Sagrada de Família

Нет большего блага, чем жизнь. Какой бы тяжелой она ни была, какие бы испытания ни выпадали. Даже если кажется, что выхода нет. Даже если выхода нет взаправду. Нет большего блага, чем жизнь. Ведь пока ты жив — у тебя есть шанс. Пока ты жив — ты можешь идти, бежать, ползти. Двигаться вперед. Нет большего блага, чем жизнь. Он не сразу это понял, далеко не сразу. О, у него ушли годы на осознание этой простой истины… Годы — и две белые полоски шрамов на запястьях. — Вы пожалете об этом, ублюдки японские! — шипит на них с Дождём юная наследница Сфорца. — Вы все пожалеете! — с грохотом роняет на стол почти нетронутый стакан с крепкой травяной настойкой, и пытается подняться с кресла… Вот только ноги её едва слушаются. Риохей прикрывает губы стаканом. — Думаете? — спокойно интересуется Такеши. …Ключевое слово: «почти». Ее глаза расширяются в ужасе. Дыхание срывается, а лицо бледнеет. Изящные пальцы судорожно сжимают подлокотники кресла. — Ты… Я ведь пришла к вам! Согласилась на условия! Дала вам то, чего не дал мой отец! — она всё порывается встать, но ватные ноги лишь неловко дергаются, как у больного ДЦП… Сасагава едва слышно выдыхает. …Ах да. Она ведь теперь донна Сфорца. Двадцатилетняя девочка, пожелавшая стать новой Даниэллой. Дитя, предавшее собственную семью. — И что с того? — спрашивает Дождь равнодушно-мягко. Риохей молча делает последний глоток. Он видит, как щурятся немного и без того узкие глаза Такеши, как трепещут крылья носа на очередном вдохе… С каким наслаждением он раскрывает карты, с каким наслаждением загоняет ее в угол… Солнце не будет ему мешать. Он здесь не за этим. — Как что?! Мы договаривались! — кричит Сфорца. Снова пытается встать. Снова падает в кресло. Она не чувствует ничего ниже колен. …Солнце трет в предвкушении друг о друга пальцы свободной руки. — Да… Вот только мы передумали, — тепло улыбается Такеши. — Мы пришли к выводу, что не готовы вести дела с предателем собственной семьи. В глазах у него презрение пополам с возбуждением. — …Чего вы хотите? — наконец спрашивает Сфорца, тяжело сглотнув. В который раз… Бледная, покрытая испариной кожа, нервно закушенная полная губа, скрюченные паникой пальцы. Неловкая скрюченная поза, сгорбленные плечи, сотрясаемые дрожью… Загнанный, бегающий, теряющий фокус взгляд исподлобья… Должно быть, головокружение уже появилось… Сасагава рассматривает ее, не таясь. Ловит крохотные детали, и видит, видит все признаки… Сасагава снова облизывает сохнущие губы. — Покажи ей, Рио, — просит негромко Такеши, и он осторожно достает из кармана небольшую ампулу с прозрачной жидкостью… — Это — противоядие, — объявляет Такеши, поставив пузырек на стол, и глаза Сфорцы загораются диким огнем. — Но чтобы его получить, вы должны кое-что подписать. Плотный лист бумаги с вензелями по краям ложится на стол. Девушка пробегается по нему глазами… — Ни за что! — кричит она с истеричным надрывом. …Дальше Риохей не слушает. Ему не интересны истерики, отчаяние и безумства, им сопутствующие. Душевные метания и тонкости психологии — это по части Такеши и, немного, Мукуро. Это они любят играть с людьми, лезть им в души и перебирать винтики. Заставлять людей делать то, что они хотят. Загонять их в угол, в ловушку, из которой не выбраться… Даром, что действуют разными методами. Риохея мало волнует психология. Ему интересно тело. И он смотрит на это тело, прекрасное, сильное, здоровое тело, которое прямо сейчас медленно умирает… Он смотрит, смотрит внимательно, пристально, пожирающе, смотрит на проступающие признаки отравления, на неподвижные, разбитые подступающим параличом ноги, и видит, прямо-таки видит, как несутся по кровеносному потоку крохотные частицы смертельного яда, как отмирают пораженные нейронные синапсы, почти слышит, как срывает сердце тахикардия… Дыхание его учащается, во рту сохнет от возбуждения, и — он уверен — зрачок давно затопил радужку. …Наконец, Сфорца ставит подпись. Договор о передаче всего имущества, предприятий и земель во власть Вонголы. Трясущейся рукой она хватает пузырек. Выпивает залпом… — Какого дьявола это просто вода?! — сипит сорванным голосом Сфорца. — Скажите, — впервые вмешивается Риохей. — Вы читали описание смерти Сократа? — Причем здесь это?! — ее покрасневшие, опухшие от слез глаза смотрят на него с ненавистью. …Такеши откидывается на спинку кресла и сплетает пальцы, не собираясь вмешиваться. — А если бы читали, синьорита… — говорит Солнце, впившись в ее лицо взглядом. — …То узнали бы симптомы. Обратили бы внимание на чрезвычайно мерзкий привкус, который приходится прятать за крепким алкоголем. — И возможно, только возможно, тогда бы вы вспомнили… — и он подается чуть вперед. — …Что против кониина* не существует противоядия. На лице Сфорцы возникает удивление, которое тут же сменяется неверием. Сквозь которое проступает отчаяние. То самое, ядовитое отчаяние человека, у которого не осталось путей к спасению. …Где-то на заднем плане Такеши едва ли не стонет от удовольствия. А Риохей ждет, напрягшись всем телом, смотрит пристально, сжимает напряженно пальцами подлокотник и дышит, дышит мелко и часто… …Вот оно. Паралич добирается до диафрагмы. И начинается удушье. И Риохей сам перестает дышать. Нет большего блага, чем жизнь. …И какое же блаженство для него смотреть, как она вытекает, медленно, по капле, из чужого тела, тела предателя, тела врага, смотреть, как кривится в предсмертной агонии лицо, как наливаются кровью бешеные глаза, и мышцы шеи дёргаются в попытке заглотнуть хоть каплю воздуха… Смотреть, как это ничтожество лишается малейшей надежды, малейшего шанса на спасение… Смотреть, как стекленеющий в глазах страх и понимание заполняют пустеющий взгляд. Понимание того, что смерть — это конец. …Его отпускает, когда тело, содрогнувшись в последний раз, замирает и обмякает на кресле. Он медленно выпускает воздух сквозь стиснутые зубы. Откидывается назад в кресле… …Как жаль, что люди осознают это, лишь стоя одной ногой в могиле. Он знает, о чём говорит. Возбуждение оседает на внутренностях чем-то тягуче-тяжелым, почти болезненным. Такеши подходит со спины, беззвучно. Обнимает за плечи, кусает за ушной хрящ и шепчет: — Не был бы у тебя рот в этой дряни… Риохей ухмыляется. Затыкает пробкой тяжелую, толстого стекла бутыль с жидкостью темно-зеленого цвета… Солнцу, в отличии от Дождя, на яд наплевать. Поворачивает голову и, встретившись глазами, тянет задумчиво: — Думаю, разок можно будет обойтись без поцелуев… _____________________________________________________________________________ Кониин — сильный яд нервно-паралитического действия. В природе встречает в семенах и плодах болиголова (растение такое). Представляет собой бесцветную жидкость с сильным запахом, напоминающим запах мышиной мочи, плохо смешивается с водой, но хорошо — с этиловым спиртом. В древности использовался в качестве орудия казни. Сохранилось подробное описание смерти Сократа от отравления кониином (за авторством Платона). Жду ваших комментариев, господа)