови.       Удар — алая вспышка полыхнула под веками, и в белом калении своей изрезанной души он был как никогда свободен. Все границы рушились карточным домиком, стоило вспомнить о Рихарде, его бедном Рихарде с неживыми глазами и неспокойным сердцем...       — Тилль, лови!       Линдеманн едва успел опомниться, как в руки ему упал тяжёлый рычаг, откуда-то выбитый Олли. Не секира, но сгодится. Глухой цокот — отбился, но с трудом, держаться на ногах непросто... Синие огни блеснули за стёклами, и кровавая ярость вернула его в чувства. Как же тяжело...       Язык хищника копьём метнулся в него — прицельно, прямо в грудь. Тилль уворачивался, рвался от ударов из стороны в сторону — куда угодно, только не вниз, иначе больше он не встанет. Жуткие шипастые щупальца извивались змеями, целясь в уязвимые места, но Пауль не подходил, не бросался на него. Он слышал бешеный гул чужого пульса — это было не сердце жертвы, в нём не осталось страха, нет... перед ним тот, кто верил, что потерял всё. Хищники таких не жалеют — боятся. Они непредсказуемы и готовы к смерти. В них нет животных желаний — только слепая чёрная боль выжигает душу.       Но Линдеманн не знал, о чём думал зверь, он видел перед собой только убийцу, что подло нападал издалека, скалился и шипел, но не бросался на него, не давая бить в ответ... Нет. Малой кровью никто не спасётся.       — Тварь! Сражайся! — кричал Тилль, как мог, но голос срывался на хрип, а глаза по-прежнему выжигали слёзы. Шарах — Ландерс вскипел, вцепился хищным языком в рычаг, обвил и рванул на себя. Линдеманн вывернул рукоять — Пауль со свирепым рёвом отшатнулся, скалясь и шипя от боли, а язык завернулся обратно в огненную пасть.       Ещё мгновение, и случилось бы непоправимое: Тилль еле увернулся от резкого выпада. Взбешённый Ландерс бросался всем телом, кровавая буря искрилась во взгляде, сразу из двух звериных пастей клубами вырывался алый пар. Взмах — и увесистый рычаг прилетел в Пауля, врезав по зубам огромной пасти. Секундное замешательство, но Линдеманну его хватило, чтобы кинуться самому на противника и намертво вцепиться в его шею. Щупальца бешено метались, но почти не задевали цель, и они грохнулись на пол — оба пытались не потерять хватку, оба сражались за жизнь до последнего... но Тилль был слишком, слишком слаб. Он не мог больше держаться, это было выше всех пределов. С глухим шорохом его изувеченное тело швырнули к стене, туда, где едва дышал Рихард, и оставили умирать — рваные раны вспороли одежду и выбивались наружу тёмными багровыми пятнами.       Но... о ком-то он всё же забыл. Ландерс едва успел встать, как горло со страшной силой сдавило чем-то холодным и прочным, будто хомутом — воздуха стало до боли мало, он задыхался, хрипел и беспомощно метался в немой агонии. Щупальца словно отнялись, тело онемело и не слушалось, силы покидали его... и вдруг всё закончилось. Пауль без чувств осел на пол, держась за шею, и Олли решился наконец позвать подмогу. Как хорошо, что в рюкзаке у него был запасной кабель — крепкий, широкий, надёжная вещь... и как жаль, что он так поздно решился помочь. На два тела у стены было страшно смотреть. Эти ребята готовы друг за друга жизнь отдать... а он что?       Первым на крик прибежал Шнай. Он чуть ли не прыгал от нетерпения, оглядывался то и дело, рвался к напарнику, с волнением поглядывал на друзей... переживал, как всегда — за шестерых. А Флаке ввалился следом, нечитаемым взглядом оценил обстановку и с ходу резюмировал:       — Пиздец.