Нарисованное небо

       Подъём в пять утра давался всем тяжело, особенно тем лежебокам, которые жили хорошо до происшествия, привыкли к хорошей беззаботной жизни, например, как Жан. Каждое его утро сопровождалось нытьём, жалобами, что он не высыпается и кормят тут отнюдь не вкусно.        Будучи недовольным каждое утро, корпус радовался состоянию Кирштайна. Уже стало в привычку — если он не в настроении, значит день будет хорошим. Да, бывало и такое, что парень был с утра в приподнятом настроении. Обычно это вещало что-то плохое, наверно, снег летом выпадет или землетрясение с засухой. Чем дольше Жан был в хорошем расположении духа, тем была высока вероятность плохого исхода дня, вплоть даже до внезапной атаки титанов. Да-да, и такие мысли посещали.        После пробуждения корпус гоняли, как стадо овечек, по площади. Утреннюю разминку никто не отменял.        По расписанию шло всеми любимое время — завтрак. Завтрак был не самым вкусным, как дома у матушки, но вполне годным. Обычно он состоял из каши на воде, сваренной из полезных круп, не сладкий и слабо заваренный чай из-за нехватки продовольствия. Чай экономили, больше было воды, чем заварки. Иногда корпусу улыбалась удача — какао на молоке или на воде. Считалось, если подавали какао, значит, скоро случится что-то хорошее. Кусок хлеба, если повезёт, с кусочком сыра, и булочка. Такой завтрак, безусловно, нельзя назвать богатым, но это необходимо для того, чтобы кадет стойко преодолел нелёгкие часы боевой подготовки. Если находились недовольные, то Саша Браус всегда была счастлива еде, какой бы она не была.        После завтрака до обеда учебные занятия по боевой подготовке по разным дисциплинам, к примеру, литература или история.        Ни для кого не секрет, что молодые, да и не только молодые, кадеты очень ждут обеда, так как первая половина дня обычно даётся сложно после неприхотливого завтрака. Но такова служба со всеми лишениями и тяготами. Второй за день очередной приём пищи выглядит насыщенней первого. Солдату необходимо восстановить силы более плотным обедом. Это всегда был суп, без которого солдатскому рациону просто не обойтись. На гарнир обычно шли крупы с маленьким куском мяса. Да, снова из-за нехватки продовольствия.        После обеда было самое интересное, но и самое продолжительное и мучительное время:        1. Воспитательные мероприятия;        Тут и так понятно, что делали с нечестивыми кадетами.        2. Оттачивание изученных материалов на практике;        3. Обслуживание вооружения и военной техники.        Этот пункт был самым любимым у 104-го корпуса. Сюда входило изучение и использование огнестрельного оружия, УПМ, использование клинков, освоение рукопашного боя и так далее.        Большая часть дня уходила как раз на послеобеденные учения.        Как у военных, так и у обычного гражданского населения, есть ужин, который должен быть лёгким, но не менее полезным, чем завтрак и обед.        После ужина, вплоть до отбоя, кадетам представлялось время на себя.        По такому расписанию 104-й корпус жил в течении трёх лет.        Тренировка использования УПМ является трудным процессом, который, в случае его завершения, позволяет людям, привыкшим к возможности двигаться относительно лишь двух плоскостей, перемещаться и в расположенном между ними пространстве.        Самый простой из вариантов использования — это определение нужного вам места, затем приведение в движение гарпунных захватов, задействование газового механизма, и, в конце концов, перемещение к определенному месту. После чего захваты можно отцепить и продолжить движение.        Однако, как правило, солдатам необходимо уметь быстро перемещаться с места на место, чтобы иметь возможность ориентироваться в пространстве. Поэтому они стремятся использовать определенные участки времени, для возможности перемещений вокруг цели.        — Трина Зиверс, — написал что-то инструктор Кис в своих бумагах, вставая напротив испытуемой. — Как твои успехи на УПМ?        Трина почесала затылок, вспоминая, как падала лбом вниз на снаряде. Протёрла самые ушибленные места и безмолвно пожала плечами, уходя от ответа.        — У неё отлично получается, инструктор! — скакала на снаряде Саша. Солдаты, которые должны были контролировать, помогать, учить и страховать кадетов, не могли остановить её. Делая головокружительные круговые движения по всей своей оси, выполняя нечто вроде «сальто», она чувствовала себя в воздухе свободной парящей птичкой. От её выкрутасов Трина молча отвела взгляд в сторону, стыдливо вспоминая свои прыжки.        — Показывай, — строго сказал инструктор, подавая солдатам рукой знак поднять кадета в воздух.        Трине тяжело давалось использование УПМ.        В первые дни вместе она с Эреном занимались до глубокой ночи. Её главная ошибка — постоянное напряжение и неспособность понять, когда именно нужно двигать телом при маневрировании. Передвигаясь в открытом пространстве на полной скорости, вполне может во что-то врезаться или не удачно приземлиться. Да, первый день и последний день обучения в Кадетском училище, и её маневрирование сильно отличается, но это не Жан Кирштайн, который считается лучшим из лучших в использовании УПМ.        Главное правило в управлении устройстве пространственного маневрирования — не напрягать сильно тело. Нужно быть расслабленным во время маневрирования в воздухе, потому что мозг неосознанно подключается к «программе» выживания и сохранения жизни, от этого только сильнее напрягается тело. От напряжения на снаряде видно, как от человека дорожкой по металлическим узлам бежит дребезжание. А это показывает неуверенность и неспособность владения самой важной техникой в бою, да, Трина?        — Как обычно. Надеюсь, в будущем станешь ловчее, — выдал инструктор, что-то записав в бланке, и перешел к следующему снаряду с испытуемым. — Следующий!        — Что, Зиверс, не получается? — на соседнем снаряде скакал Жан. Он ничем не отличался по умению использовать тренировочный снаряд от Саши, но его полёты были более резкими, ловкими, точными. Парень чувствовал каждый миллиметр узлов, чувствовал заранее, когда нужно остановиться и подняться. Неудивительно, что он лучший в управлении УПМ. Жан гордо смотрел на девушку, будто в каком-то глупом споре победил её. — Не стать тебе солдатом! Таких не берут даже в Гарнизон! — он продолжил смеяться и смотреть на неё. Та сделала серьезное лицо, слезая со снаряда.        В Трине кипела дикая злость на самого придурковатого кадета в их корпусе. Подойдя к чужому снаряду, она отстегнула главный ремень. Солдаты не успели подбежать и оттолкнуть девушку, как Жан с грохотом уже упал на землю.        — Как ты, Жанчик? — обратилась Трина к парню, подходя к инструктору.        Необыкновенной своей скоростью, не успев моргнуть, сам Кис не заметил, как из его УПМ вытащили один клинок. Сверкая на солнце, рассекая воздух своим остриём, клинок вонзился в землю по самое основание. Жан, у которого перед носом в паре миллиметров оказался клинок, спокойно и бледно, но бледный не бледностью страха или испуга, а бледностью сдерживаемого гнева, скривился в ужасной гримасе.        Зиверс была одной из первых, кто продемонстрировал свои способности на холодном оружие в первый же день, и держала в этом своё почётное первое место до последнего дня. Тут ей не было равных. Даже с клинками управление УПМ давалось проще, чем без них.        Она присела на корточки, нависла над ним, наслаждаясь гневом, который приносил удовольствие:        — Ты, может, и лучше меня во владении УПМ, но ты хуже меня во владении клинками.        — Как же ты мне надоела, — прошипел Жан сквозь зубы, при этом мило улыбаясь окружающим и сохраняя полное спокойствие. — Поскорее бы тебя съели титаны. Порвали на куски. Хотя, о чём я? Ты спрыгнешь с крыши дома на УПМ и сразу же разобьёшься!        Трина взяла парня за шкирку куртки и подняла на ноги, схватила за воротник, притянув двумя руками к себе. Девушка прижала его вплотную так, что почувствовала жар: мышцы его груди на руках, ощущала своим животом мускулы рельефного пресса. Снизу вверх она смотрела ему в глаза:        — Сдохни уже!        Вокруг спорящих собрался весь корпус: кто-то поддерживал Трину, кто-то Жана.        — Трина, наваляй ему! — крикнул поддерживающе Эрен. — Давно пора!        — Жан, давай! — выкрикнул Конни, хлопая в ладоши.        За все три года обучения здесь, эти двое запомнились всем тем, что они постоянно ругаются по поводу и без. Почему изначально они невзлюбили друг друга не ясно. По слухам, Жан обозвал девушку «сумасшедшей из Шиганшины». В принципе, это обзывание относилось ещё к Эрену, Микасе и Армину, только последние двое не придавали значения словам, а первый разделял эмоции с Триной. Ещё он очень понимает своё превосходство над злыдней и пользуется этим. Зиверс же не терпит наглого поведения в свою сторону и разбирается с ним не словами, а дракой.        Было дело, что на втором году обучения, эти двое были наказаны за драку во время работы с огнестрельным оружием. Если бы тогда вовремя не остановили Трину, то Жана бы здесь уже не было. Их наказанием оказалось стоять две ночи подряд с поднятыми руками на камнях. Это были единственные две ночи, когда они не ругались.        На лекциях их рассаживали по разные углы кабинета, но всё равно могли друг друга достать. На практике Кис часто ставил их в паре, и себя порадовать, и их — ему доставляло особое удовольствие, когда эти двое собачились.        Но в том, что Трина и Жан часто ругаются между собой, были и положительные моменты. Жан, получая от Трины, вёл себя более спокойно: не буянил, не ругался с другими. Трина же, получая от Жана порции, не срывалась на других. Она так же получила звание «Укратительница Жанчика». В общем, друг друга стоят.        — Да я с удовольствием станцую на твоей могиле, дорогая! — злобно усмехнувшись, взял её за локоть Жан и притянул к себе. Почему-то Трина всегда была уверена, что, когда он раздражает её, она раздражает его в ответ. Девушка прямо-таки видит, как это раздражение.        — Прекратить! — влез Кис, взяв пару за шкирку, как котят, разъединил и раскинулил их по разные стороны. — Зиверс наказана за то, что воспользовалась холодным оружием без разрешения, за умышленное причинение вреда здоровью, а Кирштайн за неподобающие поведение! Оба сегодня без ужина! Построиться!        Как только небо немного просветлело, корпус построился посреди поляны. Отсутствовали лишь дозорные, которые донесли до инструктора, что кругом спокойно. Скрепя сердце, Трина встала рядом с Жаном, бок о бок:        — Это всё из-за тебя, — поправила она куртку, косо глядя на своего противника. — Прости, что пощадила тебя.        — Заткнись, — ответил Жан, складывая руки за спину.        — Завтра все вы должны будете подать рапорты с указанием предпочтительного места службы, — глядел инструктор на построенный корпус, хладнокровно-довольными глазами. — А сейчас извольте подвести итог и объявить об окончании и роспуске 104-го отряда курсантов… Вольно!

***

       Сегодня был последний день 104-ого корпуса в Кадетском училище в качестве кадетов. Завтра нужно будет подать рапорт с указанием дальнейшей службы. Вечером на кухне было много народа. В зале теперь накурено, играла негромкая музыка. Все отдыхали после ужина по нескольку часов, ибо изобилие трапезы усыпляло за столом.        — Трина, ты будешь булочку? — спросила Саша, поглядывая на тарелку соседки.        — Саша, будь уважительной! — стукнул вилкой об стол Конни, ругая подругу. — Трину и так наказали!        Напротив Саши за большим обеденным столом сидела немного в стороне от остальных Трина со скучающим видом, словно отбывала нудную, но обязательную повинность. Она уныло вздохнула и подвинула свою из без того пустую тарелку к Саше.        — Ура! — выхватила булочку Саша, убирая к себе в пакет, где лежало ещё несколько булочек.        — Ну, естественно! Ради чего ещё, по-твоему, я бы так пахал?        По правую от неё руку сидел Марко, что-то бурно обсуждающий с одним кадетом из другого корпуса и с Жаном, который с кем-то ругался.        — И я тоже к этому стремился, — стукнул кулаком Марко по столу. — Возможность служить вблизи короля... такая честь!        Жан подскочил с места, замахал руками, и мальчишеский вопль восторга вырвался из его груди:        — Марко, кому ты впариваешь, а? — он неожиданно приобнял друга за плечи и, наклонясь к нему, ехидно продолжил. — Давай, колись! Наконец-то, мы сможем свалить из этой вонючей дыры! Там внутри нас ожидает мирная и комфортная жизнь!        Народ недовольно загудел, но возражать никто особо не стал. Потихоньку толпа начала увеличиваться.        Марко сразу же помрачнел. Он понял, что в ближайшее время эта проблема будет постоянно давить на его психику, мешать наслаждаться жизнью:        — Прояви хоть немного уважения! Я же ради...        — А, ну, точно, извини, — Жан крепко скрестил руки, очевидно затем, чтобы удержаться от какого-нибудь бешеного порыва. — Мистер благородный прилежный ученик. Очень скоро у нас появится возможность уехать отсюда! — он сидел спиной к пылающим в камине дровам и воодушевленно продолжил подогревать настрой ребят. — Вы, ребятки, так и останетесь носить звание «форпост человечества» или как его там?        Разговор, который только-только начинался и обещал закончится дракой, оказался действительно непростым. Трина спустила ноги на пол и серьёзно вгляделась в лица своих товарищей, остановившись в итоге на Жане, — «Он был мне ясен с первого дня, этот «доктор философии». Всегда и во все времена существовали такие люди, абсолютно довольные своим положением в обществе и потому же абсолютно довольные положением общества». Правда — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь. А потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью.        — Ну, мы ведь не выбирали, где родиться, — Марко, растерянный и расстроенный, сидел на скамейке и внимательно, и невидяще смотрел в свою недоедянную порцию. — Имей мы возможность жить, не боясь услышать поступь гигантов.        Что сейчас могло казаться слишком громким? Только тишина. Тишина, в которой тебя разносит на куски, как в безвоздушном пространстве.        — Так и думал, — нарушил тишину Эрен, сидевшей в другом углу помещения в окружении Микасы и Армина. Взгляды солдат устремились на него. — Вы все предпочли свалить в центральные районы. Эй, говоришь, во внутренних стенах комфортно и безопасно? Вообще-то, не так давно это место тоже было частью внутреннего города. Думаю, Жан, переезд тебе не поможет, — он с интересом уставился Жану в лицо, ожидая очередного «умного» ответа. — Ничего в твоей пустой голове от этого не прибавится.        И нахлынула тишина, от которой заныло в ушах. Абсолютная тишина в идеальном мраке. Пострашнее любого самого ужасного звука на свете. Ибо к звуку, каким бы неприятным он ни был, мы можем как-нибудь относится.        Казалось, Жан дал себе слово не попасть в сети, расставленные ему неслыханной грубостью:        — Эрен, если я правильно понял, то ты только что назвал меня недоумком? Тут ты ошибаешься. Я просто реалист в отличие от вас всех. Когда четыре года назад мы отправили половину всего населения в то масштабное наступление, половину всей оставшейся человеческой расы отправили освобождать земли, которые когда-то потеряли, — с расстановкой, задушевно, с придыханием, Жан рассказывал дальше. — Для большинства из них этот поход стал билетом на поезд в один конец — в брюхо чёртовых титанов! Скажи мне, и как скоро, по-твоему, следует ожидать возвращения этих территорий? Прежде чем мы успеваем завалить одного титана, тот убивает где-то около тридцати человек. Титаны правят миром, пойми уже, — с каким-то странным выражением лица, он раскинул руки в стороны как огородное пугало. — Человечество... Человечество... Можно даже не мечтать о победе над титанами. Эх, такую вечеринку из-за тебя испоганил.        — Я-то тут причем?        — Ты что, реально не понял?        Они схватили друг друга за руки, за грудь, замахивались руками, шипели и внезапно выкрикивали что-то стремительное, очевидно, обидное что-то невыносимое обидное, потому что каждый такой крик оканчивался общем негодующий воем. Жан и Эрен несколько раз осыпали друг друга ругательствами.        Во время этой ссоры парни не обращали внимание на ребят никакого внимания. В азарте они задевали и толкали друг друга.        — Я-то как раз понял — кое-кто собрался сдаться, так как уже решил, что не сможет победить. Скажи мне какой смысл заранее считать себя побежденным? Какой смысл откладывать последнюю оставшуюся надежду и убегать от реальности? Реши мы выступить против них в лоб, полагаясь на грубую силу, мы заранее обречены на провал! — с сердцем, разрывавшимся от ярости, Эрен высказывал сосредоточенное повиновение, и каждый раз, когда Жан хотел выдать что-то, отвечал ему с натянутой улыбкой. — Главная причина трагедии случившийся 4 года назад — наше собственное невежество. Да, мы потерпели сокрушительное поражение, но в результате собрали важную информацию! Мы обрели знания, подарившие надежду. И вместо того, чтобы попытаться выработать способы борьбы, ты собираешься добровольно стать для них кормом? Ты же просто пошутил, да? У меня есть мечта! — кричал он, как во время великого приступа кричит командир своему отряду: «Вперёд!» какой-нибудь отчаянный новобранец, которого взбалмошная храбрость уже приобрела известность, что даётся нарочный приказ держать его за руки во время горячих дел. — Мечта, в которой мы победили титанов и вышли за эти стены, чтобы увидеть бескрайний мир за их пределами!        — Ты бы только слышал себя! И ещё называешь недоумком меня? Оглянись вокруг! — улыбнулся Жан и пошел вперёд на Эрена, хрустя пальцами. — Ни одна живая душа здесь не собирается помирать ради твоих бредней!        — Да, вижу. Я всё понял, — истерично засмеялся парень, что угрожало дойти до более грозных последствий. — Да вали в свои центральные районы... Нам здесь, на линии фронта, подобные пораженцы, распускающие сопли, не нужны!        — А ты? — и Жан схватил его за кончики воротника фланелевой рубашки, сжал этот воротник на худой шее. — Собираешься в поход сходить за стены? Ну, так вперёд! Твои любимые титаны уже заждались! Что, Эрен, проблемы?! Если не хватает силёнок справиться с обычным человечишкой, вроде меня, то титан не заметит, когда расплющит тебя!        Трина внимательно слушала их разговор. Грудь её неровно вздымалась, пальцы рук трепетали нервной дрожью. Она задумалась. Холодная мгла ночи, стоявшая за окнами, сделала её беззащитной; она чувствовала глухую бездну в своей голове. Они оба говорят правду. «Чем развивать в себе способность критически мыслить, люди чаще всего предпочитают быть овцами и следовать за теми, кто данную способность в себе уже развил, — ковырнула она корку ранки. — Проблема лишь в том, что развитие критического мышления не даёт гарантии, что выводы окажутся правильными. Ведь и правда, мы не знаем, что за стенами. Как нам их победить? Сколько нужно ещё положить людей, чтобы мы освободились из этого заточения в трёх стенах? Конечно, каждый из нас бы хотел жить в спокойствии, но... если что-то и менять, то только принося в жертвы и разливая кровь. Сколько бы не полегло, ты, ты, или ты... правду всё равно узнаем и выйдем из стен. Но не в этой жизни».        Эрен оттолкнул от себя Жана и попытался встать в боевую стойку, но не успел. Кирштайн ударил его в лоб.        — Ещё чего! — Эрен атаковал левой рукой Жана в печень, потом нанёс правой боковой в челюсть, с завершающим маваши [1] в бок.        Жан закрыл локтём печень и отбил боковой удар в челюсть, и ушёл от удара ногой, разорвав дистанцию. Противники начали кружить, выискивая друг у друга бреши в обороне и выкидывая джебы [2] и лоу [3] по бёдрам. Прилетело в ответ и Жану — получил хук[4] справа.        «Мало кто действительно желает познать истину. Большинство жаждет всеобщего признания истинности своих собственных убеждений» — в её голове крутились разного плана мысли, но ни одна из них не завершалась логикой. Трина никак не могла собирать все свои мысли в одну кучу, они хаотично основались в её голове, как тараканы на тарелке с объедками. Мешал окружающий шум. Однако она ощутила, что это только начало, ждала прояснения. Она ждала знак.        — ... Разведкорпус! — выкрикнул что-то Эрен, которого оттягивала Микаса от Жана.        «Разведкорпус» — Трина медленно и чётко повторила это заветное слово, вслушиваясь, проникаясь, в него всем сердцем. — Почему Гарнизон?» — где-то внутри, внизу, под рёбрами, посередине нарастал раскалённый шар, который давил на желудок и от чего становилось одновременно тошно и трепетно. Зрачки задрожали, то сжимались в точку, то расширялись до самого края жёлтой радужки. С её виска скатилась крупная капля пота.        — Жан, отцепись от него! — выкрикнул Марко, отталкивающий друга от уводящего к выходу Эрена. — Что ты вытворил?!        Жан плюхнулся на место. Его глаза яро сияли, губа рассечена. Он проглотил солёную кровь:        — Что надо, то и вытворил! Сказочный придурок.        — Держи, — протянул тряпку Конни, разглядывая его рассеянную губу. — Прекращай со всеми ругаться, Жан!        Кирштейн выхватил у него тряпку и приложил к губе:        — Отстань.        Трина смотрела на него и молчала, потому что никаких слов у неё не было. Она забыла все слова. Она и не слышала почти никого, видела только, что чьи-то губы шевелятся. Она онемела и оглохла.        А Жан в самом деле смотрел на неё как будто не глазами, а мыслью, всей своей волей, как магнетизёр, но смотрел невольно, не имея силы не смотреть. Он сидел и опять смотрел на нее, а она, подпeрeв подбородок руками, задумчиво смотрела на него, пока не выдала:        — Дубина, — Трина попросту обозвала его всеми знакомыми ей бранными словами, которые он преспокойно стряхнул с ушей.        Жан удивлённо поднял брови:        — Тебе я что сделал, харизматичка!?