Красавец для чудовища

Небо очистилось, снег уже не падал, и только разбросанное кем-то абсолютно не в тему конфетти кружилось в воздухе. Радужные блёстки падали в мешанину под ногами людей, чтобы быть втоптанным в грязь. "Символично" - мелькнуло в голове у человека, сидящего на переднем сиденье чёрной тонированой машины. Радужные блёстки под ногами толпы. Это было так привычно и так пронзительно больно. Как будто всю его жизнь сейчас втоптали в грязь какие-то абсолютно чужие ему люди. Навальный потёр пальцами переносицу, пытаясь справиться с нахлынувшей тоской. Над автомобилем пронеслась тень, и раздался стрёкот вертолёта. Воздушная машина зависла над оцепленным зданием за несколько домов от того, около которого стоял чёрный внедорожник. Визжали полицейские сирены, простые прохожие опасливо обходили служителей порядка и вездесущих корреспондентов. И никто из пробегающих в этом живом потоке будничного дня людей даже не подозревал о том, что всего за двести метров от них в тонированой машине сидят президент Российской Федерации и отец российской же оппозиции. Сидят и молча наблюдают за захватом здания и арестом одного очень важного и влиятельного в России человека. Приказ поступил к исполнению не сразу, а лишь когда президент сам, лично высказал его Колокольцеву. Министр внутренних дел сначала был в шоке, после - в ужасе (шутка ли - кто знает, какие связи у Ходорковского? Ты посадишь его в каталажку, он тебя - на кол), а потом всё же созвонился с кем нужно и приступил к исполнению. Сам. Лично. Потому что ему весьма убедительно пояснили, что, пусть батюшка-царь и не Грозный, но головой своей Владимир Александрович всё же отвечает. И потому ныне Колокольцев хмуро топал в сопровождении охраны - своей, чужой и ещё одной, на всякий случай, - и самого Алхимика по направлению к толпе корреспондентов. Нужно было ещё объяснить широкой общественности причину такого поступка и согласовать со своими людьми юридическую сторону вопроса. Это напомнило ему случай 18-летней давности, связанный с Михаилом Борисовичем. И, надо сказать, ныне его капитал не уступал былому. Это был влиятельный, богатый, да и просто умудрённый опытом человек. Чтобы его схватить, нужны были очень и очень веские основания. А у министра внутренних дел этих оснований не было. Его просто поставили перед фактом, обозначив в качестве возможного аргумента для задержания что-то туманное. В принципе весь нынешний шум был основан на одном факте: тут был Колокольцев. Он просто был. Положение чиновника заставляло полицейских его слушать и исполнять его приказы. Шагая за Алхимиком, Владимир Александрович с некой грустью рассуждал о том, во что превратились российское законодательство и полиция. Сейчас он должен был посадить человека, о котором знал лишь, что тот перешёл дорогу господину президенту. И должен был сфабриковать дело, а может и несколько, чтобы Ходорковского посадили. Это было жестоко, несправедливо... И почему-то привычно для министра. Разница была только в том, что ранее он не присутствовал при задержаниях, только контролировал процесс работы силовых структур, а сейчас выяснилось, что за несколько лет его сердце перестало быть таким чёрствым к несправедливости. Ведь очень просто откреститься от неё, когда читаешь или не глядя подписываешь очередную бумагу. Сложнее - видеть вживую. Расстроенные лица, голодных до свежих новостей журналистов и режущие глаза вспышки камер. Грубая реальность вступает в свои права, как только он переступает порог кабинета, и он оказывается к ней не готов. Под каждой маской, затвердевшей от количества денег, вложенных в руки её обладателя, скрывается человек. Сейчас Колокольцев пробирался сквозь толпу медиа и начинающих блогеров - мёдом для них тут намазано, что ли? - и невольно размышлял о том, что под маской у Алхимика. Есть ли там душа? Есть ли у него страсти, страхи и желания, умеет ли он любить что-то и кого-то, помимо бесконечной власти? Внешне Алхимик никак не показывал своих эмоций, даже, как будто, холода от распахнутой куртки не чувствовал. Привычно спокойный, гладко выбритый, с приятной и немного надменной улыбкой. Этот человек как будто совсем не переживал о том, что на него имеется обвинение о содержании особого, довольно редкого в России наркотика и в попытке отравления. Правда, кого Михаил Борисович так хотел отравить, министр так и не понял. Об этом президент умолчал, чем осложнил ему задачу. Что за тайны Мадридского двора? Когда за Алхимиком захлопнулась дверь автозака, Владимир Александрович нервно выдохнул и заслонился рукой от включившегося фанарика смартфона какого-то школьника. Мальчишка каким-то образом пронырнул под руками полиции и хотел поближе заснять министра. Пацана быстро и достаточно мягко для силовиков выпихнули, а корреспондентов отогнали. Уставший и злой Колокольцев сказал несколько строк о "неправомерных действиях", "превышении полномочий" и "необычном составе преступления" и поспешно ретировался к своей машине. По пути дорогу ему заступила растрёпанная невысокая девушка: - Извините за беспокойство... - Мисс, я занят, - по привычке он обратился к незнакомке "мисс", а не "девушка" или, на худой конец, "женщина". Та, видимо, удивилась, но виду не подала. Серо-голубые, очень живые и весёлые глаза сверкнули радостью: - Не позволите один вопрос? - Кто вы вообще, гражданка? - устало отмахнулся министр внутренних дел, но потом понял, что девушка не отстанет: - Ну чтож... Задавайте свой вопрос. Красивая и несколько наглая корреспондентка довольно усмехнулась и, почему-то без микрофона или записывающего устройства, поинтересовалась: - Тут проходит задержание Михаила Борисовича Ходорковского, я правильно понимаю? - Если точно, оно уже закончилось, - пожал плечами Владимир Александрович. Девушка ему кого-то напоминала, но кого - он понять не мог. Мужчина хотел спросить её о газете, которую она представляет, но когда обернулся, оказалось, что неизвестная уже исчезла. Сидя в машине, Колокольцев невольно выдохнул. "Так значит, патологически скучными вопросами меня не будут мучать? Даже странно." А в другой машине, за четверть квартала от него, разговаривали почти о том же двое мужчин на схожей с его государственной позиции. Навальный положил локти на приборную панель, кладя на них подбородок. Поза забавная, но довольно удобная для дискуссий на животрепещущие темы. - Как думаешь, насколько его посадят? Путин скосил глаза на любовника и только покачал головой: - Не забывай: в нынешней ситуации мы не можем действовать теми же методами, что и раньше... - Теми же методами, что и со мной? - пассивно-агрессивно уточнил оппозиционер и отвернулся к окну. - Лёш... - сделал попытку образумить его политик, но тот не обратил на него внимания. Сидел, глядя на остатки радужных конфетти, втоптанных в снег. На плечо Навального легла рука президента. Голубоглазый повернулся к нему, ясно давая понять, что думает о его методах удержания власти. Владимир Владимирович вздохнул, на самом деле чувствуя себя очень виноватым. Из-за связей Ходорковского он не мог даже посадить или убить втихую виновника всех бед его любимого человека, потому что связные Алхимика добавили бы суматохи в и без того наполовину революционное время. И сейчас этот любимый человек справедливо на него злился. Отвратительная ситуация. - Лёш, как только всё уляжется, я придумаю, как отправить его на тот свет. - Путин сжал пальцами плечо Алексея, незаметно поглаживая. Оппозиционеру очень хотелось сказать что то обидное, несправедливое, злое. Например, что трон президента политику дороже, чем он. Но мужчина сдержался и, чтобы не поссориться с любовником окончательно, выпрыгнул из машины и хлопнул дверью. Владимир только развёл руками. Голубоглазый имел полное право так себя вести. Он поверил его словам о наркотике, долго смотрел на непрозрачный файл с результатами экспертизы, но читать не стал. Сказал, что слова Путина значат для него несколько больше, чем какие то бумажки. Это было очень приятно и... Грустно. Ведь после всего, что пережил этот человек, он продолжал верить. Может, кого-то это порадовало бы, но не Путина. Он грубоко переживал за каждую эмоцию, каждый шрам в сердце своего Алёшки. Навальный был чем-то вроде самого яда, незаметно захватывавшего организм в свой плен. "Новичок''. Яд, запрещённый в стране, действующий незаметно и быстро. Как символично. Путин потёр фалангой пальца подбородок, наблюдая за Навальным, который топал куда-то по старому снегу. В белых брюках и любимом чёрном пальто оппозиционер напоминал ему пингвина. Высокого, тощего, несчастного. Добрый, отважный, патологически честный и, что самое главное, ЕГО человек. И человека нужно было срочно возвращать. Пока не пошёл читать нотации Ходорковскому в автозаке и не нажил себе неприятностей. Президент заглушил мотор и вылез из автомобиля. - А-лек-сей! Крик на голубоглазого не подействовал. Он упрямо шагал вперёд - оскорблённый, злой... И, в целом, немного довольный. Полным именем Путин называл его только когда был очень встревожен. Сзади раздались торопливые шаги, и Навальный с трудом подавил в себе желание остановиться. Хер ему, а не конструктивный диалог. Он имеет право быть в плохом настроении. Только когда правую руку сжали в тисках, пришлось нехотя обернуться. Президент стоял гораздо ближе, чем он изначально думал. Карие глаза напротив голубых. Дыхание белым паром вылетало изо рта. С неба снова начинал сыпаться мелкий снежок, похожий на белый порох или соль - колючий и мелкий. На тротуаре не было ни души - час пик прошёл, люди разошлись по рабочим местам, а те, кто всё же был выходным в этот день, наблюдали за арестом. Навальный облизнул губы, выжидающе глядя на Владимира. "И что ты можешь мне сказать?" - четко говорил колючий взгляд голубых глаз. На другой стороне улицы, остановившись за какой-то машиной, за ними наблюдала та самая девушка, которая так хотела узнать об Алхимике. Она видела близко стоящих друг к другу мужчин, заметила искрящее между ними напряжение и то, что они что-то говорят друг другу. Когда затем политические деятели слились в поцелуе, она удивлённо хмыкнула, достала смартфон и быстро сделала снимок. К счастью, им было явно не до неё. - Я тебя за это ненавижу. - Я знаю, - политик сжимал руку противника, как бы боясь, что тот психанёт и уйдёт, прихрамывая, в закат. - Кхммм... - Алексей с порывисто вдыхал морозный терпко пахнущий воздух. Он прекрасно понимал безмолвное объяснение президента - это было лишь временной необходимостью, действовавшей, по сути, как последствие действий самого голубоглазого. Но это не отменяло его сладкую, до дрожи, обиду. Сладкую от её последствий - а последствием стал этот извиняющийся взгляд и нежность пальцев на его ладонях. - Ты сволочь продажная, - скривив губы от смеха, не сдержался Навальный. - Дрянь мятежная, - не остался в долгу Владимир. Сухие от мороза губы коснулись его губ. Мужчина прикрыл глаза, ощущая удовлетворение и жгучее чувство радости в груди. Оставалось только немного подождать - и всё было бы закончено. Его любимый человек будет с ним, его мучителя - посадят далеко и надолго. А может, тоже превратят в статую? - и всё у них будет хорошо, как в песне Верки Сердючки. Снежинки-порох сыпались на пару, тающую под прикосновениями друг друга. А в воздухе, несмотря на всю кажущуюся суровость природы, витало ощущение счастья и безудержного веселья. Воздух пах приближающейся весной. ***** В квартире было темно и пусто. Так пусто, что хотелось выть. Она этого сначала делать не стала, но потом поняла - надо. Надо выплакаться, может, даже напиться, и забыть как страшный сон. Забыть неловкое объяснение, то, что после этого любимый муж не отвечал на смс и звонки, а потом позвонил сам и объявил, что у него "другой". Была ли сделана ошибка в слове "другая" или это было как раз-таки верным вариантом, женщина предпочитала не знать. Вообще эти несколько дней Навальная держалась на чистой силе воли и выдержке. Той самой, которая есть только у русских женщин. Может быть, именно от безысходности. Кто знает. Юлия бегала, ругалась с прокурорами и корреспондентами, бизнесменами и налоговыми инспекторами. Для ФБК был создан новый сайт и дано несколько важных интервью. А требование ЕСПЧ прогремело на всю страну одной большой и страшной новостью. Все россияне с интересом и тревогой следили за новостями и, что греха таить, сочувствовали ей. Только вот от этого сочувствия становилось не легче. Появлялось удушающее, противное чувство собственного бессилия. Как будто всё, чего была достойна брошенная жена оппозиционера - это жалость. Жалость, несмелое одобрение через призму старого-доброго "ну а что на ещё остаётся?", но никак не элементарное уважение. Единственным человеком, который, по крайней мере, это самое элементарное уважение оказывал, была Ольга Михайлова. Женщина была с ней до конца - порой победного, порой несчастного, - и никогда её не жалела. Утешала, поддерживала, но не жалела. За это Юля была ей очень признательна. Вдвоём им было проще разговаривать с подчас агрессивно настроенными людьми, огрызаться на откровенные насмешки, коих хватало, обсуждать планы, пока ехали их офиса в офис и просто понемногу говорить по душам. Михайлова, как оказалось, имевшая изрядную долю фантазии и саркастичности, дала Навальной прозвище "волчица". Поначалу женщину это забавляло - ну какой из неё дикий зверь? - но по мере их крепнущей в испытаниях привязанности, начала любить это имечко. Ольга часто поражала блондинку своей самоотверженностью, упорством и профессиональностью. Да и по сути, адвокат не должна была забрасывать семью, бегать и бороться дальше: без зарплаты, надежды и гарантии неприкосновенности. Но женщина поддерживала подругу по несчастью и подбадривала, помогая её внутренней "волчице" решительно показывать зубы всем, кто оскорблял её или мешал их деятельности. Это было просто неоценимой помощью: убитая горем Юлия опустила бы руки без неё руки. - Ты - точно волчица, Юль, - часто говорила ей Михайлова, - Верная и упорная... Понимаешь? А теперь ты должна быть верна своему делу и стране. Ю-ууль, слышишь меня? - заглядывала в глаза и приобнимала за плечи, не нарушая уважительной дистанции, - Нельзя сдаваться, волчонок. Мы нужны стране. Girl power, как говорят феминистки. Запомнила? У тебя есть дети, и есть ты сама. Мы с тобой теперь - лица российской оппозиции. - Ну да, - улыбалась сквозь слёзы Юлия, - Лица, не спавшие два дня. - А это неважно, - смеялась в ответ кудрявая женщина с бумагами под мышкой и вела незадачливую жену оппозиционера - возможно, в скором времени бывшую, - освежиться водой из куллера, пока они ждали у дверей очередного чиновника. Михайлова стала нужна ей, как воздух. Её улыбка, бодрый, чёткий и моментами дерзкий голос. Кудряшки и успокаивающие объятия, которые окутывали женщину, когда ей было это нужно. Возможно, о такой именно дружбе Навальная мечтала всю жизнь. Не то, чтобы подруг у неё не было, но в основном эта роль доставалась мужу. Разумеется, Ольга была абсолютно иным человеком, но это не делало её хуже. Скорее, даже наоборот. Она была нужна Юлии. Нужна везде, где бы она ни была, и нужна именно сейчас. Сейчас блондинка сидела на полу, в пустой тёмной квартире, и пила глоток за глотком горячую горькую жикость. Сын, во время путешествий матери по городу остававшийся дома под запретом выходить на улицу, сейчас был отвезён к друзьям семьи, у которых было безопасно. Так что бывшая любовь лидера оппозиции могла спокойно пить, плакать о несправедливости жизни и мечтать о быстрой смерти. Даже не о смерти, а лишь об освобождении ото всего, что на неё свалилось. Вполне себе справедливое желание. Одежда, уже под значительным градусом, была скинута на комод и рука сама собой потянулась к мобильному телефону. Последняя, ещё не до конца опьяневшая клетка мозга кричала о том, что сейчас поздно, Юля напилась на голодный желудок от тоски и нервов, и ничего хорошего не выйдет. Однако, как там говорится? Один в поле не воин? Ну так вот. Остальные клетки мозга хотели видеть Ольгу Михайлову. Адвоката разбудил звонок мобильного на прикроватной тумбочке. Спросонья не сообразив, что да как, она на автомате сообщила мужу: - Коть, спи, это по работе, - и тут же вспомнила, что муж уже как два дня был в командировке. Улыбнувшись своей забывчивости, блондинка подняла трубку и нажала "принять вызов". - Алло, - из-за хриплого, срывающегося голоса Ольга не сразу узнала Навальную, - Ты-ы... Эмммм.... Не спишь? - Юль, час ночи, - чуть укоризненно ответила женщина и села на кровати, - А что случилось? Помощь нужна? Опять пришли с обыском? - Нет... - послышался то ли вздох, то ли всхлип, - ты можешь приехать? Пожалуйста, Оль. - Да... Да, конечно, - Михайлова выпуталась из одеяла и включила свет, - точно ничего серьёзного? Может, скорую вызвать? - Зачем мне скорая? - как-то обречённо пробормотала на том конце провода "волчица", - Приезжай, пожалуйста. - Сейчас-сейчас, еду, - адвокат закидывала в сумку вещи, - ты не скажешь, что случилось? - Приезжай, - только повторила женщина и повесила трубку. Наскоро одевшись, Михайлова выбежала из квартиры в тёмную февральскую ночь. Подземная парковка встретила мерцающим, как в фильмах ужасов, светом и гулкой пустотой. Прогревая машину, адвокат прокручивала в голове коротенький диалог с Юлей. Она явно была чем-то очень расстроена. Ольга вывела автомобиль на проезжую часть и набрала на навигаторе адрес Навальной. Что бы ни случилось, она должна была быть рядом. Кому должна? Ну, наверное, самой себе. Она привязалась к смелой, верной и любящей женщине. Что-то подсказывало ей, что жена пропавшего оппозиционера - лучшее, что случалось с ней в жизни. - Юль? - свет в квартире не горел, и глаза не выспавшейся толком женщины долго искали в полутьме человека. Человек этот - Юлия Борисовна Навальная - появилась из кухни, и, подойдя сзади, обняла адвоката. Уткнулась носом в плечо и повисла на Ольге, содрогаясь от рыданий. - Юля? - Михайлова обернулась и поймала блондинку в свои объятия, - что случилось, тебе плохо? - Если только... морально, - быстро пробормотала Навальная, не отцепляясь от подруги. На кухне женщина разглядела початую бутылку и вздохнула. Видимо, её подругу по несчастью, наконец, накрыли события последних дней. Поглаживая блондинку по спине, адвокат другой рукой сняла шапку и размотала шарф. Потом пришлось отцепить от себя рыдающую Юлю и, снимая пальто, параллельно с этим переместиться в гостиную. Ольга медленно опустилась на диван и потянула к себе женщину. По лицу Навальной стекали слёзы, тушь размазалась, и, вероятно, уже вся кофта адвоката была в этой самой туши. Но разве это было важно? - Юль, - Михайлова прижимал подругу к себе, покачивая, как ребёнка. - Не расскажешь, что случилось? Сквозь всхлипывания было почти ничего не разобрать. Алкоголь и одиночество вытащили наружу всё то, что раньше копилось у неё в душе. В объятиях женщины было так тепло и спокойно. Маленькая отдушина в злой реальности. Пахло от неё духами, оставшимися на кофточке, и каким-то женским теплом. Постепенно рыдания затихали, а Навальная перестала дрожать, как лист на осеннем ветру. Безропотно приняла бутылку с водой, найденную в сумке адвоката, долго не могла начать говорить. Потом, всё ещё всхлипывая, выдала: - Мы с Лёшей разводимся. Ольга молчала, весьма ошарашенная таким заявлением, но давая ей выговориться. -... Я не понимаю, Оль, правда, - ныне уже почти бывшая жена оппозиционера говорила тихо, пытаясь подавить слёзы, - что я сделала не так? Он сказал, что у него появился кто-то другой... Другая... Я не поняла. К счастью, брови Михайловой, улетевшие к потолку, никто не заметил из-за темноты. - Другой или другая, Юль? Подозрительно громкий всхлип заставил адвоката прекратить распросы и замолчать, слушая несколько невнятную грустную речь подруги. Навальная говорила об их с Алексеем любви, о нём самом и о том, как боялась его потерять. Упомянула несколько раз саму Ольгу Михайлову, как будто забыв, что разговаривает с ней же. Говорила о том, как сильно любит её и нуждается в её поддержке, какая она хорошая подруга. Говорила не менее долго, вызывая смущённо-сонную улыбку на лице старшей. Даже этой сильной, несгибаемой воли женщине нужно было выговориться в компании той, которая никогда её не оставит. Когда Михайлова постепенно переместилась в горизонтальное положение, блондинка этого не заметила. Слёзы прошли, градус выпитого и позднее время сделали своё - хрупкая светловолосая дама уснула в объятиях адвоката. Следом задремала и та. Последней мыслью Ольги Михайловой была какая-то ерунда о не выключенном свете в ванной и устало-нежное: "Спи, волчонок. Ты справишься. Россия будет свободной." ***** Рано утром на телефон президента, лежащий на подоконнике, звякнул, извещая о приходе смс. Солнце заливало лучами всю спальню московской квартиры, и вставать поневоле пришлось. А затем - вытаскивать из постели Навального, который, измученный после предыдущей ночи, спал как сурок. Затаскивать сонного оппозиционера под горячий душ и слушать недовольное фырканье. Был канун четырнадцатого февраля. Горячая вода, солнечное зимнее утро и ленивые поцелуи в шею под падающими сверху каплями - может, это всё и было синонимом слова "счастье"? По крайней мере, Алексей был доволен, как никогда. С зажившей раны сняли швы, Алхимика предварительно посадили на тридцать суток, хотя, как выразился любовник, слушанье по делу должно было быть нелёгким. Путин мрачно сообщил о молодом и очень деятельном адвокате Ходорковского. Молодая девушка, лет двадцати пяти - точного возраста никто не знал, - и явно родственница кого-то влиятельного. Скорее всего, кого-то из медиа, но это было в точности неизвестно. Сейчас Владимир Владимирович листал ленту сообщений, стоя у окна, а голубоглазый лежал на кровати, наблюдая за ним. Его деятельной натуре хотелось приключений. И они не заставили себя ждать. Политик с удивлением приблизил телефон к глазам, а затем отложил его на подоконник и резко повернулся к Навальному. - Ты чего? - положил голову на руки, ожидая новостей. - Есть тут одно дело... - Путин хмыкнул и поднял брови, не зная, с чего начать, - помнишь, я говорил про адвоката Алхимика? Оппозиционер серьёзно кивнул. - Она просит встречи для Ходорковского. - Иди, - Алексей отвернулся, ясно давая понять, что обсуждать участие Михаила Борисовича в своей жизни не собирается и сочувствия не ищет. - Нет, они хотят видеть тебя. - Пусть хотят, ничем им помочь не могу, - рыкнул голубоглазый и накрылся одеялом с головой. Новость о том, что виновник его мучений - моральных и физических - неожиданно воспылал желанием поговорить с ним, была отнюдь не радостной. - Лёш, - Владимир понимал, что не имеет права настаивать, но дело было и впрямь важным. - Да знаю, знаю, - мужчина выбрался из кровати и стал застёгивать рубашку на пуговицы, - всё, что я от него узнаю, поможет следствию и так далее... Я еду. - Я с тобой. - Да? - Навальный выглядел поистине обескураженным. Президент только вздохнул про себя. Сколько ещё его любовник будет привыкать к чему-то хорошему? А потом заверил: - Конечно. И адвокат у тебя будет, если захочешь. - Адвоката не надо, - хмыкнул тот, натягивая пальто, - лучше Ольги никого не будет, а с ней ты мне видеться не позволишь. В который раз оппозиционер усмехнулся своему странному положению - он встречался со своим главным врагом. Что его пугало в этой ситуации больше всего - так это то, что однажды придётся выбрать: любовь или идея. Это было сложно. Встретило их здание темнотой, тишиной в утренние будние часы, и запахом хлорки от свежевымытого пола. Дезинфекция, дезинфекция, карантин. Навстречу поднялась та самая девушка, которую они видели лишь раз - а Навальный вообще только на картинке. - Алексей, Владимир, здравствуйте, - поприветствовала их юная леди. Несколько фамильярдное обращение по отношению к лидерам двух партий с лихвой компенсировалось твёрдостью голоса, которым это было сказано. Видно было, что девушка за словом в карман не полезет. - Екатерина Тихомирова, - корочка паспорта мелькнула у них перед глазами и скрылась в папке с документами, - адвокат обвиняемого по делу о незаконном распространении наркотика. - Здравствуйте, Екатерина, - в тон ей поприветствовал политик и указал глазами на спутника, - вы хотели его видеть? - Да, - под тканевой маской было не видно, улыбается девушка, или нет, - очень приятно. Вас уже ждут. - Не знаешь, кто это такая? - Путин склонился к Алексею, пока они шли по коридору следом за девушкой. - Знаю, - был тихий ответ, - видел её в новостях несколько лет назад. Племянница Соловьёва. - А каким боком она тогда адвокат? - не сразу понял политик. - Володь, - закатил глаза мужчина, - она всегда была адвокатом, а появлялась только как его родственница. Если в семье есть один журналист - не факт, что все остальные тоже уйдут в медиа-сферу. - Я ничего не понял, но у тебя замечательная память, честно, - прыснул президент, пытаясь подбодрить любимого человека. Тот ничего не ответил. Мысленно он уже был в камере с Ходорковским, говорил с ним и мечтал убить. Свет предательски замигал, когда дверь за ним закрыли снаружи. Навальный вспомнил этот приём - выключать свет или оставлять вот такой, неровный, чтобы воздействовать на заключённого психологически, и внутренне вздрогнул. Он помнил подобные вещи. Это не была классическая тюремная камера в самом понимании этого слова - никакой грязи, обшарпанных стен и прочих "прелестей", но обстановка была мрачной. Скрестив руки на груди, оппозиционер стоял у двери, привыкая к мигающему освещению. Человек, сидевший на койке в углу комнаты, не подавал признаков жизни и казался чёрной тенью неведомого существа. - Проходите, - раздался его несколько охрипший голос, но сам Алхимик не пошевелился. Следуя весьма заманчивому предложению, голубоглазый прошёл до середины комнаты и впервые смог разглядеть лицо Ходорковского. Усталый взгляд, тонкие приятные черты лица, плотно сжатые губы. На секунду Алексею даже стало его жаль. Он прекрасно понимал это состояние: недосыпа и стресса от мигающей лампочки, чаще всего холодная камера и выматывающий страх перед будущим. Не помогла даже мысль о том, что Михаил заслужил всё это. Единственное качество, которое Навальный в себе и любил, и ненавидел, было сострадание. Мужчина понимал, что этот жестокий и расчётливый делец заслуживал наказания, но не мог отделаться от мысли, что ему жаль бизнесмена. Прервал этот поток мыслей сам Ходорковский. Подобрав под себя ноги и сев поудобнее, он неожиданно поинтересовался: - Вы ведь и правда встречаетесь, верно? Удивившись, Алексей не сразу нашёл, что ответить, и холодно сообщил: - Это не ваше дело, Михаил Борисович. Тот пожал плечами, не предлагая гостю сесть. Тот не настаивал. - Чтож, можете не говорить, - безразлично парировал Алхимик, - а девушку эту знаете? - Екатерину? - оппозиционер не слишком-то понимал, к чему клонит бывший Серый Кардинал, - я слышал о ней. - Она вредная, правда? Подобное замечание не понравилось мужчине, и молчать он не стал: - Обычная девушка, делает свою работу. К чему это, Ходорковский? Не думайте, что я забыл, что вы сделали... Со мной... Что было сделано со мной по вашему приказу, - быстро поправился он. - А дело вот в чём, - ухмыльнулся тот, явно задев Навального за живое, - что она не поможет мне в этом деле. - Хотите сказать, я буду помогать? Голубые глаза потемнели от злости, и их обладатель сделал несколько шагов, нависая над Алхимиком. Чистая, не прикрытая формальностями ярость искрилась в каждом его вздохе. Михаил смотрел на мужчину так же спокойно, не отрывая взгляда от красивых глаз. А затем беспристрастно сообщил будто бы в пустоту, наблюдая за тем, как менялось выражение лица собеседника: - Думаю, поможете при одном условии, - голос звучал чётко и завораживающе, - вы мне - свободу и снятие обвинений, я вам - помощь с вашим центром и оппозицией в целом. Как вы там говорили, Навальный? "Россия будет свободной? "