Я сижу у окна, вспоминаю юность,
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Noize MC – В темноте (Brodsky version)
***
Зайдя в новую комнату, Рюзаки видит в дальнем конце знакомый изломанный силуэт и шарахается, наступая Лайту на ногу. – Ай, – говорит тот спокойно – босой ступнëй больно так не сделаешь. Рюзаки запоздало признаёт в силуэте своё отражение – напротив висит зеркало – и наконец включает свет. Внезапный страх сменяется злостью – пятьдесят дней напряжения не прошли бесследно, теперь сложнее себя контролировать. Лайт виноват в этом, и L старается не смотреть ему в лицо, чтобы при всех не наброситься. – Будем собираться в зале с экранами дальше по коридору, – монотонно поясняет Рюзаки, пока вокруг собираются все остальные. – У Мисы третий этаж, у нас с Лайтом пятый. Вы при необходимости можете ночевать на четвёртом. Если вдруг пожалуют гости, откроем шестой этаж. – Что за гости, Рюзаки? – встревает Мацуда. – Пока нет необходимости рассказывать, – отмахивается L. – Если пожалуют, тогда объясню. Система собрана на этом этаже, вон за той стеной компьютерный зал. На подземных этажах можно держать заключëнных. Остальные пусты. На крыше, как я уже говорил, вертолëтная площадка, поэтому на верхних этажах есть необходимое ему оборудование на всякий случай. Можно ходить везде, но учтите, что за вашими действиями вне пределов этого этажа наблюдают камеры. Он здесь в первый раз, как и вся команда, но исполняет роль гида, как будто только и делает, что приводит сюда гостей. Пока L сосредоточен на комнатах, всё остальное может остаться внутри головы, особенно вновь забурлившая в груди отрава. Правую руку дëргало всю ночь, и он не выспался. Удивительно, что не придушил ещё Лайта во сне. Надо было привести Мису с ними, разбавила бы обстановку. На неё Рюзаки не зол – её молчание и глупое поведение после вполне уравновесили его пытки, они квиты. Но Лайту влетело недостаточно. Пустые этажи и комнаты без единого предмета роскоши быстро кончаются, но ярость не желает гаснуть. Ай, ладно, не может же так продолжаться вечно. – Думаю, надо дать вам... время освоиться, – ищет слова L, направляясь к лестнице. Цепь дëргается. Лайт снова айкает, на этот раз возмущëнно – теперь больно. Рюзаки довольно усмехается, пока никто не видит. – Мы тоже сходим посмотрим на свою комнату. Команда никак не комментирует это заявление, но L всё равно наплевать, он даже не думает читать по атмосфере в зале их реакцию. Руки начинают дрожать, как только он и Лайт оказываются на лестнице без посторонних глаз, и Рюзаки ликует, потому что дрожь пришла не из привычного угла ужаса – нет, теперь он просто знает, что такое "руки чешутся набить ему морду". Хотя мордой это ангельское личико не назовëшь. У Лайта теперь не хитрый прицел-прищур, а круглые невинные глазки, которые он больше не прячет за чëлкой, улыбка перестала быть тонкой, даже впалые после истощения щëки не спасали ситуацию. "Что ты наделал, Лайт Ягами, зачем ты вырвал с корнем ту часть себя, которая делала тебя интересным? Какого чёрта я должен смотреть на куклу младенца вместо человека?" Вырезать бы эти круглые глазки, стереть ножом улыбку... О нет, это слишком похоже на Бейонда Бëздея. Кто бы сказал ему, что он будет так же ненавидеть кого-то спустя два года. Но самая большая потеря нового Лайта – тайна смертей на расстоянии. Пустой сундук не имеет ценности, а этот нахал нагло опустошил не только свой, но и тот, что был у Мисы в голове. L уверен, что план придумал Лайт и каким-то образом стëр Мисе память (на расстоянии, как убивает... убивал). И за это хотелось приговорить его к вечным пыткам. Как жаль, что Рюзаки не бог смерти и должен следовать человеческим законам. Дверь за ними закрывается без скрипа – L очень настаивал, чтобы все петли проверили и смазали. Лайт зевает. – Ты что-то хотел обсудить? – говорит он устало. (Неужели тоже не выспался?) Даже в таком состоянии он читает L. Хотя слово "обсудить" слабовато передаëт желания всемирного детектива. Рюзаки шикает в пустоту комнаты, а затем резко толкает Лайта в стену так сильно, как только может – странно, что у того не ломаются кости. – Ай! – третий раз за сегодня восклицает Лайт. – Да что с тобой такое?! L наконец смотрит ему в лицо, придвинувшись поближе. В круглых невинных глазках собираются слëзы от боли – кажется, Ягами ударился головой. Рюзаки упирается ладонями в стену по бокам от ненавистных плеч. – Я этого так не оставлю. – (Шёпот L похож на кошачье шипение.) – Не знаю, как ты это сделал, мерзавец, но можешь забыть о спокойствии на веки вечные. – Я не понимаю, о чëм ты! Страх – на лице Лайта он появился впервые только вчера, но тогда на самом деле этому наглецу ничего не угрожало. Его жизни ничего не угрожает и сейчас, но есть несколько вещей гораздо страшнее смерти – Рюзаки ли не знать. Однако на этот раз страх на лице Лайта очень быстро превращается в злость, и он отталкивает L от себя, прежде чем ударить его кулаком в лицо. – Перестань! Доказали ведь, что я не Кира! L осторожно поднимает голову, касаясь челюсти. Во рту нет вкуса крови – удар вышел не слишком сильным, но его хватило, чтобы насытить бурлящую злобу у него внутри и остановить. – Сейчас нет, – спокойно соглашается с Лайтом Рюзаки. – Немного некорректно говорить с тобой из прошлого, но сам понимаешь, иначе не выйдет. Отголоски страха не исчезают из глаз Ягами, и даже если через пару часов L пожалеет о своей несдержанности, в этот момент он очень доволен. – Ты полный псих, – наконец изрекает Лайт, прикасаясь к голове. – Может быть, – невозмутимо пожимает плечами Рюзаки. – Меня так уже называли, но я решил не узнавать, насколько это правдивое утверждение. Лайт убеждается, что внезапный удар не нанёс ему повреждений, после чего садится на ближайший стул. – Если ты обращался к Кире, которым я никогда не являлся и не являюсь сейчас, то будь добр направлять претензии по адресу, – теперь в голосе Лайта слышна злость. Интересно, досадно ли ему, что показал свой страх, как сегодня было у L после мгновения с зеркалом?.. – Если тебе станет легче, я тоже его ненавижу, во многом потому, что он заставил тебя ненавидеть меня. Но нам ещё какое-то время придётся жить вместе и расследовать это дело, так что засунь свою ненависть куда-нибудь поглубже, а лучше направь её в нужное русло. – Как скажешь. Не придётся ждать несколько часов, он жалеет уже сейчас. Придётся оправдываться и возвращать не доверие, но понимание на прежний уровень. Если L хочет, чтобы Лайт ему когда-нибудь всё рассказал, не нужно внушать ему страх. К тому же, было лишним настолько выходить за рамки старшей фигуры умного детектива. – Мне кажется, мы оба сейчас на взводе после всего, что произошло, – говорит Рюзаки. – Но ты держишься лучше, чем я, можно только похвалить. – Ну наконец-то, а то я думал, ты только обвинять умеешь. Это что, сарказм? Настоящий прямой сарказм, не прикрытый сотней слоëв вежливой лжи? Это точно говорит Лайт Ягами? – О, я много чего умею. Быть психом в том числе. Лайт фыркает, чтобы после начать смеяться в голос. Кажется, его отпустило, и L позволяет себе расслабиться и негромко посмеяться вместе с Ягами. Смех Лайта тоже изменился, стал живее и менее идеальным. Рюзаки не может решить, какой ему нравится больше, но с этой минуты он не считает новую версию Ягами куклой. Наоборот, вот теперь он, видимо, настоящий.***
Каждый вечер Рюзаки первым заходит в комнату, выключает свет, а после в темноте идёт в ванную, оставляя Лайта за дверью ждать его возвращения. L представляет, как Лайт хмурится и смотрит на часы привыкшим к темноте взглядом, переступая с ноги на ногу – Рюзаки проводит в ванной слишком много времени – и эта картина заставляет его искренне улыбаться. Раздражение копится тоже медленно, но исправно. Пару раз Лайт даже пытается зайти в комнату раньше L, но у него не получается, ловкость детектива помогает ему всегда проскальзывать вперёд. Однако Рюзаки теряет из виду тот миг, когда злость взрывается. Сначала даже не понимает, что случилось – он точно выключал свет, почему опять видит свои руки? Потом осознаёт, что не услышал щелчка – Лайт стоит у выключателя. Губы сжаты очень смешно, как у капризного ребёнка, но L слишком устал, чтобы испытывать что-то радостное по этому поводу. Фыркнув, он отправляется в ванную и справляется на этот раз быстрее вдвое, хлопнув на выходе. – Ну, давай, выкладывай, – говорит он с вызовом, глядя на Лайта исподлобья, с мокрым лицом, красным после агрессивных движений полотенцем. Футболка прилипает к телу, с пальцев капает. – Это то, что ты прячешь от меня? – складывает руки на груди Лайт, пока Рюзаки задерживает дыхание. – Каждую ночь так на меня смотришь? Рюзаки медленно выдыхает, прикрывая глаза, и снова направляется к выключателю, когда Лайт преграждает ему дорогу. – Я рад, если ты можешь спать при свете лампочек, но я не могу, Лайт, отойди. – Как будто ты спишь, а не пялишься на меня всю ночь, – закатывает глаза Лайт. – Никогда к этому не привыкну. Зачем ты это делаешь? А это уже вопрос про ванную, потому что Лайт кивает в её сторону. – Чëрт возьми, Ягами, это я должен за тобой следить, а не ты за мной. – Я уже посидел 50 суток как пай-мальчик, с меня хватит. – Будь добр теперь полежать как пай-мальчик. Не 50 суток, каждую ночь. Лайт всë-таки позволяет Рюзаки подойти к выключателю, и тьма проглатывает их вместе со злостью. L остаётся надеяться, что Лайт и правда лëг, пока он забирается на стул. Детектив действительно каждый вечер смотрит на Лайта в упор, пока тот не уснëт, и только потом засыпает сам, свернувшись на краю кровати подальше – в первые разы это нервировало Лайта настолько, что он не спал почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок. Цепь дëргалась, железо впивалось в запястье, Рюзаки раздражался. К счастью, вопреки словам Лайта, человек привыкает ко всему, и Ягами со временем стал засыпать быстро. Вот и сегодня, пока глаза L привыкают к темноте, Лайт начинает еле слышно сопеть. В остальном во сне он всë так же напоминает мертвеца – Рюзаки страшно прикасаться к нему, вдруг кожа окажется холодной. Правда, он тоже привык, и переходит в сон на своём краю слишком быстро, чтобы успеть поразмышлять об этом.***
Темнота вновь окутывает его, и Рюзаки впервые за долгое время чувствует себя в безопасности. Ничего и никого вокруг, лишь тьма и он сам. Никто не видит и не влияет на него, он не вторгается ни в чью жизнь, неизменно разрушая. Правда, насладиться этим состоянием в полной мере L не успевает – издали доносится звон стекла. "Да что там ещё", – разочаровано думает Рюзаки, и мысль эта повторяется в голове, как эхо, только не тише с каждым разом, а наоборот всё настойчивее. "Что ещё, что ещё, что ещё..." Надо срочно подумать что-то новое, чтобы перебить гомон, но эхо замолкает, как только Рюзаки видит источник звука. Это большое овальное зеркало, и у края его трещина, словно кто-то только что разбил его. С зеркалом что-то не так, и Рюзаки осматривает его, заглядывает за край на той стороне, ощупывает трещину. Внезапно понимает, что стекло не отражает его. "Тут темно, я не вижу ничего, в том числе себя". – Но зеркало видишь. Рюзаки не удаётся понять, чей это голос, но он прав. L ощупывает раму – дерево слишком мягкое, словно не дерево вовсе. Но прикасаться ещё раз к стеклу почему-то страшно. Новый звук вторгается в темноту – холодный звук, как будто чьи-то босые ноги ступают по гладкому полу. Рюзаки требуется время, чтобы определить, откуда доносятся шаги – оттуда, изнутри зеркала. Он не решается ещё раз заглянуть за край, но и отойти прочь от стекла невозможно. L откуда-то знает, что увидит, но всё равно не готов к тому мигу, когда из темноты вырывается его лицо. Ухмылка до ушей, резкие скулы, гладкие волосы. И кроваво-красные, светящиеся в темноте глаза. "Они карие, они на самом деле карие, я помню". – Ну что, как тебе новая жизнь? Доволен? Голос немного ниже L с неуловимой хрипотцой. – Тебя нет, – уверенно заявляет Рюзаки. – Я похоронил тебя. – Ты забыл меня. Но я есть. И когда ты будешь меньше всего ждать, я вернусь. Я – в твоём смехе, в твоей походке, в твоей привычке считать. Длинные пальцы Бейонда Бëздея обхватывают раму, и L с ужасом понимает, что стекло куда-то пропало – большие пальцы уже с его стороны. Но трещина всё ещё на месте, и это словно держит его там... – Ты хотел разделить нас, но мы спаяны воедино. Не смей больше отворачиваться от меня, Рюзаки. – Замолчи, – огрызается L и с ужасом отмечает, что больше не узнаёт свой голос. – Это не твоё имя, – хмурится Бейонд. – Вспомни своё. Он отрывает одну руку от рамы и пишет кровью по стеклу прямо над своей – нет, над их головами. Кровь капает с пальца, проникая на сторону L, её неестественно много. – Замолчи, замолчи, замолчи! – L кричит, наконец разозлившись, и с размаху бьёт по стеклу кулаками. Его указательный палец тоже кровоточит. Трещина становится больше и медленно расходится по стеклу. Би хохочет, отпуская раму, и зеркало взрывается осколками, засыпая ими L с головой...***
Он просыпается в поту всё в той же темноте номера, почему-то под одеялом. Проводит руками по лицу, пытаясь успокоиться. Лайт сопит где-то рядом. "Вдох-выдох, давай". Дурацкое мысленное эхо опять включает свою пластинку, и L поворачивается на бок прочь от Лайта, пытаясь снова заснуть и угомонить свою голову. Под кроватью кто-то есть. Ощущение такое сильное, что охватывает желание подвинуться к Лайту поближе, но L не двигается, застыв в ужасе. В его детстве не было монстров под кроватью, там было безопасно. Но теперь он ни в чëм не уверен. L ничего не видит, но слышит, что неведомый обитатель пола под кроватью выбирается из убежища. Однако затем всё затихает, и страшное чувство сходит на нет. "Вдох-выдох". L откидывается на кровати на спину, облегчëнно выдыхая. Это всё последствия кошмара, иллюзия, галлюцинация, что угодно, но на самом деле всё в порядке. Он просто устал, очень устал, надо попробовать снова заснуть и попасть в какое-нибудь более приятное место... – Ты всё помнишь, прекрати притворяться. Тихий хрип у самого уха заставляет L в ужасе подскочить.***
Он просыпается снова и осознаёт, что кричит, только когда Лайт пытается к нему прикоснуться. – Не трогай меня! – L резко встаëт с постели, заставляя цепь дëрнуться. – Хорошо, только прекрати так орать. Что случилось? Рюзаки заставляет себя замереть и осознать происходящее. Ему приснился двойной кошмар. Он разбудил Лайта. На улице светает. Идёт третья неделя их сидения на цепи. Он сегодня ещё не был в ванной. Лайт никогда не видел его таким напуганным и злым. "Вот зараза". – Плохие сны, – наконец говорит Рюзаки. – Мне нужно в ванную. – Что бы ты там ни делал, если тебя это успокоит, то пожалуйста, – вздыхает Лайт, поднимаясь с кровати. В ванной L с опаской глядит в зеркало, но отражение не начинает ухмыляться против его воли. Он тянется к квадрату кафеля над зеркалом и открывает тайник. Лайт мог бы достать тоже – они почти одного роста – но чтобы проверить каждый квадрат и найти нужный, ему потребуется много времени. А Лайт никогда не торчит в ванной так долго, как Рюзаки. L осторожно наносит на шрамы на руках слой маскировки на сегодня. Это и правда успокаивает, так что, когда минутами спустя нужно произнести перед Лайтом их новую договорëнность, голос становится привычно спокойным: – То, что происходит в этой комнате, должно оставаться в этой комнате.