***
Переход от лугов привел строй в глубокий лес. Трудно описать ощущения, которые возникают при входе в сердце великого леса в первый раз. Все чувства кажутся испуганными, ослепленный внезапным переходом от солнечного света в темноту деревьев, а затем постепенно из мрака необъятного леса, доходит до сознания неспособность увидеть больше, чем на несколько шагов через плотную растительность. Человек инстинктивно сознаёт, что находится в регионе, который является огромным девственным лесом, где сама высота и обхват деревьев говорят о его неимоверной протяженности. — Сумасшествие, — Жан смахнул пот с лица, рассмеялся, подумав о своем растущем недовольстве, и оглядел лес. — Оставить изначальный план из-за пути снижения. А потом вместо того, чтобы просто принять поражение и отпустить, мы рискуем, меняя курс, чтобы зайти сюда и полюбоваться достопримечательностями. Казалось, титаны не знают усталости. Они изгибались дугой и выпрямлялись, скакали вверх и вниз, брыкались только известными им способами и при этом не забывали придавать особую остроту своим шалостям, не раз бросаясь на землю и пытаясь поймать человека. — И в завершении всего, нам приказали спешиться и торчать здесь с обнаженными мечами, чтобы не пропустить ни одну подобную тварь в лес, глубь, — парень указал мечом на прыгающего под ним титана, шаловливо тянувшего к нему руки. — А тот придурок раздает приказы, что странно: мы так и не получили разумного объяснения. Если бы он не был капитаном, можно было бы его проигнорировать без всяких последствий. Радует, что и он нервничает. Слышал, бывали случаи, когда подобный командир, чьи подчинённые стали, что он не справляется с экстренной ситуацией, получал нож в спину. — Жан, к чему ты ведёшь разговор? — спросил Армин. Вдруг заговорил молчавший все это время. — Что ты собираешься делать? — Расслабься. Меня просто бесит это дерьмовая ситуация. Буду исполнять приказ. Не дам титанам войти в лес и все. Но ты ведь тоже считаешь, что это, чем мы должны заниматься, верно? Армин подавил вздох, отвел глаза в сторону, медленно оглядел огромный, полутемный лес. Пусто. Тихо. Жан ещё раз внимательно осмотрел лес. Выгнутые, искореженные неведомой силой деревья стояли вокруг, нависая над тропой, слабое дуновение ветра, шелестевшего ярко-синей листвой, доносилось до его чувствительных ушей. Тенькнувший в самой глубине подсознания колокольчик опасности заставил его достать лезвия и, почти не целясь, воткнуть ножны в шею приблизившегося титана. «Что-то здесь не чисто, — подумал Жан, вытащив лезвие из шеи поверженного титана. — Армин подозрительно промолчал, Микаса, как обычно, в стороне, а Эрена нет с нами. А ещё невообразимое количество титанов внизу». Не успел парень вернуться на ветвь дерева, как его поджидала Трина с запасным баллоном в руках: — Не надо так расходовать газ, — открепила она от себя один из ремней УПМ. — Замени, иначе не вернёшься. Жан не удивился ее словам и почти не испугался, только неприятно заныло сердце при мысли о новой, обжигающей боли. Почему она решила ему помочь? — Спасибо, — Кирштейн вытащил заканчивающий балон и своего УПМ и зарядил новым. Старый баллон Трина поместила в свое УПМ, проверила расход, и молча вернулась на свое место — самое основание ветви. Ему всегда было не по себе, когда Трина помогала ему, хотя сам ей никогда не оказывал помощи или поддержки. Так Жан и проскакивал вместе с остальными вверх-вниз, уничтожая титанов, которые хотели пройти вглубь леса, до тех пор, пока в небе не появился жёлтый сигнал, означавший об окончании миссии, вне зависимости от того, успешно ли она завершилась или нет. Определённо, в глубине леса, скрытой от посторонних глаз, что-то происходило. Тревога могла быть ложной, но каждый из присутствующих понимал, что осторожность излишней не бывает никогда. Шум усилился. Что-то двигалось в их сторону, и двигалось быстро. Жан, не сводя глаз со стволов деревьев, вынул из ножен клинки. Приготовившись для отражения атаки, юноша быстро огляделся, подмечая невольно все плюсы и минусы окружающего ландшафта: это была привычка воина, впитанная с начала. Трина нахмурилась и обернулась. Она, как и Жан, теперь вглядывалась в густой лес. В ту же секунду послышались голоса, и на самой границе показались три человечки фигуры. Один из них был, видимо, сильно ранен. Он опирался на плечо девушки и почти не мог идти. Слева был без привычной накидки капитан, только заляпанные рукава рубашки на руках. В тот же момент несколько человек из группы кинулись на подмогу, и скоро раненого уже осматривали двое — видимо, лекарей, оказывающихся волею судьбой в нужное время и в нужном месте. При одном взгляде на знакомый портрет, сердце у Жана защемило, будто воткнули в него одновременно тысячи игл. Он немедля сиганул вниз на помощь: — Микаса, ты в порядке? Что случилось там? — он ловко перехватил ее туловище и крепко прижал к себе. Она уткнулась лбом ему в плечо, продолжая бубнить что-то про Эрена в одежду. Но он молчал и сжимал ее до тех пор, пока она не успокоилась. Когда же раненного Эрена положили на повозку, он даже перестал охать, и Жан слышал, что он что-то говорил с товарищами — тихим, но внятным голосом. В деле никто не любит смотреть на раненого, и он, инстинктивно торопясь удалиться от этого зрелища, сказал скорей везти обратно за стены. Микаса обмякла, осела, у нее опустились плечи; согнув шею, пытаясь сделать шаг вперёд, пробормотала: — Я поеду вместе с ним. — Тебе лучше отдохнуть, — Жан нехотя помог дойти Микасе до повозки, где находился Эрен, — Не напрягайся. Та, будто бы найдя в себе все силы при виде брата, залезла и подползла, поднося над ним руку, проверяя дышит ли он; трогая лоб; осматривая его на наличие открытых ран. — Жан! Жан смотрел на нее и мысленно наматывал на ус: как она мила и любезна со своим сводным братом, ему было противно смотреть, когда ее щеки покрывались застенчивым румянцем. Он ревновал. Безосновательно, вопреки логике. И было горько, обидно, печально. Куча, куча всяких эмоций сплелись в клубок. И всё, что он мог себе повторять раз за разом, так это то, что она он один: в его голове звучал чей-то тихий голос. Неясный шепот стал постепенно чётче: «ты наивный слабак». Похоже на чьи-то сумбурные мысли, будто Жан каким-то образом умудрился послушать чужие размышления. — Жан, ты слышишь меня? — Перед ним величественно восседала на лошади Трина. Она испуганно смотрела на него своими большими глазами. Конный отряд покинул лес, и по приказу Эрвина Смита перешёл на галоп. Двое первых всадников пустили жёлтые сигналы в серое небо. Они сказали среди зелёных полей, мимо проносились холмы, ручейки, и далёкие забытые деревни. Закат уже наступил и смесь ярко розового и голубого счета освещали пейзаж с противоположных горизонтов, встречая ночные сумерки. Отряды неслись к стенам, по заранее выученному маршруту, точно зная, где встретятся посты. Трина рассматривала повозку, в которой лежал Эрен. Он дышал медленно и глубоко, соблюдал баланс между длиной вдоха и выдоха. Взглянув на Микасу, в ее взгляде что-то поменялось – медленно перевела взгляд на Жана, и в нём наконец-то появилась слабая, но решимость: — Миссия провалилась, — кинула она поводья от запасной лошади Жану в руки, — Возвращаемся к стенам.Глава V. Восстань — и не знай поражений. Глава XI. Настоящая дружба не знает зависти.
11 марта 2022 г. в 11:44
Жан испытывал чувство потери. И эта потеря до сих пор мучает его. Он надеялся, что ненависть однажды заменит эту боль. Но боль не исчезала. Она уродовала человека — и внутри, и снаружи, как безобразие есть выражение ненависти, так и красота — выражение любви.
— Когда же ты сдохнешь? — спросила Трина, достав из ножен меч. Девушка так сильно злилась на своего оппонента, что не в силах выдержать порыв ярости, занесла меч над головой и нанесла удар, который с лёгкостью отразили. Энни переходила в атаку, нанося удар за ударом. Она крутила меч в руках, не очень умело и не очень быстро, как этого требовал стиль, но это лишь опыт постоянных тренировок поможет исправить.
— Трина, не сдавайся! — прокричала подбадривающе Саша, прыгая на месте.
— Энни, давай! — хлопнул по спине рядом стоящего Бертольда Райнер. Не рассчитав удар, бедного друга скрючило пополам.
Казалось бы, тренировочный бой, но ведь бой, не так ли? Бой начался резво и продолжался в таком темпе почти четверть часа. Оба противника атаковали, осыпая друг друга градом ударов мечей. Сталь звенела, публика ликовала. Искусная и холодная Энни, и своенравная Трина отменно владели оружием, однако победитель может быть только один. Трина сделала два достойных выпада, но Энни блокировала первая, а от второго ловко увернулась. Настала ее очередь атаковать, но владелица плохо управляемого УПМ, была настолько в поле быстра, как и ее оппонент. Чем дольше шёл поединок, тем яснее становилось, что силы обоих воительниц равны, и они готовы биться хоть до заката. Инструктор зевал, прикрывая рот тыльной стороной ладони, студенты о чем-то перешептывались, а более смелые даже нарушили смертную тишину бьющимся без устали.
Между тем, от ударов летели искры, пот заливал белоснежные рубашки девушек, но никто не желал отступать. Наконец-то каким-то невероятным чудом Трине удалось выбить из рук Энни меч, и тот отлетел к ногам инструктора. Трина приближалась к Энни, тяжело дыша и готовясь сделать последний удар. Но победа была ещё далека. Энни, сделав резкий рывок, метнулась к своему оружию, чего Трина уж никак не ожидала. Кувырок — и меч снова в руках.
Конни равнодушно смотрел на редеющие поле, а Жан рисовал в тетрадке, стараясь что-то вспомнить, обрывками всплывали черты в памяти.
В приглушенной тишине ему пришло в голову интересное сравнение — будто он сидит на треугольном плотике, застывшем посреди реки с необычной безмятежной поверхностью, и вглядывался в его глубины сквозь мутную воду. Он вздохнул и отрешённо уставился на поле. Жан вспоминал внешность девушки, характерные жесты, слова, которые чаще всего произносила. Вначале ему было трудно сосредоточиться, мысли перескакивали с одного на другое, с другого на третье, но потом стало вдруг легче, словно кто-то неведомый решил помочь и мягко, без нажима, помог ему навести первые наброски.
Он нарисовал портрет. Жан всегда сначала делал набросок карандашом, потом прорабатывал его основательно, пользуясь более мягким карандашом. Но заметил он позже, что нарисовал. Девушка получилась на портрете добрая, доверчивая, наивная, не такой, как ожидал.
Тогда у него и оборвалось что-то внутри, и сердце заныло, но сперва он не обратил на это внимания. Кажется, в тот момент он стоял на опушке леса.
Бой продолжился под овации. Теперь уже инструктор аплодировал наравне со студентами. Перевес в поединке целиком перешёл на сторону Трины. Она напирала, проводя одну атаку за другой, а Энни ничего не оставалось делать, кроме как защищаться. Жажда выигрыша брала вверх, с этим ей пришлось согласиться.
Жану на уровне физических ощущений было противно смотреть бой, а через полминуты стало противно даже об этом думать. Возможно, глядя на Трину и этих недоносков, он просто вспомнил себя, и ему стало мерзко и противно от того, что он ведь ничем не отличается от них. В то же время его единственной мыслью была зависть. Трина Зиверс. Эта странная девчонка. Завидовал даже сейчас – ее смелости, безрассудности, силе духа.
Все же Энни так и не выпустила из рук своего меча. Удар пришелся Трине от нее в затылок, и кто знает, что стало бы с ней, не надень она перед боем шлем. Яростная Трина и вовсе бы не носила, настолько была уверена в своих силах. Раздался звон, когда сталь Энни и Трины столкнулись. Энни с лёгкостью остановила нелепые маневры ударов и подсекла ей ногу, из-за чего Трина пошатнулась, но не упала. После нескольких неудачных попыток Трины пробить оборону, Энни выбила у нее из рук мечи и приложила свой к горлу. Публика ахнула как один, и Трина повалилась наземь. Бой был остановлен. Друзья обступали девушек, осматривая на наличие серьезных травм. Толпа гудела, а инструктор налегал на вино.
После того, как Трина поднялась на ноги, инструктор провозгласил, что победителем стала Энни. Проигравшая же сухо поклонилась, поблагодарив за поединок, что-то буркнула приходящейся в себя Энни и скрылась в штабе Администрации.
— Как так? — Конни сощурился, но, когда вновь открыл глаза, расстроился. Он спокойно поднял голову и посмотрел на Жана. Без слов тот понял его – ставил все деньги на Трину и проиграл. — Давай, скажи, что я зря ставил!
— А я тебе говорил, придурок, — произнес Жан и как-то криво усмехнулся, проведя языком за щекой и под губой и как-то подозрительно запрокидывая голову, чтобы надменно осмотреть его с высоты своего роста, как презренного пленного. — Глупо было ставить на на неё в паре с Энни.
— Да откуда я же знал? — подпёр щеку кулаком правой руки Конни, и сидел так минуту, не двигаясь, — Трина всегда выиграет, а сегодня ветер не того направления был, видимо, или вон луна не той фазы!
— В чужом глазу соринку видим, а в своем бревна не замечаем, — подсела рядом Энни, вытирая тряпочкой лоб. Девушка устало вздохнула, закрыв лицо завесой пальцев. — Пора признать свою слабость, Жан. Ты отказался со мной вставать в паре, потому что испугался проиграть.
Лицо Жана исказилось в злобной гримасе, глаза сверкали бледным блеском и весь его вид напоминал незаконченную трансформацию человека в оборотня:
— Мне дела нет до ваших бессмысленных боёв, — резво закрыл он свою тетрадку, — Сравнить её и тебя — огромной горой; чтоб оценить богатства ее недр, надо исследовать скрытые внутри залежи драгоценных металлов. Для меня это было бы оскорбительно. Знаешь, насколько всегда для меня было важно сохранить достоинство и честь. Меня тошнит от мысли, что я буду с кем-то ровняться!
Энни молча встала со скамьи, отпустила руки и ушла со словами:
— Худшая ошибка — отвечать эмоциями на эмоции оппонента. Вместо этого — твердый, взвешенный ответ.
И что теперь он должен делать? Искать новые причины ненависти? Возвращаться назад и терять кучу времени?
На этой почве и свихнулся: всё ему мало было, хотел стать лучше всех. Он жаждал признания своего гения окружающими.
Воздуха не хватало. Жан чувствовал, как на его горле затягивается петля. Он вздохнул. Вздохнул ещё раз. Ещё. И так много раз. Вдохи были короткими, он не мог вдохнуть полной грудью и не мог остановиться. Он чувствовал, ещё чуть-чуть и он сорвётся. Сколько ещё нужно было мучаться? Разве он шел так далеко, чтобы какая-то девочка унизила его?
Потом его взгляд упал на нарисованный портрет в раскрывшемся в руках тетрадке, на котором была запечатлена девушка с ледяным взглядом и короткими до плеч черными волосами, завитыми в небрежные локоны.
— Ты опять Микасу нарисовал? — заглянул Конни в тетрадку друга и быстро отобрал ее из его рук. Вместо того, чтобы вернуть ее владельцу обратно, он открыл наугад тетрадь и начал изучать рисунки. —
Что тут у нас? Вся тетрадь в портретах Микасы! Ты зачем Трине рога пририсовал?
На листе бумаги зияла вполне реалистичная Трина, смотрящая куда-то в сторону, за пределы границ тетради. Всё те же волосы на плечах, острые черты лица, взгляд, который можно узнать из тысячи, и рога, загнутые во внутрь, как у козы.
— Отдай! — едва сумел вырвать свои рукописи Жан. Он внимательно осмотрел листы на предмет повреждений. Странички остались целыми, а обложка порвалась. — Смотри, что ты натворил!
— Ты рисуешь Трине рога, а она тебе помогает с тренировками! Хей! Я ей все расскажу!
Жан стоял один посередине огромного поля и он ничего не боялся потому, что это был его мир. Вместо жаркого лета, которое бывало в его мире, вокруг стояла промозглая осень. Ветер утробно выл, как голодный волк. Тоскливым, унылым был этот вой. По небу неслись обрывки серых туч, больше напоминавших дым пожарища.
«Это я придумал, как заставить овцу пригласить волка на обед, — из-за того, как Жан это сказал в своей голове, презрительно скривившись и одарив надменно своими лисьими глазами поле, он пожалел, что здесь нет виновницы его плохого настроения. — Я буду заставлять ее делать то, что нужно мне».