More Than Words

Fall Out Boy — Champion

Когда я проснулась утром, все белье на моей кровати было смято, а одеяло валялось на полу — всю ночь мне снились кошмары, из которых сознание не хотело меня выпускать. Я несколько раз просыпалась, думая, что все, наконец, закончилось, но возвращалась в кошмар сразу же, как закрывала глаза обратно. Стоило мне с утра проснуться и вернуться в реальность, как сразу захотелось расплакаться. А ведь день еще даже не успел начаться. Мне снова снился Лиам. Как и каждую ночь до этого, поэтому за все лето я даже выспаться нормально не смогла. Жила бы я в нормальной семье, я бы попросила родителей (да тех же тетю с дядей) купить мне снотворное, но таких привилегий мне не полагалось. Так что я просто часто сидела по ночам на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно, боясь ложиться спать. Во сне мой организм не отдыхал, а страдал. Раз за разом мне снилось, как Лиам погибал в Министерстве. Из-за моей глупости. Я бы предпочла забыть тот день, но мой мозг помнил все в мельчайших подробностях. В тот день мне приснился один из тех снов, что я считала пророческими. В конце концов, именно благодаря одному из моих снов мы спасли отца Найла. Если бы не я, один Мерлин знал, что бы случилось. Стайлс и Дамблдор говорили мне весь пятый курс, что эти сны — зло. Что в конце концов Волдеморт начнет мной пользоваться. Я не понимала, как он мог это сделать, пока это не случилось. Потому что, когда мне приснилось, что Лиам в Министерстве, и что ему грозит опасность, это была ложь. Лиама там не было. Лиаму ничего не угрожало. Вплоть до того момента, как я решила взять все в свои руки и «спасти» его. Если бы не Стайлс, меня, возможно, и самой бы тут сегодня не было. Каждую ночь, каждый свободный момент, всегда передо мной появлялось лицо Лиама, умиравшего из-за меня. Как еще многие люди, которые добровольно участвовали в этой чертовой войне. Лиам был последним, что связывало меня с моей семьей — он был лучшим другом моей сестры, Лили. Они так близко дружили, что он стал моим крестным в шестнадцать лет. Можно сказать, он был моей семьей. Но теперь я могла только навещать его рядом с другими надгробиями. Я ненавидела свою жизнь. Я заставила себя сползти с кровати через два часа после пробуждения, когда я почувствовала себя настолько пусто внутри, что еще больше грустить в кровати было просто невозможно. Глянув на календарь, я снова подумала, что отправила своего кота за книгами три с половиной недели назад, и у него даже зимой в Хогвартсе это задание занимало меньше времени. Я нахмурилась. Нужно написать письмо в магазин и спросить, забрал ли Патрик заказ. Я осмотрела комнату в поисках своего чемодана, но вспомнила, что вчера сцепилась со Стайлсом из-за проклятий в этом чертовом доме, так что мой чемодан остался внизу, где он его и поставил, когда мы только приехали. Что ж, я очень надеялась просидеть запертой в этой комнате до первого сентября, но, видимо, моему плану не было суждено сбыться. Придется выйти. И чего я вообще боялась? Это был мой гребаный учитель, а не Дурсли, которые пытались убить меня взглядом каждый раз, когда я попадалась им на глаза. Стайлс был просто закомплексованным человеком, который обожал издеваться над учениками. Убивать он меня не хотел, и уже этим был лучше моих родственников. Да и вообще задание ведь несложное — открыть дверь, выйти из комнаты, спуститься по лестнице в гостиную, взять чемодан и убежать обратно. Если идти достаточно тихо, Стайлс может меня даже и не заметить — я сомневалась, что он вообще хотел со мной разговаривать. Мы могли просто две недели лета игнорировать друг друга, а потом снова игнорировать друг друга девять месяцев в школе. Я помотала головой, чтобы выбросить из головы мысль, что именно Стайлс спас нас всех из Министерства, пока мы все не последовали за Лиамом. Именно Стайлс сообщил Дамблдору о том, что происходило. Если бы не он, мы бы все погибли, но я все равно не могла думать, что Стайлс нас спас. Он вытаскивал меня из всех передряг, словно делая мне одолжения, и мне было порой слишком тяжело это признавать. Я открыла дверь и вышла из своего убежища в коридор второго этажа. Свет не горел, так что было темно, пыльно и грустно. Стояла такая атмосфера, словно в любой момент на меня мог выпрыгнуть Стайлс, трансформировавшийся в страшного оборотня (еще страшнее, чем сейчас), и загрызть своими жуткими издевками надо всем во мне: над моими способностями к учебе (я была первая на курсе по оценкам, но Стайлса все равно все не устраивало, и он регулярно валил меня на Зельеварении, ставя самые высокие оценки своим слизеринцам), над моим зрением (я носила очки и часто обо все спотыкалась, но не из-за зрения, а из-за собственной неловкости), над моими друзьями (больше всего Стайлс ненавидел Найла) и над моим факультетом (а еще больше Найла Стайлс ненавидел Гриффиндор). Все еще размышляя обо всем том, что мой профессор Зельеварения ненавидел (список был длинный), я стала спускаться по лестнице, нервно постукивая пальцами по перилам. Я резко остановилась, подавив в себе вскрик ужаса. Здесь все было проклято. Семья Лиама настолько любила тащить в дом проклятые артефакты, что ими здесь было уставлено все. Даже некоторые стены были обклеены проклятыми обоями. Орден второй год пытался все обезвредить. Я оторвала руку от перил и уставилась на нее, ожидая чего-нибудь: что она расплавится, отвалится, испарится или что-нибудь в этом роде, но ничего не произошло. Видимо, перила уже расколдовали. Я пошла дальше, стараясь не производить лишнего шума. Медленно прокралась в гостиную и нахмурилась — я совсем забыла, что чемодан Стайлс оставил в прихожей, рядом с дверью. Так что мне нужно было пройти еще всю гостиную. К счастью, чемодан был на месте, и искать мне его не пришлось. Я наклонилась, чтобы взять свои вещи, когда услышала: — Доброе утро, Грин. Я вскрикнула, споткнулась и почти упала на чемодан. Я оперлась на него, чтобы предотвратить крушение, но чемодан с грохотом упал на пол другим боком, а я почувствовала себя самым жалким человеком на свете. Да, вот поэтому я и получала от Стайлса шутки на тему моей неуклюжести. Стайлс молча прошел мимо меня в сторону кухни. Его удлиненный черный пиджак — вещь, которую он всегда носил (ну, или просто разные пиджаки одинакового вида), — угрожающе развевался у него за спиной, словно кто-то дул на него вентилятором для пущей эпичности. От резкого падения у меня закружилась голова, и мне пришлось прижаться спиной к стене (Стайлс сказал, что всю прихожую уже обезвредили), чтобы прийти в себя. И почему все неловкие моменты в моей жизни вечно происходили рядом с человеком, одно присутствие которого заставляло меня чувствовать себя ничтожеством? Когда голова перестала кружиться, я взяла в руки чемодан и пошла обратно, теперь уже не пытаясь идти тихо — Стайлс все равно был в курсе, что я жива. На полпути к гостиной (я двигалась в два раза медленнее, потому что чемодан был тяжелым, а катить его на колесиках я не хотела, чтобы не создавать лишнего шума) голос Стайлса заставил меня еще раз подпрыгнуть: — Грин, ты вообще собираешься завтракать? — Я… — я споткнулась, почти уронив чемодан. Я заставила себя поставить его на пол, пока не случилось чего-нибудь еще, повернулась к своему преподавателю и сказала: — Нет, я не голодна. — Ты нормально себя чувствуешь? — нахмурился мужчина. — Ты какая-то бледная. У меня во рту пересохло от волнения — я терпеть не могла разговаривать с ним. Его голос вечно был таким холодным и брезгливым, что мне хотелось выпрыгнуть из окна. Да, я приносила ему много неприятностей, но никто, блин, не просил его вечно меня спасать. — Со мной все нормально, — вздернула подбородок я, правда тут же об этом пожалела: перед глазами все поплыло. Я частенько чувствовала себя нехорошо из-за волнения, так что я сделала вывод, что это все у меня в голове, и мне нужно отвлечься. Я решительно пошагала на кухню, потому что я поем и докажу Стайлсу, что со мной все в порядке. Посуда на кухне заканчивала готовить яичницу, и ее запах заполнил всю кухню. Я терпеть не могла яичницу, и что-то мне подсказывало, что Стайлс паршиво готовил при помощи универсальных заклинаний, потому что сегодня это блюдо пахло раз в сто хуже, чем то, что готовили Дурсли каждое утро. У меня даже коленки задрожали от мерзкого запаха, но позавтракать было нужно. Во-первых, чтобы доказать Стайлсу, что я не восприняла серьезно его вчерашние крики и все еще была сильной и радостной. Во-вторых, я была действительно голодна, и мне предлагали завтрак, который мне даже готовить было не нужно. Я медленно приблизилась к плите, поставила рядом тарелку и потянулась за сковородкой с яичницей. Рука почему-то не пошевелилась, и я нахмурилась. Я, конечно, терпеть не могла яичницу, но мое тело еще никогда не отказывалось ее принимать. Я снова потянулась, но ничего не произошло. Я отметила, что до этого я слышала, как завтрак шипел на сковородке, но сейчас вокруг стояла тишина, хотя огонь на плите все еще горел. Я моргнула, но глаза обратно не раскрылись, а сзади подуло ветром — так как рядом никаких окон не было, было похоже, что я падаю. А потом то ли падение прекратилось, то ли я умерла. И попала в ад. Потому что все вокруг определенно горело, ни в каких других обстоятельствах так жарко мне быть не могло. Кажется, меня варили или пекли заживо. Пот стекал по коже, я хотела выбраться из этого чертового места инквизиции, но я не могла даже пальцем пошевелить. Я не была уверена, что вообще дышала. Люди в аду дышат? В аду должен гореть огонь, но я ничего не видела, так что пришлось сильно напрячься и все-таки заставить себя открыть глаза. Мне нужно было знать, куда я попала. Перед глазами все отказывалось фокусироваться, и я не была уверена, было ли это из-за моего плачевного состояния или отсутствия очков на лице. Если я упала, скорее всего, они с меня слетели. Если еще и разбились, то у меня в копилке появилась еще одна проблема. — Тысячу гребаных раз говорил ничего, блин, не трогать, — донесся до меня голос, в котором я с ужасом узнала Стайлса. — Дом, мать его, еще не расколдовали. Преподаватель появился в поле моего зрения с каким-то зельем в руках. Заметив, что я была в сознании (я упала в обморок?), он спросил: — Грин, что ты трогала? «Перила», — ответила я мысленно, с ужасом осознав, что некоторые заклинания действовали не сразу. — Ммм, — простонала я вслух. — С речью тоже проблемы, — профессор Зельеварения закатил глаза и поставил бутылек с зельем на тумбочку. Затем взял другой и поджал губы, размышляя. — И, судя по всему, жар. Дыхание вырывалось из моей груди со свистом и трудом. Давно я не казалась себе такой жалкой. Даже в компании Дурслей мне было не так стыдно находиться, как рядом с преподавателем Зельеварения, который потом еще всю жизнь припоминал мне каждую мою ошибку. Насколько мне позволяло судить мое воспаленное сознание, я была в своей комнате, лежала в кровати, а не в аду. Он что, меня сюда принес? Я бы безумно засмущалась, если бы не странное ощущение в желудке. Что-то было не так помимо того, что со мной все было не так. Стайлс все-таки решил, что зелье, которое он держал в руках, подходило. Мужчина приблизился ко мне. — Выпей, — он приставил бутылочку к моим губам и слегка наклонил ее. Жидкость, попавшая мне в рот, начала действовать тут же — у меня словно буквально развязали язык. Я хотела поднять руку, чтобы забрать бутылочку из рук Стайлса, потому что мне было безумно стыдно, что он меня поил, как беспомощного ребенка, но рука все еще не двигалась. Он решил проблему с речью, но не с подвижностью. И не с чертовым адом, который поглощал меня со всех сторон. Я не видела пламени, но я точно его чувствовала. И он окутывал меня с такой навязчивостью, что я поддалась. Когда я вернулась в сознание, казалось, наступил январь, а Стайлс выбросил меня на улицу. Но я открыла глаза, и я все еще находилась в своей комнате. Я лежала в кровати, которая теперь казалась самым настоящим морозильником, а Стайлс сидел на ее краю, внимательно вглядываясь в мое лицо. В руке он держал какую-то склянку. — Грин, ты меня слышишь? — Ммм, — промычала я. — Ты можешь говорить? Это важно, напрягись. Он всегда разговаривал приказным тоном, и меня это до жути раздражало. Он, может, и был моим учителем и имел право указывать мне, когда мы были в Хогвартсе, но сейчас было лето (или уже зима? Потому что тогда холод был вполне оправдан), и ему стоило обращаться со мной, как с человеком. Я напряглась и постаралась ответить. — Да, — я знала, что я ответила «да», но мне казалось, что мой реальный ответ звучал жальче и намного непонятнее, даже учитывая тот факт, что он содержал всего лишь два звука. — Что ты трогала? — спросил Стайлс, убирая бутылочку с зельем и закручивая на ней крышку. — Перила, — пробормотала я. — Кто бы сомневался, — фыркнул мужчина, садясь ближе ко мне. Я могла чувствовать тепло его тела, которое сильно контрастировало с тем холодом, в котором находилась я. Я напряглась и, если бы я могла, обязательно бы отодвинулась. — Просил же ничего не трогать. Как только Орден будет здесь, мы все расколдуем. Я очень хотела оправдаться. Мне бы хотелось оповестить моего дорогого профессора Зельеварения, что один он был таким всем из себя умным, а у меня существовали другие проблемы в жизни, поэтому я не могла постоянно думать о том, что дом, в котором меня поселили под предлогом безопасности, угрожал мне на каждом шагу. Я хотела ответить, но из меня вырвался только хрип, а тело начало сильнее дрожать. Твою мать, почему же вокруг было так холодно? И, что еще важнее, почему Стайлс в своей чертовой рубашечке выглядел так, словно его вполне устраивала минусовая температура в доме? Он точно не был человеком. — Холодно? — вдруг спросил мужчина, и я смогла только кивнуть. — Должно быть, побочное действие зелья, — пробормотал он. Он взял свою палочку и направил на меня. Вокруг снова все потемнело. Откуда-то очень ярко светило солнце, и у меня болели глаза. Даже закрытые. — Ярко… — прохрипела я. Я хотела закрыть глаза рукой, но у меня почему-то ничего не вышло. Потом свет пропал, и я, открыв глаза, поняла, что Стайлс просто закрыл шторы. — Как ты себя чувствуешь? — строго осведомился мужчина, не сводя с меня взгляда. Мерлин, за время сна (я ведь спала?) я успела забыть, какой же жалкой я себя чувствовала в обществе этого человека. Особенно находясь в положении попавшей под какое-то проклятье. — Я хочу пошевелиться, — промямлила я. Такое ощущение, что язык у меня раздулся от напряжения, потому что он отказывался полноценно функционировать. А еще в животе было какое-то странное чувство, которое просто не хотело отступать. Наверное, я проголодалась. — У меня не выходит. — Да, проклятье тебя парализовало, — холодно кивнул Стайлс, пересекая комнату. Мне снова стало холодно, но в этот раз от ужаса. Во рту пересохло, захотелось умереть. — Ч-что?.. — Не навсегда, — закатил глаза мой профессор Зельеварения. — Хотя, если бы я вовремя не принял меры, могло бы и навсегда. А может, и вообще убить. Я нервно сглотнула. — Грин, чем ты вообще думала? — раздраженно задал он риторический вопрос. — Я ведь предупреждал тебя буквально сотню раз. А ты все равно ходишь и цапаешь все подряд. — Я просто… — я поджала губы, которые дрожали. Мне было очень грустно и стыдно за себя. — Я не видела Патрика уже почти месяц, я переживаю. Зачем я это говорила? Чертовы зелья, которыми меня напоил этот чертов профессор чертова Зельеварения. — Кого? — нахмурился Стайлс. Он перебирал что-то на прикроватной тумбочке и смешивал содержимое разных бутылок. — Моего кота, — из груди вырвался всхлип, и я прокляла себя. Плакать при Стайлсе — самое ужасное, что я вообще могла придумать. Плакать при Стайлсе, находясь под проклятьем, которое я поймала по собственной глупости, — вообще сродни чему-то вроде пытки. — Я отправила его за книгами почти месяц назад, он никогда так долго не забирал заказ. — Книги на летних каникулах? Грин, а ты много знаешь о том, как отдыхать. — Если я не отключусь на другие миры и истории, я буду постоянно думать о том, что я убила Лиама, — прошептала я, понятия не имея, почему я вообще это говорила. Моя речь вернулась ко мне почти в полной мере, и я подумала, что лучше бы я до сих пор мычала и хрипела. Если Стайлс, конечно, не споил мне какое-то зелье, которое развязывало язык во всех смыслах. — Ты не убила Лиама, — вновь закатил глаза мужчина, словно я сказала самую глупую вещь на свете. Он всегда себя так вел в моем присутствии. — Он был не в том месте не в тот момент, как еще сотни людей каждый день. Я могла бы удивиться этой фразе, но странное ощущение в животе усилилось и стало медленно переходить выше по моему телу. — Меня сейчас стошнит, — в ужасе прохрипела я. Если я думала, что мне было стыдно до этого, то я поняла, что ошибалась. Стыднее всего на свете мне стало, когда Стайлсу пришлось помогать мне подняться и колдовать чертов тазик, чтобы меня стошнило. Я готова была провалиться сквозь землю. И в тот момент я всей душой желала оказаться на месте Лиама прошлой весной.