Здесь спят два Бога

Этого он не предвидел. Горячее дыхание пробежало по его спине, губы проскользили следом в поцелуях, предназначенных только для него. Он чувствовал, как каждое сердцебиение эхом отражается от этих губ, врезается в его кожу, неумолимо, безжалостно. Это было опьяняюще, как самое прекрасное вино небес, и намного опаснее для слабого трепета, дрожащего в его сердце. Будет ли он покорен этими губами? Будет ли сломлен и захвачен, как военный трофей? Сможет ли он поддаться на это нежное прикосновение? Му Цина подчиняли сладкими поцелуями, и он это так ненавидел. Прошло три долгих недели с той ночи, когда его впервые сломали руки Фэн Синя. На шелковых простынях, кусая губы, он поддался любопытству и ужасной нужде. Прошло три недели с тех пор, как Му Цин бросил вызов и проиграл. Затем его слабое сердце бросило еще один. Просто чтобы посмотреть, как глаза Фэн Синя блестят от нетерпеливого раздражения. Той ночью он сломался. Стонал, лежа на спине, с горячим ртом вокруг его члена и большими руками, которые удерживали его бедра от движений. Его кровь стала горячей от похоти и горячее от чего-то, что он никогда не станет озвучивать, особенно когда корчится от боли на этом тонком шелке и выплевывал сарказм. Он был слаб тогда, также как слаб сейчас. Му Цин ненавидел это с каждой крупицей умений в своих божественных руках. Но эти руки не могли ничего, кроме как дергаться, мешаться и становиться беспомощными. Веревки на запястьях удерживали его привязанным к кровати, накручиваясь красными и черными нитями от локтя до запястья и через грудь. Они привязали его к гладкому дереву так же, как эмоции привязали его к Фэн Синю, его честным глазам и резким словам. Му Цин мог только в ярости смотреть на веревки, крепко связывающие его, и ненавидеть то, что он позволил этому случиться. Веревки были намотаны слишком искусно, пальцы Фэн Синя ловко и сильно завязывали узлы на его коже и чувствах. Все, что Фэн Синь делал на шелковых простынях, было сделано слишком умело, от толстого члена и идеальных толчков до сильных рук и непристойных прикосновений. Даже рот этого мужчины был искусным, отпускал нежные поцелуи гулять по его спине, достаточно горячие, чтобы заставить его дрожать. Он знал, что это заставило бы его стонать, и он ненавидел это знание. Он ненавидел то, что был достаточно слаб, чтобы допустить это. «Ты собираешься сидеть там весь день?» — его слова были настолько резкими, насколько он смог их сделать. Красная веревка притягивала глаз и связывала запястья. Его слова были такими мягкими. Он все равно произнес их, вытолкнул их в интимный воздух комнаты. Его собственное дыхание ощущалось странным дуновением на коже, слишком отчаянным и слишком голодным. Он ненавидел часть себя, которая хотела, чтобы Фэн Синь дышал ему в шею, сильные мускулы давили на его спину и тело лучника, удерживающее его. Му Цин хотел всего этого и большего, но это сделало бы его еще более уязвимым. Мог ли он взять все, чего хотел, не сломавшись? Мог ли он зарычать и сохранить свои осторожные шипы, свой быстрый сарказм? Мог ли он выжить, не говоря правды? Му Цин не знал, но это и не имело значения; Вместо этого Фэн Синь поклонялся его заднице, и Му Цин ненавидел это, так как ненавидел свое предательское сердце. Неожиданный укус в верхней части бедра заставил его резко дернуться вперед, беспомощного, связанного, на тонком шелке. Эти губы успокаивали боль, посасывали синяки и следы от укусов, пока Му Цин не двинулся, чувствуя веревки, отлично удерживающие его. Сейчас ему хотелось бы двигать бедрами на умелых пальцах, но это слишком уж честно. «Ты не можешь поторопиться?» — сказал он, отчаянно пытаясь сдержать стоны. «Просто заткнись», — недовольно произнес Фэн Синь, слова полные длительного раздражения. — «Я знаю, что ты этого хочешь, и ты знаешь, как это остановить, если не хочешь. Если бы ты признал это, мы могли бы каждый раз пропускать бессмысленные драки» Эти слова были отравлены обещанием, и звучали мрачно от раздражения. Му Цин чувствовал, как каждое из слов ударяет его по коже и давит на него, заставляя член подергиваться, а сердце болеть. Каждый раз Фэн Синь говорил, не говоря уже о том, сколько раз Му Цин заползал в постель бога и позволял себя ломать. Каждый раз Фэн Синь говорил, и Му Цин не слышал ничего, кроме: «Ты слаб». Он стиснул зубы, сдерживая пульсацию в своем сердце, и пристально посмотрел на веревки, связывающие его запястья. Но он не стал открывать рот, чтобы отрицать это, язык трепетал во рту, как пойманная птица. Му Цин не мог притвориться, что он больше этого не хочет, особенно когда руки Фэн Синя были такими нежными. Но это не значило, что он собирался признавать это вслух. «Может быть, если бы ты поторопился, мне бы не пришлось— ах» Было так приятно чувствовать, как большие руки сжимаются, оставляя синяки на теле. Они чувствовались еще лучше, ощупывая его задницу, двигаясь и сжимая, пока он не мог думать ни о чем, кроме мозолей, вдавливающихся в нежную кожу. Теплые ладони обхватили мышцы, над которыми он так много работал, долгие дни обучаясь бок о бок с Се Лянем. Это было так непристойно и слишком любвеобильно. Му Цину нечего было сказать, кроме вздохов, поэтому он стиснул зубы. Красная веревка связала его в этих удовольствиях, и он позволял это со всем ужасным осознанием нужды. Он не думал, что ему это так сильно понравится, но после этих трех недель он должен был уже знать это. Он нуждался в Фэн Сине, как в самом воздухе, и ох, как это было больно. «Сначала, как язык проглотил, а теперь сарказм, хах?» — слова были дразнящими, но не жестокими, сказанные в основание позвоночника. Они были почти слишком тихими, чтобы их услышать, но Му Цин чувствовал каждое дуновение, которое заставляло дрожать. Он также почувствовал, как руки медленно ласкают его кожу, почувствовал, как край ногтя царапает его бедра и заставляет дрожать. Эта хватка удерживала его, даже когда разрывала его на части, и Му Цин проклял бурю горькой тишины за то, как он страдал. Он чувствовал себя таким слабым. Мозолистые пальцы сжали его задницу, надавливая на легкие синяки до тех пор, пока он не смог сдерживать стоны. Они тоже врезались в его сердце и заставляли дрожать от тоски, которую он не мог признать. Му Цин не мог не извиваться, связанный и неспособный убежать. Было приятно чувствовать себя беспомощным. Было приятно, когда с тобой обращались властно, отдавать всего себя на растерзание безграничному мастерству Фэн Синя. Сильные пальцы сдавливали ягодицы, настолько грубо, насколько это было нужно. Пускал ли мужчина других в свою постель? Неужели другая задница заполняла эти широкие руки и дрожала от этих прикосновений? Несомненно, должны были быть другие; никто не может развить навыки без практики, даже если он бог секса. Му Цин ненавидел эту мысль со всей горечью в своем сердце. Он был слишком мягким. Стена из шипов, растущих вокруг его кожи, отступала перед руками Фэн Синя, и с каждым нежным прикосновением и горячим поцелуем увядала все сильней. Му Цин точно потерял частичку себя в постели этого человека. Он просто не знал, сожалеть об этом или нет. «Теперь ты собираешься хорошо себя вести?» — вопрос был резким, но поцелуй в его бедро был нежным и дразнящим. Он вздрогнул от этого, почувствовал, как эти губы скользят по внутренней стороне его бедра и прижимаются к нежной коже. Это было слишком много. «Почему бы тебе себя не вести "хорошо", придурок?» — прорычал Му Цин и почувствовал, как эти пальцы снова сжимают ягодицы. Член дернулся, твердый и текущий от умений Фэн Синя. Было что-то болезненно интимное в ощущении мозолистых пальцев, скользящих по коже, танцующих между ног, только для того, чтобы давить на все его самые чувствительные места, как будто он был человеком, которому нужно поклоняться. Это было так, будто вместе со своим телом он открыл Фэн Синю свое сердце, и это было так больно. Но Му Цин не мог остановиться. Не мог остановить выгибание своего тела, наклоняясь, чтобы давить на широкие руки, сжимающие его. Фэн Синь еще даже не растянул его, не приложил умелых пальцев к его заднице, чтобы раскрыть его, и оставить распаленным на тонком шелке. Но это не имело значения; Му Цин уже был на грани от веревок, связывающих его запястья. Что он мог остановить, так это свои стоны, и он остановил, сжав зубы, собирая последние остатки своей сдержанности. Казалось, что каждую ночь Фэн Синю требовалось все меньше и меньше, чтобы его сломать и заставить задыхаться, но Му Цин все равно пытался сдерживаться. Он должен был это делать, иначе он стал бы также слаб, как и его сердце. «Тебе нужно расслабиться, иначе твоя челюсть вот так застрянет», — прошептал слова Фэн Синь в его кожу, и они разошлись по позвоночнику и оставляя за собой дрожь. Му Цин раздраженно вздохнул и дернулся в веревках. Они вырезали на его коже линии синяков, сделанных из-за контроля, который он не смог сдержать, и любви в его сердце. Он хотел чувствовать, как они вдавливаются в его кожу целую вечность. Он хотел разрубить их на куски длинным изгибом своей сабли. Вместо этого он огрызнулся, слова были быстрыми, как его разум, как его неумолимый клинок. «Не говори так, будто знаешь. Ты даже не видишь мое лицо, откуда тебе знать? Идиот» Слова Фэн Синя были правдой, но их трудно было вынести. Это было слишком неприятно для того пространства, которое находилось между ними, слишком наполненного горькой болью, скрывавшейся под его кожей. Веревки врезались в его запястья, оставляя синяки на сильных руках, но они так нежно удерживали его сердце. Он был слаб из-за мягкого шелка и так ненавидел это. Но Фэн Синь только раздраженно выдохнул, воздух струился по спине, как водопад. Му Цин дрожал от этого, дрожал в руках мужчины. Широкие ладони держали его ягодицы, как будто это было предметом поклонения и защиты, и каждая частичка тела хотела снова возвращаться в эту хватку. Ему хотелось, чтобы член уже вошел в него. «Я знаю», — сказал Фэн Синь, и пальцы коснулись лица Му Цина нежно, как поцелуй. Было приятно ощущать, как они держат его за подбородок, ногти лучника легко царапали его челюсть. Его лицо было вырвано из укрытия сделанного из его собственных рук, и он оглянулся, чтобы встретиться глазами с Фэн Синем. Мужчина выглядел слишком мягким, с обнаженными плечами, изогнутыми от силы, а прикосновение его было твердым, но не грубым. Му Цин не мог видеть ничего, кроме груди лучника, мускулов, скрученных на широком теле веками упорных тренировок. Фэн Синь выглядел как бог секса, но Му Цин мог видеть только искренние глаза и мастерство. Он мог видеть только человека, которого любил 800 лет, и эта мысль так его обожгла. Сильные пальцы крепко держали его челюсть, достаточно горячие, чтобы обжечь его и оставить сломленным. Это делало его слишком уязвимым. Вместо этого он хотел, чтобы рука Фэн Синя ласкала его задницу, хотел, чтобы из его горла вырывались стоны из-за сильных укусов и огромного члена. Если прикосновения были развратными, а не мягким, у него было больше причин ненавидеть все это. Но Фэн Синь только нежно выводил линии на его шее, успокаивая, не хуже чем колыбельная. После этого прикосновения Му Цин не мог поддерживать гнев; он вздохнул в страдальческом расслаблении. Он не мог этого ненавидеть. Он никогда не мог ненавидеть это, так же как не мог ненавидеть Фэн Синя. К нему прижималось тело, и рука твердо выдавливала синяки на ягодицах, но все, что он мог чувствовать, это нежное прикосновение к своему лицу. Так мягко. «Ты никогда не мог признаться в подобном, если бы ты просто—» Слова оборвались, как будто их обрезали саблей, острой и быстрой. Му Цин почувствовал, как обрывок предложения омывают кожу, как прилив, и он задрожал из-за этого. Он слышал как они оборвались, переходя в оглушающую тишину и удивился этому. Что Фэн Синь собирался сказать? Му Цин хотел знать, и он проклинал это желание так же, как проклинал свою собственную слабость. Это было просто раздражение, просто ненависть Фэн Синя к нему горела на его коже. Он мог согреть кровать этого человека, но ему не принадлежало сердце лучника. Шелк шевелился под ним от его беспокойных движений, бедра дрожали, когда он встал на колени на чужой кровати. Он хотел, чтобы дрожи не было, так же как хотел не чувствовать полыхающий пожар от красной веревки, глубоко впивающейся в его руки. Он заговорил, так словно его слова были последней линией его обороны. Последней не потому, что он был близок к тому, чтобы безостановочно стонать, но только потому, что его мысли не могли уйти дальше пальцев на подбородке. «Выкладывай, или ты стал таким же немым, как и—» Он собирался сказать «тупым», но это слово показалось ему неправильным. Он проглотил его также, как и все свои вздохи. Проглотил его, чтобы оно не причинило боли Фэн Синю. Здесь не было места оскорблению, не когда он нежно потирал пальцами его скулу. Он не смог заставить себя произнести эти слова. Он остановился и сглотнул, одежды впились в его кожу, делая слабым. Он снова заговорил. «Выкладывай, Фэн Синь», — с каждым словом он чувствовал вес этой руки на подбородке, твердые пальцы удерживали его, запирая его хрупкое сердце в ловушке. Он не мог оторваться от них из-за того, что его связывала веревка. И из-за того, что в груди трепетало тепло. Он все равно сказал это. Фэн Синь моргнул, и долгое время на его лице было только удивление. Темные глаза скользили по лицу напротив, словно искали подвох. Му Цин не знал, что они нашли на его лице, но точно знал, что их уголки стали мягкими и в тоже время ужасающими. «Это что-то новое», — сказал мужчина, и большой палец на подбородке поднялся, чтобы потереть губу. Му Цин вздрогнул, как будто его ударили. Он участвовал в тысяче сражений, но никогда его сердце не билось сильнее, чем на этих простынях. «Что?», — он рявкнул, но получилось слишком мягко. В нем больше не было гнева, не сейчас когда веревка удерживала его от движений. Неужели Фэн Синь связал его, чтобы он не мог бежать? Знал ли этот человек, насколько это разоблачало его? Знал ли этот человек, как сильно его любит Му Цин? Но нет, конечно нет. Они были врагами, которые когда-то были заклятыми союзниками, и врагами, которые теперь вместе легли в постель. Они не были любовниками. Фэн Синь надавил на губы, и Му Цин позволил пальцу скользнуть в рот, облизывая его. Действие было уже привычным. Прилив аромата остановился на языке, а тепло распространилось по груди. Ему стало жарко. «Ты зовешь меня по имени в постели», — Фэн Синь придвинулся ближе и прижал твердый член к ягодицам. Колени шире скользнули по кровати, предательская спина прогнулась от этих ощущений. Он принимал этот член слишком много раз, чтобы не желать его, и ох, как он это ненавидел. «Никогда не думал, что подобное произойдет» Му Цин чувствовал на языке вкус пота и древесного масла и чувствовал щепотку смятения. Разве он раньше никогда не называл этого человека по имени? Он так часто терялся в удовольствиях на этих шелках, что просто не мог этого знать. Какое дело было до имен, когда он был связан и стонал? Ему не нужно было имя, чтобы знать, кто его трогал. Му Цин позволил бы это только Фэн Синю, даже если этот человек никогда об этом не узнает. Он прикусил палец во рту и постарался не задерживаться на том, насколько интимным это было. «Что, не можешь контролировать себя из-за этого?» Слова были тихими, без привычного количества шипов, и он вздрагивал и выгибался пока говорил. Давящие на его кожу мышц, отвлекали, делая его слишком теплым и слишком жаждущим. В течение долгих минут руки вжимались в его задницу и нащупывали синяки, точно так же, как поцелуи и укусы заставляли ее краснеть. Теперь на нем лежал член, и Му Цин не мог не дрожать от тепла. Он хотел, чтобы его трахнули, вырывая из горла стоны. «Заткнись», — сказал Фэн Синь, и слова его были мрачными от смущения. Это был тон, который Му Цин слышал раньше бесчисленное количество раз, произнесенный в гневном унижении на поле битвы и в самых яростных от споров уголках небесного двора. Он никогда раньше не слышал, чтобы этим тоном говорили на шелковых простынях. Фэн Синь всегда двигался и говорил с легкой целеустремленностью, руками дразня, доводя до удовольствия, а член спокойно дотрахивал его до потери чувств. Здесь мужчина ни разу не дрогнул, но эти слова были полны смущения. Му Цин сердито выдохнул, чтобы скрыть замешательство, прикусил палец, сохранявший его язык теплым и трепещущим. «Великий Цзюй Ян, низведенный именем— ах!» Хлопок руки застал его врасплох, заставил рвануть вперед, наткнуться на красную веревку. Он не мог двигаться, смесь боли и удовольствия омывала его кожу. Пламя унижения последовало вскоре после этого, и он прикусил губу, сдерживая стон. Его рот был теперь пуст, затяжной вкус древесного масла был благословением и проклятием. Он хотел почувствовать это снова. Обе руки Фэн Синя лежали на его заднице, успокаивающе потирая пальцами нежную кожу. Она точно покраснела и вспыхнула гневными следами от пальцев. Он хотел снова прижаться к нежным рукам, в ладони, которые обнимали его задницу, как будто она была драгоценной. Вместо этого он зарычал, оскалив зубы от подергивания члена. Фэн Синь отшлепал его. Мужчина отшлепал его. Му Цин открыл рот, чтобы выплюнуть ярость, но еще один резкий шлепок превратил все его слова во вздохи, а все его мысли — в удовольствие. Он дернулся назад и только и мог желать большего. Но того, что он ожидал не произошло, вместо этого теплые губы прижались к его коже. Они, как будто были полными сожаления, когда проходили по синякам на нежных ягодицах. Последовала пауза, заполненная тишиной, а затем слова последовали за поцелуями по коже, ворчливые и извиняющиеся. «Я должен был спросить тебя, ладно? Мне жаль» Му Цин пошевелился, пойманный между веревками на запястьях и руками, сжимающими его задницу. Он подумал о том, как сильно он хотел снова погрузиться в эти пальцы, почувствовать, как они нажимают на его бедра, оставляя новые синяки. Он подумал о том, сколько доверия он дал своим глупым сердцем. Тогда он решил больше не думать. «Думаешь, я не выдержу?» — Му Цин сказал под давлением мягкого шелка и имел в виду: я хочу еще. На мгновение, от которого замирало сердце, он не был уверен, понял ли Фэн Синь невысказанные слова. После двух сухих сглатываний он не был уверен, сможет ли Фэн Синь остановиться. Руки на его коже держали его так нежно, но он хотел, чтобы они отметили его, как принадлежавшего и разрушенного. Он хотел принадлежать Фэн Синю, и чтобы об этом говорили хотя бы синяки. «О», — сказал мужчина, и это прозвучало так, будто он что-то понял. «О», — сказал мужчина, и это прозвучало мрачно, с обещанием и голодом. Перед этим тоном Му Цин мог только вздрогнуть и отвернуться. Он пристально посмотрел на веревки, связывающие его запястья, красные и яркие на тонком шелке. Его связали, как красивый подарок для удовольствия Фэн Синя, и он ненавидел, как ему это нравилось. Рука скользнула по заднице, достаточно сильно, чтобы толкнуть его вперед, но достаточно мягкой, чтобы его член подрагивал от удовольствия. Он подавил стоны, качаясь вперед, как игрушка с красной ленточкой. Тонкая струйка спермы капала с него, окрашивая шелк в грязный и белый, но Фэн Синь, похоже, не возражал. Мужчина нежно провел руками, чтобы успокоить обожженную прикосновениями кожу, широкими и горячими ладонями. Му Цин хотел, чтобы эти мозолистые руки прижимались к его коже уже в течении 800 лет, которые казались вечностью. Он слишком долго чувствовал ненависть этого человека, глаза которого горели отвращением и недоверием. «Если бы только», — думал он темными и одинокими ночами своей божественности. Если бы только они не были врагами. Му Цин пожертвовал бы многим ради шанса полюбить Фэн Синя, но он не мог подавить свою гордость. Ради Фэн Синя, его сабля поразила бы любого врага. Му Цин мог только надеяться, что этот человек никогда не узнает. Затем эта рука опустилась снова, и снова, и не оставила места для мыслей. К тому времени, когда Фэн Синь растянул его пальцами, Му Цин мог только положить голову на тонкий шелк и тяжело дышать. Его бедра дрожали, ослабленные двадцатью ударами твердой руки и всей похотью, колотившейся в его венах. Его пальцы тоже дрожали, сжимая красные веревки, как будто они могли спасти его от хриплых вздохов, которые он не мог остановить. Его сердце билось сильнее всего, разбитое ощущением рук Фэн Синя на коже, прикосновением мозолей лучника. Му Цин был достаточно потерян, чтобы знать, что ему это нравится. Он был слишком потерян, чтобы стиснуть зубы, сдерживая стоны, и они высвободились, как будто были выпущены из сетей разрезанных его саблей. «Ты звучишь разбитым, Му Цин, но, наконец, разжал зубы и перестал сдерживать стоны» Слова были столь же убийственными, сколь и горячими, но Му Цин не мог бороться с ними. Горячий член обещающе прижимался к его отверстию, искушение превратилось в небесный столп. «Фэн Синь», — сказал он, когда мужчина скользнул внутрь с медленной ловкостью бога секса. Этот член никогда не перестанет сводить его с ума. Каждый толчок, казалось, был рассчитан так, чтобы вырваться из его рта стоны, каждый удар его сердца совпадал с подергиваниями идеального члена, наполняющего его до краев. Он был растянут так широко на члене Фэн Синя. Му Цин не знал, сможет ли он когда-нибудь забыть это чувство и захочет ли он когда-нибудь забывать его. В тот момент он мог думать только о том, чтобы выдыхать имя этого человека. Его осторожная стена шипов горела перед этой взаимной похотью. Кожа его задницы горела от синяков и следов широких ладоней Фэн Синя, но Му Цин мог только хотеть большего. Он даже не мог этого ненавидеть. Позади него раздался дрожащий стон, громкий из-за ударов кожи о кожу. «Ты не можешь—» Этот член словно оказался дома, безжалостно и сильно растягивая. «Фэн Синь», — сказал он снова. В его голове не было других слов из-за того, как дрожали его бедра. От тысячи удовольствий и жгучих синяков у него тряслась задница, но, как ни странно, он раскрылся рядом с человеком, который ему даже не друг. Теперь он мог вспомнить только имя, несмотря на всю свою горькую гордость и терновую стену. Его сердце трепетало. «Му Цин, ты не можешь—» Слова так и не закончились, затихая, когда Му Цин зарычал и выгнулся в спине. Он был слаб и дрожал, настолько переполнен чувствами, что не мог не думать ни о чем, кроме мастерства каждого толчка Фэн Синя. Но будь он проклят, если Фэн Синь будет говорить ему, чего он не может. «Фэн Синь», — снова сказал он, задыхаясь от всей ярости, таившейся в его связанных запястьях и подергивающемся члене. Получилось остро, но жадно, на грани между жаждой и тем, чтобы разразиться стонами. Му Цин почувствовал себя полным и слишком сильно растянутым идеальным членом, но он наполнил эти слова гневом. Вот так просто, Фэн Синь, любимый и почитаемый всеми бог секса, человек, обладающий достаточным самообладанием, чтобы дотрахать его до четырех оргазмов, не моргнув и глазом, вздрогнул и глубоко вошел в задницу Му Цина. На мгновение бездыханное мгновение, он просто стонал, наполненный потоком горячей спермы и растяжением твердого члена. Затем он стиснул зубы, чтобы сдержать хныканье, скольжение стало слишком мокрым и непристойным на нежной поверхности кровати Фэн Синя. Мужчина не переставал толкаться, мощно толкая бедра вперед в отрывистом ритме. Тело Му Цина осаждали, и у него не было сил сопротивляться; Еще три толчка заставили его пролить удовольствие на тонкий шелк, сжимаясь вокруг Фэн Синя с беспомощным стоном. Мужчина снова кончил, наполнив Му Цина еще одной порцией спермы, пока ее не стало слишком много. По его ягодицам скользила белая жидкость, медленно и непристойно стекающая по изгибу его бедер. Это, конечно, окрасило его кожу в белый цвет удовольствия. Фэн Синь тяжело дышал, как будто только что сражался в войне, на коже спины Му Цина, дыхание обжигало его спину и заставляло его дрожать. Весь его вес лежал на веревках на его запястьях, и Фэн Синь был похоронен глубоко внутри него, но он чувствовал себя в безопасности. Он заставил мужчину кончить, просто простонав его имя; Му Цин никогда не чувствовал себя более могущественным. Он никогда не чувствовал такого кипящего замешательства, которое затуманивало его мозолистые пальцы и оставляло головокружение. Его покорили нежные руки и веревки на его коже, но когда нежные руки положили его на кровать и начали растирать ему запястья, Му Цин не мог не почувствовать, что он выиграл эту битву. Интересно, чтобы это могло значить?