I could lie and say I like it like that, like it like that
Billie Eilish – When the party's over
***
Он не помнит, как оказался на крыше, в памяти остался лишь миг выхода под дождь. Миг, когда слëзы слились с небесной водой. Он не мог идти заплаканным к команде и Лайту, поэтому сбежал сюда. Впервые за множество ночей Рюзаки поднимает глаза к тёмному небу. Оно умывает бледное лицо и кажется таким заботливым, как ладони давно забытой матери. "Младенцы из благополучных семей обычно живут долго". У них обоих были благополучные семьи. Он прекрасно помнит, когда плакал в детстве в последний раз, как он твëрдо решил после этого не пускать слëзы наружу, давить их в зародыше. Как выяснилось, это тоже роднило их – у обоих в жизни был такой эпизод. Он так смеялся, пока читал отчёты, документы, дневники и свидетельства очевидцев. Тогда тоже хотелось плакать, но задавленные эмоции перемешались между собой и выдали не ту реакцию. Но сегодня наконец получилось прорвать плотину в нужном месте под утро – впервые с того вечера в Канаде. Он не сомкнул глаз ни на секунду, но теперь твёрдо решил перестать думать, загоняя себя в яму. Ему нужно работать, а для этого придётся смириться. Рюзаки медленно выдыхает, стараясь сосредоточиться на звуке дождя. Но слышит не только его. Что-то знакомое, очередное воспоминание из прошлой жизни, чуть более счастливой и беззаботной – звон колоколов. Надо же, он не помнит, чтобы натыкался на христианские церкви в Токио. "Это свадьба?.. Или же..." Какой-то неразборчивый гул доносится слева, где осталась дверь на крышу. Рюзаки безразлично поворачивается туда и видит Лайта Ягами. Детектив прикладывает ладонь к уху и, когда не слышит крика Киры снова, подносит ещё раз, криво улыбаясь. "Иди сюда, зараза, не друг и не враг". Лайт действительно выходит под дождь, предпринимая тщетные попытки закрыться от воды рукой, подходит к детективу и наконец внятно произносит: – Что ты здесь делаешь, Рюзаки? – Слушаю, – честно отвечает детектив. – Колокола звонят. "Маятник, – вспоминается ему. – Наконец раскачали до конца". Лайт поворачивается в ту сторону, куда смотрит Рюзаки, и на несколько секунд замолкает, чтобы потом сказать: – Я ничего не слышу. "Галлюцинации", – обречëнно думает Рюзаки. Теперь точно заберут к мозгоправу, если узнают. Ещё одна причина поскорее посадить Лайта за решётку. – Ты точно не врëшь, что не слышишь? – не глядя на него, спрашивает детектив. – Чтобы выставить меня психом, когда я снова начну обвинять тебя. – Ты определённо псих, Рюзаки, но я так не поступлю. Просто напомню тебе правило о 13 днях. – Да, я уверен, ты помнишь его наизусть, ты же его придумал, – Рюзаки опускает взгляд на лужу под ногами. – Колокол стал громче, не слышишь? – Какую же чушь ты несёшь периодически, – качает головой Лайт. – Ты тоже, – безразлично парирует L, а потом вдруг смотрит Ягами прямо в глаза. – Скажи мне, Лайт, за свою жизнь ты произнëс хоть слово правды? Рюзаки сознательно ворует у него реплику, надеясь, что Лайт вспомнит разговор, но после паузы тот отвечает: – Каждый человек хотя бы раз за жизнь соврал, Рюзаки, и я в том числе. Но я бы ни за что не стал лгать, чтобы приносить вред другому человеку. Вот мой ответ. Дождь заканчивается, пока он говорит. L устало улыбается: – Я ждал, что ты скажешь что-то подобное. И морщится. Глупый, глупый Рюзаки, здесь не найдётся ни одного человека, с которым можно поговорить об этом. – Иди внутрь, Лайт, ты весь промок. Заболеешь. – А ты? – А мне можно, – усмехается Рюзаки. – Мне всё равно. Лайт с сомнением смотрит на детектива, но знает о его упрямстве достаточно, чтобы не пытаться спорить. "А может, думает, что меня наконец-то убьёт воспаление лёгких", – лениво думает Рюзаки. Ягами уходит, а детектив вновь поднимает глаза к небу. – Я так долго бежал, – шепчет он, – но оказалось, что бежал не к цели, а всего лишь прочь от того, что натворил. Я... Да, это я во всём виноват. Они были правы, всегда правы. Прости меня, пожалуйста, прости меня... Хотя бы ты прости... Я не знаю, как всё исправить... Ноги подкашиваются, и Рюзаки ложится спиной прямо в лужу. Он смотрит на небо, уже не плача, но чувствуя тяжесть там, где сутками ранее бурлил огонь.***
Перед встречей с командой Рюзаки успевает переодеться и вытереться, но зубы у него всё равно стучат, и это раздражает, поскольку не даёт спокойно откусывать кусочки конфет. L ещë во время утренней истерики плюнул и заказал всё, что успел полюбить за короткую жизнь. С сомнением посмотрев на клубничный джем, он всё же добавил его в корзину, и теперь банка гордо красуется во главе стола. Рюзаки не терпится шокировать команду, начав есть его пальцами, но холодная дрожь слишком отвлекает. К Лайту приходит Миса – прозрачный зонтик смотрится мило, и Рюзаки, с трудом усмиряя дрожь зубов, проговаривает, что Лайт свободен на весь день. Однако тот удостаивает девушку коротким разговором и возвращается в здание. Рюзаки кажется, что он должен был догадаться о возвращении Киры в тот миг, как Лайт заявил, что теперь любит Мису – детектив точно может сказать, насколько отличается любовь от того, что он читал в младшем Ягами. – Я уже нагулялся сегодня, – шутит Лайт в ответ на вопрос Рюзаки, и тому начинает казаться, что за ним следят, что это его теперь ловят почти прозрачной леской, контролируя, чтобы не сбежал. "Если ухитришься убить меня, Ягами, я даже скажу спасибо, – с невесёлой иронией думает Рюзаки. – Вот только не ухитришься. В первые месяцы меня заклинило на смерти, которая прошла передо мной, и это не дало тебе ни шанса". Он нащупывает пальцами в кармане кусочек бумаги, вырванный из тетради, пока все следили за Мисой и Лайтом по камерам – даже богиня смерти развернулась туда, причём по её лицу Рюзаки показалось, что она чем-то расстроена. Накануне он ещё спрашивал Рэм, имеет ли клочок такую же силу, как вся тетрадь, но тут богиня смерти была непреклонна и не сказала ничего важного. Отпивая из стакана виноградный сок, всемирный детектив надеется, что никто не откроет тетрадь до завтра – этого ему вполне хватит, чтобы в тишине и вдали от всех написать одно имя. Всего одно...***
На следующее утро он обходит членов команды, чтобы пройти к своему стулу, и не поднимает глаз на их лица. Они словно деревья, и их разговор – шорох листвы. Да, Кира снова начал убивать, L уже знает об этом, но ему совершенно всё равно. Чтобы закончить дело, ему потребуется 13 дней. Миса перестанет быть Кирой, а Лайт перестанет ходить за ним хвостиком. Рюзаки благоразумно не произносит вслух своё подозрение "Миса снова стала Кирой". Он помнит, как вечно безэмоциональная Рэм вчера внимательно смотрела на экран и как поменялась её мимика. Лайт её не интересует, иначе она прятала бы эмоции одинаково хорошо в случае их обоих. Нет, ей важна Миса, и беда в том, что Рюзаки не подозревает, насколько. Успокоившись за двое суток, детектив определил самое главное – как и всегда, победить – и не собирался проваливать этот последний пункт в его списке задач. Пусть он снова с радостью готов встретить смерть, сейчас для победы надо прожить ещё две недели. А высказанный интерес к Мисе может привести его к отчаянной попытке бога смерти убить его. Рэм огромная и наверняка очень сильная, даже без помощи тетради она легко прикончит его. Смогут ли полицейские остановить её? Рюзаки очень сомневается, она же богиня. Однако пока Рэм не проявляет агрессии в его сторону, и можно немного посидеть, отвернувшись от команды, и собраться с мыслями. Что, если он в очередной раз совершил ошибку? Он был прав, запись в тетради не принесла ему никаких эмоций. Какой ужасный способ убийства. Детектив отвлекается от более эмоциональных ассоциаций другой стороной дела. Чем сейчас занят второй бог смерти? Вероятно, вернулся к Мисе, раз она нашла вторую тетрадь и карает преступников. L ведь так и не спросил ничего про связь пишущего в тетради и бога смерти, но сейчас это кажется таким несущественным... Это никак не поможет ему победить. Наконец Рюзаки собирается с духом и решает, что готов взглянуть в глаза своей команде. – Так, послушайте меня все... – начинает он, разворачиваясь на стуле, и вдруг замирает, широко открыв глаза. За реплику Рюзаки успевает осмотреть всех, пока не доходит до Лайта Ягами, стоящего прямо напротив. Его лицо снова ничего не выражает. – Какого чёрта, – восклицает всемирный детектив, вставая со стула и подходя к подозреваемому. – Что случилось, Рюзаки? Забыл, как я выгляжу? – шутит Лайт, но ему явно некомфортно – Рюзаки никогда ещё не подходил к нему настолько близко лицом к лицу. – У меня что-то с волосами? Ягами трогает причëску, но ничего не меняется. Рюзаки оглядывается на тетрадь, лежащую на его столе, сжимает листок, спрятанный в кармане, а затем подходит к компьютеру и нажимает пару кнопок. На экранах появляются готические буквы a и w. – Айбер, Уэди, быстро в главный зал, мне нужна ваша помощь. – Рюзаки, что происходит? – решается спросить Соитиро. Всемирный детектив оглядывается на Рэм – нет, вряд ли она это сделала. У него уже есть версия, самая вероятная, и он, как обычно, хватается за неё зубами. – Мне нужно всё проверить, тогда объясню, – отвечает он команде. – Никому не двигаться с места, иначе тут же лишитесь права здесь находиться. – Рюзаки! – возмущëнно отзывается Айдзава. Всемирному детективу не хватало этого недовольного голоса, напоминающего о том, кто он есть. Когда Айбер и Уэди наконец появляются, Рюзаки уже снова сидит на стуле в привычной позе. Он протягивает им тетрадь и указывает на экран, куда он только что вывел фото и другие данные преступника из своих запасов. – Запишите его, – велит Рюзаки своим помощникам. – Вы знаете правила и обязаны мне подчиняться, так что я прошу, убейте его. – Рюзаки! – к возмущëнному воплю Айдзавы присоединяется вся команда. Опять несут что-то про ценность человеческой жизни, но до его исполнителей доходит только часть про правило 13 дней. – Я не стану умирать за тебя, L, – твёрдо произносит Айбер. – Я тоже знаю о тебе то, что не хотелось бы предавать огласке. Уверен, этого достаточно, чтобы договориться. Рюзаки стискивает зубы и достаёт из кармана свой кусок страницы из тетради. – Если вы и умрёте, то вместе со мной, – говорит он, показывая всем, что листок не пустой. Резкая тишина оглушает Рюзаки. Изумлëнными выглядят все, кроме, пожалуй, богини смерти. Наконец Уэди нарушает тишину, забирая у Рюзаки тетрадь. – Если ты погибнешь, нам тоже не жить, – говорит она, черкая имя. – Но лучше это сделаю я. У Айбера есть семья, пусть он проживёт немного дольше. – Что ты натворил? – обречëнно выдаёт Айбер, осознавая ужас ситуации после слов Уэди. Всемирному детективу всё равно – он запустил эксперимент и должен знать результаты. Глаза Рюзаки расширяются, пока он смотрит на Уэди, а после он снова переводит взгляд на Лайта. И начинает смеяться. Этот смех не похож на его типичные краткие смешки или даже вторящий Лайту звук – нет, этот смех, словно зазубренная пила – зубастый. В нём слышится затаëнное рычание и больной кашель. Он наполняет зал и парализует всех шоком и ужасом. Его настоящий, пусть и созданный искусственно, смех, который не звучал вслух с того самого дня, когда он считал, что в последний раз наносит грим на своё лицо. – Взять его! – указывая на Лайта пальцем, командует Рюзаки так властно, словно Айбер и Уэди всегда были его собаками. И те тут же бросаются к младшему Ягами, и тому ничего не остаётся, кроме как рухнуть на колени, пока на него надевают наручники. – Что происходит, Рюзаки? – Вот теперь он видит страх. Страх Киры, не Лайта, не мёртвого врага, теперь уже похороненного дважды. Последняя эмоция в его копилку. – Объяснись, ты не можешь просто так арестовать меня! – Рюзаки, что всё это значит? – присоединяется к сыну Соитиро со злым недоумением. – Ты всего пару дней назад признал, что Лайт невиновен, это же вытекает из правил! – возмущается Айдзава. – Это какая-то ошибка... – беспомощно переводит взгляд с Рюзаки на Лайта и обратно Мацуда. Рюзаки снова смеётся, заставляя их замолчать, и спускает ноги на пол, в блаженстве выгибаясь, чтобы размять мышцы. Как же приятно вернуть себе свой голос и не тянуть ноты повыше. – Помните глаза бога смерти? Ими видно имена и продолжительность жизни человека. И судя по всему, те, кто пишут в этой тетради, не видят цифр друг друга... У меня есть такие глаза.